CC BY
69
Вестник Челябинского государственного университета.
2018. № 10 (420). Филологические науки. Вып. 114. С. 176—180.
УДК 821. 161.1 ББК 84 (2=411.2)
DOI 10.24411/1994-2796-2018-11025
КОМПЛЕКС ТОПОСОВ ВИЗАНТИЙСКИХ ЖИТИЙНЫХ ПРЕДИСЛОВИЙ В ДРЕВНЕРУССКОЙ АГИОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Е. А. Панова (Епифанова)
Курганский государственный университет, Курган, Россия
Статья посвящена влиянию византийских житийных предисловий на формирование своеобразия предисловий в древнерусской агиографической традиции. Исследование предисловий в древнерусских житийных текстах показало сплав византийского канона и новых элементов структуры житийных предисловий, связанных с историей Руси. Исследуется концептуализация подвигов русских святых, внимание сосредоточивается на их пути к святости.
Ключевые слова: предисловие, топос, агиография, канон, история, Русь, традиция.
Житийная литература Древней Руси оказалась под сильнейшим влиянием византийской переводной литературы. Древнерусские книжники, усваивая византийскую традицию, внесли в нее ряд оригинальных черт, связанных со спецификой исторических и социально-политических условий Древней Руси.
Отметим комплекс топосов византийской традиции, который утвердился в предисловиях древнерусских книжников:
1) необходимость восхваления святого;
2) желание взяться за повествование о святом;
3) объяснение причин, побудивших написать о святом;
4) «душеполезное» чтение;
5) авторское самоуничижение;
6) восхваление Господа;
7) мольба, обращенная к Господу (Богу) о помощи в создании текста;
8) указание на источники жития;
9) сомнения в успехе создания жития;
10) трудность писательского дела;
11) обращение к Богу за благословением на труд.
Константным для всех древнерусских житийных предисловий является топос необходимости восхваления святого (1). Авторы Древней Руси считали необходимым возвысить русского святого как образец для подражания.
В «Слове о житии Стефана Пермского» Епифаний Премудрый подчеркивает доброту, смелость святого, его бесстрашное служение христианству: «.. .похвалити добляго Стефана, проповедника вЪрЪ, и учителя Перми, и апосто-ломъ наследника» [7. С. 54].
Предисловие Похвального слова преп. Сергию Радонежскому создано в духе стиля «плетения словес», что проявилось в нагнетении эпитетов: «...преподобныи игумен отець нашь Сергие свя-тый: старець чюдныи, добродетелми всякыми украшенъ, тихый кроткыи нравъ имея, и сми-реный добронравыи, приветливыи и благоувет-ливыи, утешителныи, сладкогласныи и бла-гоподатливыи, милостивыи и добросръдыи, смиреномудрыи и целомудреныи, благоговей-ныи и нищелюбивыи, страннолюбныи и миро-любныи, и боголюбныи» [3. С. 408—410].
По нашим наблюдениям, древнерусские книжники с целью возвеличить святого использовали и устойчивые формулы («богоносный отец» в Житии преп. Феодосия Печерского, Житии Авраамия Смоленского) и цитаты из Священного писания (Житие митрополита Петра), а также утвердившиеся как константные в предисловиях средства художественной изобразительности (метафоры, эпитеты, сравнения) при описании святого и его деятельности (Житие преп. Сергия Радонежского, Похвальное Слово преп. Сергию Радонежскому).
В этом топосе отражено своеобразие русской святости. Она виделась в служении не только христианству, но и жителям Руси.
С творческими исканиями древнерусских авторов связан топос желания взяться за повествование о святом (2). Впервые в древнерусской литературе он введен в анонимное «Сказание»: «Нъ се остаану много глаголати, да не многопи-сании въ забыть вълЪземъ, нъ о немь же начахъ, си съкажемъ убоо сице» [9. С. 279]. Так в древнерусской житийной литературе в самом начале ее
возникновения обозначена проблема психологии творчества: выявлены «внутренние» и «внешние» причины взяться за написание о святом, рассказывается о процессе создания произведения [1. С. 19].
С данным топосом связана идея о единстве разума и чувств в творческом процессе в Слове о житии Стефана Пермского: «...еже невидимо на разумных скрижалех сердечных писати, но на чувь-ственых харатиахь изволих писати» [7. С. 50].
