CC BY
24
УДК 130.3
А.Г.Некита
КОНСТРУИРОВАНИЕ ОТЧУЖДЕНИЯ КАК БЕССОЗНАТЕЛЬНАЯ ОСНОВА СТАНОВЛЕНИЯ СОЦИАЛЬНОСТИ
In the article the problem of conformity of alienation level to the stages of formation of social organization is considered. The author makes an attempt to outline new possibilities of the development of alienation problem, involving Jung's principles of the analysis of human nature and the society.
Обоснование генезиса отчуждения как объекта теоретических построений К.Маркса представляет собой комплексный анализ следующих проблем: как дошел человек до отчу-
ждения, насколько оно имманентно сущности индивидуального и общественного развития человека, как соотносится отчуждение с ходом предысторической эволюции человечества. Исходя из этого, уже «Экономико-философские рукописи 1844 г.» можно считать первым этапом разворачивания предмета философского анализа — формирования отчуждения в предыстории человечества и перспектив его снятия, выражающегося в освоении сущности частной собственности, причин ее возникновения и создании необходимой для этого процедуры ее «уничтожения». Следует отметить, что в течение многих десятилетий обществоведческая мысль не могла по целому ряду причин адекватно интерпретировать творческое наследие Маркса, в том числе и по данной проблеме. В статье предпринята попытка очертить новые возможности развития проблемы отчуждения, привлекая юнгианские принципы анализа природы человека и общества.
Изучение номенклатуры форм и исторических «судеб» отчуждения, убежден, следует начинать именно с выяснения этимологических истоков этого понятия, непосредственно являющих исследователю феноменологичность бытия архетипического смысла. Показательно, что «отчуждение» характеризует процесс лишения субъекта его собственных содержаний внешней, конституированной и противостоящей формой, в результате которого он их «чуждается» и одновременно «чужеет», постепенно становится «чужим» для своего единственно непосредственного родного, родового окружения, отрекается от процесса индивидуального освоения мира, с которым отныне держится «вчуже». Согласно этимологическим находкам М.Фасмера, «чужой» — это не свой, не родной, не знаемый, не знакомый, посторонний, «собь» другого. При дальнейшем рассмотрении открываются интересные смысловые поля и при обращении к другим этимологическим пластам слова «чужой», эволюционирующего от «чужь», «чушь», т.е. «бессмыслицы», «глупости», «безумия», что непосредственно указывает на разгул бессознательности в становящейся между человеком и миром «пропасти» отчуждения [см. лит].
С другой стороны, «чужие» в интерпретации В.И. Даля — «немцы», они «не мы», и в то же время они еще и «немые». Все это является следствием сформировавшегося ментального отчуждения друг от друга формально-территориальных, административногосударственных систем очастнивающего передела мира и языковых средств представления, положенных в статусе иностранцев соседям, политически значимых результатов подобной демаркации реальности. Таким образом, все то, что говорят, кажуть (укр.) иноземцы, все, что им кажется и полагается ими, и есть уже упоминавшаяся «чужь» или «чушь», бессознательно воспроизводимая бессознательная нелепица, бессмыслица, не имеющая и принципиально не способная иметь значения в виду отсутствия укорененности в полагаемом отныне только «нашим» бытии. Итак, для того, чтобы формально констатировать «чуждость» человека и культуры, которую он представляет, достаточно не понимать его речи, его способа бытия в мире. Конституирование языка как второй сигнальной системы подтверждает вторичность языковых имагинаций по отношению к имагинациям, основанным на данных органов чувств. Именно в языковых конструкциях «логически» («логос» — слово) оформляются промежуточные результаты процессов отчуждения, фиксируя характерную для данного этапа институализации общества меру отчуждения и его социальные масштабы. С другой стороны, «слово» как «логос» становится необходимым промежуточным этапом освоения отчужденных социальных отношений. В связи с этим самопознание выступает в том числе и ословливанием, проговариванием человеком своих отношений с миром и формой промежуточной их фиксации. Осваивая или, наоборот, игнорируя языковые смыслы, можно либо индивидуально, сознательно снимать отчуждение, либо же институционально, пропагадистски углублять и «творчески» формализовывать его.
Отчуждаемые содержания человека, деградирующие до статуса видимой внешней оболочки их формального признака, приносятся в жертву тотальному пренебрежительному опустошению мира посредством формальных, извращающих их исконную творческую сущность, усредненно доступных — бытовых или институциональных — интерпретаций социального окружения. Этот процесс оформляется в рамках перевернутого Мифа — Лого-
са. Таким образом, естественная эволюция явления социальному окружению индивидуальной сущности утрачивает свою непосредственную образность, наглядность, оборачиваясь в нечто вторичное, иррациональное. Именно поэтому образу как естественному проводнику маевтирования сознания и личности в этой системе отводится лишь номенклатурно подчиненная, опосредованная официально признанным интеллектом позиция, а институциональной альтернативой живому непосредственному творчеству по индивидуационному освоению образа утверждается реальная перспектива провала в бездну бессознательного отчуждения и социальной перевернутости, что фактически означает фатальное изменение знака диалектической направленности формы освоения индивидом себя и мира.
