CC BY
89
Библиографический список
1. Формановская Н.И. Речевое общение: коммуникативно-прагматический подход. Москва: ГосИРЯП, 2002.
2. Кочеткова Т.В. Слово - самый главный терапевт. Речевая культура врача. Русский язык и культура общения для государственных служащих: Научно-популярное издание для врачей, юристов, учителей, работников администраций, управлений. Саратов: Издательство «Слово», 1998: 42 - 54.
3. Барсукова М.И. Коммуникативная компетенция врача как фактор предупреждения рисков в общении с пациентом. Проблемы речевой коммуникации: межвуз. сб. науч. тр. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2014. Вып. 14: 124.
4. Барсукова М.И., Кочеткова Т.В. Медицинский дискурс: практика речевого общения. монография. Медицина в системе современных социальных практик. Саратов: Издательство Сарат. мед. ун-та, 2009: 220 - 248.
5. Лингвистический энциклопедический словарь. Гл. ред. В.Н. Ярцева, Москва: СЭ, 1990.
6. Кочеткова Т.В. Эвфемистичность речи врача как верный путь создания комфортного общения с пациентом. Медицинский дискурс. Вопросы теории и практики: материалы 4-ой межрегиональной научно-практической конференции с международным участием 14 апреля 2016 г. Тверь: Ред-изд. центр Твер. гос. мед. акад., 2016: 29 - 34.
References
1. Formanovskaya N.I. Rechevoe obschenie: kommunikativno-pragmaticheskijpodhod. Moskva: GosIRYaP, 2002.
2. Kochetkova T.V. Slovo - samyj glavnyj terapevt. Rechevaya kul'tura vracha. Russkij yazyk i kul'tura obscheniya dlya gosudarstvennyh sluzhaschih: Nauchno-populyarnoe izdanie dlya vrachej, yuristov, uchitelej, rabotnikov administracij, upravlenij. Saratov: Izdatel'stvo «Slovo», 1998: 42 - 54.
3. Barsukova M.I. Kommunikativnaya kompetenciya vracha kak faktor preduprezhdeniya riskov v obschenii s pacientom. Problemy rechevoj kommunikacii: mezhvuz. sb. nauch. tr. Saratov: Izd-vo Sarat. un-ta, 2014. Vyp. 14: 124.
4. Barsukova M.I., Kochetkova T.V. Medicinskij diskurs: praktika rechevogo obscheniya. monografiya. Medicina v sisteme sovremennyh social'nyh praktik. Saratov: Izdatel'stvo Sarat. med. un-ta, 2009: 220 - 248.
5. Lingvisticheskij 'enciklopedicheskijslovar'. Gl. red. V.N. Yarceva, Moskva: S'E, 1990.
6. Kochetkova T.V. 'Evfemistichnost' rechi vracha kak vernyj put' sozdaniya komfortnogo obscheniya s pacientom. Medicinskij diskurs. Voprosy teorii i praktiki: materialy 4-oj mezhregional'noj nauchno-prakticheskoj konferencii s mezhdunarodnym uchastiem 14 aprelya 2016 g. Tver': Red-izd. centr Tver. gos. med. akad., 2016: 29 - 34.
Статья поступила в редакцию 30.04.18
УДК 812
Plokharskii A.E., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Dagestan State University (Makhachkala, Russia),
E-mail: [email protected]
Mustafaeva K.K., MA student, Dagestan State University (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
A COMPOSITION AND A POINT OF VIEW IN A STORY OF I.A. BUNIN'S "THE OLD WOMAN". The main contents of research consists of setting a subject of consciousness, this one owns "a point of view" in narration, an analysis of author the narrator's point of view in the composition of the story "The Old Woman" (1916), which was written by I.A. Bunin in the period of the First World War and firstly was named "Svjatki". I.A. Bunin who was shocked by the bourgeois-democratic revolution (1914-1918), saw an omen of Russia's crush. These views are reflected in the story "The Old Woman", where Russia appears ideologically isolated and anarchic. Theatrics, pretending in a true wide-spreading sea, endless feast and revelry are opposed to a village's hunger and poverty, where bloody World War takes away human lives.
