CC BY
188
УДК 94(470)"16"
КОНФЕССИОНАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕАЛИИ СМОЛЕНСКОГО ВОЕВОДСТВА (1613-1654)1
© Людмила Ивановна Ивонина
Смоленский государственный университет, г. Смоленск, Российская Федерация, доктор исторических наук, профессор кафедры всеобщей истории, e-mail: [email protected]
Исследуются конфессионально-политические противоречия на территории Смоленского воеводства в первой половине XVII в. Автор приходит к выводу, что политика урегулирования Речью По-сполитой межконфессиональных отношений на Смоленщине в целом отражала те же тенденции, которые имели место в Западной и Центральной Европе эпохи Тридцатилетней войны.
Ключевые слова: раннее Новое время; Смоленское воеводство; Речь Посполитая; конфессиона-лизация; шляхта.
Смоленск и прилегающую к нему территорию можно назвать уникальным регионом с богатой политической историей, являвшим собой своеобразный перекресток западноевропейской и восточноевропейской цивилизаций, местом синтеза и одновременно конфликта различных культур.
Смоленская земля имела очень важное отличие от остальных русских земель. Это граница, но... Ее сложно назвать пограничной территорией, для которой характерно замкнутое, консервативное и сепаратистски настроенное общество. Напротив, поскольку территория Смоленщины служила своеобразным «проходом» с Запада на Восток, Смоленск и его жители постоянно находились в динамике смены властей, и у них, если можно так сказать, выработалась своеобразная и исторически обусловленная «привычка» воспринимать новые реалии своей жизни. История Смоленска ясно говорит об этом. Как известно, в XII в. Смоленск откололся от Киевской Руси и стал столицей независимого Великого княжества Смоленского, которое в военном отношении оказалось слабее Великого княжества Литовского и с 1395 г. перешло под его контроль. В 1508 г. на территории Смоленского наместничества было образовано воеводство. И только в 1514 г. Смоленск и прилегавшие к нему земли отвоевало Великое княжество Московское.
Тем не менее, нельзя утверждать, что старые русские обычаи Смоленска подверглись заметной коррекции со стороны литов-
1 Статья написана при поддержке гранта РГНФ № 13-11-67002.
ских князей. Большинство историков признают, что Великое княжество Литовское в культурном отношении отставало от русских княжеств, и поэтому, наоборот, скорее впитывало обычаи и право соседей и даже пользовалось их языком - сначала древнерусским, а затем польским - после того, как в 1506 г. Польша и Литва объединились под одной короной и властью короля Сигизмунда I. А последний, чтобы на фоне наступления Московского княжества привлечь на свою сторону жителей Смоленска, не только подтвердил их права и привилегии, но и пожаловал дворянству новые имения и расширил земли монастырей. В состав Московского государства Смоленск вошел на равных основаниях с другими его территориями [1, с. 89-98].
В раннее Новое время (ХУ1-ХУШ вв.) история Смоленска тесно связана как с историей Речи Посполитой, так и с политической историей всей Европы. То было время сложного и противоречивого пути от средневековой цивилизации к буржуазной, насыщенного грандиозными событиями, переворачивающими традиционные представления о мире. Перемены начались в XVI столетии, когда Европа начала долгий переход от «традиционалистской» средневековой социальной системы к новому обществу, основанному на гражданстве и рыночной экспансии. Необходимым элементом этого перехода было государство, основанное на социальном дисциплинировании. Важную роль в нем играла религия: она делала это государство более сакральным перед тем, как оно стало более светским. Постепенно возникало относительно однородное общество подданных с
внушаемыми формами поведения, мышления и менталитета. Государства укреплялись, монополизируя военную силу, финансы и церковь, а их вооруженное соперничество на европейской арене принимало религиозную окраску. Во второй половине XVI - первой половине XVII в. характерной чертой жизни европейского общества стал конфессиона-лизм, сопровождавшийся принуждением к религиозному единообразию, что в современном понимании равноценно религиозному фундаментализму [2, 8. 641-681; 3, 8. 6-8]. Христианские церкви - католическая и протестантские течения - вступали в союзы с государствами раннего Нового времени, сила которых давала им возможность управлять религиозными делами. Правда, результаты этого союза часто расходились с целями.
