CC BY
230
УДК 100-199 И. С. Изотова
НАУЧНОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ СМЕРТИ: ИСТОРИОГРАФИЯ ПРОБЛЕМЫ
Приводится краткое описание становления и развития танатологического дискурса в европейской науке. Рассматриваются наиболее интересные теории смерти, разработанные в рамках психоанализа, истории культуры и социологии.
Ключевые слова: смерть, ментальность, танатология, история культуры, Анналы, Арьес, психоанализ.
The concept of death in science: the historiography of the matter. IRINA S. IZOTOVA (Moscow State University, Lomonosov).
The article offers a brief survey of the appearance and development of the researches in thanatology in the Western science. The review is focused on major theories of death advanced within the framework of psychoanalysis, cultural studies, and sociology.
Key words: death, mentality, thanatology, culture history, Annals, Aries, psychoanalysis.
Уже в древности люди искали средства отсрочить смерть, сам же феномен естественным образом объяснялся с религиозных, философских точек зрения. То есть вопрос о сущности смерти в ее экзистенциальном плане для большинства был решен: человек видел свое место в системе мироздания четко обозначенным, и смерть преимущественно не проблематизировалась. С появлением европейской науки в начале XVII века происходит резкое разграничение сферы материи и духа, утверждение догматов детерминизма и экспериментально-постановочных методов исследования. В результате в рамках появившихся критериев научности (формирования методологии, утверждения существования объективного знания) выдвижение прежних танатологических вопросов («зачем?») оказывается невозможным, внимание концентрируется в материальной сфере, возрастает интерес, в первую очередь, к биологическим механизмам умирания. Так зарождается медицинская танатология (др.-греч. втатод — смерть и Хоуод — учение), основателями которой считаются М.Ф.К. Биша (1771-1802), К. Бернар (1813-1878), Р. Вирхов (1821-1902), И.И. Мечников (1845-1916).
Особый интерес вызывает концепция И.И. Мечникова. По мнению ученого, старость - это явление извращенное, представляющее собой совокупность болезненных признаков, приводящих к летальному концу, т.е. к смерти случайной, а не естественной [7, с. 227-228]. Мечников указывает на простейших существ, способных к бесконечному делению, на то, что с усложнением организации регенеративные свойства организма теряются. Уверившись в том, что в само по
себе старение организма является следствием его неспособности справиться с атакой вредных микробов, он задается вопросом о причине конечности человека. Возможный ответ - предположительно существующий, глубоко укорененный в психике человека инстинкт смерти, в определенный момент выступающий на смену инстинкту самосохранения: «Точно так же человечество, столь сильно жаждущее жить, легче поверит в бессмертие, чем в переход жизненного инстинкта в инстинкт смерти. Последний, очевидно, в потенциальной форме, гнездится в природе человеческой. Если бы цикл жизни людской следовал своему идеальному, физиологическому ходу, то инстинкт естественной смерти появлялся бы своевременно — после нормальной жизни и здоровой, продолжительной старости. Вероятно, этот инстинкт должен сопровождаться чудным ощущением, лучшим, чем все другие ощущения, которые мы способны испытывать. Быть может, тревожное искание цели человеческой жизни и есть не что иное, как проявление смутного стремления к ощущению наступления естественной смерти»[7, с. 231]. Людей, не доживающих до пробуждения инстинкта смерти, ученый сравнивает с абиссинскими девушками, по традиции выходящими замуж очень рано и в большом числе гибнущими во время родов, так и не узнав, что такое половой инстинкт. Успехи культуры и науки уменьшили число таких женщин. Возможно, Мечников надеялся: прогресс науки приведет к росту числа людей, доживающих до появления инстинкта смерти.
