CC BY
34
Лаврова Н.А.
Кандидат филологических наук, кафедра лексики английского языка,
ГОУ ВПО «Московский педагогический государственный университет»
КОНТАМИНАЦИЯ: ОГОВОРКИ ИЛИ ИНДИВИДУАЛЬНО-АВТОРСКИЕ
ОБРАЗОВАНИЯ?
Порождение высказывания начинается с фокусировки говорящего на той мысли, которую он хочет передать, и завершается вербальным выражением этой мысли. Начальная стадия порождения высказывания заключается в выборе говорящим из ментального лексикона необходимой лексической единицы (единиц). Последующие этапы предполагают кодирование формы, или подбор правильной морфемно-фонологической структуры высказывания, силлабификацию слова и, в конечной итоге, активизацию соответствующих артикуляторных движений. Относительная сложность процесса порождения высказывания имеет следствием возникновение речевых оговорок и индивидуально-авторских образований, которые, однако, не столь многочисленны или нестандартны (уникальны), чтобы затруднить или сделать невозможным процесс коммуникации. По данным, приводимым В.Э. Завадой [18], человек совершает одну более или менее значительную грамматическую ошибку на тысячу слов. Необходимо, однако, различать речевые (языковые) ошибки и речевые оговорки. Перспективным представляется исследование, результаты которого освещали бы вопрос о том, что человек совершает чаще - оговорки, обусловленные спонтанной, быстрой, эмоциональной речью и желанием сообщить как можно больше информации, или ошибки, вызванные незнанием некоторых грамматических правил и словообразовательных моделей. Возникновение некоторых видов оговорок, в частности - основанных на контаминации, обусловлено тем, что в процессе подготовки высказывания человек во многом подсознательно выбирает ту лексему или ту синтаксическую конструкцию, которые наиболее адекватно выражают (отражают) ту мысль и то понятие, которые человек имеет целью передать. Поскольку большинство комплексных понятий могут быть выражены синонимичными средствами, человеку приходится в достаточно короткий промежуток времени делать выбор в пользу только одного варианта, в большинстве случаев этот процесс завершается успешно в том смысле, что именно этот вариант и вербализируется. В некоторых случаях, однако, происходит так называемая семантическая интерференция, когда две или более единицы (лексические, фразеологические, синтаксические) стремятся стать частью речевого произведения. Причины подобных контаминированных оговорок разнообразны и могут быть как индивидуально обусловлены, так и объективно предсказуемы. К индивидуальным причинам относятся такие особенности человека, как речевая небрежность, быстрый темп речи, повышенная эмоциональность, установка на экспрессию. Среди более или менее объективных причин можно назвать некоторые формы афазии, эмоциональную и/или физическая усталость, нервное напряжение: “Semantic interference is a simultaneous activation of two semantically related words, which ultimately leads to either a slower or a hitched response, or to an error, blending or not. There is activation spreading among same-category lexical concepts, but not between different-category items. My theoretical concession has been that double lemma selection is a possibility in case of synonymy. This hypothesis is consistent with speech error data. Synonym blends, such as “clear” for “close” and “near”, are not uncommon, whereas semantic alternatives hardly ever blend” [11, 13467].
Оговорки являются одним из источников (причин) возникновения контаминированных слов, но далеко не единственным. Многочисленные контаминанты возникают на страницах периодических изданий. Так, контаминанты “informecial”, “infoganda” появились в зарубежной печати. Последний был создан в 1991 году и употреблялся в значении неправдоподобной информации, которую предоставлял
журналистам Пентагон. В то же время вряд ли можно утверждать, что до этого события слова “infoganda” не существовало, вполне возможно, оно несколько раз создавалось носителями языка независимо друг от друга [13].