Key words: Bunin, composition, point of view, "The Old Woman", narrator, cried, stupid.
А.Е. Плохарский, канд. филол. наук, доц. каф. русской литературы, Дагестанский государственный университет,
г. Махачкала, E-mail: [email protected]
К.К. Мустафаева, магистрант, Дагестанский государственный университет, г. Махачкала,
E-mail: [email protected]
КОМПОЗИЦИЯ И ТОЧКА ЗРЕНИЯ В РАССКАЗЕ И.А. БУНИНА «СТАРУХА»
Основное содержание исследования составляет установление субъекта сознания, которому принадлежит «точка зрения» в повествовании, анализ точки зрения автора - повествователя в композиции рассказа «Старуха» (1916 год), написанным И.А. Буниным в период первой мировой войны и первоначально носившем название «Святки». И.А. Бунин, потрясенный буржуазно - демократической революцией (1914 - 1918 гг.), видел в войне предзнаменование крушения России. Эти воззрения нашли отражение в рассказе «Старуха», в котором Россия предстаёт идейно разобщенной, анархичной. Наигранность, притворство в истинно разливанном море веселья столицы, бесконечное пиршество, разгул противопоставлены голоду и нищете деревни, где кровопролитная мировая война отбирает человеческие жизни.
Ключевые слова: Бунин, композиция, точка зрения, старуха, повествователь, плакала, глупая.
В художественном произведении при описании организации повествования ведущим понятием выступает точка зрения. В трудах отечественных и западных исследователей мы находим ссылки на различный подход в интерпретации понятия «точка зрения». Б.А. Успенский считает, что проблема точки зрения связана с глубинной композиционной структурой и делит её на психологическую, оценочную, фразеологическую и пространственно-временную [1]. По М.М. Бахтину, точка зрения разделяет автора и героев: взору автора доступно то, чего принципиально не способен увидеть герой «...и в этом всегда определенном избытке видения и знания автора по отношению к каждому герою и находятся все моменты завершенного целого - как героев, так и совместного события их жизни, то есть целого произведения». В. Шмид придерживается позиции, что «точка зрения» - узел условий, образующийся с помощью внешних и внутренних факторов, которые влияют на восприятие и передачу событий» [2, с. 14]. В данной работе исходное понятие точки зрения опирает-
ся на сформулированное Н.Д. Тамарченко определение: «точка зрения в литературном произведении - положение «наблюдателя» (повествователя, рассказчика, персонажа) в изображенном мире (во времени, в пространстве, в социально-идеологической и языковой среде), которое, с одной стороны, определяет его кругозор - как в отношении «объема» (поле зрения, степень осведомленности, уровень понимания), так и в плане оценки воспринимаемого; с другой - выражает авторскую оценку этого субъекта и его кругозора [3, с. 121]. Точка зрения может быть как внутренней, так и внешней. В рассказе «Старуха» - точка зрения внешняя и принадлежит повествователю, поскольку субъект речи - автор изображает события от третьего лица.
Рассказ Бунина «Старуха» (1916 г.) начинается со слез угнетенной старухи, состоя на службе в господском доме кухаркой, она заливается слезами от осознания бесправности и безысходности своего положения, действие же рассказа происходит в канун Святок. Природа изображена Буниным в качестве завыва-
ющего, смеркающегося спутника старухиного горя. Удрученное состояние природы передано повествователем через описание метели: «... святочная метель, вихрями носившаяся по снежным крышам и снежным пустым улицам, стала наливаться сумерками, а в доме стемнело...». Многие исследователи отмечают, что поэтическая образность рассказов Бунина неотделима от близости человека и природы. Л. Долгополов пишет: «гроза, метели, снежные бураны, ветер, рев океана - постоянные спутники бу-нинских героев» [4, с. 221].
