CC BY
13
ной несправедливостью? Он становится своего рода альтернативой коммунизму? Теряет свою этнорелигиозную привязку, превращается в гибкую систему идей для каждого, вне зависимости от положения в обществе, образования и национальности? Пример Британии показывает, что именно это и происходит. И дать однозначный ответ на вопрос, где искать корни исламизма, в этой ситуации просто невозможно.
«Независимая газета», М., 6 сентября 2006 г.
КОМУ УГРОЖАЕТ ИСЛАМИЗМ? (Продолжение)
Кому угрожает исламизм? Насколько реальна его угроза? В начале XXI в. на этот вопрос приходится отвечать американцам, европейцам, африканцам, индийцам, китайцам, жителям Юго-Восточной Азии, но прежде всего самим мусульманам, в частности всем правящим элитам мусульманского мира. Слово «всем» выделено не случайно. Исламисты - обязательная и неизбежная оппозиция в мусульманском мире.
Угроза президентам и правительствам мусульманских стран выглядит по-разному. Легальная деятельность исламистов (в предыдущей главе была дана общая картина их участия в законодательной ветви власти) угрожает режимам не больше, чем деятельность других партий и движений. Умеренные исламисты действуют в конституционных рамках, избегая внепарламентских форм борьбы. Они оказывают давление на исполнительную власть, ориентируя ее на исламизацию государственной системы, вынуждают принимать соответствующие шариату законы и блокируя те законы, которые, с их точки зрения, противоречат нормам ислама (например, об участии в голосовании женщин). Любая администрация вынуждена учитывать реакцию на свои действия со стороны исламистов. Благовоспитанные исламисты-прагматики чаще приобщаются к власти легальным путем. Им удалось стать во главе правительства в весьма демократической по сравнению с остальным мусульманским миром Турции. В 1995 г. на парламентских выборах Партия благоденствия Неджметдина Эрбакана получила 24,1% голосов. В ноябре 2002 г. ее наследница - Партия справедливости и
161
развития Реджепа Эрдогана - набрала 34,4%. Оба лидера последовательно усаживались в премьерское кресло. Исламистские правительства в Турции, однако, уравновешиваются позицией военного руководства, которое остается хранителем светских традиций Ата-тюрка. Возможно, именно это обстоятельство во многом объясняет умеренность турецких исламистов. В этой связи на ум приходят события 1990-1991 гг. в Алжире, когда также свободное от религиозной зависимости офицерство воспрепятствовало легальному приходу к власти радикального Фронта исламского спасения, пойдя ради этого на государственный переворот. Заметим, что Алжир в 50-70-х годах считался «полуофранцуженным» обществом с низким исламо-политическим компонентом.
В Таджикистане после окончания гражданской войны 19921997 гг. и подписания в 1997 г. Общего соглашения по установлению мира и согласия местная Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) вошла в состав правительства, получив в нем пять мест. Амбиции ПИВТ (если они вообще имеют место) более чем ограниченны, а сама она находится под сильнейшим прессингом светских партнеров-конкурентов, которые всячески пытаются ограничить ее влияние. Политические перспективы партии проблематичны. Но зато без ее присутствия стабильность в стране невозможна. К тому же в Таджикистане действует другая, более радикальная исламистская группировка, которая всегда готова занять политическую нишу умеренной ПИВТ. На выборах 2005 г. Партия исламского возрождения официально набрала 10% голосов (на самом деле их было куда больше).
Российский исследователь Игорь Добаев считает, что исламизм представляет собой идеологический монолит, «две стороны одной медали», различия между отдельными фракциями которого имеют лишь тактический, конъюнктурный характер. Действительно, фразеология умеренных исламистов и радикалов очень схожа. Но в то же время расхождения существуют, и если Партия исламского возрождения Таджикистана уже давно не призывает к сиюминутному провозглашению исламского государства, то афганские талибы такое государство намеревались построить (и построили) «здесь и сейчас». Прагматичный Юсеф аль-Карадави издал в свое время фетву с критикой исламистов-радикалов, Рашид Ганнуши известен как последовательный сторонник демократии. Мало об-162
щего с бен Ладеном и Айманом аз-Завахири имеют турецкие исламисты - такие, как Н. Эрбакан и Р. Эрдоган. Умеренные исламисты не приемлют террора, который дискредитирует саму идею исламской альтернативы и одновременно лишает их возможности диалога с Западом. А к такому диалогу они, вне всякого сомнения, стремятся.
