CC BY
8РУССКО-ВИЗАНТИЙСКИЙ ВЕСТНИК
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви
№ 4 (11) 2022
В.А. Фатеев
Константин Леонтьев «в полный рост»: к завершению издания Полного собрания сочинений и писем К.Н. Леонтьева (2000-2021)
УДК 1(470)(081.1)(091)+821.161.1.09
DOI 10.47132/2588-0276_2022_4_45
EDN ZXSDXJ
Аннотация: Статья посвящена успешному завершению в 2021 г. издания Полного собрания сочинений и писем К. Н. Леонтьева в 12 томах и 22 книгах. Это крупное событие в культурной жизни России рассматривается в статье с точки зрения возникшей теперь возможности, как для специалистов, так и для обычных читателей, узнать и оценить творчество К. Н. Леонтьева «в полный рост», то есть во всей полноте его личностного развития и в разнообразии талантов — как писателя, литературного критика, философа, публициста и мастера эпистолярного жанра. Отмечаются высокий научный уровень комментариев и справочного аппарата этого собрания сочинений. Показаны вехи творческого пути Леонтьева от талантливого и утонченного сочинителя романов и повестей, в том числе экзотических сочинений о жизни славян под турецким игом, либерального эстета и индивидуалиста, до создателя проникновенных очерков и книг консервативно-христианской направленности, полных философских и геополитических пророчеств, которые позже начинают сбываться. Рассматривается трагическая литературная судьба К. Н. Леонтьева, до недавнего времени, в течение более ста лет, имевшего незавидную репутацию литературного изгнанника за его консервативные взгляды. Отмечен рост популярности мыслителя, взаимосвязанный с изданием Полного собрания сочинений. Подчеркнут православный характер воззрений зрелого Леонтьева с акцентом на послушании монастырским старцам и на страхе Божием. Намечены перспективы дальнейшего, более углубленного изучения творческого наследия этого выдающегося мыслителя и писателя-традиционалиста.
Ключевые слова: К. Н. Леонтьев, В. А. Котельников, О. Л. Фетисенко, религиозная философия, христианство, Православие, славянофильство, западничество, католицизм, «средний европеец», византизм, аскетический идеал, монашество, послушание, старцы, эстетизм, пророчество.
Об авторе: Валерий Александрович Фатеев
Кандидат филологических наук, член редколлегии издательства «Росток».
E-mail: vfateyev@gmail.com ORCID: https://orcid.org/0000-0003-0279-2542
Для цитирования: Фатеев В.А. Константин Леонтьев «в полный рост»: к завершению издания
Полного собрания сочинений и писем К. Н. Леонтьева (2000-2021) // Русско-Византийский вестник. 2022. №4 (11). С. 45-58.
RUSSIAN-BYZANTINE HERALD
Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church
No. 4 (11)
2022
Valery A. Fateyev
Konstantin Leontiev "in Full Growth": Marking the Publication of the Complete Works and Letters of K.N. Leontiev (2000-2021)
UDC 1(470)(081.1)(091)+821.161.1.09 DOI 10.47132/2588-0276_2022_4_45 EDN ZXSDXJ
Abstract: This article presents the Complete Works and Letters of Konstantin N. Leontiev in 12 volumes and 22 books, published between 2000 and 2021. The successful completion of this project is regarded in the article as a major event in the cultural life of Russia affording a possibility for both experts and general readers alike to explore Leontiev "in full growth", that is in all the scope of his personal development and in the wealth of his talents — as a philosopher, a novel and story writer, a literary critic, a journalist and a master of the epistolary genre. A steadily high level of scholarly research in the comments and reference materials of the complete works is shown. The unusual creative path of Konstantin Leontiev from a talented and refined writer of novels and long stories, including exotic works from the life of the Slavic peoples under the Turkish yoke, a liberal aesthete and individualist, to a creator of keen conservative and religious essays and books full of philosophical and political prophesies coming true later, is outlined. A tragic literary fate of Konstantin Leontiev is highlighted: his conservative views earned him the contempt of society and a negative reputation of a literary exile that did not change for more than a century. A growth of the thinker's popularity associated with the publication his Complete Works is noted. The mature Leontiev's Orthodox Christian views with the emphasis on a submission to the monastic Elders and on the fear of God are accentuated. The possible directions of further, more profound insight into the creative work of this outstanding traditionalist thinker and writer are traced.
Keywords: Konstantin N. Leontiev, Vladimir A. Kotelnikov, Olga L. Fetisenko, religious philosophy, Christianity, Orthodoxy, Slavophilism, Westernism, Catholicism, the "Average European", Byzantism (Byzantine traditions), ascetic ideal, monkhood, spiritual submission, the Elders, aestheticism, prophecy.
About the аuthor: Valery Alexandrovich Fateyev
Candidate of Philological Sciences, Member of the Editorial Board of the Rostok Publishers, St. Petersburg.
E-mail: vfateyev@gmail.com ORCID: https://orcid.org/0000-0003-0279-2542
For citation: Fateyev V. A. Konstantin Leontiev "in Full Growth": Marking the Publication of the Complete
Works and Letters of K. N. Leontiev (2000-2021). Russian-Byzantine Herald, 2022, no. 4 (11), pp. 45-58.
Константина Николаевича Леонтьева (1831-1891) во все прежние времена было «мало» — в том смысле, что его всегда знали явно недостаточно, чтобы оценить подлинную сущность этого разнообразно одаренного человека во всех, так сказать, ипостасях: как глубокого и парадоксального мыслителя, оригинального и утонченного прозаика, требовательного и прихотливого литературного критика-эссеиста, острого публициста и непревзойденного мастера эпистолярного жанра. И только теперь, после завершения издания Полного собрания сочинений и писем, этот писатель и философ с запоминающимся собственным лицом, наконец, предстал перед читателем «в полный рост».
