CC BY
70
ФИЛОСОФИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2017. № 1. С. 76-80. УДК 16
В.А. Мартынов
КОНСТРУИРУЯ КОНСТРУКТИВИЗМ
Для понимания природы радикального конструктивизма непростой проблемой оказывается уточнение самого предмета. Следует различать конструктивизм как объект академической теории и конструктивизм как эпистемологическую категорию аналитической практики. Источник последней - «французская теория». Неожиданный результат такой констатации - обнаружение в модерном знании признаков компактного целого мировоззрения. Можно говорить о радикальном конструктивизме как о «жизненном мире».
Ключевые слова: конструктивизм, радикальный конструктивизм, эпистемология, методология познания, гуманитарные исследования, жизненный мир, постструктурализм.
Продолжая разговор о «радикальном конструктивизме», начатый в предыдущей статье [1] и заданный дискуссией о конструктивизме в журнале «Эпистемология и философия науки», попытаемся прежде всего локализовать предмет. А существует ли он в реальности? «Был ли мальчик?» Прежде чем приступить к поиску, воспроизведем ту локализацию проблемного поля, которая была осуществлена ранее. Нас интересует не внутри-академический дискурс о конструктивизме, не предельно общие дефиниции конструктивизма, а тот конструктивизм, который является явным или неявным фоном всей массы современных гуманитарных исследований, конструктивизм как эпистемологическая установка модерного знания.
Ищем через практику. И здесь уточнение. Сказать просто «практика», не обобщив ее, нельзя, это потребовало бы обзора тысяч работ в форматах десятков методологических программ, что невозможно даже в капитальной монографии, тем более в статье. Поэтому позволим себе упрощения, предполагающие некоторую степень предварительного доверия к нашему опыту размышлений над предметом и к возможности некоего «целостного взгляда» на предмет, что, в свою очередь, предполагает очень высокую степень доверия к свободе «воззрения» на предмет.
В режиме такого «свободного воззрения» позволим себе суждение через понятие «стиль». «Стиль научного творчества», «эпистемологический стиль». Опираемся при этом на ту свободу, которая продемонстрирована авторами монографии «Эпистемологический стиль в русской интеллектуальной культуре Х1Х-ХХ веков» [2] (выдающаяся, с нашей точки зрения, философская Книга с большой буквы), где этой свободы очень и очень много. Допустив возможность думать о «стиле науки», мы допускаем степень вольности, которая не может быть гарантирована методологической строгостью -только тактом.
И тогда возможно такое очень краткое и простое определение: радикальный конструктивизм - это конструктивизм «с шиком». Это когда есть в том числе эффектный жест выхода к парадоксу, нарушения ожидания (и запретов). Это ситуация, когда речь идет о какой-то эвристической модели, претендующей на «адекватность» «реальности», и когда мы вполне уместно ожидаем оценки эффективности этой адекватности, но ожидание оказывается напрасным: вместо ответа по существу современный ученый, анализирующий эту модель, эффектно сообщает, что модель - это «всего лишь конструкт», заодно по ходу бросая в лицо тем, кто чего-то ждет, что их ожидания наивны.
© В.А. Мартынов, 2017
Конструируя конструктивизм
11
Рядом с этим определением оказывается возможным произнести следующее: радикальный конструктивизм сам себя позиционирует как стиль, как целостность, как позицию с этическим и эстетическим смыслом. Это неожиданно. Прежде всего, само слово «целостность» в модерной научности - нечто табуированное. Говорить о «целостном» почти неприлично, само слово почти ругательство. Это архаизм из далекого прошлого, из метафизики, выброшенной на свалку. Оттуда же, из прошлого, понятие «стиля», исчезнувшего не то что из философии, но уже и из родной для него среды литературоведения. И тем не менее понятие, немыслимое внутри модерной науки, оказывается хорошо подходящим для описания самой этой модерности, для указания на какие-то фундаментальные ее аспекты. Почему?