Исламисты-прагматики участвуют в законодательных, реже в исполнительных, структурах во многом благодаря слабости или даже отсутствию светской оппозиции. Их электорат более консервативен, чем они сами. Прагматики угрожают не столько системе, в которую они вписались, сколько действующим в ее рамках конкретным светским националистическим режимам. Они не ломают систему, но трансформируют «под себя», стремясь занять внутри нее стабильное место. Исламисты пребывают на распутье: одна дорога ведет к либерализации общества, следовательно, в конечном счете, к гибельному для них самоотрицанию, к усилению альтернативной им светской оппозиции; другая - к религиозному радикализму. Радикалы же ведут борьбу за смену системы. Трудности, порожденные вялотекущей модернизацией, ее многочисленными издержками, которые приводят к прямо противоположным результатам, экономической стагнации, глубочайшему имущественному расслоению общества, забвению вестернизированной элитой религиозной традиции, способствуют расширению социальной и идейной основы исламизма в его радикальном варианте. Радикальное крыло исламистов не только заседает в парламентах, но и выходит на улицы, организует демонстрации, действует за рамками закона, так сказать, революционным путем. Исламистам сопутствовал успех в Иране, в Афганистане, хотя попыток было больше. Иранская революция и кратковременный, но впечатляющий триумф талибов остаются исключениями. В первом случае успех революции стал реакцией на брошенный шахом и его окружением невиданный, захватывающий вызов исламской традиции. В отличие от других мусульманских стран, где власть всегда была лояльна к религии и использовала ее в качестве политического инструмента, иранский монарх проводил бескомпромиссный курс на построение светского общества. Главной причиной успеха антишахской революции стало единство самых разных социальных сил, в колоссальной степени пострадавших от модернизации, в особенно-
сти от «белой революции» в аграрном секторе, и на какое-то время сплотившихся вокруг духовенства.
Приход к власти талибов был следствием обстоятельств, навязанных Афганистану извне. Рано или поздно антисоветский джихад должен был породить идею исламского государства, а помощь на этом направлении соседнего Пакистана сделала успех движения «Талибан» безальтернативным. Талибы пришли на уже удобренную почву и пользовались поддержкой большинства афганского общества. Они «придали исламскому фундаментализму новый лик и новую идентичность - ту, которая отказывается признавать любой компромисс и любую политическую систему, кроме своей собственной». Недавняя история Афганистана - сюжет трагедии, главные действующие лица которой - СССР, Пакистан, США -подобно Франкенштейну десятилетиями создавали «исламского монстра», чтобы потом мужественно с ним сражаться.
Иранский и афганский опыт показал, что крайности сходятся: экстремальный исламизм одерживает верх и в беднейшем и отсталом обществе, и в обществе, сравнительно благополучном по меркам мусульманского мира, с крепкой, вестернизированной элитой. Именно иранская революция, несмотря на тысячу раз отмечавшуюся специфику шиитского ислама, привнесла в остальной суннитский мир идею победы политического ислама, а мусульманские маргиналы - афганцы подтвердили способность отчаянной исламской экстремы вызывать на бой, наносить удары (многие талибы были участниками антисоветского джихада) по самым могущественным противникам. И вот что еще обращает на себя внимание: исламское правление в Иране насчитывает уже четверть века. После долгих надежд на либерализацию и реформы, связывавшихся с именем бывшего президента Ирана Мохаммада Хатами, президентские выборы 2005 г. привели к власти упрямого даже по иранским меркам консерватора Махмуда Ахмадинеджада. Сколько просуществовал бы режим талибов, если бы не вмешательство США, сказать невозможно.
Выдающихся успехов добивались исламисты в Судане, где в конце 80-х годов они входили в состав правительства, а их лидер Хасан ат-Тураби в 1996 г. был избран главой парламента. К ат-Тураби и его сторонникам неприменим эпитет «умеренный». Этот человек интенсивно общался с бен Ладеном, публично под-164
держивал его акции. Но в конечном счете и в его поведении возобладал прагматизм, что определило успешность его карьеры как официального политика.
Устойчиво и привычно влияние исламистов в Пакистане. Принятая в 1956 г. Конституция была «мягким синтезом либераль-но-секулярного демократизма и религиозного консерватизма». Правда, вторая Конституция 1962 г. была скорее светской. Однако в 70-х годах наступил откат. Впечатляющих успехов исламисты добились с 1977 по 1988 г., в период пребывания у власти генерала Мохаммада Зия уль-Хака, который в самом начале президентской карьеры провозгласил себя носителем божественного откровения (ильхам). В 1979 г. Зия уль-Хак объявил законы шариата основополагающими, причем наказания за их нарушение также определялись шариатом. После смерти Зия уль-Хака в 1988 г. ислам продолжал оставаться в центре политической интриги. В 1998 г. была предпринята попытка провести законопроект, в соответствии с которым Конституция вообще подменялась шариатом. Закон этот был принят Национальной ассамблеей, но провален в Сенате, где исламисты не имели большинства. Пришедший к власти в 1999 г. генерал Первез Мушарраф ценой невероятных усилий, опираясь на поддержку США, пытался ограничить влияние исламистов. Однако в отличие от Турции и Алжира, пакистанская армия не может рассматриваться как гарант против исламизма, поскольку в ней самой сильны исламистские настроения.