В древнерусской традиции происходит углубление процесса творчества создателей житий. Поставлен вопрос о муках творчества, сомнениях, первых строчках.
В палитру топосов, связанных с творчеством, вплетается объяснение причин, побудивших написать о святом (3).
Нестор впервые указал на роль художественных открытий в Житии преп. Феодосия Печерского. Автор рассуждает о своем произведении как основе труда для всех, кто обращался к созданию повествования о святом: «Си на успЪхъ и на устроение бесЪдующимъ съписати хощю...» [4. С. 306].
Необходимость создать образ святителя стала основной причиной создания Жития митрополита Петра — «похвалити достойное по достоинь-ству» и объясняет причины появления повествования о святом: «.но пакы неправедно, судих, таковаго святителя венець неукрашен некако оставити, аще и прежде нас бывши самохотиемь преминуша» [8. С. 76].
Расширяет спектр размышлений о творчестве топос «душеполезного чтения» (4) в предисловии Жития преп. Сергия Радонежского: «.но себе пишу, а запаса ради, и памяти ради, и ползы ради» [3. С. 258].
Сочетание топосов указания причины, побудившей написать о святом, и «душеполезного» чтения становится традицией в древнерусской агиографии.
Своеобразие русской традиции представляет собой топос авторского самоуничижения (5). Он был своего рода факультативным в византийских житиях. В древнерусской агиографии этот топос является следствием указания автора своей греховности и становится традиционным начиная с сочинений Нестора. Впервые Нестор заявил об убожестве своего литературного дарования: «...яко съподобилъ мя еси недостойнааго съповЪдателя быти святыимъ твоимъ въгодьни-комъ...» [4. С. 304].
Данный топос стал обязательным почти для всех последующих преподобнических и святительских житий: «Дай же ми разумъ, просвЪщенъ божиею благодатью, подаждь мнЪ худому и грЪшнЪишу паче всЪхъ свЪтлый под-вигъ житиа и терпЪниа начати, еже о житьи бла-женаго Аврамиа, бывшаго игумена монастыря сего святыя владычица нашея богородица, его же день успениа нынЪ празднующи память чтемъ» [2. С. 66].
Е. Л. Конявская считает скромность автора неотъемлемой частью риторского этоса, свойственного античности [5. С. 19].
На наш взгляд, основной причиной обращения к топосу самоуничижения могло быть стремление автора возвысить святого в глазах читателя, а также рассказать о сакральной сущности творчества, благословении Бога, данном смиренному человеку ради великой цели.
Сопоставление византийских и русских предисловий выявило сокращение внимания к топосу восхваления Бога (6). Вероятно, для древнерусского книжника прославление Бога представлялось настолько бесспорным, что позволяло перенести акцент на прославление человека, посвятившего себя Господу.
В Житии Авраамия Смоленского впервые введен топос обращения к сыну Божьему, Иисусу Христу, что укоренилось в русской агиографии: «О пресвятый царю, отче и сыне и святый душе, слово божие, искони сый вь вЪкы, сътворивый небо и землю, видимая и невидимая, отъ небытья насъ въ бытие приведый; и не въсхотЪ насъ презрЪ ти въ мнозЪй прелести мира сего, но посла на избавление наше сынъ свой единочадый» [2. С. 66].
Епифаний Премудрый в Слове о Житии Стефана Пермского традиционно для византийской и русской житийной литературы восхваляет и святого, и Господа, надеясь на его милость: «Но надЪюся на Бога всемилостиваго и всемогу-щаго...» [7. С. 52].
Восприятие труда писателя как сакрального явления вызвало включение в предисловие топо-са мольбы, обращенной к Богу за помощью в создании текста (7). При этом помощь, в которую искренне верит автор, видится конкретизированной: дарование разума, физических и духовных сил, дара Слова.
В предисловие Жития преп. Феодосия Печерского Нестор молит Господа просветить его разум и дать ему сил достойно описать жизнь
святого: «...прииди на помощь мнЪ и просвети сьрьдце мое на разумЪние заповЪдий твоихъ и отвьрзи устьнЪ мои на исповЪдание чюдесъ тво-ихъ и на похваление святааго въгодника твоего» [4. С. 306].