Сегодня, когда языковые явления уже не принято рассматривать в континууме «хорошие» - «плохие», все еще можно встретить отрицательное отношение к контаминированным словам. Представляется, однако, что сами по себе контаминанты не хороши, и не плохи, если, конечно, они не скабрезны или в высшей степени дерогативны, имеется в виду, с одной стороны, тиражируемость этой модели, и, с другой, создание контаминантов, которые по своей форме и/или содержанию неадекватны коммуникативному заданию. По нашему мнению, однако, это не относится к слову “infoganda”, употребляющемуся в значении идеологически окрашенной, недостоверной информации. Неоднозначную оценку контаминантов находим в работе Дж. Нунберга “‘Propaganda’ Defeat”: “It seems like a natural name for this sort of thing - it fits the pattern of those spliced-together portmanteau words like “infotainment” and “docudrama” <...>. I think of those names as genre benders. They are the media’s version of “Junkyard Wars” - there is nothing new under the sun, apart from what you can cobble together from the stuff that’s lying around the shop” [13]. Как и одно из слов-основ контаминанта (propaganda), “infoganda” характеризуется наличием отрицательной коннотации.
С диахронической точки зрения контаминированные слова занимают едва заметную позицию с начала XVI, привлекают интерес писателей и исследователей в конце XIX века и выходят на авансцену креативных словообразовательный моделей (стратегий) в конце XX - начале XXI веков. Приведем примеры некоторых контаминантов, возникших в период между XVI и XIX веками (многие из них зафиксированы словарными источниками или связаны с именами известных писателей): “blatterature” (blatter + literature) - “bad literature” (1512); “niniversity” (ninny + university) - university of fools (1590); “universalphabet” (universal + alphabet) - “universal alphabet” (1670); “squirearchy” (squire + hierarchy) - “landed gentry” (1796); “needcessity” (need + necessity) - “urgent necessity” (1818, W. Scott, Heart of Midlothian); “wiglomeration” (wig + conglomeration) -“ceremonial fuss in legal proceedings” (1858, Ch. Dickens, Bleak House); “balloonacy” (balloon + lunacy) - “excessive fascination with balloons” (1864, Daily Telegraph); “scribaceous” (scribe + loquacious) - “given to writing” (1868, Daniel Webster); “boldacious” (bold + audacious) -“audacious” (1888, dialect word recorded in the English Dialect Dictionary, 1898-1905); “shamateur” (sham + amateur) - “professional sportsman pretending to be an amateur” (1896)
[9].
Контаминированное слово можно определить как такое сложное слово, которое характеризуется структурной и семантической компрессией, а также структурным и семантическим слиянием: “[contaminated words] exhibit some sort of structural fusion, where a single word is formed from two words and its meaning is thus contingent upon the semantic relation between the two base words” [2, 1]”. В структурно-этимологическом отношении контаминанты представляют собой сложные слова, реализуемые в виде одного фонологического комплекса (в данном случае словосочетание «сложное слово» не является синонимом английского “composition” и употребляется в своем нетерминологическом значении: контаминанты и сложные слова с точки зрения морфологии и словообразования представляют собой дискретные словообразовательные модели - Н.Л.). Сказав это, необходимо сделать оговорку, касающуюся диалектического противоречия, которое обнаруживают контаминанты: будучи сложными образованиями, они стремятся к монеме и нередко подвергаются процессу опрощения - состоят из одного слога (или двух слогов) и не интерпретируются носителями языка как контаминированные: motel (motorist + hotel), twirl (swirl + twist/twine), twiddle (twirl and fiddle), squirl (squiggle + twirl or whirl), flimmer (flicker + glimmer).