Сто с лишним лет в Европе длился «конфессиональный век», соединивший религию и политику в единое целое, и бушевали войны за «истинную веру». Самым ярким проявлением конфессионально-политического противостояния стала Тридцатилетняя война (1618-1648), охватившая практически весь континент. Кризис, приведший к этой первой общеевропейской войне, разразился еще задолго до ее начала, когда в Западной Европе были образованы Евангелическая уния (1608) и Католическая лига (1609). В Восточной Европе религиозно-политический конфликт разгорелся, пожалуй, раньше западноевропейского и приобрел свои особенности. Он проявился в русско-польской войне в эпоху Смутного времени, и судьба Смоленской земли стала его центральной проблемой.
Воспользовавшись ослаблением Русского государства в период Смутного времени, 16 сентября 1609 г. армия польского короля Сигизмунда III осадила Смоленск. Оборону города возглавлял воевода Михаил Шеин, и долгое время она была вполне успешной. Только в ночь на 3 июня 1611 г. в результате решительного штурма город был взят поляками. Защитники города заперлись в древнем (1101 г. постройки) Успенском соборе, в погребах которого был устроен пороховой склад, и взорвали себя вместе с церковью. Шеин был взят в плен. Попытка отбить город в 1613-1615 гг. окончилась безрезультатно. Московское государство признало Смоленск за Речью Посполитой по Деулинскому перемирию 1618 г. 1 февраля 1634 г. русская ар-
мия во главе с Шеиным опять осадила город, однако появление армии короля Речи Поспо-литой Владислава IV привело к тому, что она сама оказалась в осаде и капитулировала. А герой обороны Смоленска в 1611 г. по возвращении в Москву был обвинен в измене и казнен.
Только в 1654 г. армии царя Алексея Михайловича удалось отвоевать Смоленск. 16 августа русскими войсками был устроен штурм, оказавшийся неудачным: поляки
оценивали русские потери в 7 тыс. убитых и 15 тыс. раненых. Тем не менее, исчерпав все средства сопротивления, 23 сентября 1654 г. польский гарнизон Смоленска капитулировал, и город окончательно был возвращен Русскому государству. Юридически его присоединение закрепило Андрусовское перемирие 1667 г. и подтвердил Вечный мир 1686 г. между Московским царством и Речью Посполитой [1, с. 105-109].
Не секрет, что стратегическое значение Смоленска ценили как поляки и литовцы, называя его «ключом Москвы» (е1ау18
Мо8еиае), так и русские, именуя его «ключом Литвы» [4, с. 54; 5, с. 13]. Как известно, на рубеже XVI-XVII вв. царь Борис Годунов сделал город над Днепром самой мощной крепостью Московского государства. А Си-гизмунд III, восстановив укрепления Смоленска, построил т. н. Сигизмундовскую крепость, созданную по образцу самой современной модели того времени - голландской. О значении, которое Польша придавала Смоленщине, свидетельствует высокое место Смоленского воеводства в сейме Речи По-сполитой. Например, его представители занимали в иерархии административных единиц 16-е место из 36, опережая и Мазовецкое воеводство с Варшавой, и Минское воеводство.
В рамках имеющихся дискуссий между историками, существовало ли конфессиональное противостояние между Речью По-сполитой и Московским государством в Смутное время, отметим, что проявления конфликта между католиками и православными имели место. Вместе с тем в литературе выделены две модели взгляда на противника со стороны интервентов. Вот наиболее яркие примеры польско-литовского восприятия русских.
Согласно первой модели, конфессиональный фактор не играл определяющей ро-
ли. У исследователя даже может создасться впечатление, что отношение поляков, в частности польских солдат, к противнику лишь в малой степени определялось религиозной нетерпимостью к православию. В дневниках солдат, военных реляциях, мемуарах можно найти немало негативных клише русских, таких как «наследный враг», «варварство», «грубость», «прирожденная несвобода», похвальбу своими подвигами («мы порезали их, как свиней», «мы перебили их две тысячи, потеряв тридцать человек своих»). Однако ругательства по поводу вероисповедания противника типа «еретики» или «схизматики» отсутствуют.