Со времен И. И. Мечникова ученые-танатологи весьма продвинулись в вопросах морфологических и
ИЗОТОВА Ирина Сергеевна, аспирантка кафедры истории и теории мировой культуры философского факультета (Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, Москва). E-mail: [email protected] © Изотова И.С., 2010
патофункциональных изменений, постмортальных явлений, техники патологоанатомического исследования и пр. Добились они большей точности в определении момента смерти (на протяжении веков люди боялись ошибиться и захоронить человека заживо в случае клинической смерти или летаргии). Сегодня смерть человека диагностируется по теории «витального треножника»: одновременного прекращения дыхательной, сердечной и мозговой функций. Однако и здесь не существует стопроцентной точности: так, замечено, что весьма трудно отличить малейшие колебания сердечной мышцы умирающего от колебаний организма того, кто осуществляет измерение. Во второй половине ХХ века рефлексия смерти выходит за рамки сугубо естественных наук в область биоэтики, активно обсуждаются такие вопросы, как этические аспекты эвтаназии, клонирования, легализации абортов.
Вопрос о возможности существования «инстинкта смерти», поставленный Мечниковым, нашел удивительное продолжение в психоанализе. Его основатель
З. Фрейд (1856-1939) в ранних трудах («Толкование сновидений», 1900, «Психопаталогия повседневной жизни», 1901, «Три эссе о теории сексуальности», 1905) [14] считал, что человеческую психику определяет баланс двух динамичных, противоположных энергий - сексуальной (либидо) и той, что направлена на самосохранение (инстинкт эго), а главный мотив поведения человека - стремление достигать удовольствия и избегать неудовольствия. По Фрейду того периода, открытый им пласт бессознательного представляет собой вневременную сферу, где вопрос смерти не может быть значимым. Однако впоследствии концепция устройства психики во взглядах ученого претерпевает изменения. Анализируя явления мазохизма, спонтанного самоубийства, он приходит к выводу, что феномены, лежащие «по ту сторону принципа удовольствия», невозможно понять без привлечения концепта смерти. В работах «По ту сторону принципа удовольствия» (1920), «Основные принципы психоанализа» (1940) структурирующими началами психики называются Эрос (либидо) и Танатос (инстинкт смерти), проявляющиеся уже на биологическом уровне в виде процессов ассимиляции и диссимиляции - существования потенциально бессмертных эмбриональных клеток и смертных соматических. Фактически инстинкт смерти, будучи биологическим по природе, возвращает человека к неорганическому состоянию, он же, в случае отклонений, вызывает агрессию, т.е. направляется против других организмов.
Тема смерти была одним из ключевых моментов в исследованиях современников З. Фрейда, таких как С. Шпильрейн (1885-1942) [17], В. Штекель (18681940 - он впервые использовал термин «танатос»), К. Юнг (1875-1961). Однако последний во многом пересматривает концепцию инстинкта смерти Фрейда. Он подвергает критике дихотомию Эрос-Танатос, отождествление Эроса с жизнью, противопоставляя
ему Фобос, страх, а любви в целом - ненависть и волю к власти [18]. Юнг и юнгианцы внесли огромный вклад в танатологическую проблематику, собрав большой материал по темам символики смерти и эсхатологической мифологии в различных культурах, ее архетипических проявлений в бессознательном. Сам ученый в своих трудах не раз подчеркивал важность проблемы смерти для индивидуума, необходимость должного внимания к ней, равно как и к теме рождения [19]. Смерть стала одной из ключевых тем в трудах последующих психоаналитиков, таких как П. Федерн, М. Кляйн, К. Мен-нингер, К. Шмидт-Хеллерау и Ю. Вагин, провозгласивший влечение к смерти единственным первичным влечением живой системы [2].
В 1960 годах в сфере психологии и психиатрии происходит концептуальная революция, связанная с открытием А. Хофманном психоделических свойств ЛСД (диэтиламид лизергиновой кислоты) [16], дальнейшим исследованием психоделиков, активными экспериментами с сознанием. Подобного рода процессы научной жизни совпали с повсеместным всплеском интереса западного сообщества к мистическим, восточным традициям, неконтролируемому приему наркотиков и ЛСД у молодежи в попытке раскрыть загадку существования. В 1959 г. Г. Файфель выпускает сборник статей психиатров, философов, врачей, богословов под названием «Значение смерти» (Feifel G. The Meaning of Death. N.Y., 1959). В 1968 г. возникает Организация танатологии под предводительством О. Кучера [4, с. 425]. Чуть позже Э. Кюблер-Росс выпускает работу «О смерти и умирании» [6], а в 1975 г. появляется всколыхнувший мир труд Р. Моуди «Жизнь после жизни» [9].