Последовательность расположения усеченных слов-основ в составе контаминанта может быть обусловлена как синтаксически, так и семантически. На наш взгляд,
утверждение о том, что компоненты контаминанта располагаются в том же порядке, что и компоненты прототипического словосочетания, очевидно и малоинформативно, поэтому решающим является характер семантических отношений между словами-мотиваторами: если одно слово является атрибутом другого в составе свободного словосочетания, то, естественно, она займет первую позицию в составе контаминанта. Не до конца выясненным является и вопрос о том, какие языковые факторы, если такие вообще имеются, способствуют созданию контаминированных слов. Предположительно, это морфонологическое сходство слов-основ, в частности - наличие общего сегмента, который должен являться финалью первого компонента и инициалью второго, как, например, в контаминантах adultescent, multidude, flexicurity, fiscalamity, flexitarian, irritainment, diabesity. Это условие оказывается обязательным, прежде всего, для образования синтаксических контаминантов: colouray (colour + ray), colourinse (colour + rinse), colouroto (colour + roto), communicards (communication + cards). В то же время языковые и речевые факты показывают, что можно обнаружить немало контаминантов, которые не отвечают этому условному требованию: Cemestos (cement + asbestos): “Trade name for a wall panel made of fiberboard with asbestos cement facings, used extensively during the post-war building boom in the United States in the construction of prefabricated homes” [7, 27]; churkey (chicken + turkey): “A hypothetical hybrid resulting from the cross-breeding of a chicken and a turkey OED” [7, 30]. В рамках традиционных морфологических теорий объяснить формирование контаминированных слов оказывается достаточно трудным в виду нерегулярного сокращения морфем, имеющего место при контаминации. Для описания структурных компонентов контаминанта используются взаимозаменяемые термины «псевдо-морфема» и «морфологический осколок». Неоднозначные определения последних понятий приводит к тому, что контаминация часто отождествляется с некоторыми смежными словообразовательными моделями. Так, до сих пор неясно, правомерно ли относить такие латинские, греческие и германские элементы, как “-ology”, “-ography”, “-naut”, “-phile”, “-gate”, “-ware”, “-scape”, “-holic”, “-(a)thon”, “-crat”, “-(o)nomics”, к разряду комбинирующихся форм (как их называют в современных работах по морфологии) или к морфологических осколкам, выделившимся из контаминированных слов и приобретшим определенную семантическую независимость. Если первые три элемента единодушно трактуются как комбинирующиеся формы, то в отношении остальных наблюдаются разногласия. Анализ фактического языкового материала показывает, что если лексема содержит один из упомянутых выше компонентов, нельзя однозначно сказать, по какой модели образовано слово - по деривации, словосложению или контаминации. В случае если перед нами ставшие традиционными (а некогда неологические) термины, образованные из связанных основ, восходящих к полнозначным латинским или греческим корням, речь идет о сложных словах с комбинирующимися формами (рассматривать такие образование в качестве дериватов неправомерно, так как в таком случае получается, что слово состоит из префикса и суффикса, не имея корня, что невозможно): television, marathon, geography, economics, philology, democracy, psychiatry, orthography etc. Эти слова обладают прямым денотативным значением. В то же время при образовании таких иронически окрашенных слов, как “demoncrat”, “gastronaut” можно сказать, что происходит наложение слов “demon” и “gastronome” на слова “democrat” и “astronaut”, поскольку наблюдается частичное графемное совпадение этих слов, поэтому указанные слова можно рассматривать как контаминированные (по крайней мере, с формальной точки зрения, так как в них представлены существенные для контаминантов характеристики). Неоднозначное толкование словообразовательного статуса наблюдается в словах “xerocracy”, “corpocracy”, “folksonomy”, “snortometer”, поскольку, во-первых, их первый компонент представлен свободной основой, не обязательно латинского или греческого происхождения, и, во-вторых, поскольку это - не термины, а шутливые, стилистически маркированные псевдо-термины, содержащие в своей семантической структуре оценочные и экспрессивные коннотации. По мнению Е. Томажевич, эти и
подобные им слова допускают двойственную интерпретацию своего словообразовательного статуса: “It can be noted that for autopathography ‘writing about one’s own diseases’ and gastronaut ‘an adventurous eater’, two types of morphological analysis are available, i.e. a blend or a combination of neoclassical morphemes <...>. Alternatively, we can consider the following words to be blends based on already existing blends: telethon, walkathon, spellathon, swimmathon, operathon; cosmeceutical, nutriceutical; tanorexia, bigotexia, drunkorexia; dancercise, jazzercise, boxercise, sexercise; biologue, magalogue/magalog; chairobics, strollerobics.” [16, 373, 375]. Е. Томажевич считает неправомерным
рассматривать подобные образования как сложные или дериваты, так как, во-первых, они носят явно окказиональный характер и, самое главное, содержат в своем составе элементы узуальных слов, причем эти элементы не входят в инвентарь словообразовательных средств и не являются исчисляемыми списком комбинирующимися формами.