Похожее отношение имеет место в летучих листках - «прессе» того времени, служившей обоснованием войны для шляхетской Республики. Листки о московских событиях, главным образом, о тиранстве Шуйского («Р1езп о 1уга^1-ше Szujskiego»), появились в 1608 г. Информация в них подавалась в спокойном тоне. Например, в листке «О возвращении Смоленска» автор благодарил Бога за успех, дарованный польскому оружию, но при этом ничего не говорил о еретиках или схизматиках, ставя в вину смолянам и, прежде всего, воеводе Михаилу Шеину «высокомерную строптивость» [6, с. 84; 7, 8. 98-100].
Другую модель восприятия, где имела место конфессиональная аргументация, представлена более узким кругом источников, но политически более значимым. Прежде всего, это сообщения духовных лиц. Для католического клира особое значение представляло обоснование целей польского короля в начале московского похода в 1609 г. Ведь польский король Сигизмунд III имел репутацию ревностного католика, поход на Москву получил благословение папы римского Павла V, который по случаю взятия Смоленска приказал устроить торжества в Риме. И, как само собой разумеющееся, в подготовке этого предприятия принимали участие представители высшего клира католической церкви.
Так, примас Польши Барановский в письме Павлу V подчеркивал, что никогда не бывало лучшей возможности для обращения православных, как во время русского похода Сигизмунда III. Виленский епископ Бенедикт Война, обращаясь к тому же адресату, писал, что его король идет в этот поход, «думая о
распространении веры». Да и сам Сигизмунд нунцию Симонетте говорил то же самое, а именно то, что настоящей и искренней его целью является распространение католицизма, пусть даже ценой собственной крови. Все это позволило В. Собескому утверждать, что именно распространение католицизма было главной целью войны Сигизмунда III против Москвы. Тем не менее, автор не умалчивает, что король старался заручиться симпатиями православного населения как в Речи Поспо-литой, так и в Русском государстве. На сейме 1609 г. он не возражал против решения о терпимости к православию и даже просил Павла V о разрешении принять перед отправлением в поход участие в православном богослужении [6, с. 85].
Есть и иная интерпретация этих фактов, допускавшая возможность рассматривать заявления польского короля Святому престолу как способ заручиться поддержкой для своих намерений. В любом случае, независимо от истинных настроений Сигизмунда III, конфессиональная аргументация в данном случае имела место, хотя и была обращена к узкому кругу лиц. И, еще раз заметим, очень важному кругу. Однако в «Дневнике пути Короля Его Милости Сигизмунда III от счастливого выезда из Вильна под Смоленск», представлявшем собой, по сути, официальную хронику московского похода, нет не только указаний на вероисповедание противника, но и вообще негативных эпитетов в адрес русских как этноса [5, с. 427-470]. Этот интереснейший исторический источник вполне можно рассматривать как образец политической корректности той эпохи.
Яркие примеры неприязни к подданным Московского государства как иноверцам можно обнаружить в записках польского вельможи Станислава Немоевского. Станислав, пережив страшную резню 1606 г. и три года проведя в плену, создал один из наиболее обстоятельных и одновременно наиболее нелицеприятных образов «московитов». Он не ограничивался традиционными сентенциями об их «грубости», «варварстве» и «невежестве», но и подробно описал, в чем они проявлялись. Немоевским отмечены и религиозные «заблуждения», носители которых являются «схизматиками», «глупцами и выродками святой греческой церкви, которые по непослушанию, как отпали от единства,
так, не имея пастыря и руководителя, и святую веру и церковные обряды обратили в суеверие» [8, с. 126, 128-129]. Заметно, что перечисленные «заблуждения» московитов касались, прежде всего, Святой Троицы, вопроса о примате в церкви и чистилища. И все же среди авторов польских дневников и мемуаров Немоевский скорее выглядит исключением.
Какова же была конфессиональная реальность на Смоленщине после Смутного времени?
