CC BY
11РУССКО-ВИЗАНТИЙСКИЙ ВЕСТНИК
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви
№ 4 (11)
2022
А. В. Золотарев
Константин Леонтьев как экзистенциальный философ
УДК 1(470)(091)
DOI 10.47132/2588-0276_2022_4_86 EDN QYUKGQ
Аннотация: В статье предлагается взгляд на К. Н. Леонтьева как на экзистенциального мыслителя, то есть такого, который в своей философии решает прежде всего проблему своего существования. Показано, что экзистенциальный характер имеют такие черты философии Леонтьева, как «трансцендентный эгоизм», пара-доксализм, внутренняя противоречивость, пессимизм, апология страха и разочарования во всем земном. Обосновывается мысль, что даже историософские идеи Леонтьева развиваются им с позиции «субъективного философа», для которого точкой отсчета выступает его собственное существование. Автор обосновывает мысль, что религиозное мировоззрение Леонтьева, которое сам философ называл «мистицизмом», опиралось не на мистический опыт, а именно на экзистенциальные переживания. Проводится сравнение Леонтьева с другими экзистенциальными мыслителями, прежде всего с Кьеркегором. Автор делает вывод, что экзистенциальное философствование, строящееся на опыте пограничных ситуаций, было для Леонтьева путем к радикализации его христианского мировоззрения.
Ключевые слова: экзистенциальная философия, экзистенциальный мыслитель, натурализм, трансцендентный эгоизм, пессимизм, экзистирование, пограничная ситуация, страх, отчаяние, вера.
Об авторе: Алексей Вадимович Золотарев
Кандидат философских наук, доцент кафедры философии и биоэтики Первого Санкт-
Петербургского государственного медицинского университета им. академика И. П. Павлова.
E-mail: avzolo@yandex.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-4055-0344
Для цитирования: Золотарев А. В. Константин Леонтьев как экзистенциальный философ //
Русско-Византийский вестник. 2022. №4 (11). С. 86-96.
RUSSIAN-BYZANTINE HERALD
Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church
No. 4 (11)
2022
Alexey V. Zolotarev
Konstantin Leontiev as an existential philosopher
UDC 1(470)(091)
DOI 10.47132/2588-0276_2022_4_86 EDN QYUKGQ
Abstract: The article examines K. N. Leontiev as an existential thinker, who primarily solves the problem of his existence in his philosophy. The article shows that such features of Leontiev's philosophy as "transcendent egoism", paradoxalism, internal inconsistency, pessimism, an apology for dread and disappointment in everything earthly have an existential character. The thesis is substantiated that Leontiev's historiosophical ideas are developed by him from the position of a "subjective philosopher", for whom his own existence acts as a starting point. The author claims that Leontiev's religious worldview, which the philosopher himself called "mysticism", was based not on mystic, but on existential experience. Leontiev is compared with other existential thinkers, first of all, with Kierkegaard. The author comes to the conclusion that existential philosophizing, based on the experience of boundary situations, was for Leontiev a way to radicalize his Christian worldview.
Keywords: existential philosophy, existential thinker, naturalism, transcendent egoism, pessimism, existence, boundary situation, dread, despair, faith.
About the author: Alexey Vadimovich Zolotarev
Candidate of Philosophical Sciences, associate Professor of philosophy and bioethics, First Pavlov State
Medical University of St. Petersburg.
E-mail: avzolo@yandex.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-4055-0344
For citation: Zolotarev A. V. Konstantin Leontiev as an existential philosopher. Russian-Byzantine Herald,
2022, no. 4 (11), pp. 86-96.
Константина Леонтьева часто сравнивают с Ницше, и это, конечно, вполне оправданно. Но не менее оправданным, с нашей точки зрения, было бы сравнение его с Кьеркегором — в качестве подлинно экзистенциального философа. Мы, конечно же, не утверждаем, что Леонтьева можно каким-то образом причислить к представителям экзистенциализма, даже в том широком смысле слова, который позволяет включать в их число Кьеркегора. Но наш тезис состоит в том, что Леонтьева следует рассматривать как одного из типичнейших экзистенциальных мыслителей, то есть тех «субъективных» философов, для которых проблемы философии являются не отвлеченными теоретическими задачами, а, по словам Н. Аббаньяно, обращенными к единичному человеку «призывами или требованиями... чтобы он выяснил отношение с самим собой, взял на себя ответственность и принял свое решение»1.