Древнерусские авторы чаще византийских обращались к Господу (Богу) с мольбой о помощи в создании текста, тем самым возвышая Слово как сакральное. В основном мольба о помощи звучала как просьба послать разум, силы и дар Слова для великого дела.
Типизирующим древнерусские предисловия является топос указания на источники жития (8). Агиографы стремились вписать свое произведение в русло признанных творений. Это был путь утверждения своего труда, его нужности и важности.
Впервые данный топос наиболее глубоко разработан Епифанием Премудрым в предисловии Слова о житии Стефана Пермского. Автор называет три типа источников: его личные наблюдения, рассказы очевидцев и цитаты из Священного Писания. Автор Жития впервые в житийной литературе заявил о себе как о собирателе устного поэтического творчества и о личном знакомстве со Стефаном. Автор получил некоторые сведения от «старыхъ мужъ». Третьим источником называет Писание. В частности, есть ссылки на цитату из Второзакония: «Въпроси отца твоего, и възве-стит тебе, и старци твои ркуть тебе» [7. С. 52].
В предисловии Жития преп. Сергия Радонежского данному топосу уделено особое внимание, так как источники жития презенти-ровались как основополагающий фактор достоверности текста, достойного прославляемого святого. Понимание Епифанием Премудрым возможностей синтеза источников как основы успеха и достоверности Жития святого запечатлено, где настоятельно говорится о предании — устных источниках жития, в том числе и рассказы очевидцев: «И обрЪтохЪ нЪкыя старца премудры въ ответех, разсудны и разумны, и въпросих я о нем.» [3. С. 258].
Русские авторы чаще византийских обращались к цитатам из Священного Писания. Все слова и действия Епифания подкрепляются цитатами из самого авторитетного источника: «Но надЪюся на Бога всемилостиваго и всемогущаго, "от Него же вся возможна суть"», Иже даеть нам милость Свою обилно Своею благодатию, и молюся Ему, преже прося у Него слова потребна, аще дасть ми "слово надобно въ отверзение устъ моихъ", яко-
же древле Исайя пророкъ рече: "Господь дасть ми языкъ сказаниа ведати, внегдает подобает ми рещи слово"» [7. С. 52].
Ссылки на источники характеризуют трудолюбие и начитанность автора, показывают уважение к предшественникам, знание канонических текстов и устного творчества. Обращение к источникам призвано выразить мысль о знаменитости и известности персонажа, о месте святого в ряду других святых, о плодотворности знания источников, свидетельствующих о святом, а также обеспокоенность невозможностью «исчерпать всю глубину» личности святого. Таким образом, указание на источники играет двоякую роль: оно характеризует как святого, так и автора, который предстает перед нами образованным человеком, внимательным слушателем, обратившимся и к Писанию, и к преданию.
Топос сомнения в успехе создания жития (9) появляется в древнерусских текстах лишь в конце XIV в. Авторы, вероятно, в соответствии с народными верованиями боятся спугнуть чудо успеха.
В Слове о житии Стефана Пермского Епифаний высказал сомнения относительно способности достойно описать жизнь и деяния святого: «Шажю же ся и бою, еда како кто на мя взнеп-щюетъ и възнегодуетъ, яко зазоры ми в коемждо слове предлагая. Несмь бо доволенъ или досу-женъ на се» [7. С. 54—56].
Предисловие Жития преп. Сергия Радонежского наполнено многочисленными сомнениями автора, которые выражены риторическими вопросами. Одним из художественных приемов является гипербола: «Ино къ множеству трудов старьчих и къ великым исправлениемь его възирая, акы безгласенъ и безделенъ в недоумении от ужасти бывая, не обрЪтаа словес потребных, подобных дЪянию его. Како могу азъ, бЪдный, в нынЪшнее время Серьгиево все по ряду житие исписати и многаа исправлениа его и неизчетныя труды его сказати? Откуду ли начну, яже по достоиньству дЪяниа того и подвигы послушателем слышаны вся сътворити? Или что подобает пръвие въспо-мянути?..» [3. С. 260].
Топос трудности писательского дела (10) в русской традиции введен Нестором в предисловии Жития преп. Феодосия Печерского. Основной причиной трудности названо постижение знаний не только о святом: «.. .понудихъ ся и на другое исповедание приити, еже выше моея силы, ему же и не бЪхъ достоинъ — грубъ сы и нераз-умичьнъ. Къ симъ же яко и не бЪхъ ученъ никое
иждо хытрости...» [4. С. 304]. Исследование выявило тесную связь данного топоса с топосом авторского самоуничижения.
