CC BY
65
УДК 81'373.612.2 ББК 81.2-5
Кудрявцева Мария Игоревна
соискатель кафедра русского языка и культуры речи Педагогический институт Южного Федерального университета
г.Ростов-на-Дону ^dryavtseva Maria Igorevna Applicant for a Degree Chair of the Russian Language and Speech Culture Pedagogical Institute of Southern Federal University Rostov-on-Don Контекстное употребление образных средств как способ конструирования подтекста в прозе В. Токаревой Contextual Usage of Stylistic Devices as a Means of Subtext Constructing in V. Tokareva’s Prose
Статья посвящена исследованию конструктивной роли подтекстного потенциала метафоры в художественной концептуализации автобиографической памяти в романе В. Токаревой «Первая попытка».
The article analyzes the constructive role of metaphor subtext potential in conceptualization of autobiographical memory in V.Tokareva’s «The First Attempt».
Ключевые слова: контекст, подтекст, импликатура, метафора, повествователь.
Key words: context, subtext, implicature, metaphor, narrator.
Проза Виктории Токаревой является по преимуществу художественной
концептуализацией автобиографической памяти повествователя, который то озвучивает свой личный опыт в поверхностном прочтении текста, то умалчивает о нем, «задвигая» в подтекстовое содержание. Эстетической и психологической ценностной основой художественного мира В. Токаревой становится собственно биография повествователя, предстающая как мифообраз личностных взаимоотношений героев в рамках художественного произведения. Голос (явная информация) и умалчивание (глубинная информация) актуализируют в когнитивном сознании читателя (интерпретатора) уникальную историю особенных отношений повествователя с особенными персонажами, сюжетная канва которой отражает отдельную стезю авторского дара Токаревой-рассказчицы. Подтекстное содержание, реализующее автобиографическую память повествователя, выявляет диалектическое противоречие между сущностью и существованием человека, что на художественном уровне произведения проявляется в
коллизии между личностью и вписанным в обстоятельства характером персонажа.
Опыт, который озвучивается повествователем, воспринимается читателями как реальный, конструктивный, возможно находящий подтверждение в их жизненном опыте; опыт, о котором замалчивается, соотносится с экзистенциональ-ным отчаянием повествователя. В последнем случае в недрах текста конструируется подтекст, заключающий в себе «семантический, эмоциональный, оценочный, иконический (изобразительный), духовный аспекты значения в различных комбинациях» [Голякова, 2006: 31] и имеющий прямое отношение к скрытым авторским интенциям породить новые смыслы, созвучные с концептуальной системой читателя [Бакланова, 2006: 19].
Автобиографическая память в прозе Виктории Токаревой, таким образом, конструируется, с одной стороны, измерением «голос и умалчивание повествователя» и измерением «Я автора и Я читателя» - с другой. На пересечении данных измерений синтезируется подтекст как сверхструктурная данность в текстовой выраженности голоса и умалчивания повествователя и в когнитивном восприятии данной выраженности читателем.
Текстовое измерение голоса и умалчивания повествователя выявляет существенную роль языка в текстовой модуляции сознания персонажа, авторском конструировании «неочевидных доминант» [Жиркова, 2006], которые имеют огромное значение для адекватной интерпретации текста. В терминах автобиографической памяти язык позволяет исследователю проследить специфические способы организации и оценки личного опыта повествователя. Языковые нарративные формы обеспечивают контекст для художественных событий, в которых отражается личный опыт повествователя. В прозе В. Токаревой посредством данных форм отдельные события, в которых запечатлен опыт, связанный с экзистенциональным отчаянием повествователя, получают концептуализацию на уровне его эмоционально-волевой сферы. Непосредственно из подтекста читатель узнает, что данное событие значило для повествователя. Подтекст, другими словами, отражает информацию о Я повествователя в связи с эмоцио-
нальным переживанием опыта общения с другими персонажами и его последствиях, способствует смещению «центра тяжести» конструируемой автором художественной реальности в сторону контекста нарративных форм и повествующего субъекта.
Конструируемая автором специфическая ситуация, в которой повествователь вспоминает событие прошлого, оказывает влияние на сообщаемое. Подтекст выявляет авторскую версию автобиографического события повествователя, которая не совпадает с поверхностным прочтением текста. Контекстная информация при этом предстает решающим фактором в определении того, какую читательскую интерпретацию получает высказывание.