На эту особенность философии Леонтьева обратил внимание Н. А. Бердяев в посвященной ему работе 1926 г. Сам он, правда, имя Кьеркегора не упоминает, а, как и все, проводит параллели между Леонтьевым и Ницше. Но у Бердяева впервые отчетливо прозвучала мысль, что Леонтьев в своей философии решал прежде всего вопрос собственного существования: «Леонтьев принадлежит к тем замечательным людям, для которых основным двигателем является не потребность дела, служения людям или объективным целям, а потребность разрешить проблему личной судьбы. Он занят самим собой перед лицом вечности»2. Впрочем, дальнейшего подробного развития эта мысль у Бердяева не получила. Позднейшие исследователи также не акцентировали внимания на этой стороне философии Леонтьева, лишь вскользь затрагивая тему экзистенциальной основы леонтьевских идей3.
Экзистенциальный характер имеет, прежде всего, знаменитый леонтьевский «трансцендентный эгоизм» — один из основных пунктов расхождения мыслителя с духом его века, поглощенного идеями прогресса и общественного блага. Обвинения в адрес Леонтьева в недостойном христианина эгоизме, связанные с его проповедью исключительно личного спасения, постоянно звучали из уст даже его «почти единомышленников», славянофилов, не говоря уже о позднейших деятелях «нового религиозного сознания» и вообще русского религиозного модернизма; продолжают звучать эти обвинения и до сих пор. В действительности забота о спасении собственной души, проповедуемая Леонтьевым в качестве главной задачи всякого человека, есть не что иное, как выраженная христианским языком «нескончаемая занятость» экзистенциального мыслителя своим существованием, та хайдеггеровская «die Sorge»4, которая лежит в основе всех фундаментальных структур человеческого бытия.
Ранее, чем Леонтьеву, на обвинения в эгоизме, в связи с этой «нескончаемой занятостью» собой, пришлось отвечать еще одному непонятому современниками сыну прогрессивного XIX в., Кьеркегору. Датский мыслитель решительно заявляет: «Для экзистирующего индивида его экзистирование и составляет высший интерес, и сама его заинтересованность в экзистировании и составляет его действительность»5. Отвергая с позиции экзистирующего «субъективного мыслителя» обвинения в низменном эгоизме, он упрекает своих оппонентов в непонимании самой сущности человека как такового: «Если же кто-то решит назвать то, к чему я здесь призываю,
1 Аббаньяно Н. Введение в экзистенциализм // Его же. Структура экзистенции. Введение в экзистенциализм. Позитивный экзистенциализм и другие работы. СПб., 1998. С. 82.
2 Бердяев Н. А. Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли // К.Н. Леонтьев: Pro et contra. Кн. 2. СПб., 1995. С. 31.
3 В качестве примера можно привести интересную статью А. С. Гагарина, в которой автор замечает, что главным основанием философии Леонтьева выступает его Я, и что «Леонтьев стремится возвратить человеку его собственные экзистенциалы, с которыми он всегда пребывает, — боль, страдание, страх» (Гагарин А. С. Константин Леонтьев: «Одинокий мыслитель» перед лицом страха // Дискурс-Пи. 2016. № 3-4 (24-25). С. 250).
4 Забота (нем.).
5 Кьеркегор С. Заключительное ненаучное послесловие к «Философским крохам» М., 2012. С. 307.
самолюбием, я могу возразить: это происходит лишь потому, что у людей нет ни малейшего представления о том, что такое эта „самость", это „я"»6. В своей экзистенции человек предстоит как абсолют перед лицом Божественного Абсолюта, и это предстоя-ние оказывается бесконечно важнее, чем прогресс, цивилизация, общественное благо и т.д. «Парадокс веры таков: единичный индивид выше, чем всеобщее... Этот парадокс можно выразить и следующим образом: существует абсолютный долг перед Богом; ибо в таком отношении долга единичный индивид в качестве единичного абсолюта относится к абсолюту <...>. С одной стороны, вера является выражением высшего эгоизма. с другой же стороны, она является выражением наиболее абсолютной преданности.»7 Леонтьев тоже указывает на это парадоксальное соединение в вере «эгоизма» и самоотречения: «Положим, думать о загробном спасении — эгоизм; — но. Какое высокое забвение личного своенравия! — Какая покорность идее!»8 И Кьеркегору, и Леонтьеву пришлось столкнуться с непониманием со стороны тех многочисленных современников, которые хотели видеть в христианстве не более, чем нравственную основу социального прогресса, которые сводили суть христианства к заботе о ближних исключительно в смысле общественного движения ко всеобщему благополучию. Леонтьев, как и Кьеркегор, противопоставил этому «трансцендентный эгоизм» веры.