Контаминированные слова как окказиональные лексемы находят распространение не только в английском языке, но и в таких языках, как болгарский и испанский. В работе Н. Алексеевой [1] приводятся многочисленные примеры болгарских контаминантов, возникновение которых связано с социально-политическими и экономическими процессами, происходящими в Болгарии в течении последних 20 лет. Это такие слова, как “shikalkavarversija” (kavarversija + shikalkavja “be insincere, beat about the bush” + shikalki literally “oak-apples”), таким образом, все слово приобретает значение «политической или социальной сатиры»; “dupshan” (dupe “buttocks” + ekshan “action”), “kjuchekshan” (kjuchek “belly dance” + ekshan “action”), “kjutekshan” (kjutek “fight” + ekshan). Контаминанты, содержащие в своем составе англицизм “ekshan”, употребляются по отношению к тем американским фильмам, в которых эксплуатируются темы сексуальных отношений и криминальных столкновений. Политический скандал, в центре которого оказался бывший президент США Б. Клинтон, породил серию контаминантов на эту тему, среди котоых “imPICHmant” (impeachment + pich), центральный компонент которого - болгарское табуированное слово, имеющее значение «дамский угодник, волокита».
Причина активизации окказиональных контаминированных моделей, по-видимому, обусловлена тем, что контаминанты предоставляют возможность краткого и остроумного, метафорического, нередко, колкого комментария культурных, политических и социальных явлений. Несмотря на остроумный характер контаминантов, а возможно, именно поэтому, контаминанты редко становятся частью языковой системы и являются контекстуально зависимыми. Контаминированные слова представляют собой разновидность языковой игры, каламбура (англ. “pun”) [1], причем среди всех возможных способов образования каламбура контаминация является одним из наиболее продуктивных.
В фокусе внимания исследований по морфологии испанского языка традиционно находятся конкатенативные словообразовательные процессы (словосложение, деривация), но в последнее время к морфологической конкатенации примыкает и контаминация, занимающая промежуточное положение меду линейными и нелинейными словообразовательными моделями: “suciedad” (sucia + sociedad - filthy + society), “analfabestia” (analfabeta + bestia - illiterate + beast), “piedragogica” (piedra + pedagogica -stone + Universidad Pedagogica Nacional de Colombia, a public university whose students are known for confronting the police by throwing rocks at them), “dedocracia” (dedo + democracia -an arbitrary system of election by pointing with the finger) [14].
В последних работах по окказиональному [18] словообразованию контаминация рассматривается как проявление лингвистической креативности. Под лингвистической креативностью традиционно понимают естественную способность индивидуума общаться и понимать потенциально бесконечное множество слов, выражений и сложных синтаксических конструкций: “By linguistic creativity or creativity of the language is generally meant the effortless ability to communicate and comprehend novel expressions and new ideas” [4, 175]. Креативность вообще можно рассматривать с разных точек зрения - с
эстетической, прагматической, философской, в настоящем исследовании нас, однако, интересует, прежде всего, лингвистическая креативность, присущая исключительно человеку. Креативность, в том числе лингвистическая, связана с понятиями свободы, уникальности, новизны, нестандартности, гибкости, динамизма, открытости:
“to create is one of the basic human tendencies, which is manifested in different ways at many levels” [8, 17].
“.it is in the nature of human minds to be always coming up with novel ideas - ideas which are I no sense implied by anything that has gone before, so that the workings of a man’s mind are not predictable as machines or natural phenomena” [15, 1].
“Creativity distinguishes human beings from both animals and machines, creativity is to be distinguished from mechanistic principle which accounts for the instincts and bodily functions of both human beings and animals, creativity enables human beings to respond in novel and appropriate ways to novel situations and creativity enables free and diverse thought, action and self-expression” [18, 19].
