CC BY
96
УДК 882
КОНЦЕПТ ПЕЧАЛЬ В ПОЭТИЧЕСКОМ ИДИОЛЕКТЕ М. ЦВЕТАЕВОЙ
© 2009 г. А.А. Козакова
Южный федеральный университет,
ул. Пушкинская, 150, г. Ростов-на-Дону, 344006,
philfac@philol. sfedu. ru
Southern Federal University, Pushkinskaya St., 150, Rostov-on-Don, 344006, philfac@philol. sfedu. ru
Исследуется концепт «печаль» в идиолекте М. Цветаевой. Анализ концепта проводится по этапам развития поэтического идиолекта, устанавливается связь между изменением семантического наполнения данного концепта и мировоззрением М. Цветаевой.
Ключевые слова: концепт, идиолект, печаль, М. Цветаева.
The article deals with the evolution of the concept pechal' in the idiolect of M. Tsvetayeva following the evolution of the poet's outlook on life. Initially the word pechal' and its derivatives reflect the permanent state of mind which is the characteristic trait of the lyrical heroine; in later poetry, she doubts the very existence of such an emotion; and finally, it is incessant yearning due to her feeling herself an outcast, estranged from everyone and rejected.
Keywords: concept, idiolect, grief, M. Tsvetayeva.
В настоящее время идёт активное изучение кон-цептосферы М. Цветаевой [1], одного из самых интересных, но и сложных русских поэтов. Нами ранее были рассмотрены концепты радость и счастье в поэтическом идиолекте М. Цветаевой [2, 3]. В данной статье предполагаем проанализировать, как реализуется концепт печаль в поэзии М. Цветаевой, потому что в её идиостиле оригинально преломляются общекультурные концепты.
Несмотря на определённые проблемы, связанные с выделением так называемых базовых эмоций [4, с. 504], большинство исследователей относят печаль, так же как радость и счастье, к числу основополагающих человеческих чувств. А. Вежбицкая, основываясь на данных частотных словарей, считает, что «как печаль, так и грусть представляют собой понятийные категории, весьма важные для русской культуры» [4, с. 510]. Она же заметила, что «способ интерпретации людьми своих собственных эмоций зависит, по крайней мере до некоторой степени, от лексической сетки координат, которую даёт им их родной язык» [4, с. 505].
В русском языке слово печаль соотносится с рядом аналогичных понятий: меланхолия, хандра, сплин, депрессия; скорбь; скука; безнадёжность, отчаяние; страдание; ностальгия [5, с. 445]. Но ближайшие синонимы этого понятия - грусть, тоска. В толковых словарях эти лексемы зачастую описываются одна при помощи другой. Так, в словаре С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой печаль определяется как «1. Чувство грусти, скорби, состояние душевной горечи. 2. То же, что забота (устар. и прост.)», а грусть - как «чувство печали, уныния» [6]. Двуязычные словари, например англо-русские, обычно предлагают два русских слова для перевода английского sad: грустный, печальный [4, с. 509]. «Новый объяснительный словарь синонимов русского языка» характеризует в одной статье следующий ряд: тоска, уныние, печаль, грусть. При этом отмечаются различия между названными понятиями, в частности, указывается, что печаль двояка -она может сближаться как с грустью, так и с тоской, она выступает связующим звеном между ними. Подобно грусти она может быть неглубокой и неинтенсивной (ср. лёгкая печаль, лёгкая грусть). Тем не ме-
нее печаль обычно длительнее, устойчивее грусти. Печаль тоже может сочетаться с другими, приятными чувствами (ср. печаль пополам с радостью, счастье с привкусом печали), однако для неё это менее естественно, чем для грусти.