Пространство, закреплённое за старухой, ограниченно узко: «на лавке в кухне». После пространство расширяется: взгляд читателя со слез старухи на лавке с заунывным пейзажем смещается на пространство дома, предметы интерьера, полностью передающие атмосферу господской обители: «... тускло блестела картина...», «... раскидывалось из кадки мертвыми листьями сухое тропическое растение...», «... граммофон, оживавший только по вечерам, при гостях, когда из него вопил в притворном отчаянии чей-то хриплый голос: « Ах, тяжело, тяжело, господа, жить с одной женой всегда», «... текло с мокрых тряпок...», «... больная, тропическая птичка спала сном тонким и грустным, грустным...», «в спальне тяжко и зло спали хозяева после страшного скандала...» [5, с. 309], и на фоне этой удручающей картины вновь всплывает образ старухи с горькими слезами.
Повествователь возвращает нас к истоку старухиного горя -хозяйского скандала, причиной которого явилась бедная кухарка. Способствовал этому сей факт: хозяин - молодящийся старик, «... который давно уже красился...», питающий слабость к противоположному полу ... но все свои помыслы устремлял на только на женский пол...». Кухарка пришлась хозяину не по нраву: будучи женщиной пожилой, и никак иначе, как старухой, она, при всём при том, ещё была дурна собой « ... и правда, была старуха куда как нехороша собой: высокая, гнутая, узкоплечая, глухая и подслеповатая, от робости бестолковая, готовила, не смотря на все свои старания из рук вон скверно...» [6, с. 156]. Краткая, но достаточно ёмкая по смысловому значению характеристика хозяина, раскрывает характер непростых взаимоотношений с хозяйкой. Хозяйка на почве банальной ревности конфликтует с супругом, а камнем преткновения становится несчастная старуха. Намерения хозяина ясны, он желает избавиться от ненавистной кухарки: «... решил сжить эту старуху со свету...». Хозяин весьма последователен, посему «... за обедом он так гаркнул на неё, что у неё руки - ноги оторвались от страха, а миска со щами полетела на пол. И что только было потом между хозяевами!» [6, с. 155].
Горькая участь старухи незавидна, оставшись наедине со своим горем, она не находит отклика у окружения. Ю. Мальцев в монографии «Иван Бунин», анализируя бунинскую прозу, пишет: «Одиночество человека представляется как неустранимое состояние» [7, с. 150].
Старуха - единственный персонаж, показанный автором изнутри: мы знаем об её несчастливом прошлом «...не радостно было ее прошлое: ну, конечно, муж разбойник и пьяница, потом, после его смерти, чужие углы и поборы под окнами, долгие годы голода, холода, бесприютности.» и о переживаниях лишиться работы в настоящем «.как молилась она перед сном, стоя на коленках на полу кухни.», «.как просила его не лишать ее этой милости.» [6, с. 155]. Страх лишиться крова в настоящем выступает как будущая перспектива возврата в прошлое. Это объясняет непрекращающийся плач старухи: она понимает, что кульминацией конфликта хозяев будет её увольнение. Остальные персонажи лишены предыстории и показаны только во внешнем фокусе при помощи отрицательной оценки: квартирант - учитель прогимназии «.в классах дравший детей за волосы, а дома усердно работавший над большим, многолетним сочинением: «Тип скованного Прометея в мировой литературе» [6, с. 155],ревнивая хозяйка, которая в своих интересах нанимает на службу старуху, после конфликта с супругом, не пытается утешить старуху, а просто идёт спать, пожилой хозяин «.который уже давно красился.», устремлявший все помыслы на женщин, так же показан только с низменной плотской стороны и даже мальчик - хозяйский племянник такой же холодный и безучастный к старухе, как и все.