Поистине символично, что издание Полного собрания сочинений и писем К. Н. Леонтьева в 12 томах и 22 книгах завершилось в юбилейный год — к 190-летию со дня его рождения и в 130-ю годовщину кончины. Правда, установленное заранее скромное число «12» для количества томов воспринимается сегодня по сравнению с конечным результатом почти как шутка: в итоге собрание сочинений к общему благу разрослось чуть ли не вдвое. Большинство томов раздвоилось или даже «раз-троилось», то есть развернулось на две, а то и три отдельных книги, как это произошло, например, с завершающими издание томами писем. Как раз эти три тома переписки Леонтьева в семи книгах особенно привлекают беспощадной смелостью в отражении собственной духовной жизни, богатством самобытных идей и обилием оригинальных характеристик эпохи и современников. А рядом с изящными книгами пятнисто-переливчатого цвета корицы, украшенными факсимиле подписи Леонтьева, основного собрания сочинений выстраиваются еще и тома аналогичным образом оформленных приложений. Эти книги приложений не уступают по насыщенности и значимости содержания нумерованным томам, а, например, книга, посвященная взаимосвязям Леонтьева с идейно верным ему свящ. Иосифом Ивановичем Фуделем, способна соперничать с основными томами по предполагаемому читательскому интересу.
Невольно обращаешь внимание на то, что число «12» обретает в этом случае и чисто символический характер — именно такое количество томов предполагалось издать в незавершенном первом собрании сочинений Леонтьева, предпринятом в 1912-1914 гг. под руководством прот. Иосифа Фуделя. Издание прервалось тогда на девятом томе и стало еще одним поводом для сетований В. В. Розанова и других почитателей Леонтьева о его несчастной литературной судьбе.
Впрочем, достаточно взять в руки один из скромных, изящных темно-синих дореволюционных томиков, напечатанных в типографии Саблина в Москве, весьма удобных для чтения, но не содержавших вообще никаких комментариев, — и любой из 22-х гораздо более объемистых книг нового Собрания сочинений Леонтьева, осуществленного петербуржским издательством «Владимир Даль», — чтобы понять, какой огромный шаг сделан в освоении творческого наследия писателя создателями современного издания.
Полное собрание сочинений К. Н. Леонтьева предоставляет читателю широкие возможности самому проследить всю эволюцию взглядов Леонтьева, тем более
Книги из Полного собрания сочинений и писем К. Н. Леонтьева в 12 томах и 22 книгах
что этому способствует склонность его незаурядного аналитического ума к смелой, прямой, во многом автобиографической манере повествования и открытому изложению убеждений, особенно в многочисленных исповедальных произведениях и в переписке.
Творческий путь К. Н. Леонтьева отмечен, по его собственному признанию, двумя важнейшими переломами в его судьбе. Первый из них произошел около 1862 г. и знаменовал собой отход от либерально-эстетического демократизма, хотя именно эти идеи господствовали в русской общественной жизни тех лет. Леонтьев называл среди главных причин своего разочарования в либерализме и отказа от него торжество идейного нигилизма в литературе: «Время счастливого для меня перелома этого — была смутная эпоха польского восстания, время господства ненавистного Добролюбова...»1 По выражению самого писателя, этот перелом его взглядов в сфере гражданственной и умственной произошел благодаря такому присущему его воззрениям качеству, как рафинированное эстетическое чувство, не принимавшее убогой утилитарной философии нигилистов.
В. А. Котельников подчеркивает, что именно на чувстве и на «избрании личного вкуса» основывались эстетические суждения мыслителя: «.для Леонтьева чувство (и прежде всего его собственное чувство) более других способностей души безошибочно в ценностном выборе»2. Свой первый духовный переворот под влиянием эстетического критерия Леонтьев выразил таким парадоксом: «Эстетика спасла во мне гражданственность.»3
Но, опираясь на эстетическое отношение к миру, Леонтьев неизменно подчеркивал, что это был не эстетизм искусства, а то, что он называл «эстетикой жизни», поэзией действительности во всем разнообразии ее «цветущей сложности». И в период идейного торжества в умах отрицающей идеологии он, по контрасту, благодаря своей «эстетической придирчивости»4, пришел к осознанию, что разрушительной деятельности и идеологии нигилистов надо противопоставить утверждение, положительное действие.
Леонтьев вспоминал о своем переходе от расхожей гуманистической демократии и какой-то неясной смеси свободного деизма и эстетического пантеизма к непопулярному идейному консерватизму: «Я стал любить Монархию, полюбил войска и военных, стал и жалеть и ценить дворянство, стал восхищаться статьями Каткова <...>; я поехал и сам на Восток с величайшей радостью — защищать даже и Православие, в котором к стыду моему, сознаюсь, я тогда ни бельмеса не понимал, а только любил его воображением и сердцем»5.
Еще одним итогом отхода от либерализма стала ненависть к пошлой и некрасивой современной «пиджачной цивилизации»6 и «среднему европейцу» как выражению всемирного «вторичного смешения».
Однако на этом идейном переломе, итогом которого стал переход к консервативным воззрениям, формирование взглядов мыслителя не закончилось. Леонтьеву было суждено пережить еще один, более важный жизненный поворот, который случился с ним десять лет спустя и окончательно определил его дальнейший творческий путь, связанный с Православием и Церковью.
Это «страстное обращение к личному Православию» произошло с ним в 1871 г. Серьезно заболев и испытывая страх смерти, писатель стал истово молиться перед привезенным ему с Афона образом Божией Матери. Он дал молитвенное обещание отправиться в случае выздоровления в Афонский монастырь,
1 Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. Т. 8. Кн. 1. С. 299.