Традиционно в лингвистике проводится различие между понятиями буквального значения высказывания и тем, что означает данное высказывание [Дэвидсон, 1990: 173]. Первое понятие предполагает анализ словарных дефиниций и стандартных семантических эффектов синтаксических правил, которые были задействованы в анализируемом высказывании (контекстно независимое значение, постоянное значение во всех контекстах употребления). Второе понятие рассматривается как информация, передаваемая высказыванием в контексте (значение речевого акта). Буквальное значение - часть семантики; контекстуальное значение - часть прагматики. Исследователи отмечают, что данные типы значения дифференцируются и различными коммуникативными регистрами; при этом очень мало известно о мотивирующих основаниях выбора того или иного типа значения в дискурсивной практике [Сасс1ап, 1998: 120].
Для целей нашей статьи актуальным, несомненно, предстает второй тип значения. Поскольку слова употребляются в контексте, их значения особым образом «подгоняются» к специфике конструируемой автором ситуации. В зависимости от того, насколько конвенциональные значения слов контекстуализу-ются, автор прибегает к двум типам «подгонки» их семантики для данной ситуации: расширение и сужение их смысла.
В первом случае значение, реализуемое словами, уточняется под воздействием фактора контекста. Во втором случае семантическая структура слов и си-
туация их употребления находятся в конфликтных отношениях. В связи с этим в значении слов актуализируются только такие семы, которые «смягчили» бы несогласованность между их семантической структурой и их реальным употреблением в конструируемой автором ситуации. Однако данная несогласованность до конца не сглаживается и может быть определена определенной степенью. Чем менее сглаженным является несогласованность между семантической структурой слова и его реальным употреблением в конструируемой ситуации, тем более явным предстает стертость буквального значения данного слова и интенсивнее процесс декодирования его контекстуального значения. Очевидно, что в этом случае мы имеем дело с образными средствами языка, прагматика подтекста которых является предметом исследования стилистики декодирования.
Стилистика декодирования рассматривает текст, как он воспринимается читателем, имея в качестве своей теоретической базы лингвистику и теорию информации. Поясним лингвистическое содержание отдельных терминов, принятых в теории информации, которые будут использоваться в нашей статье. Информация - сумма сведений; некий след, оставляемый одним явлением на другом. В стилистике - след художественного произведения, оставляемый на когнитивном сознании личности читателя. Сообщение - текст, подлежащий интерпретации; код - система знаков, правила их соединения, позволяющие передать сообщение по заданному каналу; в лингвистике - это язык; под «каналом» понимается само художественное произведение как семантически и концептуально планируемый процесс.
Данный процесс непосредственным образом предполагает подтекст, средством реализации которого являются в том числе и контекстное употребление образных средств языка. Если то или иное образное средство отличается частотностью в языке произведений того или иного писателя (поэта), то его можно рассматривать в качестве показателя идиостиля. Н.А. Батюкова отмечает, что ярким показателем идиостиля В. Токаревой является метафора [Батюкова, 2009: 19]. В поддержку данного мнения мы хотели бы добавить, что метафора в
идиостиле данного автора предстает стабильным носителем подтекстовой (имплицитной) информации.
Согласно нашим наблюдениям, это оказывается возможным в силу действия того, что в прозе В. Токаревой:
1. метафора используется для концептуализации и подчеркивания уникальности личностного опыта повествователя, его повседневной когнитивной деятельности;
2. данная когнитивная нагрузка метафоры реализуется по крайней мере двумя способами: (а) конструированием новых концептуальных объектов, которые расширяют представление читателя о феномене биографической памяти повествователя; (б) наделением экспрессивными характеристиками воспринимаемых повествователем объектов и событий, актуализирующих экзистенцио-нальное отчаяние персонажей;
3. метафора репрезентирует авторское решение проблемы художественного преодоления неуместности соответствующего прямого (контекстуально независимого) значения при отражении данного личностного опыта повествователя как фрагмента его биографической памяти.
В процессе развертывания художественного текста метафора задействуется В. Токаревой, как правило, при описании очередных граней характера персонажей, выявленных повествователем в сложившейся ситуации. Эти грани актуализируются в тексте категорией отстранения: повествователь характеризует персонажа как бы со стороны, глазами «чужака», что позволяет выявить несправедливость персонажа по отношению к повествователю. Повествователь в силу своей зависимости от персонажа (см., например, отношения повествователя Ларисы и персонажа Марлы из повести «Первая попытка») не имеет возможности явно выразить свое экзистенциональное отчаяние от данных отношений, поэтому автор «задвигает» это отчаяние в подтекст.
При этом на языковом уровне «вместо исходного понятия используется другое, в сильном импликационале которого есть компонент, являющийся дифференциальным для исходного» [Бузаджи, 2007: 13], «иная перспектива
вещи создает иной контекст для вещи» [Заика, 2007: 14]. В референтном отношении метафора отражает «вечные» отрицательные качества персонажей, метафорический перенос обладает подтекстным потенциалом, оболочка которого сообщает некую дополнительную, требующую расшифровки со стороны читателя информацию.