Парадоксальное соединение «трансцендентного эгоизма» и абсолютного самоотречения перед лицом Творца — лишь одно из бесчисленных «противоречий» в философии Леонтьева. Его склонность к парадоксам, отсутствие «последовательности», бесконечные самопротиворечия — еще один пункт обвинений, выдвигаемых в его адрес. Б. В. Никольский замечал: «Леонтьев любил истину в ризах парадокса <...> весь он был противоречием, возведенным в систему. он был стихийным отрицанием всякой системы»9. Никольский видит причину этого в страстной, увлекающейся натуре Леонтьева: «Каждый порыв он стремился исчерпать до дна. но согласованность отдельных порывов ему была совершенно безразлична»10. Другие усматривают причину в методологической ошибочности предпринятой Леонтьевым попытки соединить историософский натурализм со своим «неполным» христианским сознанием11. Однако парадоксальность и противоречивость — фундаментальные свойства всякого экзистенциального мышления, и именно поэтому они присутствуют в философии Леонтьева. Мыслить экзистенциально можно лишь в антиномиях, которые не поддаются преодолению, не подлежат снятию ни в каком «окончательном синтезе». К. Ясперс по этому поводу замечает: «Я как экзистирующий могу прийти
6 Кьеркегор С. Или-или. Фрагмент из жизни: В 2 ч. СПб., 2011. С. 644.
7 Кьеркегор С. Страх и трепет // Его же. Страх и трепет. М., 1993. С. 67-68.
8 Леонтьев К. Н. Четыре письма с Афона // Его же. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т.7. Кн. 1. СПб., 2005. С. 140.
9 Никольский Б.В. К характеристике К. Н. Леонтьева // Памяти Константина Николаевича Леонтьева. 1891 г. СПб., 1911. С. 369, 372.
10 Там же. С. 378.
11 См., напр.: Зеньковский В. История русской философии. М., 2001. С. 418-435.
Сёрен Обье Кьеркегор (1813-1855). Худ. Н. К. Кьеркегор, ок. 1840 г.
к себе только в пограничной ситуации антиномий...»12 Экзистенциальное мышление противоречиво, как указывает Кьеркегор, поскольку оно находится внутри противоречий и страсти самого существования: «Невозможно существовать и размышлять над существованием, иначе как пребывая внутри страсти. Ведь существование несет в себе огромное противоречие, от которого субъективный мыслитель не должен абстрагироваться, хотя при желании и мог бы, — но внутри которого он должен непременно оставаться»13. В отличие от абстрактного мышления, смотрящего на свой предмет sub specie aeterni14 и так снимающего противоречия, замечает Кьеркегор, помещенное во время экзистирующее мышление всегда сталкивается с абсолютным и неснимаемым противопоставлением «aut/aut»15. Поэтому абстрактное мышление строит логически завершенные философские системы, философия же экзистенциального мыслителя всегда не завершена, противоречива, полна разрывов и парадоксов.
Леонтьев восхищался философскими системами и, в частности, системой своего младшего друга В. С. Соловьева, «у которого „я не достоин ремень обуви развязать", когда дело идет о религиозной метафизике.»16 Но вряд ли он способен был увидеть в любой философской системе завершенное выражение истины. Скорее эти системы были для него грандиозной и вызывающей преклонение игрой человеческого ума, проявлением цветущей сложности культуры. Истина, однако, находится в живущей Духом Церкви, а не в метафизических системах, потому и о Соловьеве Леонтьев говорит так: «Я люблю ваши идеи и чувства, уму вашему я готов поклоняться со всей искренностью моей независтливой природы, — но, я. не только сам не пойду за вами, — я всякому, кто захочет знать мое мнение, скажу так: читайте его; восхищайтесь им; восходите за ним до известного предела на высоту его духовной пирамиды; но при этом храните строго в глубине сердец ваших боязнь согрешить против той Церкви, в которой вы крещены и воспитаны»17.