Кульминацией событий шестидесятых становится творчество С. Грофа (род. в 1931 г.), представившего широкой публике результаты экспериментов с использованием ЛСД, ДПТ (дипропилтриптамин) и МДА (метилендиоксиамфетамин), проводившихся в рамках программы Спринг-Гроув в Мэрилэндском центре психиатрических исследований США в 1960-х годах. С. Гроф создает новую картографию психики [4, с. 161-193], расширяющую фрейдовскую и юнговскую концепции. Как и З. Фрейд, он выделяет поверхностный, биографический пласт бессознательного. На этом уровне элемент смерти представлен в форме воспоминаний постнатальной жизни о событиях, связанных с угрозой жизни или целостности организма. На перинатальном уровне, связанном с этапом внутриутробного существования и рождения, смерть часто представлена соответствующими образами-воспоминаниями, символизирующими смерть водного существа и трудное рождение-возрождение воздуходышащего. На трансперсональном уровне (когда человек перестает отождествлять себя со своей телесной оболочкой) умирание и смерть принимают совершенно разные формы: в идентификации со смертью животного или растения, другого человека из «прошлой жизни». По мнению ученого, эксперименты с психотропными средствами
косвенно подтвердили идею Юнга о существовании поля коллективного бессознательного: под воздействием ЛСД испытуемые нередко видели разнообразные мифологические, эсхатологические образы культур, с которыми не были знакомы ранее. Все представления о смерти в человеческой психике, по мнению ученого, организованы в многоуровневые системы конденсированного опыта (СКО), состоящие из биографических, перинатальных и трансперсональных элементов. Негативные СКО лежат в основе многих форм психопатологий. Например, сбой (негативное переживание) может быть причиной психогенной астмы. То есть в данном случае болезнь вызвана переживаниями (эмоциями) ситуаций, которые давно забыты, но которые пациент вспомнил в ходе погружения в холотропное состояние: в семь лет он чуть не утонул (биографический уровень), во время рождения ему шею обмотала пуповина (перинатальный) и т.п.
Переживание смерти в курсе психотерапии с выходом в холотропные (трансперсональные) состояния и последующая сознательная обработка полученного материала имеют, отмечает Гроф, важный исцеляющий эффект. «Человеческая психика явно имеет сильную склонность извлекать вовне глубокий подсознательный материал и сознательно анализировать. Незавершенное выявление бессознательных тем, связанных со смертью и недолговечностью, вызывает эмоциональные и психосоматические симптомы, в то время как полное вскрытие и принятие этого материала приводит к исцелению и изменению, - сообщает Гроф. - Данное наблюдение объясняет природу повсеместно распространенных ритуалов смерти и перерождения и важность, предписываемую им в древних культурах и племенах туземцев доиндустриального периода» [4, с. 429]. Даже после того, как использование ЛСД в психотерапии подпало под официальный запрет, ученый продолжил исследовать «измененные» состояния сознания, для чего разработал собственную методику холотропного дыхания. В целом исследования Грофа, основателя трансперсонального направления в психологии, весьма многогранны и открывают возможность анализа тех сфер, к которым научное сообщество привыкло относиться с недоверием. Осознавая это, ученый призывает с осторожностью решать вопрос о том, доказывает ли возможность трансперсонального опыта существование жизни после смерти, а также могут ли использоваться подробности воспоминаний о «прошлых жизнях», добытых в ходе ЛСД-сессий, в качестве дополнительного метода исторического и культурологического исследования. Одновременно Гроф доказывает преимущественно позитивные следствия применения ЛСД-терапии по отношению к умирающим и тем, кто страдает психическими расстройствами. И этого, по мнению ученого, вполне достаточно для того, чтобы научное сообщество продолжило искания в данном направлении.