С другой стороны, по глубине и интенсивности переживания, по степени его влияния на состояние души в целом печаль может приближаться к тоске. Кроме того, печаль может мыслиться и как чувство, и как общее состояние души. Все синонимы данного ряда входят в сочетания, указывающие на отсутствие видимой причины чувства [5, с. 441-444]. А. Вежбиц-кая, тоже отмечая разницу в интенсивности между грустью и печалью (печаль характеризуется как более глубокое чувство), указывает, что грусть может и не иметь чётко идентифицируемой причины, в то время как печаль предполагает, что человек отдаёт себе отчёт в причине этого чувства. Такое положение отражается в грамматике русского языка: «Непроизвольная дативная конструкция подразумевает, что причиной эмоционального состояния является нечто иное, нежели наша воля. Но чувство печали предполагает, что это эмоциональное состояние обусловлено сознательной и, так сказать, намеренной мыслью. Вероят-
*
но, именно поэтому дативная конструкция мне печально" неграмматична, тогда как соответствующий вариант со словом грустно звучит совершенно естественно» [4, с. 511-512].
В «Словаре поэтического языка М. Цветаевой» [7] представлено около 60 лексем с корнем печал'. Данные лексемы следующим образом распределяются по различным этапам поэтического идиолекта М. Цветаевой (периодизация дана по [8]): I этап (1907 - 1912 гг.) - 36 случаев употребления указанных лексем, из них 19 -прил. печальный; 12 - сущ. печаль; 2 - нар. печально; 1 -глаг. печалиться; 2 - деепр. печаля. II этап (1913 -1916 гг.) - 3 случая: 2 - сущ. печаль; 1 - прил. печальный. III этап (1917 - 1921 гг.) - 12 лексем: 10 - сущ. печаль, 2 - прил. печальный. IV этап (20-е гг.) - 7 лексем: 5 - сущ. печаль; 1 - прил. печальный, 1 - глаг. печалиться. V этап (30-е гг.) - 4 лексемы: 1 - глаг. печалиться, 1 - нар. печально, 1 - кр. прил. печален, 1 - ср. степ. прил. печальней. Очевидно, что такое различие в количестве обращений поэта к словам данной группы связано с изменением поэтического мышления Цветаевой, с развитием её идиолекта.
Как видим, обращает на себя внимание насыщенность текстов I периода словами с корнем печал'. О.Г. Ревзина отмечает, что на первом этапе развития поэтического идиостиля (1907 - 1912 гг.) лирический субъект сборников «Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь» - юная девушка-женщина, лишь недавно вышедшая из детского возраста. Тематика ранних сборников - ситуации семейного общения, ранней влюблённости, любимые книги и литературные персонажи. Лексика произведений этого этапа - лексика литературного языка, повседневного речевого общения, характерного для интеллигентного круга. Слова используются либо в прямых значениях, либо в общепринятых переносных [8].
Данную характеристику в целом можно применить и к значениям анализируемых нами лексем. Тем не менее полагаем, что необходимы некоторые комментарии. А. Вежбицкая заметила, что в случае печали чувство (так же как и мысль, лежащая в его основе) изображается как протяжённое во времени [4, с. 514]. По отношению же к цветаевским текстам I периода можно сказать, что это чувство (или состояние души) лирических героев является постоянным и неизменным фоном их жизни. Поэтому, думается, прилагательное печальный является наиболее часто встречающейся лексемой данной группы в текстах I этапа, оно выступает постоянным эпитетом при характеристике героев. В словаре С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой у прилагательного печальный отмечается 3 значения: 1. Проникнутый печалью, вызывающий печаль, грустный. 2. Вызывающий сожаление, достойный сожаления. 3. В нек. сочетай. плохой, предосудительный. В МАС [9] даётся также 3 значения этого прилагательного, но в другом соотношении: 1. Испытывающий чувство печали, грустный. 2. Вызывающий, навевающий печаль. 3. Достойный печали, сожаления. Основным, как видим, является значение 'проникнутый печалью, грустный'. В стихотворениях I периода реализовано именно это значение прилагательного. Лирическая героиня (или герой) всегда печальны, более того, это состояние выступает своего рода эталоном: они, по мнению поэта, должны быть печальны: О будь печальна, будь прекрасна, Какой-то добрый Чародей Храни в душе осенний сад! (I, 16)* Его из вод направил сонных
В страну гигантских орхидей, Печальных глаз и рощ лимонных! Будь вечно с ним: пусть верности научат (I, 21)
Тебя печаль его и нежный взор (I, 59).