В Похвальном Слове митрополиту Петру Киприан подчеркивает трудность писательского дела своих предшественников — древних писателей: «Но понеже нужна, убо беаху и неудобна и древнимъ о нем списателемъ, тех, иже по Бозе житие подробну написати или по достоинству по-хвалити...» [Цит. по: 8. С. 96].
В предисловии Жития преп. Сергия Радонежского обозначенный топос обрастает другими — авторским самоуничижением и сомнениями в успехе написания о святом: «Како могу азъ, бЪдный, в нынЪшнее время Серьгиево все по ряду житие исписати и многаа исправлениа его и неизчетныя труды его сказати?.. Откуду ли приобрящу хитрость да възможна будет к таковому сказанию? Како убо таковую, и толикую, и не удобь исповЪдимую повЪмь повЪсть, не вЪдЪ, елма же чрез есть нашу силу творимое? Яко же не мощно есть малЪй лодии велико и тяшько бремя налагаемо понести, сице и превъсходит нашу немощь и ум подлежащая бесЪда» [3. С. 260].
Творчески подошел к этому топосу Епифаний Премудрый в Похвальном Слове преп. Сергию Радонежскому, переплетая данный топос с топо-сами мольбы, обращенной к Богу о помощи в создании Жития и авторского самоуничижения: «Но обаче сподоби мя принести похвалы тебЪ, при-носящаго млъбы о моей худости къ Христу Богу нашему. Аще бо и вси достойни, но аз недостоинъ есмь, влеком и жадая, да поне крупицам трапезы избранных причастникъ буду.» [Там же. С. 406].
В предисловии Жития преп. Кирилла Белозерского обобщены мысли древнерусских книжников о трудности писательского дела, сопряженного с ответственностью перед Богом, святым и историей: «Понеже убо онЪм великым божественымъ мужем, иже въ постЪ и подвизЪ просиавшим, иже потолику вели-ку побЪдуна враги мужескы показавше и мира сего вся красная и суетная, иже вмалЪ услажда-
емая, преобидЪвъша, проразумЪвъше, яко вся суть временъная, потом без вЪсти бываемая... техъ убо святых житиа же и повести и древним онЪм списателемъ нужна бяху и неудобна яже о нихъ подробну написати.» [6. С. 50]. Пахомий Серб повествует о «великом божественном» преподобном, который одержал победу над врагом и суетным миром, несмотря на все трудности. Автор указывает причину возникающих трудностей: «ради тЪх высокого житиа и любви еже къ Богу» [Там же].
Взгляд на создание жития как сакральное дело проявился в топосе обращения к Богу за благословением на труд (11). Многие предисловия древнерусских книжников начинаются с традиционной канонической формулы — обращения к Богу за благословением: «Господи, благослови, Отьче». Топос, воплощенный в данной формуле, открывал предисловия византийских житий Саввы Освященного, Иоанна Милостивого и Феодора Студита. Подобное обращение к Богу стало традиционным на Руси и «предназначалось для чтения в церкви или за монашеской трапезой» [6. С. 311].
Через комплекс просьб, обращенных к Богу, прочитывается многообразие творческой манеры русских писателей. Каждый автор просит о своем: кто дара, кто сил, кто вдохновения. Древнерусские книжники — уникальное явление. Каждый из них — личность. Творчество каждого из них вносило вклад в историю житийной словесности. Так формировалось творческое многоцветие корпуса русских писателей, у каждого из которых были свои представления о каноне и возможностях творческой личности.
Исследование позволило выявить константные топосы для всех древнерусских авторов: обращение к Богу, восхваление святого и авторское самоуничижение.
Так, нами выявлено своеобразие синтеза топо-сов в предисловиях византийских и русских житий как основа развития древнерусской агиографии.
Список литературы
1. Белецкий, А. И. В мастерской художника слова / А. И. Белецкий. — М. : Высш. шк., 1989.
2. Житие Авраамия Смоленского // Памятники литературы Древней Руси, XIII век. — М. : Художеств. лит., 1981. — С. 66—105.
3. Житие Сергия Радонежского // Памятники литературы Древней Руси, XIV — середина XV века. — М. : Художеств. лит., 1981. — С. 256—430.