Недавнее обращение историков к проблематике смерти (вторая половина ХХ века) было закономерным
следствием более ранних процессов. В рамках общей научной тенденции к дисциплинарной организации уже в конце XIX в. в исторической науке происходит методологический кризис. В результате в зарубежной науке появляется школа Анналов, восставшая против утвердившихся в историографии представлений о безусловном приоритете архивных источников и событийной истории (военной, политической). Ее основатели - Л. Февр (1878-1956) и М. Блок (1886-1944) призвали историков отказаться от академической истории, «науки ножниц и клея», и воскресить опыт людей прошлого во всей его полноте и многогранности. «Новая историческая наука» породила в дальнейшем огромное множество интерпретаций, которые в широком смысле ученые определяют термином историческая антропология (или история ментальностей), а в узком - выделяют каждую интерпретацию в самостоятельную дисциплину (историческое моделирование, психоистория, гендерная история, история ментальностей и пр.). Это произошло в 1960-1970-х годах, когда новая методологическая революция породила стремление к междисциплинарности. Ж. Дюби и Р. Мандру, поддержанные группой молодых историков, составивших третье поколение школы «Анналов», - Ж. Ле Гоффом, А. Бюргьером, М. Ферро и другими, вновь обратились к изучению повседневной жизни и духовного мира человека прошлого и подвергли критике подходы сосредоточенного на описании материальной истории Ф. Броделя (1902-1985) за абстрактность, схематизм, «обесчеловеченность».
Первым фундаментальным трудом, вдохновившим многих ученых на исследование проблематики смерти в истории и культуре, стала работа представителя третьего поколения школы Анналов Ф. Арьеса (1914-1984) «Человек перед лицом смерти» (1977) [1], в которой автор предложил любопытную схему развития представлений европейцев о смерти во времени. По его мнению, корень подобного развития кроется в качественном изменении четырех психологических параметров: самосознания людей, стремления общества защититься от дикой природы, веры в посмертное существование, веры в существование зла. Поэтому всю историю представлений о смерти можно разбить на следующие периоды: смерть прирученная (традиционное, идущее издревле отношение к смерти как к явлению естественному, переживавшемуся скорее на уровне общины, а не индивидуально), смерть своя (XIII-XVIII вв., внезапное осознание личной смерти и появление литературного жанра artes moriendi), смерть далекая и близкая (XVI-XVIII, выражавшаяся в эротических образах смерти (де Сад) и страхе быть погребенным заживо), смерть твоя (конец XVIII-XIX в., означавшая романтизацию смерти и представление о сладостной кончине), смерть перевернутая (ХХ в., элиминация смерти из повседневности посредством запрятывания ее в больницах, ослабления института траура на фоне нарастающего страха смерти).
Второй фундаментальной работой, посвященной исследованию проблематики смерти, явилась книга М. Вовелля «Смерть и Запад с 1300 г. до наших дней» [20]. Исследователи однозначно определяют ее как методологический противовес работе Ф. Арьеса. Будучи марксистом, М. Вовелль утверждает, что образ смерти так или иначе включается в целостность способа производства, определяющего значимость всех заключенных в него форм. По мнению исследователя, «развитие установок общества перед лицом смерти необходимо рассматривать во всех диалектически сложных связях с экономическим, социальным, демографическим, духовным идеологическим аспектами жизни, во взаимодействии базисных и надстроечных явлений» [1, с. 26]. Вовелль критикует арьесовское коллективное бессознательное (автономную ментальность), упрощающее видение социальной реальности. По Вовеллю, у каждой социальной группы свое мироощущение, пусть и частично неосознаваемое. Методологию исследований ученого можно определить как «тотальную» (изучение наряду с религиозно-философскими и научными представлениями истории идей, представлений, ритуалов, демографии). Историк также сдержанно относится к эволюционной модели Арьеса (постепенному росту индивидуального самосознания), постулируя медленное развитие, прерываемое резкими скачками.