Думается, некоторая перенасыщенность ранних цветаевских стихов словами с корнем печал' объясняется тем, что ещё не выработался собственный, яркий и неповторимый стиль, но чувствуется влияние прежде всего немецких романтиков, наблюдается иногда осознанное, иногда нет подражание им, в частности, в том, что романтический герой всегда трагичен. Известно, что Цветаева страстно любила Германию, прекрасно знала и любила литературу этой страны. Так, в эссе «О Германии» она писала: «Когда меня спрашивают, кто ваш любимый поэт, я захлёбываюсь, потом сразу выбрасываю десяток германских имён...» (IV, 549). Ощущение жизненного трагизма, внушённое обожаемыми романтиками, усугубляется личным опытом: ранней смертью матери, тем более что мать и романтизм оказываются неразрывно связаны в сознании поэта: «От матери я унаследовала Музыку, Романтизм и Германию. Просто -Музыку. Всю себя» (IV, 546). Поэтому мать становится героиней многих стихотворений данного периода, всегда печальной, 'проникнутой печалью' и 'вызывающей печаль', определившей на всю жизнь мироощущение дочери-поэта:
* Тексты М. Цветаевой приводятся по изданию : Цветаева М. // Собр. соч. : в 7 т. М., 1994 - 1995. Римскими цифрами указывается том, арабскими - страница.
С ранних лет нам близок, кто печален, Скучен смех и чужд домашний кров... Наш корабль не в добрый миг отчален И плывёт по воле всех ветров! Всё бледней лазурный остров - детство, Мы одни на палубе стоим. Видно грусть оставила в наследство Ты, о мама, девочкам своим! (I, 10). - И каждый нёс свои печали У мамы сегодня печальные глазки,
В наш без того печальный мир (I, 60). Которых и дети и няня боятся
(I, 103).
Мы помним о раненых птицах Твою молодую печаль И капельки слёз на ресницах, Когда умолкала рояль (I, 102).
Как много забвением тёмным Из сердца навек унеслось! Печальные губы мы помним И пышные пряди волос...
Что мне делать, дитя, чтоб у мамы в глазах Не дрожали печальные слёзки? (I, 105) Другой особенностью употребления слов с корнем печал' в стихотворениях первого периода является то, что очень часто данные лексемы встречаются в одном контексте со словами, семантика которых связана с радостью, счастьем. Так, из 36 употреблений лексем с корнем печал' 11 находятся в соседстве со словами радость, счастье или улыбка. Анализируя в общем эти контексты, можно заметить, что в них реализуется устойчивое поэтическое ощущение невозможности счастья на земле [10, с. 92], эта недостижимость счастья является причиной печали лирической героини: И поют ведь, и пишут, что счастье вначале! Расцвести всей душой бы ликующей, всей! Но не правда ль: ведь счастия нет, вне печали? Кроме мёртвых, ведь нету друзей? (I, 98). Но почему была она печальной? Чего искал прозрачный силуэт? Быть может ей - и в небе счастья нет? (I, 52). Звуки запели, томленьем печаля... Дочка - невеста! Их дочь! С радостным видом хлопочут родные: Если и снились ей грёзы иные, -
Грёзы развеются в ночь!... Девушка. смотрит с тоскою на узенький пальчик, Где загорится кольцо (I, 72).
Как видим, на первом этапе развития поэтического идиолекта М. Цветаевой лексемы с корнем печал' реализуют своё основное словарное значение (в случае с прилагательным печальный это значение 'проникнутый печалью, вызывающий печаль') и формируют картину мира, не выходящую за пределы традиционной поэтической.