Еще один пласт отчуждения открывается при обращении к этимологическим истокам слова «ложь», перекликающегося с грамматической основой понятия «логос». Возникая как раз на уровне второй сигнальной системы, «ложь» оформляет первичное отчуждение, а значит отныне любая сформулированная, а уж тем более публично провозглашенная мысль становится, коснеет в форме «лжи», что в свое время было удачно отмечено Ф.Тютчевым: «Мысль изреченная есть ложь...». По мнению М.Фасмера, эволюция смысла слова «ложь» представлена следующим рядом: «ложь», «ложить», «класть», «выпускать из рук», «отпускать от себя», «полагать», а значит отчуждать конкретную мысль от общего контекста рассуждения. Таким образом, «ложь» выражается в полага-нии, сказанном отчуждении мысленно оформленных индивидуальных содержаний. С другой стороны, «отчужденное» предстает, как указывалось, исконно ложным, враждебным, антагонистичным первозданной архетипической подлинности бытия человека. В этой связи, характерно, что в человеческой жизни «ложь» по отношению к другим выступает, как правило, «ложью» и по отношению к самому себе, а значит жизнь, тянущаяся в плену бессознательности, также является ненастоящей, ошибочной, ложной. «Логическим» завершением феноменологической реконструкции «.лжи» выступает анализ понятия «логики», канонизирующей процессы положенности, формулирования, социального конституирования мысли. Именно в логике находит свое воплощение процесс социальной институализации и официальной формализации «лжи» посредством полагания отчужденности неосвоенных бессознательных содержаний, а значит социальную роль тщательно дозированной, официально оформленной и утвержденной «правды» на самом деле играет логически безупречная «ложь».
Следует отметить, что социально полагаемые исходные принципы природного бытия, представленные диалектикой качества, количества и меры, применительно к общественному бытию человека выражаются в единстве общения, деятельности и отношений. Анализ деятельности как количественной стороны общественного бытия позволяет определить ее в качестве одной из форм общения — способа организации индивидуальных и природных сил, впоследствии становящегося главной, а затем и практически единственной общественно значимой и официально признаваемой формой общения. В то же время отношения представляют собой меру детерминированной уровнем общения деятельности. Порожденное и вдохновляемое непосредственностью общения, общественное, доинститу-циональное существование человечества неформально развивалось в соответствии с предустановленной идеей архетипа, индивидуально содержательно воспроизводящей гармонию общества. В качестве основного, естественного способа добывания архетипического опыта деятельность мыслилась как непосредственное вопрошание к бытию, к природе в меру человеческого ее понимания и, в связи с этим, достигнутого индивидом уровня самосознания: «деятельность» — «деяние» — «дея» — «де я?», «где я?». Выходит, на уровне исходного диалектического единства природы, человека и общества нет и не может быть отчуждения как такового, там существует лишь деятельность по естественному имагина-тивному, имагогенному полаганию индивидуальных содержаний человека, познающего мир именно мерою себя как непременного условия родительской опеки архетипа над развивающимся сознанием. Что же провоцирует отход от имагинативной формы освоения мира на начальном этапе бытия человечества к конституированию и воцарению труда как социаль-
но альтернативной деятельностной, исторически первой, социально значимой и в силу этого уже имагостазной формы отчуждения?
Исторически первым условием социального переворачивания — превращения архе-типических естественно-онтологических оснований жизни общества явилась вполне объяснимая шаткость индивидуального сознания, балансирующего между сферами архетипа и инстинкта. Изначальная разница индивидуальных жизненных потенциалов, подкрепленная многообразием влияний либидозных импульсов, предопределяет характер общественного существования людей, специфика индивидуального жизненного опыта которых являет и меру, и возможную иерархию индивидуальных освоений архетипа. Таким образом, восходящая социальность характеризуется стремлением к локализации, унификации и текущей формализации изначальной индивидуальной поляризации номиналов личного жизненного опыта как социально значимых показателей перспективной трудовой специализации и дезинтеграции общества.