2 Котельников В.А. Эстетика и критика К.Н. Леонтьева // Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. Т.9. С. 501.
3 Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. Т. 8. Кн. 1. С. 299.
4 Там же. Т. 6. Кн. 1. С. 728.
5 Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. Т. 8. Кн. 1. С. 299.
6 Розанов В.В. Литературные изгнанники. М., 2001. С. 364.
Русский афонский Свято-Пантелеимонов монастырь. Фото XIX в.
дабы старцы обратили его «в простого и настоящего Православного, верующего и „в середу и в пятницу", и в чудеса...»7 Не будучи вполне верующим, он, тем не менее, обещал даже постричься в монахи. Немедленное его пострижение в монахи из-за болезни и неготовности афонские старцы не благословили, но Православным под монашеским руководством он стал в скором времени. Обретенная в результате этого перелома личная вера, по словам самого Леонтьева, «докончила в 40 лет и политическое, и художественное воспитание мое»8.
В бесценных для жаждущего веры современного читателя исповедальных сочинениях Леонтьева («Моя исповедь», «Мое обращение и жизнь на Св. Афонской Горе», «Четыре письма с Афона» и др.), выражавших духовную радость и полных «жара новообращения»9, писатель оставил подробное изложение своего прихода к Православию и высказал множество глубоко обдуманных мыслей о монастырском укладе.
Главным выводом, к которому Леонтьева пришел после обращения, стала апология системы понятий строгого монашеского Православия, опирающегося на византийские традиции: «Первоначальная, Православная Церковь, эта Византийская, высокая культура, столь оклеветанная враждебными ей церквами и так плохо понятая теми прогрессистами, которые с половины прошедшего века поверили в осуществление реального Эдема на этой земле, — вся эта особого рода культура, весь этот особый род просвещения был лишь развитием, объяснением основного Евангельского учения,
7 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. Т.12. Кн.3. С.177-178; Розанов В.В. Литературные изгнанники. М., 2001. С. 378.
8 ЛеонтьевК.Н. Полн. собр. соч. Т. 12. Кн. 3. С. 178. Об обращении Леонтьева см. также: Гав-риловИ.Б. «Память об Афоне живет в моем сердце». К 185-летию со дня рождения К. Н. Леонтьева // Научные труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2016. С. 126-134.
9 Там же. Т. 9. С. 233.
а никак не искажением его, как думают те, которым бы хотелось из христианства извлечь один лишь осязательный практический утилитаризм. — Впрочем, не одни утилитаристы так думают; так думают нередко и люди религиозные»10.
Когда Леонтьев вполне развернул знамя своего византийского «белого Православия»11, М. Н. Катков, который прежде считал за честь печатать его произведения, надолго замолчал, испугавшись, по словам Леонтьева, его аскетических сочинений Православного духа как «варварства и безумия», и отверг все написанное им после обращения духовные сочинения, взяв в печать только роман12. С этих пор до конца своих земных дней Леонтьев жил в тягостной атмосфере материальной нужды и полного отсутствия интереса к его творчеству.
Он так описал свою жизнь после духовного перелома: «После обращения — все обрушилось на меня и я стал скиталец, не по капризу, а по нужде. — Хотел остаться монахом на Афоне; болезнь изгнала меня в Царьград»13. Из Царьграда «изгнала» нужда, а из родного имения в Оптину Пустынь, как он выразился, — страх, как физический, так и духовный (мотив страха Божия постоянно подчеркивается Леонтьевым в высказываниях на тему веры). Так начался его тернистый духовный путь к смирению и аскетическому молитвенному образу жизни под руководством монашествующих оптинских старцев.
Что касается взглядов в целом, то в результате духовного перелома Леонтьев окончательно повернул в своем творчестве к особому консервативному мировоззрению, которое он назвал «византизмом». Под византизмом мыслитель подразумевал формирование для России опирающегося на монархию и Православие собственного особого, отличного от западно-европейского идеала — «создание и развитие своей культуры на всех, по возможности, поприщах независимой от европейской, на нее непохожей.»14 Это был путь к культурной самобытности, основанный на национальных традициях и в своей основе мало отличавшийся от традиционной уваровской формулы «Православие, Самодержавие, Народность», а также явно опиравшийся на идеи Н. Я. Данилевского и особенно на его теорию культурно-исторических типов.
Оптинские старцы, под руководством которых шло дальнейшее духовное развитие Леонтьева, благословляли писателя делиться своим религиозным опытом на пути к церковному смирению и послушанию. Рассказывая о своем обращении в Православие и укреплении в вере, Леонтьев постоянно ориентировался на заблудших или еще не нашедших пути к вере людей. Он пришел к монахам с покаянием как грешник, подчеркивая и, может быть, даже преувеличивая свою прежнюю греховность, дабы показать, что путь спасения возможен и необходим для каждого человека: «Хочется, чтоб и многие другие образованные люди уверовали, читая о том, как я из эстетика-пантеиста, весьма вдобавок развращенного, сладострастного донельзя, до утонченности, стал верующим христианином, и какую я, грешный, пережил после этого долголетнюю и жесточайшую борьбу, пока Господь не успокоил мою душу и не охладил мою истинно-сатанинскую когда-то фантазию»15.
Леонтьев отмечал, что пройти этот трудный, но благодатный путь от безверия и европейского гуманизма ему первоначально помогло то, что он проникся критическим отношением к европеизму под влиянием нового идеала, «пусть «слегка и туманно очерченного славянофилами и отчасти Герценом, а потом нашедшего себе почти научно-точное выражение в монументальной книге Данилевского „Россия
10 Там же. Т. 7. Кн. 1. С. 145. См. также: Фетисенко О.Л. Афон и его «единство в разнообразии» в социокультурной концепции Константина Леонтьева // Русско-Византийский вестник. 2018. № 1. С. 141-145.