Автор не наделяет «голосом» персонажей, в рассказе отсутствуют диалоги, встречается лишь раз сентенция: «.не ссорьтесь, господа, ради высокоторжественного праздника!», которую произносит за столом учитель - холостяк в разгар ссоры хозяев. Пожилой учитель, имитируя праведность, абсолютно равнодушен к горю старухи, но он морализатор, страшащийся неизвест-
ности, он боится сострадать старухе, именно поэтому за столом: «... не выдержал, отвел вбок кабаньи глазки.», не смотря на то, что весь обед думал о Прометее. Старуха и сирота - племянник близкие по содержанию персонажи, их судьбы в некотором смысле схожи; он и старуха облагодетельствованы хозяевами (с той лишь разницей, что племянника с хозяевами роднят семейные узы), старуха не покладая рук трудится, желая услужить, племенник - корпит над уроками на «утешение» дяде и тете. Но в тоже время племянник выступает антагонистом старухи: столь юный и очень близкий с кухаркой по внешнему проявлению поступков, он противопоставлен ей: «закрыл книжку и долго скреб ногтями лед с оконного стекла. Потом встал, неслышно подошел к двери в кухню, заглянул за дверь - и опять увидел то же самое: в кухне тихо и сумрачно, рублевые стенные часы, у которых стрелки не двигались, всегда показывали четверть первого, стучат необыкновенно четко и торопливо, свинка, зимующая в кухне, стоит возле печки и, до глаз запустив морду в лохань с помоями, роется в них... а старуха сидит и плачет: утирается подолом - и рекой течет!» [6, с. 154].
Как и все другие персонажи, племянник, черств и сух к горю старухи, слезы кухарки не трогают его. Эпизод «заглядывания за дверь» показан от лица хозяйского племянника, его взгляд скользит по всему: от настенных часов до свинки и только в конце он «замечает» заливающуюся слезами старуху. Искренность старухи не находит отклика в сердце юного сироты, будто и в этом детском сердце неискоренимо уже прочно осевшее притворство.
Образ античной цивилизации в рассказе объединен с образом современной: жизнь в далёкой столице, где утопают в роскоши и притворстве синонимична жизни древних греков, которые «.могли бы пойти по пути цивилизации и дальше, если бы не изнежились, не развратились и не погибли, как было это, впрочем, со всеми древними народами, неумеренно предававшимися идолопоклонству и роскоши». Образ рухнувшей античной цивилизации - это предполагаемый сценарий краха современной [6, с. 155]. В. Витчен в статье «К вопросу о форме выражения этического и эстетического на уровне текста (на материале рассказа И.А. Бунина ("Старуха")» пишет: «.жизнь старухи представляет этическую ценность, а жизнь цивилизации - эстетическую. Бунин создаёт равновесие между глупой старухой и поэтами, актерами: её слезы возвышают её, их притворство принижает их» [8, с. 74].
Повествователь высмеивает фальшь столичной цивилизации. Ложные ценности мира культуры и интеллигенции претят автору: он насмехается над футуристами, развлекающими пустую бездумную публику, высмеивает расточительство знати, иронизирует над современными театральными постановками. Здесь примечательна вторая редакция «Старухи», которая была названа Буниным «Святки», Л.В. Крутикова в статье «В мире художественных исканий Бунина (как создавались рассказы 1911 - 1916 гг.) пишет «.Бунин работал над рассказом, движимый новым потоком чувств, - в тот момент его захлестывало негодование, вызванное невиданным опошлением искусства в различных декадентских течениях, которые Бунин резко осудил еще в 1913 г. на юбилее «Русских ведомостей»» [9, с. 92].
Авторская ирония находит своё выражение в описании быта, жизни в столице, оценке ситуаций и характеристике второстепенных персонажей.
Повествователь неоднократно называет старуху «глупой»: «эта глупая уездная старуха сидела на лавке в кухне и рекой лилась, плакала», «горькими слезами плакала глупая уездная старуха под хриплый, притворно-отчаянный крик» Приём повтора - косвенный намёк, наводящий читателя на поиск опоры, составляющей «глупость» старухи. Однократное упоминание «глупости» кухарки воспринималось бы читателем односторонне, как прямая констатация факта.