Даже беглый, поверхностный анализ любых произвольно выбранных общинных групп на этапе установочной социализации общества наглядно демонстрирует наиболее общие тенденции эволюции сознания их участников. Как правило, менее развитые в сознательном отношении индивиды склонны либо к «притяжению» и последующему «поглощению» своего внутреннего мира авторитетом носителей более весомого жизненного опыта освоения архетипа (в соответствии со своеобразным «законом социального тяготения»), либо к рефлекторному следованию веками испробованным, инстинктивным программам сохранения и экспансивно-экстенсивного воспроизводства Жизни. Фактически на этом этапе общество лишь содержательно следует в русле инстинкта, хотя формально оно претендует как минимум на более или менее сознательное наследование социального опыта. Итак, уже на заре становления социальности происходит подмена исходных общественных оснований ее развития: полагая сознательность как сущностное содержание бытия человека в статусе лишь модуса формального оприходования индивидуального опыта, что содержательно соответствует броуновскому, хаотическому пребыванию, социум впоследствии переходит к глухой губительной обороне от несанкционированных индивидуальных содержаний на фоне разгула бессознательной витальности, отныне приговоренной к неосво-енности.
На самом деле, на уровне общественного существования человека, исконное единство инстинкта и архетипа образует равновозможные основания самоосуществления Жизни. Поэтому диалектика инстинкта предполагает становление его содержания в форме самосохранения первозданного единства организма со средой обитания, в то время как феноменология архетипа предполагает становление его содержания исключительно как сознания в форме индивидуального, Самостного освоения природы, человека и общества. Однако в процессе оформления и ретрансляции социально значимого индивидуального опыта знание как имманентное содержание сознания подменяется оформленным, адаптированным в институциональных конвенциях имаго инстинкта, а само сознание предстает лишь как имагостазирующий инверсивный след подражающих инстинкту индивидов. Прогрессирующая заполоненность общества отчуждаемой неосвоенностью неминуемо приводит к преломлению непосредственной естественности инстинкта в институционально производных социально значимых имаго знания в форме единичного либо общего рефлекторного следования канонизованному образцу иерархизации социального пребывания. Именно институциональному произволу этой отчужденной фикции деформирующая общество социальность функционально подчинила «предысторические» судьбы и архетипа, и инстинкта.
В процессе имагостазного дегустирования социальностью витальных оснований бытия человека и общества происходит поглощение явно выраженных в инстинкте жесточайших детерминант — либо следуешь, либо не живешь — и вектора следования, а также слепое копирование архетипического принципа преемственности опыта, интерпретируемого и ритуально воспроизводимого отныне исключительно в статусе формального модуса
социализации как такового. Средоточием и архивом формализованных матриц социально значимого опыта назначается, как правило, бессознательное имаго конъюнктурного бога, представляемое социальной иерархией его доверенных лиц — правящих политических менеджеров и камарильей маркетологов, гарантирующее, при условии слепой веры в него, потустороннее, а значит опять бессознательное, но уже индивидуальное (!) избавление от институализированного кошмара зыбкости мнимого социального прогресса, формируемого извращением исходных онтологических принципов бытия. Искусственно «возгоняя» на протяжении всей «предыстории» человечества институализированное в социальный конфликт витальное напряжение между отринутым, непознанным инстинктом и агностически проигнорированным архетипом, социальность мучительно изображает видимость лимитированного официально назначенной парой противоположностей «диалектического развития», которое административно трактуется как нормативная эскалация их противостояния вплоть до откровенной, антагонистической вражды, шантажирующей все «цивилизованное» человечество перспективой его неминуемой гибели.
Однако как неповторимый, индивидуально-творческий характер уже приобретенного опыта освоения архетипа, так и неисповедимость пути его получения делают абсолютно нравственно неприемлемым и, к счастью, технологически невозможным его механическое, стандартизированное экстенсивное тиражирование, а тем более интенсифицированное воспроизводство. Таким образом, именно коллективное имагостазное подражание как бессознательная институциональная альтернатива индивидуальному, сознательному освоению феноменологии архетипа становится основным, а со временем и практически монопольным модусом абсорбирования и последующего отправления все более однозначных ритуалов отчужденной дегуманизирующей социализации.