Столь же ярких прорывов в разработке проблематики смерти в культуре Западной Европы, аналогичных работам Ф. Арьеса и М. Вовелля, историческая наука, по-видимому, еще не увидела. Сегодня в ней доминируют дискуссии преимущественно эпистемологического плана (историческая истина ставится под сомнение). Сама же историческая наука распадается на множество историографических течений (новая экономическая история, новая социальная история, историческая демография, история ментальностей, история повседневности, микроистория) и более узкие направления исследования (история женщин, тела, питания, болезней, детства, старости, сна, жестов и смерти), которые не имеют четких границ, что вызывает дисциплинарную путаницу.
Однако важно отметить самый главный итог развития исторической науки XX в. - появление гуманитарной рефлексии смерти в качестве метода культурно-исторического анализа. Отныне смерть, а точнее рефлексия смерти, становится одним из коренных параметров коллективного сознания. Историки одними из первых пришли к важному выводу: изучение установок в отношении к смерти, самих по себе заслуживающих пристального внимания, проливает свет на установки людей в отношении к жизни и основным ее ценностям. Так, отношение к смерти стало расцениваться в качестве эталона, индикатора характера цивилизации.
Зародившийся в рамках новой исторической школы интерес к проблематике смерти всколыхнул внимание всего мирового сообщества ученых. Сегодня насчитывается большое число работ «неисториков», так или
иначе развивающих танатологический дискурс. Одним из самых ярких проявлений подобного интереса является социологический подход, основоположником которого, как и социологии в целом, можно считать М. Вебера [3], полагавшего, что отношение человека к смерти является составной и важной частью отношения человека к Богу, определяющего, в конечном счете, всю этику людских отношений и весь строй человеческой жизни. Так, по Веберу, возникновение феномена буржуазии на Западе целиком и полностью связано с появлением протестантских сект.
Интересна концепция Л. Седова [12], рассматривающего смерть в качестве случая предельного разрыва всех контактов человека. В зависимости от того, какой тип отношения выбирает субъект (1 - от разрыва выигрывают все участники, 2 - выигрывает уходящий и проигрывает оставшийся, 3 - проигрывают все участники, 4 - выигрывает оставшийся и проигрывает уходящий), он воспринимает событие смерти как игру, сосуществование, недоразумение или приключение соответственно. Смерть - это узловой пункт в общей системе ориентации людей определенной культуры. Поэтому, по мнению ученого, исследование культур можно проводить по предложенной им четырехчастной схеме.
В настоящее время существует большое число исследований, так или иначе затрагивающих проблемы смерти в культурах различных стран, народов, эпох. Среди отечественных выделяются работы О.Г. Пост-нова [11], Т.В. Мордовцевой [8], Е.А. Торчинова [13], А.В. Демичева [5], А. Налчаджяна [10], Ю.В. Хен [15] и пр.
Проблема смерти как собственной конечности волновала человека всегда. Бесконечные попытки познать смысл жизни и смерти издревле предпринимаются в рамках религии, повседневного быта, отпечатываются в памятниках искусства и философской мысли. Правомерно утверждение, что все культурные явления, всякая деятельность человеческая определяются тем или иным принятым в данном обществе осмыслением феномена смерти, неразрешимого, предельного и главного вопроса для каждого мыслящего существа. В XVII в. к решению проблемы подключилась и европейская наука, пытающаяся осмыслить смерть с позиций классического естествознания. Внимание ученых сосредоточилось на исследовании биологических механизмов умирания, на поиске способов продления жизни, здоровья, и эта линия ведется до сих пор.
На рубеже Х1Х-ХХ вв. в результате методологического кризиса и утверждения нового класса гуманитарного знания поле интереса европейской науки заметно расширилось. В историко-культурологических исследованиях был осуществлен переход от традиционного коллекционирования данных («науки ножниц и клея») к возникновению исторической антропологии и теории ментальности вместе с ее стремлением погрузиться в эпоху и реконструировать ее мироощущение.