11 Там же. Т. 9. С. 234.
12 См.: Фетисенко О.Л.К.Н. Леонтьев в «Русском Вестнике» и «Московских Ведомостях» М. Н. Каткова // Русско-Византийский вестник. 2019. № 1 (2). С. 146-155.
13 Там же. Т. 6. Кн. 1. С. 235.
14 Там же. Т. 8. Кн. 1. С. 238-239.
15 Там же. Т. 9. С. 783.
Вид Оптиной Пустыни в XIX в.
и Европа"»16. Позже он находил у либеральных славянофилов множество недостатков, но толчок к духовному развитию был ему дан именно этим православно и национально ориентированным направлением.
«Моя литерат<урная> судьба, — писал Леонтьев Розанову, — есть удивительная школа терпения.»17 И действительно, творческий путь Леонтьева после поворота в сторону идейного консерватизма, а затем и усвоенного у монашествующих старцев церковного аскетизма, была крайне незавидный. Его не знали, не читали и даже не хотели знать, так как он считался апологетом крайней политической реакции и чуть ли не церковным изувером. Более того, даже те критики и исследователи, которые понимали и ценили Леонтьева, воздерживались и не хотели о нем высказываться в печати, дабы не подорвать собственный литературный авторитет. При жизни о Леонтьеве писали очень мало, и он так и умер в безвестности.
В начале ХХ в. интерес к личности и творчеству Леонтьева несколько повысился, но им интересовались больше не как консервативным публицистом или представителем подлинного церковного Православия, а как эстетом и парадоксалистом, предтечей декадентов и «нового религиозного сознания», в русле настроений Серебряного века.
Но, избавившись от примитивного утилитаризма, который довлел над умами при жизни Леонтьева, литературно-философская критика периода «религиозного Ренессанса» по-прежнему скептически относилась к его консервативным идеям. Можно сказать, что этот критический тон задал известный либеральный мыслитель соловьевской школы С. Н. Трубецкой, который пренебрежительно писал в «Вестнике Европы» в 1892 г., что Леонтьев «пользовался заслуженной неизвестностью»18. Трубецкой подчеркивал, что эта безвестность происходила не из-за отсутствия у Леонтьева таланта, а из-за безнравственности его пессимистического консерватизма и ложности эсхатологического толкования им христианства.
16 Там же. Т. 8. Кн. 1. С. 238.
17 Там же. Т. 12. Кн. 3. С. 122; Розанов В.В. Литературные изгнанники. М., 2001. С. 344.
18 Трубецкой С.Н. Разочарованный славянофил // Константин Леонтьев: Pro et contra: В 2 т. Т. 1. СПб., 1995. С. 159.
Казалось бы, свящ. К. М. Аггеев, автор первой, основательной по виду книги-диссертации о религиозных взглядах Леонтьева (1909), должен был выявить очевидные достоинства его православной мистики. Однако этот священник-прогрессист, внешне довольно тщательно исследовавший мировоззрение Леонтьева, вынес ему, по сути дела, приговор. Он заявил, среди многочисленных либеральных упреков мыслителю, на протяжении двадцати лет отстаивавшему христианские истины и открыто писавшему о своей церковной православной вере, будто Иисус Христос как Богочеловек остался ему неведом: «К. Н. Леонтьев не знал Христа»19. Это утверждение, подобно большинству негативных выводов Аггеева, стремившегося под видом внешней объективности развенчать взгляды Леонтьева как чуждые христианству, безосновательно. Леонтьев никогда не ставил своей целью систематическое изложение своих богословских взглядов, будучи, по словам свящ. Иосифа Фуделя, скорее «художником мысли»20, чем философом и тем более богословом. Но художественное чутье Леонтьева, заключает прот. Иосиф Фудель, «вводит его на ту высоту познания, которая недоступна логическому анализу.»
Идеи свящ. К. М. Аггеева, апологета церковного реформаторства, были подхвачены либеральной творческой интеллигенцией. Автор одобрительной рецензии на книгу Аггеева «веховец» С. Л. Франк, которого ныне возводят в ранг чуть ли не первого русского философа, вторил автору, приписывая Леонтьеву уродства «религиозного изуверства» и «демоническое ощущение красоты и насилия»21. Другой либеральный рецензент, апологет «нового религиозного сознания» и проповедник «религиозной общественности» Д. С. Мережковский в своей полной обличительных намеков рецензии делал вывод о том, что воззрения Леонтьева недалеко ушли от идей Великого Инквизитора22.
Не пожалел мрачных красок и С. Н. Булгаков, назвавший Леонтьева «зловещим и страшным историческим буревестником», а также «этическим уродом»23.
В эту когорту хулителей Леонтьева, ныне прославленных представителей «религиозного Ренессанса», попадает, конечно, и ранний Н. А. Бердяев, который обличал Леонтьева как «проповедника насилия, гнета, кнута и виселицы»24. Казалось бы, безапелляционное осуждение столь авторитетных ныне историков философии сулило Леонтьеву только полное забвение.
Тем не менее, начиная с 1890-х гг., постепенно сформировался круг энтузиастов, которые высоко ценили творчество оригинального мыслителя. В 1909 г. было начато упомянутое выше издание Собрания сочинений Леонтьева под редакцией прот. Иосифа Фуделя, которое, правда, вынужденно остановилось после 9 тома. А к двадцатилетию со дня кончины Леонтьева в Петербурге вышел большой сборник его памяти, в котором были собраны статьи авторов, с уважением относившихся к его творческому наследию, а также библиография о писателе25.