Имеют ли сегодня радикальные исламистские группировки достаточно сил, чтобы свалить режимы и создать иную, исламскую политическую систему? Скорее всего, нет. Изменить авторитарную систему власти на шариатскую ныне невозможно. Вряд ли, например, убийство в Египте в 1981 г. Анвара Садата могло расчистить «Исламскому джихаду» путь к созданию исламского государства. Не могло быть и речи об этом после убийства в 1992 г. президента Алжира Мухаммада Будиафа. Немыслимо проделать это в Иордании, где в 1996 г. исламисты покушались на членов королевской семьи, или в Саудовской Аравии, где также предпринимались попытки свержения правящей династии. Вряд ли можно рассматривать как попытку государственного переворота с целью установления исламского строя покушение в 2002 г. на лидера Узбекистана Ислама Каримова. Это было самовыражение исламистов, доказа-
тельство их силы, набор «политических очков». Действия экстремистов не сопровождались попытками вывести на улицы толпы приверженцев (массовые манифестации легко организовывать, когда их объектом является внешний враг, чаще всего Соединенные Штаты, Израиль).
После свержения в 2003 г. Саддама Хусейна у радикальных исламистов появился шанс в Ираке. За годы правления Хусейна ислам как политический фактор перестал действовать. После падения режима исламизм обрел второе дыхание. Сопротивление американцам начало исламизироваться почти с самого начала, и борьба против них легко и естественно обрела форму джихада. Возможно, Ирак - это единственное место, где исламские радикалы посчитали, что у них есть шанс реализовать пусть не на всей территории, а на какой-то ее части план по созданию исламского государства. И хотя шанс этот призрачен, по мере затягивания кризиса, непрекращающегося сопротивления и невозможности быстрой нормализации обстановки идея исламской альтернативы может приобрести привлекательность в глазах мусульман. Кроме того, какой бы режим в конечном счете ни утвердился в Ираке, он не сможет игнорировать героизированное участие исламистов в сопротивлении, их популярность среди части населения, а следовательно, ему не избежать в будущем диалога с ними.
Исламисты способны действовать в коалиции со светскими организациями. Они работают в той же нише, что и левые националисты, либералы и даже коммунисты. Находясь в оппозиции, они идут на сотрудничество с различными партиями в социальной сфере, вопросах здравоохранения и т.п. В Египте в 70-80-х годах умеренное крыло «Братьев-мусульман» тесно взаимодействовало с ле-волиберальной Национально-прогрессивной партией. В Иордании они были инициаторами подписания Национальной хартии, в которой был засвидетельствован консенсус между всеми политическими силами. Тем самым они не только получили легализацию, но и стали ведущей оппозиционной силой. Исламисты контактировали с левыми в Палестине.
Тактика исламистов внутри мусульманского мира разнообразна и охватывает все стороны жизни. В Египте, Иордании, Марокко, Пакистане, Турции исламисты участвуют в работе профсоюзов. Они активны среди учащейся молодежи, студенчества. Их
группы существуют практически во всех мусульманских университетах, в том числе в таких, как каирский «аль-Азхар», тунисский «аз-Зитуна», университет г. Константины в Алжире, не говоря уже о высших учебных заведениях стран Персидского залива, Пакистана и др. Исламисты оказывали огромное влияние на учащуюся молодежь в первые годы иранской революции. И даже после того как иранское общество, в том числе молодежь, стало в ней разочаровываться, часть студентов сохраняет верность исламо-революцион-ным идеалам. Исламисты принимают активное участие в студенческой общественной жизни, порой даже выступают на сценах самодеятельных театров. В Пакистане они контролируют всю систему образования - от начального до высшего. Показательно, что достичь к 2010 г. 70%-ного уровня грамотности среди населения (против 34% в 1999 г.) государство рассчитывает с помощью воссоздания сети религиозных школ «мактаба». То, что пришедшая в 1996 г. к власти в Афганистане группировка состояла из талибов («талиб» по-арабски значит «студент»), т.е. учащихся медресе, весьма символично. Описывая деятельность исламистов в Магрибе, французский ученый Франсуа Бюрга пишет, что они «...используют несостоятельность государства. Бесплатная медицина, распределение школьных принадлежностей, советы в юридических и административных вопросах, охват молодежи скаутской работой и выступления их активистов, забота о гражданских и религиозных праздниках: о свадьбах с их дополнительными расходами, которые не по карману молодым парам, об обрезании, сопровождаемом чтением коранических сур... Игнорируя государство, укореняя в сознании гражданского общества возможность обойтись без государства, они подтачивают авторитет режима более эффективно, чем заурядная конфронтация». В мусульманском мире процветают институты, книжные магазины, кружки, мечети, где ведется салафитская пропаганда, признают американские эксперты Дэниел Бенджамен и Стивен Саймон. Большинство лечебных заведений на окраинах Каира гласно или негласно патронируется исламскими организациями. «Здесь работают мусульмане», - отрезал пациент поликлиники в районе Гиза в ответ на мой вопрос: «Хорошо ли тут лечат?».