Бытовая «трагедия» старухи, переживающей за потерю угла в господском доме, застилает ей глаза: она и не замечает, как за окном стойко переносит настоящую трагедию караульщик, четырех сыновей коего унесла война: «.в то время, когда по темной, снежной улице брел к дальнему фонарю, задуваемому вьюгой, оборванный караульщик, все сыновья которого, четыре молодых мужика, уже давно были убиты из пулеметов немцами, когда в непроглядных полях, по смрадным избам, укладывались спать бабы, старики, дети и овцы ...» [10, с. 157]. Эпизод с караульщиком дан вкупе со сном в деревне. Автор конкретизирует ситуацию через перечисление женщин, детей, животных, показывая, что в этом ряду отсутствуют мужчины. Потенциально каждая семья может не дождаться мужчину с войны. Это обстоятельство проходит для старухи бесследно, что вновь подтверждает
её «глупость», боязнь за «потерю крова» в параллель «потери человеческой жизни» - неоправданный эгоизм на фоне войны.
Композиция рассказа имеет кольцевую форму. Рассказ строится вокруг двух центров: образа старухи и образа цивилизации. Соответственно этим двум образам и их повторению в рассказе господствуют два главных значения - " старуха" и "цивилизация".
Автор на протяжении всего рассказа не меняет своей позиции на фокальный персонаж: повествование пронизано жа-
Библиографический список
лостью и состраданием к старухе, непрерывные реки слез во время раскалывания сосновых щепок, подавания самовара, отворения двери пришедшим гостям на фоне бесконечного притворства как максимы жизни показывают, что в этом водовороте лжи искренней остаётся только простая глупая уездная старуха, которая так и не научилась притворяться. Глупа оттого, что нефальшива. Глупа оттого, что не пытается притвориться и стать как «все».
1. Успенский Б.А. Семиотика искусства. Москва: Языки русской культуры, 1995: 108 - 110.
2. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности. Эстетика словесного творчества. Москва, 1979.
3. Шмид В. Нарратология. Москва, 2003.
4. Тамарченко Н.Д., Тюпа В.И., Бройтман С.Н. Теория литературы: в 2 т. Т. 1. - Москва, 2004. - 492 с.
5. Долгополов Л. На рубеже веков. Ленинград, 1977.
6. Бунин И.А. Старуха. Сочинения в 3-х томах. Москва: Художественная литература, 1982.
7. Мальцев Ю.В. Иван Бунин (1870 - 1953). Москва: Посев, 1994.
8. Витчен В. «К вопросу о форме выражения этического и эстетического на уровне текста (на материале рассказа И.А. Бунина («Старуха»). Семантика языковых единиц разных уровней: материалы межвузовской научной конференции, посвященной 65-летию Дагестанского государственного университета Москва: Издательско-полиграфический центр ДГУ, 1996: 70 - 74.
9. Крутикова Л.В. В мире художественных исканий Бунина (как создавались рассказы 1911 - 1916 гг.). Литературное наследство. Иван Бунин. Т. 84: в 2 ч. Москва, 1973. Ч. 2: 90 -120.
10. Писатели и критики: И.А. Бунин протестует против обвинения его в «барской» точке зрения на деревню. Московская газета. 1912; № 191; 21 мая.
References
1. Uspenskij B.A. Semiotika iskusstva. Moskva: Yazyki russkoj kul'tury, 1995: 108 - 110.
2. Bahtin M.M. Avtor i geroj v 'esteticheskoj deyatel'nosti. 'Estetika slovesnogo tvorchestva. Moskva, 1979.
3. Shmid V. Narratologiya. Moskva, 2003.
4. Tamarchenko N.D., Tyupa V.I., Brojtman S.N. Teoriya literatury: v 2 t. T. 1. - Moskva, 2004. - 492 s.
5. Dolgopolov L. Na rubezhe vekov. Leningrad, 1977.
6. Bunin I.A. Staruha. Sochineniya v3-h tomah. Moskva: Hudozhestvennaya literatura, 1982.
7. Mal'cev Yu.V. Ivan Bunin (1870 - 1953). Moskva: Posev, 1994.
8. Vitchen V. «K voprosu o forme vyrazheniya 'eticheskogo i 'esteticheskogo na urovne teksta (na materiale rasskaza I.A. Bunina («Staruha»). Semantika yazykovyh edinic raznyh urovnej: materialy mezhvuzovskoj nauchnoj konferencii, posvyaschennoj 65-letiyu Dagestanskogo gosudarstvennogo universiteta Moskva: Izdatel'sko-poligraficheskij centr DGU, 1996: 70 - 74.