Прежде всего, упомянем о том, что при поляках жизнь Смоленска подверглась значительной трансформации. Нельзя сказать, что поляки жестоко истребляли местных жителей - многие русские дворяне сами бежали в Московское государство. Но многие остались и приспособились к новой, и в определенном роде более привлекательной в повседневном и культурном плане, жизни. К тому же в период долгого пребывания города Смоленска в составе Великого княжества Литовского на данной территории сформировался слой элиты, который впоследствии получил название «смоленская шляхта», просуществовавший вплоть до XVIII в.
Горожане легче восприняли польскую власть, а местное дворянское население было восполнено за счет прибывшей шляхты из белорусских, украинских и прибалтийских земель. 4 ноября 1611 г. Смоленск получил Магдебургское право, освобождавшее его жителей от феодальных повинностей, от суда и власти воевод, старост и других государственных чиновников. С этого времени город имел двухнедельные рынки, еженедельные торги, склад товаров, баню, гостиный двор с доходами от них в свою пользу, разрешение на создание ремесленных цехов и т. д., а также и герб «в красном поле фигура архангела Михаила». С переходом Смоленска под власть Польши Сигизмунд III «позволил» пользоваться старыми льготами «всем нынешним и будущим обывателям города», «как внутри, так и вне оного живущим», освобождая их «от всех вообще властей». Смоляне должны были подчиняться только «начальству смоленского войска и Магдебург-скому праву», войту и городскому магистрату. Надо сказать, что после возвращения Смоленска в состав Российского государства (1654 г.) русские цари сохранили привилегии и льготы, неоднократно подтверждая их своими грамотами и указами [1, с. 110].
Присоединение Смоленской земли к Речи Посполитой (Смоленское воеводство стало частью Великого княжества Литовского) состоялось уже после Брестской унии 1596 г. В литературе распространен тезис, что правовое положение составлявших большинство на Смоленщине православных верующих, не перешедших в католичество или униатство, значительно ухудшилось. Какова же действительная степень этого «ухудшения»? Насколько она была значительной, и менялась ли она со временем? Мог ли влиять на нее ход Тридцатилетней войны в Европе?
В принципе, на эти вопросы отвечают сами польские короли. В 1611 г. король Си-гизмунд III основал Смоленский епископат католической церкви. А 12 мая 1623 г. по просьбе местного дворянства появилась на свет «Прерогатива Сигизмунда III смоленской шляхте». Согласно этому документу, на территории Смоленского воеводства Великого княжества Литовского отменялось действие Варшавской конфедерации 1573 г., включенной в состав III Литовского Статута и гарантировавшей населению Речи Поспо-литой мирное сосуществование различных христианских церквей. На Смоленщине законно функционировать могла только одна конфессия - католическая.
Появлению этого документа способствовали два фактора. Во-первых, в 1623 г. Католическая лига одержала верх над протестантскими силами в Европе, что не могло не вдохновлять католических правителей и способствовало католической реакции. Во-вторых, король пока не сталкивался с религиозной оппозицией на Смоленщине, а только с содействием местной шляхты, видевшей в борьбе с православием метод для удержания Смоленщины в составе Речи Посполитой и сохранения своих имений. Приведем здесь ее текст, переведенный отечественным исследователем Б.Н. Флорей.
«Объявляем, что на двух сеймах граждане воеводства Смоленского обращались на нем через панов и урядников, при нас находящихся, с просьбами, чтобы мы обеспечили привилеем нашим, чтобы в Смоленске в тех областях не была допущена никакая другая вера, кроме католической римской и русской, соединенной с римской церковью, излагая нам, что могущество и умножение как всех государств, так и этой окраинной провинции
зависит от согласия граждан и единения сердец, а различие в вере, разумении Господа Бога является причиной всякого несогласия, раздоров, бунтов и разрывов. Как и наши домашние примеры нам на это указывали, в особенности тот достойный сожаления пример, когда в правление королей святой памяти Казимира и Александра и великого князя Московского Ивана Васильевича из-за Руси схизматиков произошли большие беспорядки и были разорваны договоры о вечном мире скрепленные присягой, а затем княжество Северское, а за ним и княжество или воеводство Смоленское и много замков и провинций государства нашего Великого княжества Литовского из-за этого и по той же причине, несмотря на договоры и присяги были этим неприятелем заняты с помощью хитрости.