Подобная проекция подтекста, проходя через сознание читателя, индивидуализируется, становится субъективной формой художественного мышления автора, материализуя в тексте идею диалогичности мысли. Мы сталкиваемся с явлением уникальным: метафора как особый поэтический инструмент познания жизни активно влияет на сознание читателя, в идеале сближает авторский и читательский коды.
В художественном дискурсе В. Токаревой метафора предстает устойчивым инструментом извлечения импликатур, коренящихся в отстраненно воспринимаемых аналогиях структуры между двумя предметами, принадлежащих к не-соприкасающимся сферам, позволяет читателю конструировать аспекты реальности, воспроизводимой посредством авторских метафор. С опорой на категорию отстранения метафора в языке произведений автора на подтекстном уровне позволяет проследить динамику взаимоотношения повествователя с другим персонажем, взаимоотношения с которым составляет фрагмент его биографической памяти. Проиллюстрируем данное положение на примере взаимоотношений повествователя Ларисы и персонажа Мары, составляющие сквозную сюжетную линию повести «Первая попытка».
В момент зарождения этих взаимоотношений повествователь так отзывается о персонаже: «Мужа она отталкивала, а меня притягивала... Я была элементарна и пресна, как еврейская маца, которую хорошо есть с чем-то острым. Этим острым была для меня Мара». В данном контексте прилагательное, обозначающее вкусовое качество, трансформируется в номинацию для персонажа. Прилагательное острый, обозначая интенсивность и «остроту» проявления действия, актуализует в указанном контексте небольшой отрезок времени, в который процесс взаимоотношений Ларисы и Мары протекает с особой си-
лой, но обречен на спад, что подтверждается дальнейшим развитием сюжета произведения. С другой стороны, данная метафора семантизирует экзистенцио-нальное отчаяние повествователя по поводу своего образа жизни. Ср., как повествователь дополняет анализируемую метафору другой метафорой: «Но во вспышке их счастья моя жизнь, увешанная пеленками, показалась мне обесцвеченной». В последнем случае в сферу метафорического переосмысления попадает прилагательное с визуальной семантикой. В первом примере прилагательное описывает воздействие на органы обоняния, а во втором - на зрение, оценивая силу воздействия на органы зрительного восприятия. Читатель воспринимает характер взаимоотношений Ларисы и Мары с различных перспектив, концептуализируя его как притяжение противоположностей (прилагательные с метафорическим значением острый и обесцвеченный становятся в процессе читательской интерпретации контекстуальными антонимами; данные слова не обладают единой архисемой, что подчеркивает отсутствие точек соприкосновения между героинями).
Данную корреляцию «острый - обесцвеченный», несомненно, следует отнести к установкам автора. Но обращает на себя внимание последующая читательская интерпретация «обесцвеченной» характеристики повествователя, которая связана с ситуацией в стране, в которой «правит» застой. Автор, который сливается с экзегетическим повествователем как субъектом оценок и эмоционально-волевых реакций, ведет читателя к переосмыслению заданной метафорической характеристики повествователя, в подтекстном плане приводя такие аргументы, которые заставляют читателя не только призадуматься над теми обстоятельствами, которые делают столь инертное поведение возможным, но и допустить их в качестве единственных адекватных линий поведения в конструируемой ситуации.
Кульминацией стремления «обесцвеченной» стать «острой» становится следующая метафора: «Я тоже хочу быть маркизой Помпадур при Людвике и Марой при Мойдодыре, что почти одно и то же», которая отражает динамику жизненной позиции персонажа, но не повествователя. В тексте произведения
данная метафора наиболее ярко высвечивает экзистенциональное отчаяние повествователя, его онтологический страх остаться «обесцвеченной», уныние и предельную форму тоски при созерцании мира и самого себя. Повествователь испытывает сложное мрачное чувство, глубокое неопределенное страдание, тяжелейшую депрессию, сталкиваясь с глубоким и независящим от конкретики онтологическим подозрением о фальшивости, фиктивности и неадекватности реальности как таковой. Таково же, как представляется, главное подозрение автора произведения, невербализованное, находящееся в самом образном строе повести, в том образе непрочной, подозрительной действительности, которую он воспроизводит.