9. Krutikova L.V. V mire hudozhestvennyh iskanij Bunina (kak sozdavalis' rasskazy 1911 - 1916 gg.). Literaturnoe nasledstvo. Ivan Bunin. T. 84: v 2 ch. Moskva, 1973. Ch. 2: 90 -120.
10. Pisateli i kritiki: I.A. Bunin protestuet protiv obvineniya ego v «barskoj» tochke zreniya na derevnyu. Moskovskaya gazeta. 1912; № 191; 21 maya.
Статья поступила в редакцию 21.05.18
УДК 82.0
Mukhloyeva R.Ya., postgraduate (10.01.02 /45.06.01), Ingush State University (Nazran, Russia),
E-mail: [email protected]
JEMALDIN YANDIYEV - THE THINKER, POET AND TRANSLATOR. The article attempts to study the achievements of Russian scientists who study a problem of translation activity of national poets and writers and, in particular, J. Yandiyev. The work analyzes the development and confirmation of the fundamental idea of the thematic and stylistic connection of the translated originals in the transposition of J. Yandiyev into the Ingush language. The periodicalization of the Yandiyev translation activity and the artistic specificity of Yandiyev's translations are subject to analysis, due to the peculiarities of aesthetics, poetics and style of Yandiyev, the poet. For research, the field of theory of literary translation is selected through the scientific works of poets and literary scholars of our country. The main part of the research is an analysis of J. Yandiyev's translations in comparison with the original.
Key words: J. Yandiyev, translations, Ingush language, Russian classics, poetic size, dialogue of cultures, M. Lermontov, T. Shevchenko, A. Pushkin, M. Jalil, Soviet national literature, poetry.
Р.Я. Мухлоева, аспирант по специальности 10.01.02 (45.06.01), Ингушский государственный университет, г. Назрань,
E-mail: [email protected]
ДЖЕМАЛДИН ЯНДИЕВ - МЫСЛИТЕЛЬ, ПОЭТ И ПЕРЕВОДЧИК
В статье предпринимается попытка изучить достижения отечественных учёных, обратившихся к проблеме переводческой деятельности национальных поэтов и писателей и, в частности Дж. Яндиева. Проанализировать развитие и подтверждение принципиальной мысли о тематической и стилистической связи переводимых оригиналов в переложении Дж. Яндиевым на ингушский язык. Вместе с тем анализу подвергаются периодизация яндиевской переводческой деятельности и художественная специфика переводов Яндиева, обусловленная особенностями эстетики, поэтики и стиля Яндиева - поэта. Для исследования выбрана область теории художественного перевода через научные труды поэтов и литературоведов нашей страны. В центре данной статьи - анализ переводов Дж. Яндиева в сопоставлении с подлинниками.
Ключевые слова: Дж. Яндиев, переводы, ингушский язык, русская классика, стихотворный размер, диалог культур, М. Лермонтов, Т. Шевченко, А. Пушкин, М. Джалиль, советская национальная литература, поэзия.
Джемалдин Хамурзаевич Яндиев - первый народный ингушский поэт (1977 г.), член Союза писателей СССР с 1937 года. Кавалер Ордена «Знак Почета» (1966 г.), автор более 20-ти поэтических сборников на ингушском и русском языках. Джемалдин Яндиев - выдающийся ингушский лирик, о котором его первый переводчик Арсений Тарковский в 1939 году написал: «...боль-
шой лирический подъем, соловьиный голос», родился в селении Балта Пригородного района Терской области 5 мая 1916 года (фактическая дата). Официальной датой (с 1966 г.) является 16 октября 1916 года».
В начале 1930-х годов, будучи студентом, начал писать стихи и даже публиковать их. В 1934 году поступил на заочное отде-