Вопрос, встающий перед исследователем, заключается в том, что побуждает человека быть лингвистически креативным, то есть использовать неузуальные словообразовательные модели, пренебрегая узусом. Как показывает Б.Э. Завада, факторы, мотивирующие креативную деятельность, можно разделить на три группы: концептуальную, прагматическую и социальную. Первая группа связана с потребностью индивида выразить языковыми средствами идеи и понятия, которые с его субъективной точки зрения не закреплены за формой или значениями существующих в языковой системе слов. Мы сознательно употребляем словосочетание «с субъективной точки зрения», так как количество слов в языковой системе считается достаточным для выражения тончайших оттенков значения, другое дело, что для передачи комплексного понятия, требуется не одно слово, а как минимум словосочетание. С прагматической точки зрения возникновение окказиональных образований обусловлено стремлением адресата оказать вербальное воздействие на реципиента, что должно иметь следствием изменение сознания реципиента в нужном направлении. Это может быть как фактическое действие реципиента, так и формирование новой мысли, идеи, мнения, нового отношения. Прагматически окрашенные образования возникают, прежде всего, в рекламной коммуникации, одна из отличительных особенностей которой заключается в том, что окказиональные лексемы могут характеризоваться сменой оценочного вектора -изменением коннотации с отрицательной на контекстуально положительную: “Speakers can be striking and memorable, especially in persuasive discourse. For example, lexical innovations such as “devilicious” can be used in can be used in advertising discourse to create certain effects” [18, 41]. Контаминант “devilicious” состоит из осколков слов “devil” и “delicious” и может использоваться для рекламы определенных продуктов, духов, женского нижнего белья (в задачи настоящего исследования не входит общечеловеческая оценка подобного рода образований, поэтому мы не будем его комментировать, скажем только, что лично мы не стали ли бы приобретать товар с таким названием или товар, в рекламе которого фигурирует это слово - Н.Л.).
Предположительно, социальная мотивация является одной из наиболее значимых причин лингвистической креативности. Различного рода шутки и каламбуры, основанные на употреблении некоторых неузальных слов, способны усиливать чувство группового единства, одновременно исключая непосвященных, то есть лиц, не являющимися частью данной группы. Помимо этого, языковая игра способна поднимать статус говорящего. Так, в некоторых субкультурах существуют конкурсы на выявление лучшего ритуальношутливого оскорбления (например, в некоторых школах Претории). Такие конкурсы не допускают использования бранных слов или табу, они поучили неофициальный контаминированный эпитет “dis-gusting” (dis “insult” + disgusting “repellent”). Некоторые примеры таких шутливых «ритуалов» приводятся в работе Б.Э. Завады, все они носят юмористический оттенок и при удачном использовании могут становиться частью
анекдотов: “you are so fat every time a bus runs over you, you turn around and say “stop throwing stones”; you are so thin you have to run around in the shower to get wet; you are so stupid that you’ll starve in the supermarket; your brain has just been upgraded to a peanut” [18, 43-44]. Исследование Б.Э. Завады показало, что существует прямая зависимость между социальными изменениями (как правило, негативными) и количеством, а также содержательным разнообразием словесных и языковых игр. Ценность исследования Б.Э. Завады заключается в том, что автор предлагает различать словообразовательные модели и словокреативные стратегии. К первым относятся традиционные словосложение и деривация, ко вторым - сокращения, реверсивное словообразование, контаминация, не терминологические и не понятийные заимствования: “The latter [word-creation strategies] do not typically make use of the known and existing morpheme stock of the language, even though they usually still obey the language specific constraints on word-forms such as constraints on permissible phonological strings. They are also typically attributed to the creativity of individu^ speakers, are regarded as once-off inventions, and are not attributed to the productivity of the linguistic system itself’ [3, 65].Словообразовательные модели являются продуктивными, регулярными и предсказуемыми в отличие от словокреативных стратегий, которые непродуктивны, нерегулярны и непредсказуемы. Это утверждение не означает, однако, что лексемы, образуемые посредством словосложения и деривации, всегда кодифицированы и являются частью узуса, а слова, образованные по другим моделям, неузуальны. Речь идет именно о разграничении моделей словообразования, а не самих слов. Напомним, что окказионально-единичные образования в языковедении называют термином-варваризмом “hapax legomena”.
Последний вопрос, который мы ставим в рамках настоящего исследования, -является ли лингвистическая креативность подсознательной или целенаправленным стилистическим приемом. Ответ на этот вопрос не является однозначным и, как это часто бывает, находится где-то посередине континуума «подсознательное - непреднамеренное (подсознательное)». Иными словами, возникновение окказиональных образований, в том числе контаминированных, в повседневной коммуникации часто является неосознанным, спонтанным, поскольку в распоряжении говорящего не так много времени, чтобы «смастерить» языковую шутку. Собственно авторские образования (то есть писательские, художественные), как это ни странно, нередко создаются в процессе кропотливой работы мысли, свидетельством чему служат многочисленные черновики, оставленные писателями, из которых мы узнаем о том, что автор много раз переписывал свои работы с целью достичь определенного стилистического эффекта, поэтому заявления о том, что окказиональные образования мгновенно и без особых усилий рождаются в уме писателя или, что они являются результатом божественного откровения, по меньшей мере, преувеличены. Легкость и идиосинкратичность стиля, удачные новообразования являются результатом многолетнего умственного (а иногда и физического) труда.