С состоянием узнавания персонажа Мары в автобиографической памяти повествователя связана, на наш взгляд, метафора света - ослепления - светового пятна перед глазами: «...Мара стояла передо мной с золотой рыбкой в ладонях». Это было впечатление, подобное яркому пятну, которое долго стоит перед глазами, когда в них внезапно ударит свет, исходящий от золотой рыбки. Воспоминание и световое пятно, исходящее от золотой рыбки, в данном контексте синонимичны. И если «впечатление-воспоминание», о котором идет речь, есть «живое состояние» души повествователя, то именно это состояние составляет сущность приведенной выше метафоры.
За преобразование смысла в прозе В. Токаревой, таким образом, принимаются такие подтекстообразующие компоненты, которые тенденциозно представлены автором в тексте, метафорическим способом номинированы в нем и которые вступают между собой, а также с различными единицами композиционного членения текста в семантические отношения, способные выявляться читателем при глубинном проникновении в художественный текст.
Если метафорические номинации имеют эксплицитную форму своего выражения и замечаются воспринимающим субъектом сразу, при линейном развертывании текста, то семантические отношения, в которые вступают данные номинации между собой и с другими компонентами текста, обладают, по преимуществу, имплицитной формой своего выражения и постигаются читателем
на основе логических импликаций через посредство их общей языковой компетенции. Представленные в совокупности метафоры как подтекстообразующие компоненты в их семантических контактах и служат прагматической основой для читательской интерпретации смысла текста.
В художественном тексте выделяются такие метафорические подтекстообразующие компоненты, в которых как в сгустке текстовых имплицитных значений отражается коммуникативное намерение автора. Целям адекватного установления авторского коммуникативного замысла служит выведение на основе объективных языковых данных того суммарного значения в тексте, которое передает идейно-художественную энергетику персонажа. Подобная семантикопрагматическая подтекстообразующая доминанта, как правило, выводится путем логических импликаций из разбросанных по композиционнопрагматическому объему текста значений и уподобляется преломлению сюжетных линий, задуманному автором.
Наши наблюдения над конкретным языковым материалом свидетельствуют, что такое доминирующее смысловое объединение объективно складывается из разбросанных по тексту частных метафорических значений. При этом частные метафорические значения находятся в зоне предикатного спектра метафор, поскольку подтекстообразующая доминанта, призванная выявить авторскую позицию и содержательно заполнить объем предпосылаемой читателю ключевой информации, так или иначе соотнесена с рематическими составляющими конструируемой автором ситуации, что в свою очередь, совпадает со спектром предикатных слов.
Ср. ключевые метафорические номинации экзистенционального отчаяния персонажа Мары, извлекаемые из текста в хронологическом порядке по ходу развития сюжета: (1) «Мара не понимала, чего она хочет. Руки и так были развязаны и плавали по воздуху во все стороны»; (2) «После больницы Мара поехала на юг, чтобы... вымыть из себя прошлую жизнь.; (3) «На Димычке она отдыхала от прежней опустошительной войны. Это была не любовь, а выживание»; (4) «Она выживала Мырзиком»; (5) «И Мара пошла к цели, как ракета
дальнего действия»; (6) «Мара и Ломеева сошлись, как барс и Мцыри»; (7) «Ломеева прижала ее к земле»; (8) «Их борьба окончилась со счетом 1:1». Данные метафорические обозначения отличаются значительным семантическим резонансом: динамика значений предикатов то усиливается (ср. (1)-(2), (5)-(6)), то ослабевает (ср. (3)-(4)), то передает временное поражение персонажа (ср. (7)), то достижение «полупобеды» (ср. (8)). В примерах (5), (6) и (7) производное метафорическое значение характеризуется идиоматичностью, что подчеркивает накал жизненных сил персонажа, сражающегося за «свое место под солнцем». Прерывистость градуальности ключевых метафор эксплицирует нестабильность и эфемерность жизненных завоеваний Мары.
Подобный семантический резонанс предикатов эксплицирует факт борьбы персонажа с экзистенциональным отчаянием. Подобная подтекстная информация оказывается важной не только для характеризации образа Мары, но и читательской интерпретации образа повествователя, воспринимаемого в контрасте. Лариса характеризуется в тексте повести лишь двумя атрибутивными метафорами «бесцветная», «серая». Отсутствие предикатных метафорических обозначений жизненных коллизий повествователя эксплицирует факт отсутствия борьбы с экзистенциальным отчаянием.
На протяжении всей повести автор сознательно вовлекает в текст сознание читателя на правах активного интерпретатора конструируемых образов, вовлеченных в события и наделенных эмоционально-волевыми реакциями разной степени интенсивности. Сплав сознания повествователя как аналога образа автора и сознания восприятия как аналога читателя предстает неизменным в подобного рода метафорических обозначениях.