Восхищаясь Соловьевым, Леонтьев охотно признавал собственную неспособность к созданию последовательной метафизической системы, объясняя это слабостью своего мышления. Но переживание слабости и ограниченности своей мысли — как раз вполне экзистенциальное переживание. Осознание ущербности мышления перед лицом противоречий действительности, ощущение своей неспособности создать логически завершенную картину мира — исходная позиция экзистенциального мыслителя, «пограничная ситуация», пробуждающая экзистенцию. Для экзистенциализма само существование человека парадоксально, поэтому, как отмечает О. Ф. Больнов, «любая попытка мыслительного прояснения приводится к неразрешимым противоречиям, посредством которых мышление удерживается в постоянном, но бесперспективном движении. „Парадокс" означает безнадежную неразрешимость противоречий, перед которыми мышление обречено на провал и от которых оно все же не может отказаться.»18
С логической точки зрения натурализм Леонтьева, о котором вполне справедливо говорят его критики, конечно, плохо согласуется с экзистенциальной мыслительной установкой. Но в том-то и дело, что Леонтьев — натуралист в историософии, но не в понимании отдельного человека и человеческой судьбы. Меньше всего он ценит в человеке его натуральные свойства, закономерное развитие и совершенствование человеческой природы. Для него ценны не объективные качества человека (доброта, смелость, щедрость и т.п.), а внутреннее напряжение человека в борьбе
12 Ясперс К. Философия. Кн. 2. Просветление экзистенции. М., 2012. С. 255.
13 Кьеркегор С. Заключительное ненаучное послесловие... С. 341.
14 С точки зрения вечности (лат.).
15 Или/или (нем.). Кьеркегор С. Заключительное ненаучное послесловие. С. 300.
16 Леонтьев К.Н. Письма о восточных делах // Его же. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т.8. Кн. 1. СПб., 2007. С. 60.
17 Леонтьев К.Н. Записки отшельника // Его же. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т.8. Кн.1. С. 321.
18 Больнов О. Ф. Философия экзистенциализма. СПб., 1999. С. 33-34.
со своей поврежденной грехом природой — усилия в стремлении исполнить заповедь. «Все наши добрые качества, суть не что иное, как дары Божии. Заслуга только в вере, в покаянии и смирении. все невольно хорошее в нас, все естественно доброе есть дар благодати для облегчения борьбы. <.> Это не наше, это Божие. Наши только вера и смирение, то есть презрение к себе и благодарение Богу за все.»19 Здесь речь идет об экзистенциальном переживании человеком своей собственной природы как своей «ситуации», как чего-то внешнего и несущественного по отношению к его экзистенции. Больнов говорит об этом так: «.Все то, чем человек обладает в качестве душевных способностей и слабостей. что присуще человеку в виде нравственных добродетелей и испытанного характера, — даже в отношении всего этого человек еще может сделать открытие, что в основе основ это все-таки оказывается для него внешним. Если человек по-настоящему внутренне пройдет до конца весь этот путь опыта. то высвободившееся в нем до известной степени за счет осаждения любых мыслимых содержательных свидетельств и явится опытом существования в строгом экзистенциально-философском смысле»20.
Что же касается натуралистской историософии Леонтьева, то следует отметить, что судьбы культур и государств, их «цветущая сложность» и «смесительное упрощение» интересовали мыслителя не сами по себе, а в тесной связи со смыслом существования человека, и не человека вообще, а, прежде всего, — его собственного существования. Историософия нужна ему, в первую очередь, чтобы определиться в собственном жизненном отношении к обезличивающей буржуазной цивилизации, к прогрессу, стремящемуся снять, удалить из сознания фундаментальные экзистен-циалы, формирующие подлинное человеческое существование — страх и веру, страдание, смерть и надежду вечной жизни. Кьеркегор, критикуя гегелевское объективное познание мировой истории, писал: «Возможно, гегельянец утешает себя мыслью о том, что раз уж мы оказываемся в состоянии понять Китай, и Персию, и шесть тысяч лет всемирной истории, значит, нам ничего не стоит понять отдельного индивида, даже если это он сам. Я-то вижу это все. ровным счетом наоборот: раз уж человек не способен понять самого себя, его понимание Китая, Персии и тому подобного становится весьма странным»21. Но историософия Леонтьева имеет только видимость последовательно объективной теории, в действительности она слишком страстна и пристрастна, чтобы претендовать на объективность познания. Леонтьевская историософия неотделима от его стремления прояснить себе самого себя, поэтому, как справедливо замечает Бердяев, хотя «стиль его писаний совершенно объективный», Леонтьев «решает объективные вопросы в связи с субъективным вопросом своей судьбы <.>. Он из тех, для кого субъективное и объективное отождествляются»22.