Мы тогда, считая просьбу граждан воеводства Смоленского справедливой, предотвращая повторение таких случаев в будущем и желая того, чтобы силы этой окраины нашей не были разделены домашними несогласиями и волнениями и не оказались в опасности, обеспечиваем и устанавливаем теперешним привилеем нашим, чтобы в Смоленске и в каждом месте в Княжестве Смоленском как во владениях наших, так и во владениях духовенства и шляхты на вечные времена ни под каким предлогом и ни под каким видом не было никакого иного разумения о Господе Боге и никакой другой веры, кроме одной святой древней католической римской и русской, соединенной с римской церковью, чтобы только одно богослужение католическое римское и русское [с ним] соединенное, в соответствии с древними правами совершалось с достойной свободой на вечные времена. Имеем несомненную надежду и убедились на опыте в нашем государстве, как и иные государства на своем опыте, что единство святой веры и богослужения католического римского согласие в нашем государстве и его могущество сохраняет, счастье утверждает и всякое благословение приносит, чего мы, желая того же Смоленску, счастливо нашим собственным трудом несмотря на опасность счастливо возвращенному из рук неприятеля по милости Божьей, даем этот лист и привилей наш с подписью собственной руки и приказали привесить к нему печать нашу Великого Княжества Литовского.
Писано в Варшаве двенадцатого дня месяца мая года от Рождества Христова тысяча шестьсот двадцать третьего, правления нашего в королевстве Польском тридцать шестого года, а в Шведском двадцать девятого.
Александр Корвин Госевский, референ-дарь и писарь Великого княжества Литовского» [9; 10].
2 января 1634 г. в лагере под Смоленском новый польский король Владислав IV подтвердил эту «Прерогативу». Поводом к этому послужило обращение смоленского воеводы Госевского от имени «всяких обывателей духовных и светских» (“imieniem wszystkich obywatelow duchownych i swieckich”) воеводства. Она была дополнена установлением, практически исключавшим существование на Смоленщине не только православия и протестантизма, но и всех других христианских конфессий, кроме католичества.
Но параллельно имел место и обратный процесс, объяснявшийся, прежде всего, двумя обстоятельствами. Смоленская война проходила во время шведского этапа Тридцатилетней войны (1630-1635), когда король Швеции Густав II Адольф, которого протестанты Европы ждали как мессию, одержал внушительные победы над габсбургской коалицией. Несмотря на его гибель в 1632 г. и поражение шведов при Нордлин-гене в 1634 г. император Священной Римской империи германской нации стал более лояльным по отношению к членам Евангелической унии, стремясь не без успеха расколоть последнюю. С другой стороны, смоленская православная шляхта стала добиваться запретов, установленных «Прерогативой», особенно после того, как сейм Речи Поспо-литой принял т. н. «Статьи успокоения», признававшие легальное существование в шляхетской Республике не только православной церкви, но и православной иерархии. Православным даже была возвращена часть имуществ, ранее попавших в руки униатов.
19 мая 1634 г. по просьбе смоленских православных шляхтичей в специальном привилее Владислав IV разрешил им восстановить и использовать для своих нужд церковь Бориса и Глеба «под стенами смоленскими над Днепром» (“pod murami smolenskimi nad Dnieprem”). Там также разрешалось устроить монастырь. При этом польский король предписывал не препятст-
вовать православным при строительстве церкви и совершении богослужения.