Таким образом, метафорические компоненты предстают не только суммирующей величиной извлекаемых из текста характеризующих значений, но и как особый смысловой объем информации, идущий от автора, который концептуализирует типы женского экзистенционального отчаяния через представленное в художественных образах содержание текста и способствует их пониманию. Поэтому такой сгусток текстовой информации, заключающий в себе разгадку
коммуникативного намерения автора, можно представить в виде смыслового концепта как главной семантической координаты в постижении имплицитных смыслов художественного текста, в частности его нарративной формы.
Привлеченное сознание читателя становится одним из образов повествователя, задействованного волей автора в метафорическую характеристику другого персонажа через событийную часть художественного повествования. Основная часть данной характеристики содержится, как показало наше исследование, не в фактуальной части информации, а в имплицитно выраженной подтекстной, не в дискурсивной, а в модусной, представленной в скрытой форме. Данный прием подключения и вовлечения сознания читательского восприятия в прагматическое пространство текста, бесспорно, принадлежит автору текста: все приемы, связанные с метафорическим конструированием фрагментов автобиографической памяти повествователя, исходят из намерений самого автора. Данные метафорические номинации выполняют смыслоорганизующую роль и тем самым способны стать определяющим звеном в читательской интерпретации художественного текста.
Библиографический список
1. Бакланова Е.А. Слово и имплицитный смысл в ранних рассказах В.В. Набокова (на материале сборника «Возвращение Чорба»): Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. - Томск, 2006. - 21 с.
2. Батюкова Н.А. Метаязыковые средства современной публицистической и художественной речи: автореф. дисс. ... канд. филол. наук. - М., 2009. - 26 с.
3. Бузаджи Д.М. «Остранение» в аспекте сопоставительной стилистики и его передача в переводе (на материале английского и русского языков): Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. - М., 2007. - 26 с.
4. Голякова Л. А. Онтология подтекста и его объективация в художественном произведении: Автореф. дисс. ... докт. филол. наук. - Пермь, 2006. - 34 с.
5. Дэвидсон Д. Что означают метафоры // Теория метафоры. - М.: Прогресс, 1990. -С. 172-193.
6. Жиркова Е.А. Неочевидные доминанты и их значение в адекватной интерпретации художественного текста. - Краснодар: КубГУ, 2006. - 188 с.
7. Заика В.И. Эстетическая реализация языка: функционально-прагматическое исследование: Автореф. дисс. ... докт. филол. наук. - Великий Новгород, 2007. - 50 с.
8. Токарева В. Первая попытка. - М.: АСТ, 2001. - 320 с.
9. Cacciari C. Why do we speak Metaphorically? Reflections on the functions of metaphor in discourse and reasoning // Figurative language and thought. - NY., Oxford: Oxford University Press, 1998. - PP. 119-157.
Bibliography
1. Baklanova, E.A. A Word and Implicit Meaning in V. Nabokov’s Early Stories (On the Base of Collection “Chorb’s Return): Synopsis of the Candidate Thesis / E.A. Baklanova. - Tomsk, 2006. - 21 p.
2. Batyukova, N.A. Meta-Linguistic Means of Modern Journalistic and Fiction Speech: Synopsis of the Candidate Thesis / N.A. Batyukova. - M., 2009. - 26 p.
3. Buzadzhi, D.M. “Estrangement” in the Aspect of Comparative Stylistics and Its Reflection in Translation (On the Base of Russian and English): Synopsis of the Candidate Thesis / D.M. Buzadzhi. - M., 2007. - 26 p.
4. Cacciari C. Why Do We Speak Metaphorically? Reflections on the Functions of Metaphor in Discourse and Reasoning // Figurative Language and Thought / C. Cacciari. - NY., Oxford: Oxford University Press, 1998. - P. 119-157.
5. Davidson, D. What Metaphors Mean / D. Davidson // Metaphor Theory. - M., Progress, 1990. - P. 172-193.
6. Golyakova, L.A. Ontology of the Subtext and Its Objectification in Fiction: Synopsis of the Doctoral Thesis / L.A. Golyakova. - Perm, 2006. - 34 p.
7. Tokareva, V. The First Attempt / V. Tokareva. - M.: AST, 2001. - 320 p.
8. Zhirkova, E.A. Implicit Dominants and Their Meanings in the Adequate Fiction Interpretation / E.A. Zhirkova. - Krasnodar: Cuban State University, 2006. - 188 p.
9. Zaika, V.I. Aesthetical Realization of the Language: Functional and Pragmatic Investigation: Synopsis of the Doctoral Thesis / V.I. Zaika. - Veliky Novgorod, 2007. - 50 p.