Замалчивать яркого, оригинального мыслителя было уже невозможно, и почти каждый значительный историк философии периода «религиозного Ренессанса» так или иначе высказался о Леонтьеве. Однако можно с уверенностью сказать,
19 Аггеев К., свящ. Христианство в его отношении к благоустроению земной жизни: Опыт критического изучения и богословской оценки раскрытого К. Н. Леонтьевым понимания христианства. Киев, 1909. С. 328.
20 Фудель И., свящ. Культурный идеал К. Н. Леонтьева // Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. Приложение. Кн. 1. С. 362.
21 Франк С.Л. Миросозерцание Константина Леонтьева // Константин Леонтьев: Pro et contra. Т. 1. С. 235, 239.
22 Мережковский Д. С. Страшное дитя // Там же. С. 242.
23 Булгаков С. Н. Победитель — Побежденный (Судьба К. Н. Леонтьева) // Константин Леонтьев: Pro et contra. Т. 1. С. 378, 390.
24 Бердяев Н.А. Философ реакционной романтики // Константин Леонтьев: Pro et contra. Т. 1. С. 210.
25 Памяти К. Н. Леонтьева. f 1991. Лит. сб. СПб., 1911.
что Леонтьеву не повезло с отзывами и в этот период — слишком консервативной оказалась мысль Леонтьева даже для тяготевших к идеализму «веховцев» и прочих либералов от философии.
Надо признать, что все те противоречивые качества, о которых дружно писали предреволюционные «друзья прогресса»26, в той или иной степени действительно присутствовали в творческом наследии этого «русского Ницше», как его представляли почти все дореволюционные историки русской мысли. Но твердая христианская направленность творчества Леонтьева на протяжении двух последних десятилетий как-то упорно не принималась во внимание или же рассматривалась как проявление одной из крайностей консервативного пессимизма и искажение христианства. Правда, уже в начале ХХ в. наиболее зоркие из упомянутых мыслителей все же признали, что Леонтьев был одарен исключительным пророческим даром и что он гениально выразил в своих безжалостных пессимистических пророчествах ощущение приближающейся всемирной катастрофы.
Н. А. Бердяев, который в первое десятилетие века писал о Леонтьеве как о «философе реакционной романтики» в русле сложившихся тогда представлений об эстете-охранителе, издал в эмиграции книгу, в которой более объективно, чем прежде, рассмотрел биографию мыслителя. Как бы подытожив тот критический опыт в восприятии Леонтьева, который был накоплен к революции, Бердяев уделил значительное место осмыслению религиозных идей Леонтьева. Он уже не мог скрыть своего восхищения прозорливостью чуждого ему по духу «охранителя» в предвидении им катастрофических событий ХХ в. Бердяев рассматривал современные эпохальные политические процессы с точки зрения леонтьевских идей и тем самым подтверждал их неуклонно растущее значение: «Изучить взгляды К. Леонтьева на Россию и ее будущее особенно поучительно в наше время. В его острых и пронизывающих мыслях и предчувствиях можно найти разгадку переживаемой нами исторической трагедии, характер которой он предвидел лучше большей части представителей „правого" и „левого" лагеря»27.
Что касается советской России, то в этот период идеи и даже само имя Леонтьева считались самыми что ни на есть одиозными. Если даже до революции взгляды Леонтьева приводили в ужас «прогрессивных» критиков, то можно себе представить, как к этому представителю охранительного лагеря, не скрывавшему своих консервативных и церковных симпатий, относились в идеологически строгое и безбожное советское время.
После не получившего завершения из-за Первой мировой войны и революции Собрания сочинений Леонтьева под редакцией свящ. И. Фуделя рассчитывать на новые попытки такого рода долгое время было невозможно. При этом надо отметить, что и в советский период случались прецеденты по изданию полных собраний сочинений классиков русской литературы, содержавших произведения, не вполне отвечавшие требованиям коммунистической идеологии. Помнится, в 70-е гг. по магазинам «Академкниги» еще продавались за бесценок оставшиеся невостребованными читателями тома публицистики и переписки из 14-томного Полного собрания сочинений и писем Н. В. Гоголя, в том числе, как ни удивительно, 8-й том с самой «реакционной» книгой Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями». Там же долгие годы после издания можно было свободно приобрести весьма любопытные по тем атеистическим временам тома с такими сочинениями на табуированные тогда религиозные темы, как «Царство Божие внутри нас», «Соединение и перевод четырех Евангелий» или «Краткое изложение Евангелия» из 90-томного Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого. Эти еретические опусы Толстого привлекали внимание хотя
26 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 19.
27 Бердяев Н.А. Константин Леонтьев. Париж, 1926. С. 217.
бы тем, что настоящее Евангелие было тогда недоступно. Не менее сенсационным стало начало издания в 1978 г. Полного собрания сочинений Ф. М. Достоевского, ибо у властей предержащих к содержанию произведений этого великого писателя тоже имелись, конечно, серьезные претензии по части идеологии.
Но издания полных собраний сочинений Гоголя, Толстого или Достоевского в советское время находили оправдание прежде всего в том, что эти писатели были давно признаны выдающимися мастерами литературы. Что же касается Леонтьева, то хотя его и признавали незаурядным и изысканным прозаиком, подобной высокой оценки он не снискал. Да и пытливых читателей он интересовал прежде всего не как художник слова, а как оригинальный мыслитель, который хотел, судя по просачивавшимся в печать критическим цитатам, «подморозить Россию» во избежание ее либерального загнивания по лекалам «буржуазного» Запада. Естественно, что даже помыслить об издании собрания сочинений подобного мыслителя с репутацией крайнего консерватора в те годы было невозможно.