Следует отметить, что эволюция первичных посягательств коллектива на природнородовую оригинальность содержаний индивидуального освоения архетипа неминуемо ведет к формированию и формулированию как социально значимой проблемы реальной неадекватности видимых результатов приращиваемой тиражами социализации индивидуальному по характеру и феноменологическому по способу его достижения именному опыту маевтического восхождения человечества к архетипу. Инстинктивное следование Шер-вичного социума подражательной логике пребывания с необходимостью приводит его к вынужденному, бессознательному протежированию на должности ведущих социум — ведающих индивидуально явленную сущность архетипа, в статусе официальных поводырей ее социализации. Посредством целого ряда коллективных переносов они становятся официальными образцами предсказуемой и адекватной формализационным тенденциям редукционной интепретации содержаний ключевых архетипических фигур. Между тем подлинная феноменология архетипа возможна лишь как диалектика творческого многообразия наличных индивидуальных опытов его сознательного освоения. Реально же происходит социально бессознательное опрокидывание, превращение архетипического развития, представляющее весь спектр индивидуальных опытов общения с архетипом посредством формирующейся официальной номенклатуры институализованных технологий социализации — редукционной, детерминированной иерархией имагинативных комплексов конкретных, социально значимых должностей, виртуальной моделью коллективного архетипического опыта, который был унижен несвободой дикой утилитарности. Конституированная как вынужденная необходимость социального произвола в отношении бессознательного, эта практика впоследствии и провозглашается в статусе единственно возможной, легальной формы социального пребывания человека, знаменующая аттестацию функциональности, пробной внедиалектической, искусственной, конъюнктурной формализации. Таким образом, дальнейшее оприходование архетипа практикуется под эгидой официально санкционированного извращающего отхода социальности от всеобщей индивидуально-маевтической, абстрактной конкретности мифа в направлении тотального размывания опыта освоения архетипа конкретикой абстрактных должностей. В связи с этим вся дальнейшая эволюция социальности лишь вариативно воспроизводит нисходящую логику уже поруганного людским
непониманием мифа, что, однако, не означает для неведающих отсутствие потенциальной возможности выхода из тупиков массовой бессознательной цивилизованности.
Однако масштабов первичного явления социально отчужденной номенклатуры означивающейся официальности явно недостаточно для установления ее формальной тотальной диктатуры над всеми существующими содержательными родниками индивидуально пробивающегося опыта освоения сущности архетипа, что с необходимостью провоцирует всплеск хаоса формализационных отождествлений произвольно вырываемых из окружающего мира и во многом так до конца и не осваиваемых феноменов. Бремя отчужденной утилитарности в процессах институализации индивидуально-творческого опыта официальных проводников социализации сущности архетипа детерминирует формирование некоторой социальной группы, функционирование которой вначале связывается исключительно лишь с ритуальным воспроизводством первично формализованного и социально означенного опыта проводников, а впоследствии и с воспроизводством самой процедуры социальной ритуализации процессов формализации любого опыта. Именно необходимость отправления вновь возникающих социальных ритуалов провоцирует неминуемое отождествление в сознании подданных организаторов и лидеров формализационных кампаний с индивидуально неосвоенными содержаниями ключевых архетипических фигур: вождь, старейшина отныне по Должности представляет Отца, а шаман — Мудрого Старца. Теперь, в результате официального удаления от непосредственной живительности архетипических истоков действительных проводников социальной интерпретации архетипа, Обретшие Должности в стремлении конституировать свое формальное лидерство в процессах инфляционной формализации архетипических смыслов сменили принятый ранее авторский стиль их творческой маевтики на спешно провозглашенную власть силы авторитета Должности. Таким образом, впредь кладется вековое отчуждение какой бы то ни было Власти от какого бы то ни было Знания.
Итак, от личностного образца образа общения с архетипом, являющего посредством проводников имагенность сущего, социальность отныне редуцируется к представляемому Должностью официальному образу образца, профессионально отрабатывающего имаго-стазность должного. Массово отчужденный потенциал оформляющейся социальной власти предстает результирующей индивидуально отчуждаемого энергетического потенциала имагинационных векторов, концентрирующихся на ней. Изначально паразитический характер социального пребывания властных Должностей предопределяет их извечное стремление к поточным формализациям творческого хаоса вновь появляющихся островков официально неучтенных индивидуальных содержаний. Начиная с этого момента превращается как характер индивидуального приобретаемого опыта, так и изначальные параметры его социализации. Таким образом, именно индивиду, непосредственно познающему мир, осваивающему архетипические содержания, отныне приходится ценой личных страданий, боли и унижений искупать первородный грех социальности, испокон веку пребывающей в состоянии институционального паразитизма, в официально переоформленной на него ответственности за социально-танатологическую эксплуатацию Живой Природы. Соткав первичную сеть формализаций, социальность улавливает в нее индивидов и, опутывая паутиной необходимости, превращает их индивидуальную деятельность в формальную повинность как плату за совместное социальное пребывание — в форме труда как болезненного, рабского следования социально редуцированным канонам обезжизненного архетипического опыта. На смену человеку деятельному приходит трудоспособный и трудолюбивый работник.
Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект «Проблема индивидуального и социального измерения феноменологии архетипа», грант № 03-03-00348а).
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. Т.4. / Пер. с нем. и доп. О.Н.Трубачева; под ред. и с предисл. Б.А.Ларина. 3-е изд., стеретип. СПб.: Терра - Азбука, 1996. С.379, 389.