Второй этап связан, во-первых, с резким сокращением количества лексем данной группы (3 случая их употребления), а во-вторых, кардинальным образом меняется контекст, в котором способны выступать анализируемые лексемы, а вслед за этим меняется и их значение. Для сущ. печаль словарь С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой [6] даёт 2 значения: 1. Чувство грусти и скорби, душевной горечи. 2. То же, что забота (устар. и простор.). МАС [9] добавляет ещё одно значение 'то, что печалит, событие, обстоятельство, вызывающее чувство грусти и скорби'. И - потому что от худшей печали Легкомыслие! - Милый грех,
Шаг - и не больше - к игре !
Милый спутник и враг мой милый!
Мы рассмеялись бы и побежали Ты в глаза мои вбрызнул смех, За руку вниз по горе (I, 188). Ты мазурку мне вбрызнул в жилы.
Научил...
- Шоколадом лечить печаль
И смеяться в лицо прохожим!
(I, 235)
На первый взгляд слово печаль употреблено в своём основном значении 'чувство грусти и скорби, душевной горечи', но при более внимательном анализе можно заметить, что меняется семантическое наполнение этой лексемы. Во-первых, изменилась роль этого чувства в жизни лирической героини. Печаль перестала быть фоном, постоянной составляющей её жизни, характеристика «быть печальной» больше не воспринимается как эталонная для лирической героини. Во-вторых, сущ. печаль в текстах Цветаевой 1913 -1916 гг. теряет свои отличительные признаки (см. [4, 5]): это чувство перестаёт быть глубоким и протяжённым во времени, напротив, как видим, подчёркивается его мимолётность («шаг - и не больше - к игре.»), а также возможность легко от него избавиться («шоколадом лечить печаль.»), таким образом понятие печаль демонстрирует вторую сторону своего возможного бытования: тесно сближается с грустью. Эти изменения отражают, конечно, общее изменение типа лирического субъекта, который «освобождается от возрастных, узко специальных характеристик» [8]; изменение тематики. В приведённых контекстах сущ. печаль употреблено рядом с лексемами, обозначающими радость, ощущение счастья («смех», «смеяться», «игра», «мазурка»). Если на предыдущем этапе такое соседство означало бы невозможность счастья из-за глобального чувства печали, а смех был бы смехом сквозь слёзы, то теперь акценты полностью противоположны: в данных контекстах фоном выступает ощущение лёгкости, уверенность в огромных возможностях смеха (он победит любую печаль). Но следует заметить, что такое соотношение печаль - радость свойственно только данным текстам и не распространяется на употребление лексем радость и счастье в других случаях [2, 3]. Что касается прилагательного печальный, то на данном этапе оно также используется в контексте изменений, произошедших с существительным печаль. Сохраняя узуальное значение 'вызывающий печаль', оно подвергает сомнению общепринятую характеристику описываемых событий как печальных («говорят», т.е. сама героиня в этом отнюдь не уверена), тем самым совершая переоценку основных ценностей:
Настанет день - печальный, говорят!
Отцарствуют, отплачут, отгорят,
- Остужены чужими пятаками -
- Мои глаза, подвижные как пламя... (I, 270)
Таким образом, на втором этапе развития поэтического идиолекта М. Цветаева переосмысливает узуальное значение лексемы печаль, меняя сущностные характеристики этого значения.
Третий этап (1917 - 1921 гг.) увеличивает по сравнению со вторым количество лексем данной группы (12) в текстах, причём в основном употребляется су-
ществительное печаль (10 случаев, 1 из которых представляет собой ФЕ не моя печаль, не моя забота (I, 315)), прилагательное же печальный встречается дважды. Из этого можно сделать вывод, что главным становится обозначение чувства, душевного состояния героини. Думается, что употребление анализируемых слов на данном этапе очень ярко иллюстрирует общий вывод О.Г. Ревзиной о многообразии художественного времени и пространства в текстах 1917 -1921 гг.: каждый субъект дан в своей среде [8]. Так и каждый случай употребления сущ. печаль реализует значение, свойственное только данному контексту. В стихотв. «Гаданье» (I, 349) видим существительное, образованное Цветаевой из синонимов по модели, активно используемой фольклором:
Как перед царями да князьями стены падают - // Отпади, тоска-печаль-кручина, // С молодой рабы моей Марины, // Верноподданной... // Ржа - с ножа, // С тебя, госпожа, - // Тоска!