Опыт экзистенциального мышления лежит и в основе леонтьевского «пессимизма». Православие, которое он проповедует, предстает у него как противостоящая ложной современной «религии эвдемонизма» «религия разочарования, религия безнадежности на что бы то ни было земное»23. Он не верит в достижимость «тихого, всеобщего блаженства на этой земле», считает вредной утопией веру в то, что прогресс способен когда-нибудь избавить человека от боли и страданий существования. Такое неприятие прогрессистских утопий, осознание непреодолимости страдания и боли, как важнейших составляющих человеческой «ситуации», в высшей степени характерно именно для экзистенциального мышления. Больнов по этому поводу говорит: «Страдание, борьба, случайность, вина и т.д. . обыкновенно рассматривались преимущественным образом в качестве чего-то случайного, того, чего можно избежать, что объяснялось лишь ущербностью существующего порядка. Этот порядок
19 Леонтьев К.Н. Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной Пустыни // Его же. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1. СПб., 2003. С. 277-278.
20 Больнов О. Ф. Философия экзистенциализма. С. 38.
21 Кьеркегор С. Заключительное ненаучное послесловие. С. 300.
22 БердяевН.А. Константин Леонтьев. С. 31.
23 ЛеонтьевК.Н. Четыре письма с Афона. С. 173.
пытались улучшить, выдумывали утопии некоего лучшего мира, где не должно быть страданий, борьбы и прочих жизненных бед. <...> В экзистенциальной же философии эти моменты познаются в их неупразднимости, как нечто, чего нельзя избежать, как то решающее, что принадлежит существу самого человека.»24
Но не только утопия всеобщего счастья и земной гармонии, но и вполне реальные достижения прогресса имеют мало цены в глазах экзистенциального мыслителя. Экзистенциальное переживание говорит о том, что для человека являются внешними и несущественными все его содержательные определения — все его приобретения и достижения, в том числе и техническое могущество, и научное познание, и даже нравственный прогресс со «смягчением нравов». В экзистенциальном нет прогресса, каждое поколение и каждый отдельный человек должны начинать экзистенциальное становление с начала, и никакие достижения прогресса им в этом не помогут. Леонтьев говорил, что «наука должна развиваться в духе глубокого презрения к своей пользе»25, именно потому, что никакое научное познание, в том числе и научное изучение самого человека, ничего не дает для экзистенциального становления. Как заметил Аббаньяно, «никакие научные методы не могут ослабить или уменьшить ответственность и риск выбора, посредством которого человек принимает решение относительно собственной судьбы»26.
Пессимизм Леонтьева по отношению к «миру и всему, что в мире» сродни кьер-кегоровскому «отчаянию», только он сдержаннее и спокойнее. Леонтьев приобрел свой пессимизм, пройдя через кризис эстетического упоения жизнью, пережив «религиозный переворот», который в терминах кьеркегоровской философии можно было бы назвать скачком с эстетической стадии существования на стадию религиозную. Первая половина жизни Леонтьева, прошедшая под знаком того, что он сам называл «эстетикой», вполне соответствует кьеркегоровскому описанию «эстетической стадии». И именно в эстетизме Леонтьева, как это ни парадоксально, следует искать корни его разочарования, отчаяния во всем земном — вполне по Кьеркегору: «Всякое эстетическое мировоззрение является по сути своей отчаянием, и каждый, кто живет эстетически, пребывает в отчаянии, — независимо от того, известно ему это или нет»27.
Экзистенциальный скачок от эстетического к религиозному был сделан Леонтьевым во время его «религиозного переворота» 1871г.28 в классической «пограничной ситуации» — в состоянии страха на грани смерти, когда он «вдруг, в одну минуту,
Константин Николаевич Леонтьев (1831-1891), 1889 г.
24 Больнов О. Ф. Философия экзистенциализма. С. 86.
25 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Приложение. Кн.1. «Преемство от отцов»: Константин Леонтьев и Иосиф Фудель: Переписка. Статьи. Воспоминания. СПб., 2012. С. 92.