4. Житие Феодосия Печерского // Памятники литературы Древней Руси, XI — начало XII века. — М. : Художеств. лит., 1978. — С. 304—391.
5. Конявская, Е. Л. Авторское самосознание древнерусского книжника (XI — середина XV в.) / Е. Л. Конявская. — М. : Языки рус. культуры, 2000. — 199 с.
6. Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские / статьи, подготовка текстов, пер. с др.-рус. и коммент.: Г. М. Прохорова, Е. Э. Шевченко, Е. Г. Водолазкина. — СПб. : Глагол, 1993. — С. 50—168.
7. Святитель Стефан Пермский / статья, текст, пер. с др.-рус. и коммент. Г. М. Прохорова. — СПб. : Глагол, 1995. — С. 50—266.
8. Седова, Р. А. Святитель Петр Митрополит Московский / Р. А. Седова.— М. : Рус. мир, 1993.
9. Сказание о Борисе и Глебе // Памятники литературы Древней Руси, XI — нач. XII века. — М. : Художеств. лит., 1978. — С. 279—304.
Сведения об авторе
Панова (Епифанова) Евгения Александровна — аспирантка, Курганский государственный университет. Курган, Россия. [email protected]
Bulletin of Chelyabinsk State University.
2018. No. 10 (420). Philology Sciences. Iss. 114. Рp. 176—180.
THE COMPLEX OF TOPOSES OF THE BYZANTINE LIFE INTRODUCTIONS IN THE OLD RUSSIAN HAGIOGRAPHIC LITERATURE
Ye.A. Panova (Yepifanova)
Kurgan State University, Kurgan, Russia. [email protected]
The article is devoted to the complex of toposes of the Byzantine life introductions in the old Russian ha-giographic tradition. The study of the introductions in the Old Russian life texts revealed the fusion of the Byzantine canon and the new elements of the structure of the life introductions connected with the history of Rus. The conceptualization of the feats of the Russian saints is investigated, special attention is payed to their way to sanctity.
Keywords: introduction, topos, hagiography, canon, history, Rus, tradition.
References
1. Beletsky A.I. Vmasterskoy khudozhnika [In the artist's workshop words]. Moscow, 1989. (In Russ.).
2. Zhitiye Avraamiya Smolenskogo [Life of Avraamiy Smolensky]. Pamyatniki literatury Drevney Rusi. XIIIvek [The Monuments of Old Russian Literature. XIII Century]. Moscow, 1981. Pp. 66—105. (In Russ.).
3. Zhitiye Sergiya Radonezhskogo [Life of Sergy Radonezhsky]. Pamyatniki literatury Drevney Rusi XIV— XV vekov. [The Monuments of Old Russian Literature of XIV—XV Centuries]. Moscow, 1981. Pp. 256—265 (In Russ.).
4. Zhitiye Feodosiya Pecherskogo [Life of Feodosy Pechersky]. Pamyatniki literatury Drevney Rusi. XI — nachalo XII veka [The Monuments of Old Russian literature. XI — beginning of the XII century]. Moscow, 1978. Pp. 304—307 (In Russ.).
5. Konyavskaya Ye.L. Avtorskoye samosoznaniye drevnerusskogo knizhnika (XI — seredinaXVv.) [Author's Self-Consciousness of the Old Russian Writer (XI — middle of the XV cent.)]. Moscow, 2000. 199 p. (In Russ.).
6. Prepodobnye Kirill, Ferapont i Martinian Belozerskiye [The Reverend Kirill, Pherapont and Martinian Belozersky]. St. Petersburg, 1993. P. 50—168. (In Russ.).
7. Svyatitel' Stefan Permskiy [The Saint Stefan Permsky]. St. Petersburg, 1995. Pp. 50—266. (In Russ.).
8. Sedova R.A. Svyatitel' Petr MitropolitMoskovskiy [Saint Petr Metropolitan of Moscow]. Moscow, 1993. 203 p. (In Russ.).
9. Skazaniye o Borise i Glebe [Story about Boris and Gleb]. Pamyatniki literatury Drevney Rusi. XI — nachalo XII veka [The Monuments of Old Russian literature. XI — beginning of the XII century]. Moscow, 1978. Pp. 279—304 (In Russ.).