Пересматривая одну за другой работы, демонстрирующие самые роскошные жесты конструктивистского «шика» (а это многие сотни работ в самых разных областях, на самые разные темы, встроенные в самые разнообразные исследовательские программы: в «дискурс о травме», в постколониальный, ген-дерный дискурсы и т. д.), вдруг фиксируешь для себя: в подавляющем большинстве случаев радикальный конструктивизм связан с цепочкой логических ходов, удивительно регулярно воспроизводимых. Степень сходства, корреляции такова, что назвать это только логикой не получается. Это сцепление явно имеет признаки того, что принято называть «позицией», там есть регулярные ценностные комплексы. А раз есть ценности, то есть и эмоции, есть регулярная эстетика, а есть и этика. Всё вместе начинает выглядеть как что-то человечески определенное, как «лицо».
Это удивительно. Именно так - «лицо». Радикальный конструктивизм представлен парадигмой настолько компактной и цельной, что имеет выраженные признаки не только «жизненного мира», но и чего-то более плотного, органичного. Выраженность морфологических признаков настолько велика, что позволяет вспомнить методы, которыми Шпенглер описывал свои «локальные культуры». А если это органично, то и само слово «лицо» оказывается вполне возможным.
Парадоксально это потому, что речь идет о модерности и, помимо этого, о логике, где принцип модерности абсолютизирован и доведен до предела. Идея множественности доведена до предела, до патетики. Доминирующие жесты - различение и «различАние». Тотальность многообразия, несводимости к целому, усиленная пафосом понятия «постмодерн». И тогда можно было бы ожидать, что радикальный конструктивизм - это тоже прежде всего многообразие, что это два-дцать-тридцать суждений, распределенных между десятью-двадцатью авторами, никак
между собой не связанными, что мы обнаружим здесь задекларированную «ризому». И вдруг - почти монолитное единство? Неужели целостная парадигма, почти «проект»? Неожиданный итог для познавательной программы, которая стремилась быть прежде всего плюралистичной. Но это так: стремления к реальному, а не пафосно декларируемому плюрализму в логических основаниях знания в сегодняшнем «актуальном философствовании» не наблюдается. Сложилось это единство не без парадоксальных странностей в 1960-70-е, в точке встречи постструктурализма и антропологии, осознавшей себя прежде всего как "cultural studies" (основание единства в основном понятно: готовность к радикальному неофрейдизму ла-кановского толка и к квазимарксизму была и там и там).
Если единство действительно есть, то парадоксальность получается сильнейшей, и тогда понятно, что разговор в этом пункте должен быть внятным. И тем более внятно надо произнести следующий тезис: лицо «радикального конструктивизма» - французское. Радикальный конструктивизм - это «французская теория»1. Нигде больше так твердо не зафиксирован статус языка как непременного посредника между сознанием и реальностью2, нигде так не проблематизи-рована сама «реальность» (уже сама возможность указания на «место» «реальности» становится сложной процедурой), нигде с такой тщательностью не проведена работа над «конструктивистским конструированием» самого понятия «язык», нигде так строго «наивно» постулируемая «реальность» не выкинута в том числе и из языка - в жесте разрыва связи языкового знака с «вещью». Во всех версиях конструктивизма усилия направлены в ту же сторону, но только у «французов» хватает духа на то, чтобы инстанцию языка в качестве посредника между сознанием и реальностью выстроить с такой решительностью, как это сделал впервые Лакан. Язык - это «стена». «Мы у подножия стены - стены языка» [3, с. 85]. Это не только логика, но и жест готовности идти до конца.
Рубеж, разделяющий варианты конструктивистской логики на «умеренные» и «радикальные», - интерес к «вторичному» структурированию работы сознания. Первичное задается структурой языка, весь вопрос во вторичном. В конструктивном реализме оно прямо постулируется, причем признается, что оно задается вызовами, идущими в том числе и от реальной действительности. В умеренном конструктивизме о прямом влиянии реальной действительности, как правило, не говорится, но очень часто при этом в дискурсе появляются «фигуры речи», внутри которых в неявном виде направленность на действительность допускается. В радикальном конструктивизме нет
никакой возможности увидеть в структуре речевого акта связь с контуром вызовов, идущих от действительности, от окружающего мира. Между сознанием и действительностью - стена языка. «Сетка» Де Соссюра, понятая именно как железобетонная стена. Процессы вторичной структуризации могут допускаться, но источник этой структуризации ни в коем случае не окружающий мир. Пробиться к этому миру и к знанию о нем сквозь системность языка и (хотя союз «и» здесь не совсем уместен, здесь связь) структуры бессознательного сознанию не дано. «Слово конструирует истину» [3, с. 22].