В советское время раза два выходили скромные тома избранных художественных произведений Леонтьева, не представлявших угрозы для идейного или нравственного состояния умов советского общества. Правда, о Леонтьеве тогда нередко писали в эмигрантской литературе, но, как правило, статьи и книги о нем были выдержаны в том же, что и до революции, либерально-критическом ключе с акцентом на эстетизме и реакционности его мировоззрения. В 1974 г. в Германии была издана первая после книги Бердяева биография Леонтьева — монографическое исследование на русском языке Ю. П. Иваска. Христианские идеи Леонтьева не привлекали особого внимания Иваска — он больше истолковывал мыслителя в духе сомнительных мифов о Нарциссе и Алкивиаде, поэтизируя идеи изящно-порочного эстета-ницшеанца Милькеева, автобиографического «супергероя» романа «В своем краю». Главная ценность книги Иваска состоит в том, что он достаточно подробно, в манере либерального объективизма, излагал факты биографии Леонтьева и его давно забытые консервативные идеи. Однако, по мнению автора, метафизика и мистика для Леонтьева — лишь «драгоценные яркие цветы, появляющиеся на древе культуры в период „сложного цветения"»28. Что же касается воззрений зрелого Леонтьева после афонского духовного переворота 1871 г., то Иваск, с его теплохладным отношением к Православию, следуя либеральной традиции, изобразил Леонтьева не только мало изменившимся «эстетом», но и реакционным «церковником» и «византийцем», искажавшим дух Евангелия. Тем не менее, книга Иваска была полезна с ознакомительной точки зрения для тех русских читателей, которые смогли до нее рано или поздно добраться.
Критике подвергались религиозные идеи Леонтьева даже в околоцерковной эмигрантской среде. Так, прот. Георгий Флоровский в своей известной книге «Пути русского богословия» (1937), вменяя Леонтьеву в вину «эстетическое перетолкование православия», показывает его характерным представителем «тогдашней эпохи религиозного кризиса, религиозного разложения романтизма»29, далеким от святоотеческой традиции. Флоровский явно недооценивает православную составляющую духовного опыта Леонтьева, восходящую к школе послушания у афонских и оптинских старцев.
Едва ли не единственным убедительным примером апологии религиозных идей Леонтьева в эмиграции, не устаревшим до сих пор, является изданная в 1948 г. в Шанхае статья русского эмигранта свящ. Кирилла Зайцева «Любовь и страх (Памяти Константина Леонтьева)». Защищая Леонтьева от многочисленных упреков в предпочтении страха Божия в ущерб любви, священник утверждал: «Очень разны формы ухода от Церкви, укрывающиеся за завесой любви, — нет обличителя подобной тенденции более сильного, чем Леонтьев, и в этом его непреходящая заслуга»30.
28 Иваск Ю.П. Константин Леонтьев (1831-1891). Жизнь и творчество // Константин Леонтьев: Pro et contra. Т. 2. СПб., 1995. С. 439.
29 Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Париж, 1937. С. 305.
30 Зайцев К., свящ. Любовь и страх (Памяти Константина Леонтьева) // Константин Леонтьев: Pro et contra. Т. 2. СПб., 1995. С.
В советской же России, как тогда казалось, интерес к подобным религиозным темам был утрачен навсегда. О писателе со скандальной известностью одиозного «мракобеса» в эти долгие годы если и вспоминали, то лишь для того, чтобы в очередной раз противопоставить его «ретроградные» идеи «незыблемым» постулатам «единственно верного» учения.
Тем не менее, пришло время, когда пылившиеся в архивах бесценные рукописи Леонтьева оказались востребованными, став основой для создания выдающегося по своим достоинствам Полного собрания сочинений К. Н. Леонтьева. Время лечит, и, как верно заметил А. А. Корольков, автор первой в постсоветское время книги о Леонтьеве31, в которой писатель рассматривается как православный философ, пришла пора нового прочтения консервативных мыслителей. Консерватизм начал представать «не только в извечно отрицательном смысле, но как традиционализм, столь необходимый в нынешнем спасении человечества, особенно духовном. Хмель прогресса уже не кружит голову даже вчерашним технократам, и скепсис посещает правоверных прогрессистов, побуждая сомневаться в однозначно оптимистическом отношении к самой идее прогресса»32.
Вполне естественно, что на волне духовного обновления 1990-х гг. возникла мысль об издании насильственно забытого оригинального писателя и философа, которого столь же часто называли гениальным, особенно за его сбывавшиеся пророчества, как и решительно подвергали остракизму за «охранительство», «надрывную религиозность» и «декадентское упадничество».
Можно сказать, что предтечей нового собрания сочинений Леонтьева стало издание в 1995 г. посвященного Константину Николаевичу двухтомника статей и даже книг русских мыслителей и исследователей о его личности и творчестве33. В этих двух томах были удачно подобраны наиболее значительные отзывы о мыслителе, дающие представление о масштабе его литературного и философского таланта.
Полное собрание сочинений под руководством В. А. Котельникова было задумано как издание, предпринимаемое Институтом русской литературы (Пушкинским Домом) совместно с издательством «Владимир Даль» еще задолго до выхода в свет первого тома в 2000 г. Нельзя не обратить внимание на то, что хотя инициатива исходила от специалистов Института русской литературы Российской академии наук, ни издательство «Наука», ни издательство Пушкинского Дома не взяли на себя такую обременительную и идейно ответственную нагрузку. Насколько известно, важную роль в решении вопроса об издании Полного собрания сочинений сыграл автор ряда ценных работ по истории русского консерватизма В. М. Камнев. Что же касается непосредственно самого издания, то основную тяжесть многолетнего труда по подготовке и изданию этого Собрания вынесли на своих плечах два человека — сотрудники Института русской литературы В. А. Котельников и О. Л. Фетисенко. Работа продолжалась более двух десятилетий.