«Новый словарь» [5, с. 443] сущ. кручина называет нар.-поэт. синонимом, входящим в ряд тоска, уныние, печаль, грусть и обозначающим глубокую печаль или уныние. Соединение в пределах одного слова трёх синонимов гиперболизирует их значение ('крайняя степень глубокой печали, уныния'), оно мотивировано включением в поэтический текст, стилизованный под народный заговор.
В остальных контекстах данного периода значение сущ. печаль также подвергается переосмыслению. В одном случае это конкретизация на основе метонимии «две печали ^ печальные глаза» (опредмечивание происходит отчасти благодаря употреблению абстр. сущ. печаль во мн.ч.):
Двух печалей первенцы: // - Вернись! - Вернись! -// Две слезы-соперницы // В одну слились (III, 249).
В других контекстах происходит расширение значения по двум направлениям. Первое демонстрирует следующий сдвиг значения: 'печаль' - 'любовь с привкусом печали' (либо лишённая взаимности, либо обречённая на разлуку, т.е. та, которая печёт): И разжигая во встречном взоре Томленьем застланы, как туманом, Печаль и блуд, Глаза твои.
Проходишь городом - зверски-чёрен, В петлице - роза, по всем карманам Небесно-худ. Слова любви!... (I, 338)
Здесь мы видим один из характерных приёмов зрелой Цветаевой [11]: восстановление внутренней формы слова, его исконной этимологии: печаль - то, что печёт, жжёт человека изнутри (о связи слов печь - печаль см. [12, Т. 2, с. 28 - 29; 13, с. 346]). О том, что такое толкование возможно, говорит глагол разжигать. С одной стороны, всем носителям языка известны выражения разжигать любовь, разжигать страсть и цветаевское разжигая печаль явно отсылает к ним. С другой - выстраивается ассоциативный ряд разжигать - жечь -печь. Отсюда печаль - 'любовь, приносящая страдания'. Отметим, что в контексте со словами печаль и любовь часто появляются определения звериный, зверский. Ревнивый ветер треплет шаль, Мне этот час сужден - от века. Я чувствую у рта и в веках
Почти звериную печаль. Такая слабость вдоль колен! - Так вот она, стрела Господня! (I, 366). Данное стихотворение входит в цикл «Любви старинные туманы», написанный в 1917 г. В 1922 г. будут написаны письма к А. Вишняку, на основе которых в 1932 г. Цветаева создаст эссе «Флорентийские ночи». Здесь с первого письма и до последнего происходит сравнение героя со зверем, причём всё время подчёркиваются «земные приметы» страсти героини: её чувственность и, по её словам, «полное отсутствие души» у него, а также духовная неравноценность Цветаевой и её адресата: «Ибо Вы - мастер своего дела.. .Чутьё намерений... Инстинкт зверя» (V, 464); «Я знаю.Вы поверхностны, легкомысленны, пусты, но Ваша глубокая зве-риность затрагивает меня сильнее, чем другие души.», «Вы, с Вашим звериным чутьём.» (V, 465); « - Но вы делаете из меня какое-то животное! - Я ничего не знаю. Я люблю Вас таким» (V, 471); «Вы так мило, так человечно целуете меня. Ваша душа являет себя здесь наиболее ощутимо. Но как я раньше не поняла: зверь, может ли быть что-нибудь одушевлённее зверя?» (V, 471) и др. Таким образом, в рассматриваемых нами текстах сущ. печаль получает коннотативную сему витальности, жизненной силы и энергии.
Но в последнем случае сущ. печаль предстаёт семантически ёмким [14]: кроме указанного, оно реализует ещё и конкретное значение 'слёзы, которые вот-вот польются из глаз и которые жгут', так как героиня ясно понимает, что чувство, вспыхнувшее на основе только «земных примет», не может не закончиться разрывом. Сочетание же «звериная печаль... у рта» на новом витке получает интерпретацию 'звериный крик, крик от боли, которой кончается любовь'. (Ср. «Всё это скоро кончится, я уже чувствую, как оно уходит, чувствую под ресницами, внутри губ» (V, 479).