А еще, помимо смелости и решительности, в активе французской версии конструктивизма и «институциональная фундаментальность»: их размышления о языке более, чем где-либо, обеспечены знакомством с лингвистикой ХХ в.
Столь же понятно, почему «французская теория» - это именно «лицо», т. е. именно плотное единство, обеспеченное компактной онтологией, целостный «жизненный мир», нечто органичное, что и дает возможность метафоры «лица». Потому что есть интегрирующий жест. Потому что в категорическом неприятии любых допущений о возможности встречи субъективности с «подлинной реальностью» логики «французская теория» достигает цельности и плотности, похожей на сплоченность боевого взвода в атаке. Это и есть предел радикализма, именно предел радикального антиреализма. Самые воинственные страницы Лакана, Дерриды, Делёза именно об этом.
В порядке вольного эксперимента попробуем сказать что-то еще о монолитности единства «французской теории». Это единство было бы невозможно, если бы в «новой французской философии» не было бы выраженного момента «негативной идентично-сти»3. Иначе объяснить факт монолитного единства невозможно. Такого единства не бывает иначе, как в условиях боевых действий перед лицом лютого врага. Вне условий атаки такое невозможно. А оно есть. Причем единство, дающее именно органику жизненного мира, допускающее анализ по Шпенглеру, до указания на обязательные ритуальные жесты-символы, и, с другой стороны, на жесты-символы, которые невозможны. Тот враг, подавление которого делает это единство монолитным, - гуманистическая традиция онтологизации внутреннего мира4.
Присвоение статуса лидерства в деле борьбы за конструктивистский реализм «французской науке» может вызвать возражения. Не бог весть какой комплимент, но всё же... Поводом для наших размышлений о конструктивизме была дискуссия в журнале «Эпистемология и философия науки», а там
французские имена и фамилии даже не фигурировали.
Основной ответ на это возражение подробно проговорен в нашей предыдущей статье [1]. В дискуссии были представлены внутрисистемные камерные теоретические модели, а нас интересует живая практика гуманитарных «полевых исследований». В этой практике - доминирование «французской науки».
Но все-таки противоречие здесь достаточно сильное, поэтому еще несколько слов. Возможное уточнение будет таким: «французская наука» - предел конструктивизма, его «полная форма». Конечно, с оговорками. Первая: сами аналитические инструменты такой конструкции могут быть оценены как некорректные. «Предел» - это метафизический жаргонизм, аристотелевщина (восходящая к аристотелевскому различению потенциального и актуального). «Полная форма» -гегелевщина, тоже метафизика и старье. И тем не менее мы всё же позволим себе воспользоваться понятием внутреннего предела развивающейся системы, полагая его эпи-стемологически и эвристически эффективным и необходимым.
Вторая оговорка требует маленького исторического очерка. Почему всё же «французы» - предел, высшая форма конструктивизма? Ведь конструктивизм имел уже полувековую историю до начала того, что мы сегодня понимаем под «французской теорией», ведь это 1950-60-е гг., а аналитическая философия намного старше. Но всё же. Именно «французская теория» - предел, «акмэ» конструктивизма.