Прежде казалось, что такой гигантский труд по силам разве что целому отделу, а то и институту. Здесь нельзя не отметить, что в работе над подготовкой упомянутых выше собраний сочинений классиков литературы участвовали большие редакционные коллективы. А это тот редкий случай, когда индивидуальные усилия энтузиастов принесли поистине выдающийся результат, которого не всегда удается достичь даже большим объединениям сотрудников. Можно только представить, какие огромные многолетние усилия стоят за использованными в Собрании архивными материалами из множества музеев и дальнейшей обработкой текстов для издания.
31 Корольков А.А. Пророчества Константина Леонтьева. СПб., 1991.
32 Корольков А.А. Русская духовная философия. СПб., 1998. С. 368.
33 К. Н. Леонтьев: Pro et contra. Антология: В 2 т. / Изд. подг. А. П. Козырев и А. А. Корольков. СПб.: РХГИ, 1995.
Теперь, после своего триумфального завершения, этот осуществленный гигантский литературный проект превратился в одно из самых ярких творческих достижений не только Пушкинского Дома, но и всей нашей современной отечественной культуры.
Внимательный читатель сразу обратит внимание на то, что в этом академическом издании, которое представляет собой образец современного собрания сочинений, сочетается несколько уровней восприятия. Значительно расширились читательские возможности обычных любителей словесности — а мы не сомневаемся, что уже теперь у Леонтьева гораздо больше читателей, чем при жизни: идет активное освоение ставших общедоступными текстов сочинений и писем Леонтьева, в том числе и в интернете. Специалистам тоже теперь стало намного легче осваивать «тексты и контексты» Леонтьева, в том числе и другие текстовые редакции и варианты, которые прилагаются к основным сочинениям писателя. Тщательно продуманы текстологические принципы, в основу которых положены давние традиции отечественной литературоведческой школы. Каждый том снабжен исключительно емким научным аппаратом, включая всевозможные подробные указатели, облегчающие поиск читателем необходимого материала. И, наконец, главный и наиболее весомый вклад в литературоведческую науку — подробные комментарии, которые иногда составляют целые дополнительные книги.
По признанию инициатора и руководителя проекта В. А. Котельникова, в создании обширных комментариев, которые представляют собой нечто исключительное как в количественном, так и в качественном отношении, особая заслуга принадлежит доктору филологических наук О. Л. Фетисенко.
Словом, можно без всяких оговорок подтвердить мнение о том, что на завершенное Собрание сочинений будут равняться составители и участники будущих научных изданий русской классики. Оно даст толчок к более углубленному изучению других несправедливо обойденных вниманием русских писателей и мыслителей традиционного направления, а также позволит значительно повысить уровень рассмотрения творчества Константина Леонтьева в контексте целостного восприятия отечественной литературы и философии.
Задумывая это Собрание сочинений, составители стремились отразить всю «раз-нопородность состава» его идей (по выражению Розанова, большого почитателя сочинений и личности Леонтьева34). И им это, бесспорно, удалось, так как Леонтьев предстает во всем многообразии и глубине своих творческих идей и свершений.
Уже сегодня любому непредвзятому читателю Полного собрания сочинений покажутся не просто тенденциозными, а поистине смехотворными и эфемерными те многочисленные упреки Леонтьеву в «реакционности», «упадочничестве» и «цинизме», которые были щедро рассыпаны на творческом пути устремленного к вере писателя.
Теперь, после завершения этого собрания сочинений, не остается сомнений, что Леонтьев по достоинству займет свое место среди самых ярких и глубоких писателей и мыслителей России.
Хотя Собрание сочинений Леонтьева и представляет его творческое наследие во всей полноте и разнообразии, его подлинное изучение находится еще только в начальной стадии. В произведениях Леонтьева, включенных в Полное собрание сочинений, и особенно в подробных комментариях, открываются перспективы и направления дальнейшего, более углубленного изучения творческого наследия этого выдающегося мыслителя и писателя-традиционалиста. Это позволяет надеяться, что настоящее, основательное изучение К. Н. Леонтьева только начинается.
Среди тем, представляющих особый интерес для исследования, можно указать на следующие: славянофильство и Леонтьев, национальный вопрос и культура, Леонтьев как стилист и художник слова, место Леонтьева в истории русской литературы и философской мысли, византизм и аскетика, сочетание консерватизма и эстетики
34 Розанов В.В. Литературные изгнанники. М., 2001. С. 324. 56 Русско-Византийский вестник № 4 (11), 2022
жизни в воззрениях Леонтьева, вера и Церковь во взглядах Леонтьева, противоречивое отношение Леонтьева к католицизму и идеям Вл. С. Соловьева35, эпистолярное наследие Леонтьева как важнейший источник исследования его мировоззрения и индивидуальной творческой манеры.
Несомненный интерес представляет также исследование неосуществленных или утраченных творческих замыслов Леонтьева. Остается только пожалеть, в частности, о неосуществленной мечте Леонтьева написать православный роман «Святогор-ские отшельники» об обращении современного человека в Православие под воздействием старцев, на который его благословляли афонские и оптинские монахи. Этот роман наверняка смог бы соперничать с «Братьями Карамазовыми», если не по художественным достоинствам, то по верности изображения аскетической духовной жизни монастыря.
Осталось, к сожалению, нереализованным и намерение Леонтьева изложить в отдельном произведении свои «реальные пророчества будущей культуры»36 как воплощение в литературной форме идеи Семистолпия, или гептастилизма37.