Уже в 1635 г. Борисоглебский монастырь под Смоленском был восстановлен. Тем не менее, смоленская католическая шляхта не приняла сложившуюся ситуацию, чувствуя за собой, как бы то ни было, поддержку государства. Тем более, что в 1633 г. монастырь был передан униатскому архиепископу Льву Кревзе. 4 января, по свидетельству смоленских иезуитов, на местных шляхетских сеймиках было единогласно решено разрушить церковь до основании, что и было сделано. Эти собрания апеллировали к постановлениям «Прерогативы» Сигизмунда III. И Владислав IV был вынужден уступить нажиму местной шляхты. В 1641 г. он издал «Декларацию», в которой подтвердил запрет возводить на Смоленщине протестантские «зборы» и православные церкви. Так, выданный православным привилей 1634 г. утратил силу. По данным инвентаря 1654 г., район Смядыни уже назывался «Жигимонтовой пустошью», а храм Бориса и Глеба упоминался как ориентир при межевом споре в 1680 г., но, по мнению И.И. Орловского, в ту пору он уже стоял в развалинах [11, с. 243, 249, 272; 12]. Только в 2015 г. планируется воссоздать весь монастырский комплекс.
Приведенные факты вполне подтверждают существующую в литературе точку зрения, что в первой половине XVII в. Смоленщина как часть Речи Посполитой выступала в роли своеобразного полигона, где впервые была применена та политика регулирования межконфессиональных отношений, которая во второй половине столетия стала распространяться на всю территорию шляхетской Республики. Но, пожалуй, этим заключением не следует ограничиваться. Важным представляется как раз то, что на Смоленской земле того времени имели место конфессионально-политические противоречия, характерные для Западной и Центральной Европы в целом, переживавшей Тридца-
тилетнюю войну, ставшую катализатором кризисных явлений во всех государствах середины столетия Барокко. И политика урегулирования межконфессиональных отношений на Смоленщине отражала, по сути, те же тенденции, которые имели место в ходе первой общеевропейской войны в целом.
1. Мурзакевич Н.А. История города Смоленска. Смоленск, 2008.
2. Schilling H. Confessional Europe // Handbook of European History 1400-1600. Vol. 2 / ed. by T. Brady, H. Obermann, J. Tracy. Leiden; New York; Koln, 1995. P. 641-681.
3. Schilling H. Konfessionalisierung und Staatsinteressen. Internationale Beziehungen 15591660. Paderborn; München; Wien; Zürich, 2007.
4. Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве 17-18 вв. М., 1910.
5. Русская историческая библиотека. Спб., 1872. Т. 1.
6. Ковалев В.Н. Политическое и конфессиональное в польском взгляде на «московских» русских в эпоху Смуты (по материалам польской политической публицистики начала XVII в.) // Между Москвой, Варшавой и Киевом. М., 2008. C. 83-92.
7. Zavadski K. Prasa ulotna za Zygmunta III. Warsawa, 1997.
8. Записки Станислава Немоевского. Рязань, 2007.
9. Прерогатива Сигизмунда III смоленской шляхте. К истории религиозной нетерпимости в речи Посполитой первой половины XVII века / пер. Б.Н. Флоря // Славяне и их соседи. М., 1999. Вып. 7. С. 138-142.
10. Российский государственный архив древних актов. Ф. 389 (Литовская метрика). Оп. 1. Кн. 103. Л. 90-90об.
11. Орловский И.И. Борисоглебский монастырь в Смоленске на Смядыни и раскопки его развалин // Смоленская Старина. 1909. Вып. 1. Ч. 1. С. 195-312.
12. Kupisz D. Smolensk 1632-1634. Warszawa, 2001.
Поступила в редакцию 14.0S.2013 г.
UDC 94(470) "16"
CONFESSIONAL AND POLITICAL REALITIES OF SMOLENSK PROVINCE (1613-1654)
Lyudmila Ivanovna IVONINA, Smolensk State University, Smolensk, Russian Federation, Doctor of History, Professor of General History Department, e-mail: [email protected]
The confessional and political contradictions in the Smolensk Province in the first half of the 17th century are researched. The author comes to the conclusion that the Polish-Lithuanian Commonwealth policy of settlement of interfaith relations in the Smolensk region reflects as a whole the same trends which took place in Western and Central Europe in the epoch of the Thirty Years War.
Key words: Early Modern Time; Smolensk Province; Polish-Lithuanian Commonwealth; confessionalization; gentry.