26 Аббаньяно Н. Введение в экзистенциализм. С. 250.
27 Кьеркегор С. Или-или. С. 669.
28 Об обращении Леонтьева см.: Гаврилов И.Б. «Память об Афоне живет в моем сердце». К 185-летию со дня рождения К.Н. Леонтьева // Научные труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2016. С.126-134; Фетисенко О.Л. Афон и его «единство в разнообразии» в социокультурной концепции Константина Леонтьева // Русско-Византийский вестник. 2018. № 1. С. 141-145.
поверил в существование и в могущество этой Божией Матери; поверил так ощутительно и твердо, как если бы видел перед собою живую, знакомую, действительную женщину.»29 Бросается в глаза, что обретенное им «вдруг в одну минуту» ощущение абсолютной достоверности присутствия Божией Матери аналогично паскалевской «certitude»30, зафиксированной в «Мемориале». Интересно, что судьбоносное переживание Леонтьева продолжалось, по его словам, два часа — «два часа физического (и обидного) ужаса»31. Переживание Паскаля тоже длилось два часа — «от приблизительно десяти с половиною часов вечера до приблизительно полуночи с половиною».
Основным экзистенциальным опытом Леонтьева в его «пограничной ситуации» был опыт страха. Он открыл для себя и стал проповедовать своим читателям чрезвычайную важность и необходимость страха. Естественно поэтому, что еще одним пунктом обвинения в его адрес со стороны прогрессивных и гуманистичных современников стало то, что он проповедует страх вместо любви. Вполне шокирующими казались им, например, такие слова: «Та любовь к людям, которая не сопровождается страхом пред Богом. — такая любовь не есть чисто христианская. она пришла к нам не так давно с Запада; она есть самовольный плод антрополатрии...»32 Но Леонтьев в своей апологии страха всего лишь предвосхитил открытие, сделанное экзистенциализмом XX в. Как отмечает Больнов, «.философская плодотворность страха является крупным антропологическим открытием экзистенциальной философии. <.> .в ней страх был познан в его поистине основополагающем значении — как условие становления подлинного существования»33. Животный страх смерти для экзистенциализма есть лишь шаг в сторону обретения настоящего экзистенциального страха. Говоря об экзистенциальном страхе, Ясперс замечает: «Я стою перед бездной не только потому, что скоро вовсе перестану существовать, но потому, что в подлинном смысле вовсе не существую. <.> Витальное отчаяние в ситуации, когда я должен умереть, — это только аллегория экзистенциального отчаяния в ситуации отсутствия достоверности моего самобытия»34.
Физический страх смерти, с точки зрения Леонтьева, может стать — и в его случае стал — шагом к страху духовному, страху Божию: «Физический страх прошел, а духовный остался. И с тех пор я от веры и страха Господня отказаться уже не могу, — если бы даже и хотел.»35 Духовный страх, т.е. страх смерти уже не физической, а духовной, страх духовного небытия обнаруживает, говоря языком экзистенциальной философии, отсутствие в человеке «самобытия» и таким образом обращает человека в сторону трансценденции. Таким образом, страх становится для человека, по словам Кьеркегора, «единственными вратами веры», он «абсолютно воспитывает силой веры, поскольку он пожирает все конечное и обнаруживает всю его обманчивость»36. Именно это имеет в виду Леонтьев, без конца повторяя свое любимое выражение — «начало премудрости есть страх». Для него самого страх стал той «пограничной ситуацией», в которой произошло становление его подлинного существования и обретение им веры.
Обретение экзистенциальной веры не избавляет человека от страданий, сомнений и неуверенности. Более того, согласно Леонтьеву, подлинное существование, существование в вере, становится для человека тяжким грузом, трудным заданием, хотя
29 Леонтьев К.Н. Письмо В. В. Розанову от 14 августа 1891 г. // В. В. Розанов и К. Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги «Литературные изгнанники». Переписка. Неопубликованные тексты. Статьи о К. Н. Леонтьеве. СПб., 2014. С. 291.
30 Вера, несомненность, убежденность (фр.).
31 Там же.
32 Леонтьев К. Н. Страх Божий и любовь к человечеству. По поводу рассказа гр. Л. Н. Толстого «Чем люди живы?» // Его же. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 9. СПб., 2014. С. 171.
33 Больнов О. Ф. Философия экзистенциализма. С. 90.