Разносторонний характер носит активность исламистов на постсоветском пространстве, где им удается, несмотря на преследования со стороны властей, пусть и не в такой степени, как на
Ближнем Востоке и в Северной Африке, оказывать местным мусульманам посильную поддержку в защите их прав, в организации общественных и религиозных мероприятий. Большинство религиозных учебных заведений Северного Кавказа завалено исламистской литературой в количествах, достаточных, чтобы книги Кутба, Маудуди, Тураби, современных исламистов доходили до каждого учащегося. Все более популярными становятся мусульманские свадьбы с соблюдением шариатских обрядов и без употребления алкоголя. Последнее обстоятельство особенно показательно, ибо отказ от спиртных напитков идет вразрез с кавказским народным обычаем. В отдельных районах была фактически легализована полигамия. Введение многоженства поддерживал, например, бывший президент Ингушетии Руслан Аушев. Повсеместно контролируемые исламистами мечети выполняют функции политических центров, дискуссионных клубов, социальных очагов, притягивающих к себе людей, разочарованных своим положением, жаждущих почувствовать себя защищенными и одновременно обрести покой и уверенность.
Исламисты монополизируют религию. Они выходят победителями из любой религиозной полемики с властью, которую им легко критиковать с позиции «чистого ислама». Они прекрасно владеют искусством сочетать упрощенные, доступные простому мусульманину богословские интерпретации с социальным протестом. Критиковать, особенно именем Аллаха, проще и привлекательнее. Исламисты идеологически безответственны, ибо любое свое выступление они преподносят как угодное Всевышнему дело. Для совершения его им не требуется ничьих санкций, что само по себе является претензией на безнаказанность. Религиозная мотивация исламистов ставит в тупик оппонентов. Последним приходится либо втягиваться с исламистами в утомительную и бесперспективную богословскую дискуссию, либо проклинать их. Сам по себе исламизм остается достаточно внутренне интегрированным консервативным феноменом, тормозящим и без того проблематичную модернизацию мусульманского сообщества. В то же время за последнее десятилетие стала еще более очевидной его неоднородность, наличие двух крайних направлений - умеренного и радикально-консервативного. Известно немало примеров «дрейфа» радикалов в сторону умеренности, поддержки ими демократии, от-168
ступления от противостояния с Западом. Более того, какая-то часть исламистов вообще выходит за рамки этого течения, сближаясь с реформаторами. Однако известно также и то, что умеренные исламисты остаются верны основополагающим постулатам своей идеологии шариатизации общества. Зато на противоположном фланге будут консолидироваться экстремисты, ряды которых постоянно пополняются разочарованными в реформах, озлобленными и видящими свою самореализацию в джихаде мусульманами.
(Продолжение следует.)
«Исламская альтернатива и исламистский проект»,
М., 2006г., с. 83-90.
Е. Барковская,
востоковед
СЕМЕЙНОЕ ПРАВО И ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО НА МУСУЛЬМАНСКОМ ВОСТОКЕ
С 70-80-х годов XX в. проблемы семьи, особенно так называемый женский вопрос, вышли на передний край политической борьбы на мусульманском Востоке. С притязаниями на «исламское» решение этой проблематики выступают поборники «исламского государства» и возврата к фундаментальным ценностям ислама. Именно семейное право, подчеркивал известный правовед Абдуллахи ан-Наим, является для исламистских группировок своеобразной стартовой площадкой: обосновавшись на ней, они намерены установить «тотальный контроль над государством и его институтами». Противоборство воинствующих исламистов, с одной стороны, сил, ратующих за ускоренную модернизацию экономики, обществ - с другой, характеризуется как повсеместно возрастающей активностью женщин и женских организаций, так и весьма обостренной реакцией различных сил и слоев мусульманского общества на действия государства в сфере семейного права и законодательства. Все это имеет веские основания и причины.
Начать надо с того, что традиционно-исламское отношение к семье основывается на священных истоках - Коране и сунне. Вторгнуться в сферу шариатского регулирования семейных отношений - значит посягнуть на устои, освящаемые многовековой