Размеры этой журнальной статьи не позволяют подробнее говорить о поистине необъятном содержании этих прекрасно изданных томов. В заключение хочется подчеркнуть лишь одно: творчество Леонтьева носит очень яркий, личностный характер, и его творческую личность можно понять и по достоинству оценить только рассматривая ее в единстве и эволюции его воззрений, выраженных как в художественных образах, так и в философско-публицистических произведениях, литературно-критических очерках и, вне всяких сомнений, в эпистолярной форме.
Источники и литература
1. Аггеев К., свящ. Христианство в его отношении к благоустроению земной жизни: Опыт критического изучения и богословской оценки раскрытого К. Н. Леонтьевым понимания христианства. Киев, 1909. 256 с.
2. Бердяев Н. Н. Константин Леонтьев. Очерк из истории русской мысли. Париж: YMCA-Press, 1926. 271 с.; то же: Константин Леонтьев: Pro et contra: В 2 т. / Сост. и подг. А. П. Козырева и А. А. Королькова. СПб.: РХГА, 1995. Т. 2. С. 29-186.
3. Булгаков С.Н. Победитель — Побежденный (Судьба К.Н. Леонтьева) // Константин Леонтьев: Pro et contra: В 2 т. / Сост. и подг. А. П. Козырева и А. А. Королькова. СПб.: РХГА, 1995. Т. 1. 336-392.
4. Гаврилов И.Б. «Память об Афоне живет в моем сердце». К 185-летию со дня рождения К. Н. Леонтьева // Научные труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2016. С. 126-134.
5. Дурылин С.Н. В своем углу. М.: Молодая гвардия. 2006. 879 с.
6. ИваскЮ.П. Константин Леонтьев (1831-1891). Жизнь и творчество. Мюнхен, 1974; то же: Константин Леонтьев: Pro et contra: В 2 т. / Сост. и подг. А. П. Козырева и А. А. Королькова. СПб.: РХГА, 1995. Т. 2. С. 229-678.
7. Константин Леонтьев: Pro et contra: В 2 т. / Сост. А. А. Козырев и А. А. Корольков СПб.: РХГА, 1995. 480 с.; 703 с. (Русский путь).
8. Корольков А.А. Пророчества Константина Леонтьева. СПб.: Изд. С.-Петербургского университета, 1991. 178 с.
35 См.: Фатеев В.А. Византизм К.Н. Леонтьева и философия религии В.С. Соловьева. Часть первая: Леонтьев и идея вселенской теократии // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2022. № 3 (15). С. 105-133.
36 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. Т. 12. Кн. 3. С. 167.
37 См. подробнее об этом неосуществленном замысле в кн.: Фетисенко О.Л. Гептастилисты: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики. СПб., 2012. С. 53-97, 123-131.
9. Котельников В.А. Константин Леонтьев СПб.: Наука, 2017. 176 с. (Мыслители прошлого).
10. Котельников В. А. Эстетика и критика Константина Леонтьева // Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 9. С. 497-573.
11. Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. СПб.: Владимир Даль. 2000-2022.
12. Леонтьев К. Н. Собрание сочинений: В 12 т. (прекращено после т. 9). М.: Тип. В. М. Са-блина, 1912-1914.
13. Мережковский Д. С. Страшное дитя // Константин Леонтьев: Pro et contra: В 2 т. / Сост. и подг. А. П. Козырева и А. А. Королькова. СПб.: РХГА, 1995. Т. 2. С. 241-249.
14. Памяти Константина Николаевича Леонтьева. f 1991. Лит. сб. СПб.: Сириус, 1911. 424 с.
15. Пророки византизма. Переписка К. Н. Леонтьева и Т. И. Филиппова (1875-1891) / Сост, вступ. ст., подг. текстов и коммент. О.Л. Фетисенко. СПб.: Пушкинский Дом, 2012. 728 с. (Русские беседы).
16. Розанов В.В. Литературные изгнанники. М.: Республика, 2001. 477 с.
17. Соловьев В.С. Леонтьев Константин Николаевич // Соловьев В.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. СПб., 1914. С. 506-510.
18. Трубецкой С. Н Разочарованный славянофил // Константин Леонтьев: Pro et contra: В 2 т. / Сост. и подг. А. П. Козырева и А. А. Королькова. СПб.: РХГА, 1995. Т. 1. С. 123-159.
19. Фатеев В. А. Византизм К. Н. Леонтьева и философия религии В. С. Соловьева. Часть первая: Леонтьев и идея вселенской теократии // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2022. № 3 (15). С. 105-133.
20. Фатеев В. А. Какой роман Толстого лучше? (Беглые заметки о критическом этюде К. Н. Леонтьева «Анализ, стиль и веяние») // Научный результат. Социальные и гуманитарные исследования (Белгород). Т. 5. 2019. № 1. С. 23-32.
21. Фетисенко О.Л. Афон и его «единство в разнообразии» в социокультурной концепции Константина Леонтьева // Русско-Византийский вестник. 2018. № 1. С. 141-145.
22. Фетисенко О.Л. Гептастилисты: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики: (Идеи русского консерватизма и литературно-художественных и публицистических практик второй половины XIX первой четверти ХХ века). СПб.: Пушкинский Дом, 2012. 784 с.
23. Фетисенко О.Л. К.Н. Леонтьев в «Русском Вестнике» и «Московских Ведомостях» М. Н. Каткова // Русско-Византийский вестник. 2019. № 1 (2). С. 146-155.
24. Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Париж, 1937. 602 с.
25. Франк С.Л. Миросозерцание Константина Леонтьева // Константин Леонтьев: Pro et contra: В 2 т. СПб.: РХГА, 1995. Т. 1. С. 235-241.