34 Ясперс К. Философия. Кн. 2. Просветление экзистенции. М., 2012. С. 270-271.
35 ЛеонтьевК.Н. Письмо В. В. Розанову от 14 августа 1891 г. С. 292.
36 Кьеркегор С. Понятие страха // Его же. Страх и трепет. М., 1993. С. 242.
отказаться от него человек уже не может и не хочет: «Религия не всегда утешение; во многих случаях она тяжелое иго, но кто истинно уверовал, тот с этим игом уже ни за что не расстанется!»37 Свою веру Леонтьев склонен был называть мистицизмом, понимая этот термин очень широко, как «расположение веровать в нечто таинственное, выше видимого мира и выше нашего разума стоящее»38. Однако на самом деле его вера имеет вовсе не мистический, в строгом смысле слова, а именно экзистенциальный характер. Его опыт, как и всякий экзистенциальный опыт вообще, строился на почве страха и отчаяния. Экзистенциальный опыт, в отличие от опыта мистического, предполагает не уход от жизни, но радикальную вовлеченность человека в свою исторически данную жизненную ситуацию. Эту вовлеченность — несмотря на многолетние, увенчавшиеся в конце концов успехом, попытки стать монахом — Леонтьев сохранял до конца жизни. Он сохранял отнюдь не уменьшавшийся с годами острейший интерес к политике, философии, литературе, стремился участвовать в идейной и общественной борьбе своего века. Он радовался, что обретенная им вера «ничему не мешает: ни эстетике, ни патриотизму, ни философии, ни правильно понятой науке, ни правильной любви к человечеству»39.
Однако экзистенциальный опыт предполагает, что вовлеченность человека в свою ситуацию неизбежно трагична: она с необходимостью оканчивается крушением. Экзистенциальный опыт включает переживание поражения как неминуемого итога жизни. Все жизненные достижения оказываются тщетными и мнимыми, подлинность самого существования и самой веры оказывается под вопросом. Это переживание во всей полноте было присуще Леонтьеву: «Слабый монах, без рясы; — помещик без дохода и ценза; — политик, понимающий много, но без власти и влияния; — семьянин без семьи настоящей; писатель без славы и веса; старик прежде времени; — работник без здоровья; светский человек без общества. Что я такое стал и на что и кому я нужен?.. <.> И зачем же мне даны были такие способности, такой ум? Зачем, наконец, именно с тех пор — как я стал веровать — эти способности ни на что, даже на служение Церкви Божией, не годятся. <.> .я, который был до обращения своего решителен и смел, — утратил решимость и смелость от постоянной мысли, что рука Божия отяготела на мне и что я уже не в силах ничего сам по себе сотворить. <.> Мне даже стыдно так жить. Какая-то всеми отвергнутая и забытая тварь. Отчего у меня нет сил смириться и радоваться этому отвержению.»40
И все же, парадоксальным образом, поверх всех неустранимых страданий экзистенциальный опыт дарует человеку внутренний покой. Само экзистирование предполагает антиномию страха и покоя, и только внутри этой антиномии возможно для человека подлинное существование. Ясперс по этому поводу говорит так: «Скачок от страха к покою — самый невероятный скачок, какой может совершить человек. То, что ему удастся совершить его, должно иметь своей основой нечто большее, чем только экзистенция самобытия; вера человека неопределимо связывает этот скачок с бытием трансценденции. Только тот страх, который находит силу для скачка к покою, бывает в состоянии видеть со всей прямотой действительность мира. Чистый страх и чистый покой, напротив, скрывают от нас действительность.»41 Такой покой обрел и Леонтьев, вместе с обретением своей тяжелой и мучительной веры, как свидетельствует об этом он сам: «Я из эстетика-пантеиста, весьма вдобавок развращенного, сладострастного донельзя, до утонченности, стал верующим христианином и какую я, грешный, пережил после этого долголетнюю и жесточайшую борьбу, пока Господь не успокоил мою душу.»42
37 Леонтьев К.Н. Письмо В. В. Розанову от 14 августа 1891 г. С. 292.
38 Леонтьев К.Н. Записки отшельника. С. 318.
39 Леонтьев К.Н. Мое обращение и жизнь на Св. Афонской горе // Его же. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1. С. 791.
40 Леонтьев К.Н. Моя исповедь // Его же. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1. С. 243-252.