Итак, контаминированные слова могут быть как результатом речевых оговорок и носить единичный, окказиональный характер, так и результатом индивидуальноавторской словообразовательной (словокреативной) деятельности. В последнем случае при условии воспроизводимости контаминанты, как правило, носят аллюзивный характер и не закрепляются в языковой системе, то есть также характеризуются наличием окказионального оттенка.
Литература
1. Alexieva, N. Punning on Anglicisms - a Manifestation of Linguistic Ingenuity // An Annotated Bibliography of European Anglicisms, 2002. - 270 p.
2. Bat-El Q. Selecting the best of the worst: The grammar of Hebrew blends // Phonology 13, 1996. - P. 283-328
3. Bauer, L. Introducing Linguistic Morphology. - Edinburgh: Edinburgh University Press, 1988. - 272 p.
4. Birnbaum, L. Inferential Memory and Linguistic Creativity // Metaphor and Symbolic Activity 5(3), 1990. - P. 175-193
5. Chomsky, N. Cartesian Linguistics. A Chapter in the History of Rationalist Thought. - New York: Harper & Low, 1966. - 326 p.
6. Croce, B. The identity of linguistic and aesthetic. In / Burke, Lucy, Tony Crowley and Alan Girvin (eds.). The Routledge Language and Cultural Theory Reader. - London: Routledge, 2000.
- P.33-38
7. Dick Thurner’s Portmanteau Dictionary (PD). Blend Words in the English Language, Including Trademarks and Brand Names. - Jefferson, North Carolina: McFarland & Company, 1993. - 174 p.
8. Gupta, N. Creativity and Values: educational perspectives. - New Delhi: Arya Boook Depot, 1992.
9. Kemmer, S. Earliest Lexical Blending [electronic source] // URL: ccat.sas.upenn.edu/.../kemmers.html (date of reference 10.12.2009).
10. Kussmaul, P. Types of Creative Translating. In / Chesterman, A., Natividad Gallardo San Salvador, Yves Gambier (eds.). Translation in Context. - Amsterdam: John Benjamins, 2000. -P. 117-126
11. Levelt, J.M. William. Spoken Word Production: A Theory of Lexical Access // Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America, November 6, 2001 vol. 98 no. 23. - P. 13464 - 13471
12. Lyons, J. Language and Linguistics. - Cambridge: Cambridge University Press, 1981. - 366 p.
13. Nunberg, G. “Propaganda” Defeat [electronic source] // URL: http://people.ischool.berkeley.edu/~nunberg/propaganda.html (date of reference 10.12.1009).
14. Pineros, C.-E. Word-Blending as a Case of Non-Concatenative Morphology in Spanish [electronic source] // URL: roa.rutgers.edu/files/343-0999/343-PINER0S-0-0.PD (date of reference 10.12.2009).
15. Sampson, G. Making Sense. - Oxford: Oxford University Press, 1980. - 215 p.
16. Tomaszewicz, E. Novel Words with Final Combining Forms in English. A Case for Blends in Word-Formation // Poznan Studies in Contemporary Linguistics 44 (3), 2008. - P. 363-378
17. Ward, Th., Steven, B., Smith, M., Vaid Jyotsna (eds.). Creative Thought. An Investigation of Conceptual Structures and Processes. - Washington: American Psychological Association, 1997.
- P. 179 - 208.
18. Zawada, Britta Edelgard. Linguistic Creativity and Mental Representation with Reference to Intercategorial Polysemy. - Pretoria, 2005. - 240 p.
19. Zlaev, J. Situated Embodied Semantics and Conectionist Modeling in / Allwoo, Jens and Peter Gardenfors. (eds.). Cognitive Semantics. Meaning and Cognition. - Amsterdam: John Benjamins. - P. 173-92.