Второе направление в развитии значения существительного: 'печаль - отказ от любви - спокойствие': А всему предпочла - И монашка, и мать -
Нежный воздух садовый В добровольной опале, В монастырском саду, Познаю благодать
Где монашки и вдовы. Тишины и печали. (I, 433).
Таким образом, на третьем этапе развития поэтического идиостиля М. Цветаевой наряду с узуальными значениями прил. печальный и сущ. печаль (Какая печальная свита! (I, 466); Концами шали// Вяжу печаль твою (I, 452); Души печаль, очей очарованье (I, 457) и др.), мы наблюдаем сдвиги в значении этих слов, направленные на расширение значения и актуализацию внутренней формы слова.
На IV этапе (20-е гг.) сущ. печаль сохраняет возможность опредмечивания значения «печаль - глаза» (II, 52).
Но в остальных контекстах значение данного существительного всё теснее смыкается со значением тоска, печаль у Цветаевой на этом этапе уже не может означать лёгкое чувство, близкое грусти (лёгкая печаль), которое может примешиваться к радости, к счастью. Оно в большинстве случаев называет чувство безысходности от неразделённой любви, из кото-
рой лирическая героиня Цветаевой видит единственный выход: «Яд, рельсы, свинец - на выбор! Смерть -и никаких устройств!» (III, 36). В этих контекстах дважды повторяется практически одна и та же формулировка, навеянная отчасти народным творчеством, отчасти библейскими мотивами. В последнем случае крайнюю степень проявления чувства подчёркивают стоящие рядом синонимы беда, жуть: Кому печаль мою вручу, (О, кому повем
Кому печаль мою повем Печаль мою, беду мою,
Предвечную (дитя, отца Жуть, зеленее льда?...) (III, 33)
Не знающее и конца Вы женщинам, как бокал,
Не чающее!) О, печаль Печальную честь ухода
Плачущих без плеча! (II, 181) Вручаете. (III, 36) Происходившие в предыдущие периоды изменения значения корня печал' закрепляются на последнем этапе развития поэтического идиолекта М. Цветаевой (30-е гг.). С одной стороны, глагол печалиться в узуальном значении без каких-либо изменений встречается в стихотворении «Пётр и Пушкин». Пётр обращается к Ганнибалу: «Плыви - ни об чём не печалься! // Чай есть в паруса кому дуть! // Соскучишься - так ворочайся, // А нет -хошь и дверь позабудь» (II, 284).
С другой стороны, все остальные лексемы с данным корнем сосредоточены в одном стихотворении, что примечательно, последнем из написанных М. Цветаевой, «Всё повторяю первый стих.». Оно было создано как ответ на стихотворение Арс. Тарковского «Я стол накрыл на шестерых.»: Невесело твоим гостям, Бездействует графин хрустальный. Печально - им, печален - сам, Непозванная - всех печальней (II, 369). Это стихотворение является сгустком всей боли, с которой жила Цветаева в последний год. А. Саакянц так описала состояние Цветаевой в это время: «Бездомная, потерявшая близких, бессильная во всём, окружённая, в сущности, посторонними людьми,. лишённая настоящих друзей и потому ощущавшая себя никому не нужной, - она несла свой крест и выполняла свою сверхзадачу.» [15, с. 731-732]. Исследовательница отмечает, что это цветаевское стихотворение «менее всего любовное, менее всего о женских переживаниях [15, с. 737]: «Отнюдь не к одному, конкретному лицу обращено цветаевское стихотворение, а если и к лицу, то - к собирательному. От первой строки до четвёртой цветаевский укор расширяется до упрёка - множеству, символизируется до вызова - самой "жизни, как она есть". К тем, кто отторг поэта - уже не на край, не на обочину жизни, а уже не пускают, не допускают, не сажают - даже с краю, на привычное, постоянное место поэта, на большее он и не думал никогда претендовать, ибо пребывал "жизни с краю, серёдкой брезгуя."» [15, с. 737].