41 Ясперс К. Философия. Кн. 3. Метафизика. М., 2012. С. 291.
42 Леонтьев К.Н. Мое обращение и жизнь на Св. Афонской горе. С. 783.
Как справедливо заметил Больнов, «чистой» экзистенциальной философии не существует вовсе. У каждого экзистенциального философа она является лишь частью какого-то «более обширного целого». По своей сути экзистенциальная мысль — всего лишь «путь к окончательной радикализации философии»43. У Леонтьева таким «более обширным целым» было его христианское миросозерцание, весьма радикальное, а путем, которым он пришел к этой радикальности, был путь экзистенциального мыслителя.
Источники и литература
1. Аббаньяно Н. Введение в экзистенциализм // Аббаньяно Н. Структура экзистенции. Введение в экзистенциализм. Позитивный экзистенциализм и другие работы. СПб.: Але-тейя, 1998. С. 77-272.
2. Бердяев Н.А. Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли // К. Н. Леонтьев: Pro et contra. Кн. 2. СПб.: Изд-во РХГИ, 1995. С. 29-179.
3. Больнов О. Ф. Философия экзистенциализма. СПб.: Лань, 1999. 224 с.
4. В.В. Розанов и К.Н. Леонтьев. Материалы неизданной книги «Литературные изгнанники». Переписка. Неопубликованные тексты. Статьи о К. Н. Леонтьеве. Комментарии. СПб.: Росток, 2014. 1182 с.
5. Гаврилов И. Б. «Память об Афоне живет в моем сердце». К 185-летию со дня рождения К. Н. Леонтьева // Научные труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2016. С. 126-134.
6. ГагаринА. С. Константин Леонтьев: «Одинокий мыслитель» перед лицом страха // Дискурс-Пи. 2016. № 3-4 (24-25). С. 247-255.
7. Зеньковский В. История русской философии. М.: Академический Проект; Раритет, 2001. 880 с.
8. Кьеркегор С. Заключительное ненаучное послесловие к «Философским крохам». М.: Академический Проект, 2012. 608 с.
9. Кьеркегор С. Или-или. Фрагмент из жизни: В 2 ч. СПб.: Изд-во РХГА; Амфора, 2011. 823 с.
10. Кьеркегор С. Понятие страха // Кьеркегор С. Страх и трепет. М.: Республика, 1993. С. 113-248.
11. Кьеркегор С. Страх и трепет // Кьеркегор С. Страх и трепет. М.: Республика, 1993. С. 13-112.
12. Леонтьев К.Н. Записки отшельника // Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 8. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2007. С. 234-496.
13. ЛеонтьевК.Н. Мое обращение и жизнь на Св. Афонской горе // ЛеонтьевК.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т.6. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2003. С. 782-804.
14. ЛеонтьевК.Н. Моя исповедь // ЛеонтьевК.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12т. Т.6. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2003. С. 228-252.
15. Леонтьев К.Н. Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной Пустыни // Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 6. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2003. С. 253-351.
16. ЛеонтьевК.Н. Письма о восточных делах // Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 8. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2007. С. 43-130.
17. Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Приложение. Кн.1. «Преемство от отцов»: Константин Леонтьев и Иосиф Фудель: Переписка. Статьи. Воспоминания. СПб.: Владимир Даль, 2012. 750 с.
18. Леонтьев К.Н. Страх Божий и любовь к человечеству. По поводу рассказа гр. Л. Н. Толстого «Чем люди живы?» // ЛеонтьевК.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 9. СПб.: Владимир Даль, 2014. С. 165-186.
43 Больнов О. Ф. Философия экзистенциализма. С. 24.
19. Леонтьев К.Н. Четыре письма с Афона // Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Т. 7. Кн. 1. СПб.: Владимир Даль, 2005. С. 140.
20. Никольский Б.В. К характеристике К.Н. Леонтьева // Памяти Константина Николаевича Леонтьева. 1891 г. СПб., 1911. С. 365-381.
21. Фетисенко О.Л. Афон и его «единство в разнообразии» в социокультурной концепции Константина Леонтьева // Русско-Византийский вестник. 2018. № 1. С. 141-145.
22. Ясперс К. Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции. М.: Канон+ РООИ «Реабилитация», 2012. 448 с.
23. Ясперс К. Философия. Книга третья. Метафизика. М.: Канон+ РООИ «Реабилитация», 2012. 296 с.