Вот наше основное наблюдение над стилем гуманитарной модерной аналитики: единственно допустимым способом мыслить полагается блуждание по лабиринту, состоящему из сложных, изощренных конструкций. Этот лабиринт - бесконечно богатый мир, Вселенная, поэтому и движение в нем бесконечно, само пребывание в таком движении -Благо. Обоснование серьезности собственной мысли строится как отчет о нахождении как результате бесконечного блуждания. Отсюда обыкновение использовать во введениях к статьям, книгам операторы дневниковой прозы: «нашел», «встретил», - сообщаемые после дневниковых же «читал», «листал», «перебирал страницы». И этот чаемый мир мысли, вселенский арсенал сокровенных конструкций - «французская теория». Поэтому полная универсальная формула обоснования собственной мысли выглядит примерно так: «У Делёза написано.», «Делёз как-то сказал.» или: «перебирая страницы Делёза, остановился на.». Делёз - чаще всего, он основной источник сокровенного знания, потому что, очевидно, наиболее богатый арсенал парадоксально-изощренных конструкций5. Выбор прочих имен задается проблемным полем
Конструируя конструктивизм
79
и почти всегда предсказуем. Если это фундаментальный дискурс, озабоченный поиском скрытых первооснов, то вместо Делёза будут Лакан (или Фрейд) или Хайдеггер (прочитанный по Дерриде). Социологи сошлются на Бурдье, историки - на Фуко, культурологи - на Нанси или Серто, как на популярных трансляторов логики Лакана - Делёза - Дерриды в культурологию. Если речь о горячей современности, на грани с политикой, то тогда возможны имена Жижека или Лаку-Лабарта.
Вся собственная методология позиционируется достаточно просто: сообщается о необходимости перенесения конструкта, найденного у «корифея», на интересующее автора тематическое поле6, при этом иногда говорится о необходимости двух-трех операций, обеспечивающих желательный трансфер.
Уже здесь могла бы быть возможна критика. По мнению автора этой статьи, такой способ добывания серьезности мысли отдает сектантством, чем-то гораздо худшим, чем глухой провинциализм, в таком способе мыслить мало воздуха, и он дурно пахнет затхлостью и плесенью. По-моему, блуждать, созерцая, надо прежде всего на открытом воздухе, в пространстве космоса, в реальном мире7. Но, как очевидно, эти замечания конструктивизм воспримет как некорректные, ибо в конструктивизме реальности не существует, всё существующее - конструкты. Отсюда и единственно возможное занятие - перебира-ние всё более изощренных конструкций в авторитетных архивах (не случайно «архив» -центральное понятие как в конструктивистской эпистемологии, так и в онтологии).
Сказанное не критика. Это предварительные замечания. Критика будет потом. Пока важна фиксация контуров конструкции радикального конструктивизма как доминанты регулярной передовой гуманитари-стики. Итак, это конструкция, где конструктивистский шик встречается с шиком модер-ности. Эта пара, в свою очередь, встречается с дискурсивными традициями, идущими из глубин французской интеллектуальной куль-туры8, с шиком парижских интеллектуальных салонов. Получается конструкция, устроенная как сцепление трех векторов, каждый из которых резонирует друг с другом. Синерге-тический эффект дает конструкцию поистине бронебойную, и уж точно сверхактивную, реально агрессивную, что и создает ситуацию, для уточнения которой выше было употреблено слово «самодовольство», т. е. то состояние, которое не нуждается в оговорках, в самопроблематизации, в рефлексии.
Повторим то, что было сказано в предыдущей статье: если бы дело было только в философии, можно было бы обойтись и без критики. Проблема в том, что радикальный конструктивизм «французской науки» стремится стать универсальной методологией гуманитар-
ного знания. Показать, как это работает, - задача следующей статьи. А пока вернемся к исходному замечанию нашего рассуждения и скажем, что фундаментальное современное размышление о судьбах конструктивизма вряд ли может игнорировать перспективу конструктивистского нарциссизма сегодняшней гуманитаристики. Наше общее дополнение к дискуссии в журнале «Эпистемология и философия науки» - об этом.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 «Французская теория» - понятие, сформировавшееся в США в том числе как защитная реакция на «нашествие» «новой французской философии», обрушившееся с силой урагана на англоамериканскую гуманитаристику с конца 1960-х. Можно иронизировать над наивностью американцев, объединивших в одно плотное целое разнородное, как это делает Н.С. Автономова [4, с. 40], а можно, помня о том, что сами мэтры «новой французской философии» охотно шли навстречу «наивным американцам», согласиться с практической мудростью такой идиомы. Тогда «французская теория» - это Лакан - Делёз - Деррида - Бод-рийяр - Фуко - Бурдье. Плюс современные «гуру», среди которых уже не все и французы, как С. Жи-жек, но и он тоже «французская теория».