Как видим, общая тональность стихотворения - глубокая, неизбывная тоска. Именно к значению этого слова окончательно приравнялось значение корня печал' в цветаевском идиостиле. Думается, лексемы с данным корнем являются ключевыми в стихотворении, потому что характеризуют основных участников событий: «печально» гостям, близким герою, «печально» ему самому,
но «всех печальней» лирическая героиня, одинокая и окончательно потерявшая своё место в жизни. Тем не менее поэт выбирает лексемы с корнем печал', а не од-нокоренные существительному тоска, вероятно, из-за тонкого различия в семантике данных слов, которое интуитивно ощущает носитель русского языка: «Тоска, в отличие от уныния, печали и грусти, связана с желанием изменить данную ситуацию. Однако это лишь желание избавиться от данного чувства или по крайней мере заглушить его . Грусть и печаль отличаются и от тоски, и от уныния, т.к. не предполагают ни желания избавиться от боли, ни состояния полной бездеятельности» [5, 442]. Героиня понимает, что никак изменить ситуацию не может, да и желания что-либо менять у неё не осталось.
Таким образом, развитие значения корня печал' в поэтическом идиостиле М. Цветаевой шло от узуальной, «поверхностно-романтической» характеристики печали как неизменной черты лирической героини (когда печаль могла соотноситься с лёгкой грустью, примешиваться к радости и счастью) через сомнение в существовании этого чувства (оно если и существует, то мимолётно, полностью отождествляется с лёгкой грустью и так же легко от него можно избавиться, например, «шоколадом лечить») к глубинному восприятию печали как неизбывной тоски от ощущения выброшенности из жизни, абсолютной отвергнутости поэта всеми. Также в значении данного корня (при соединении его со словами зверь, звериный) проявляется коннотативная сема витальности, жизненной силы и энергии. Наиболее устойчивым в идиолекте Цветаевой оказывается значение 'печаль - любовь, связанная со страданием, душевной болью и чаще всего обречённая на разлуку'.
Литература
1. Маслова В.А. Поэт и культура: концептосфера М. Цветаевой : учеб. пособие. М., 2004.
2. Козакова А.А. Концепт «радость» в поэтическом идиолекте М. Цветаевой // Языковая система и речевая деятельность: лингвокультурологический и прагматический аспекты : материалы Междунар. науч. конф., посвящённой памяти профессоров А.Н. Савченко, М.К. Милых, Т.Г. Хазагерова. Ростов н/Д, 2007. С. 226-228.
3. Козакова А.А. Концепт счастье в поэзии Марины Цветаевой // Вопросы языка и литературы в современных исследованиях : материалы Междунар. науч.-практ. конф. «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие» IX Кирилло-Мефодиевских чтений. М., 2008. С. 197-203.
4. Вежбицкая А. «Грусть» и «гнев» в русском языке: неуниверсальность так называемых «базовых человеческих эмоций» // Семантические универсалии и описание языков. М., 1999.
5. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Вып. 1 / под ред. Ю.Д. Апресяна. М., 1999.
6. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1997.
7. Словарь поэтического языка М. Цветаевой : в 4 т. М., 1996.
8. Ревзина О.Г. Марина Цветаева // Очерки истории языка русской поэзии ХХ века. Опыты описания идиостилей. М., 1995. с. 305-363.
9. МАС - Словарь русского языка : в 4 т. 2-е изд. М., 1981-1984.
10. Воркачев С.Г. Счастье как лингвокультурный концепт. М., 2004.
11. Зубова Л.В. Поэзия Марины Цветаевой. Лингвистический аспект. Л., 1989.
12. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 2002. Т. 1, 2.
13. Колесов В.В. Русская ментальность в языке и тексте. СПб., 2007.
14. Введенская Л.А. Этюды о мастерстве М. Стуруа. Ростов н/Д, 1988.
15. Саакянц А. М. Цветаева. Жизнь и творчество. М., 1997.
Поступила в редакцию
4 июля 2008 г.