Методология претерпела изменение: отныне внимание уделяется как комплексному осмыслению истории, единства политических, экономических, культурных явлений, так и изучению «микроистории», повседневности, быта отдельных слоев общества и даже заурядных личностей. Очевидно, что самым замечательным открытием историко-культурологического знания XX в. стало именно обновление инструментария исследования. Ученые стали изучать культуры с позиции решения в них той или иной проблемы - рождения, отношения между полами, моды, к примеру, на высоту каблука, и проблемы смерти в том числе. Этот способ исследования придал культуре дополнительные измерения, и выяснилось, что многие темы в истории, которые, казалось бы, исчерпали себя, вдруг заиграли новыми красками.
Анализ динамики танатологического дискурса в XX столетии свидетельствует о нарастающем интересе к данной проблематике в европейской науке. Интересно, что вышеупомянутые дисциплины - медицина, психология, история, культурология, начинавшие исследования в абсолютно разных плоскостях и с разными целями, в итоге сошлись в едином выводе об опасности игнорирования темы смерти в современном обществе. Таким образом, в начале XXI в. европейская наука возвращает танатологическому дискурсу актуальность, придав ему новое, гуманистическое звучание.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М.: Прогресс-Академия, 1992. 528 с.
2. Вагин Ю. Сайт пермского тифоаналитического общества глубинной психологии. ЦКЪ: http://www.tiphoanaliz. narod.ru/index.html (дата обращения 28.6.2010).
3. Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. 808 с.
4. Гроф С. Величайшее путешествие. Сознание и тайна смерти. М.: АСТ, 2007. 475 с.
5. Демичев А.В. Ориентация к смерти // Стратегии ориентации в постсовременности. СПб.: Борей Принт, 1996. С. 157-167.
6. Кюблер-Росс Э. О смерти и умирании. Киев: София, 2001. 320 с.
7. Мечников И.И. Этюды о природе человека. М.: Изд-во АН СССР, 1961. 288 с.
8. Мордовцева Т.В. Идея смерти в культурфилософской ретроспективе. Таганрог: ТИУиЭ, 2001. 120 с.
9. Моуди Р. Жизнь после жизни: смерть вдали. М.: София, 2008. 256 с.
10. Налчаджян А. Загадка смерти. Очерки психологической танатологии. Ереван: Огебан, 2000. 268 с.
11. Постнов О.Г. Смерть в России X-XIX вв.: историко-этнографический и социокультурный аспекты. Новосибирск: СО РАН, 2001. 224 с.
12. Седов Л. Типология культур в зависимости от отношения к смерти // Синтаксис. 1989. № 26. С. 159-192.
13. Торчинов Е. А. Пути философии Востока и Запада: познание запредельного. СПб.: Азбука-Классика, 2007. 480 с.
14. Фрейд З. Собрание сочинений: в 10 т. М.: Фирма СТД, 2007. URL: http://www.zigmund.ru/osnovnye_trudy.html (дата обращения 28.6.2010).
15. Хен Ю.В. Современные мифы о смерти // Идея смерти в российском менталитете. СПб.: РХГИ,1999. 304 с.
16. Хофманн А. ЛСД - мой трудный ребенок. URL: http://lib.
aldebaran.ru/author/hofmann_albert/hofmann_albert_lsd_ moi_trudnyi_rebyonok/hofmann_albert_lsd_moi_trudnyi_ rebyonok___0.html (дата обращения 28.6.2010).
17. Шпильрейн С. Деструкция как проблема становления. Логос. 1994. № 5. С. 207-236.
18. Юнг К. Обзор теории комплексов // Юнг К. Синхрония. М.: Рефл-бук, Ваклер, 2003. С. 115-128.
19. Юнг К. Психология и религия // Юнг К. Архетип и символ. М.: Ренессанс, 1991. С. 129-203.
20. Vovelle M . La Mort et l’Occident de 1300 а nos jours. Paris: Gallimard, 2001. 793 p.