2 «Конструктивизм» - «это альтернатива эпистемологическому реализму», подход, «согласно которому всякая познавательная деятельность является конструированием» [5, с. 119], осуществляемая с помощью «знаний, воплощенных в смысле языковых высказываний» [6, с. 74], - определение из наиболее фундаментальных монографий, обосновывающих эпистемологический конструктивизм. Еще одно определение: конструктивизм -это логика, для которой «вообще не существует ничего данного, в том числе и самого опыта, ибо он тоже лишь языковая конструкция» [7, с. 19].
3 Наиболее полная теория «негативной идентичности» представлена в кн. [8]. Вся книга Д. Гудкова о том, что негативная идентичность - это постоянное морфологическое свойство русской культуры. До Гудкова этот упрек уже был обычным делом. Очень странно, что возможность применять понятие «негативная идентичность» к кому-то, кроме русских, Гудковым даже не допускается.
4 Подробнее об этом - в следующей статье, а пока оставляем тезис в виде заданного вопроса.
5 Поскольку и сто примеров для несогласных доказательны не будут, приведем один вполне репрезентативный. В своей последней книге крупнейший современный теоретик культуры Г. Тиханов (о репрезентативности этой фигуры и о самой его концепции речь пойдет в следующей статье) исходный теоретический шаг к разговору о «малых литературах» строит так: это понятие «находит выражение в классической книге Делёза и Гват-тари "Кафка: к вопросу о малой литературе" и получает дальнейшее развитие и радикализацию в их позднем труде "Тысяча плато"» [9, с. 253].
6 В пределах нашего примера у Г. Тиханова дальше сообщается, что краткий очерк болгарской литературы будет строиться «на основе концепции Де-лёза и Гваттари о децентрализации языка как признаке "малой литературы"» [9, с. 254].
7 Позволю себе мемориальное отступление. Одним из впечатлений, повлиявших на мое самосознание как гуманитария, было то, что я услышал на моей первой конференции на 1-м курсе филфака. Это была обыкновенная студенческая конференция, но впервые и такой формат значим. Так вот, услышал я страшную выволочку, устроенную преподавателем Марией Фёдоровной Лугановой тогдашнему лучшему студенту, очевидному фавориту и лауреату. Ему было сказано следующее: «Основание для собственной мысли надо искать не в научных книжках, а в реальности либо космоса природного, либо космоса художественных текстов. Полагать, что в ученых книжках - готовые схемы-рецепты, которые можно автоматически переносить в свою аналитику - колхозный провинциализм. Строить доклад, начиная с заявления о том, что готовый рецепт из ученой книжки просто прикладывается к тексту, являющемуся предметом своего исследования, - вульгарно наивный ход, допустимый только для начинающего первокурсника, но негодный уже даже для курсовой работы». Тогда это показалось чрезмерно резким. Но, встречаясь именно с этим ходом сплошь и рядом в моднейших монографиях, я склонен через почти сорок лет согласиться с М.Ф. Лугановой.
8 Ибо Франция как 250 лет назад воспринималась как подлинная родина модерности, как полигон модерных экспериментов, так это и сейчас (и что
было неверно как 250 лет назад, так и сейчас). Мо-дерность обязательно должна быть немного французской. Лучший вид понятия «модерность» -слово la modernité.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Мартынов В. А. Конструктивизм как теория и как практика научных исследований // Вестн. Ом. ун-та. 2016. № 4. С.80-84.
[2] Эпистемологический стиль в русской интеллектуальной культуре XIX-XX веков. От личности к традиции. М., 2013.
[3] Лакан Ж. Функция и поле речи языка в психоанализе. М., 1995.
[4] Автономова Н. С. Познание и перевод. Опыты философии языка. М., 2008.
[5] Касавин И. Т. Социальная эпистемология. Фундаментальные и прикладные проблемы. М., 2013.
[6] Никифоров А. Л. Структура и смысл жизненного мира человека. М., 2012.
[7] Лекторский В. А. Конструктивизм vs реализм // Эпистемология и философия науки. 2015. № 1. Т. XLIII. С. 19-26.
[8] Гудков Д. Негативная идентичность. М., 2000.
[9] Тиханов Г. «Малые и большие литературы» в меняющемся формате истории литературы // Вопр. литературы. 2014. № 6. С. 253-278.
