CC BY
432
ТЕМА НОМЕРА
П.К. Гречко
УДК 316.77
Коммуникация и коммуникативность: различительное единство
Статья посвящена выяснению природы коммуникации. Проводится различие между коммуникацией и коммуникативностью. В отличие от коммуникации, которая может быть и технической (линии или каналы связи, например), коммуникативность по определению ориентирована на людей, это человеческая коммуникация. В качестве коммуникативности коммуникация определяется как диалог между различиями. Показано, что технические средства коммуникации могут выполнять функцию перехода от одного типа коммуникации к другому. Современные электронные средства коммуникации — это исторический вызов для педагогики, как школьной, так и вузовской. Легкая делимость на кванты информации — главного ресурса коммуникации/коммуникативности — позволяет формировать так называемую клип- или блик-культуру. В ней перед индивидом открывается не виданная ранее свобода для создания своих, в полной мере индивидуальных картин мира. Коммуникативность противостоит объективистскому историцизму, делая более мягким и гуманным мир, в котором мы живем.
Ключевые слова: коммуникация, коммуникативность, общение, различия, диалог, средство коммуникации, сообщение, информация, образование, компетенция.
О коммуникации у нас много говорят и пишут. Волнами накатывает соответствующая переводная литература. На «коммуникативную» терминологию сложилась своеобразная интеллектуальная мода. Один из таких переводных авторов — Ж. Бод-рийяр, он прямо пишет об «экстазе коммуникации». Впрочем, наметился уже и критический подход, такой же бесцеремонный и наступательный, как и указанная мода [1]. К сожалению, ясности самой проблеме все это не добавило, ее как не было, так и нет. Выход из этой ситуации, пожалуй, один — дальнейшее предельное углубление в исследователь-ски-предметное содержание коммуникации, ее основания, средства и цели. Настоящая статья написана с учетом такого проблемного разворота темы коммуникации.
© Гречко П.К., 2013
26
Коммуникация и коммуникативность: различительное единство
Словесно-терминологические и понятийно-концептуальные
разграничения
Во многих случаях, сославшись на так называемые семантические примитивы (А. Вежбицкая), словами или терминами можно и не заниматься. Они настолько ясны и очевидны, что вполне могут интуитивно схватываться, идти, что называется, по умолчанию. Не то с термином «коммуникация». Во-первых, он переводной, поэтому его русские коннотации не всегда и не во всем адекватны. Адекватны чему? Естественно, концептуальной мысли, за ним стоящей. У коммуникации латинский корень — communicatus, communicare (делать общим, связывать). Во-вторых, место коммуникации в русском языке занято другим словом — общение. Этимологический корень у него тоже «связующе-общий». Эта этимологическая общность и позволяет переводить «коммуникацию» как «общение». На общесловарном уровне никаких расхождений здесь не возникает. Однако в специализированном плане появляются свои нюансы и акценты. Это так еще и потому, что перевод терминов — это одновременно и перевод их контекстов. Иначе говоря, мы переводим всегда не просто на другой язык, но и в другую культуру. Важно поэтому прямой, исходный перевод дополнять (проверять) обратным, или реверсивным, переводом.
В русском языке слово «общение» используется в основном для выражения межличностной деловой или дружеской связи. Личностная определенность ситуации общения сохраняется и тогда, когда одной из сторон выступает такой, например, партнер, как «Дорогой, многоуважаемый шкаф!». Просто здесь в большей мере задействовано воображение (воображаемое). Межличностный характер общения особенно выразителен в его противопоставлении безличным общественным отношениям. Как индивидуально-личностное проявление или уточнение этих отношений оно, общение, чаще всего и рассматривается. Если бы мы, придерживаясь сказанного, поискали эквивалент русского «общения» в современной научной латыни — языке английском, то вышли бы отнюдь не на communication, а на intercourse, семантически индивидуализирующийся до интимных отношений (sexual intercourse). Разумеется, у intercourse есть и другие значения, но мы, как представляется, выделяем смысловую доминанту. Есть intercourse (social intercourse) и в семантическом поле communication, но на первом плане в ней все же другое: передача информации, средства связи, сами акты сообщения (например, новостей) и т. п. Выходит, «коммуникация» в русском языке проявляется как калька. И это многое говорит о нашей культуре. Видимо, в ней преобладают непосредственные или личные зависимости и связи — традиционность, традиционализм.
Перейдем теперь к понятийно-концептуальным, собственно проблемным различениям. По сравнению с семантико-терминологической нюансировкой феномена коммуникации неоднозначности в них еще больше.
27
Коммуникация и коммуникативность: различительное единство
Если согласиться с личной или личностной определенностью общения, то резонно далее определять его как первичную, низовую форму коммуникации или же как необходимый, опять же личностный, фактор в процессе реализации некоторых форм коммуникации. Но в литературе, похоже, победила другая точка зрения, а именно трактовка коммуникации, или обмена информацией, как составного процесса общения наряду с интеракцией (обменом действиями) и социальной перцепцией (восприятием и пониманием партнера) [2, с. 69—70]. Нам нет необходимости углубляться в детали различных, в том числе и альтернативных, подходов к разграничению коммуникации и общения. Ведь прямой и достаточно самостоятельный предмет нашего исследования — коммуникация, а в ней полно своих, внутренних различений. Тем не менее одну деталь здесь пропустить никак нельзя — она для нас, как будет показано ниже, очень важна. Впрочем, это и не деталь, а общее место соответствующих дискуссий — речь о неразрывной связи коммуникации с информацией. Эффективность информации сегодня измеряется, наряду с прочим, количеством коммуникативных действий, которые можно совершить на ее основе. А средства массовой коммуникации и средства массовой информации, можно сказать, совпадают.
Привязка коммуникации к информации станет более понятной (и «полезной» для самой коммуникации), если мы определим саму информацию. Популярное восприятие информации сводится к отождествлению ее с сообщениями, сведениями, знаниями. Что правильно, но только как ориентация — нужны структурные уточнения, содержательная экспликация. Информация, применительно к коммуникации, — это не просто знание, а знание экстериорное, то есть знание, переведенное или могущее быть переведенным «в некие количества», «на язык машин» [3, с. 17—18]. Эмоции, чувства, мимика, жесты и прочие компоненты реального коммуникативного процесса входят в контекст или инфраструктуру так понимаемой информации. Недооценивать или игнорировать их тоже нельзя, но в данном случае мы работаем все же с «текстом», «структурой». Интересна в данном плане автоматизация умственного труда — перспектива, квалифицируемая Глобальным институтом Маккинси как одна из 12 прорывных, вернее — подрывных (disruptive), технологий [4].
Информацию как экстериорное знание отличают многие другие характеристики. В отличие от просто знания, которое может быть и «непричесанным», информация, как правило, организованна, в ней больше структурной собранности, четкости, связности и последовательности — одним словом, рациональности. В единстве с attention а la vie (А. Шюц) — «вниманием к жизни», раскрываемым также и как погруженность мысли в практическую стихию бытия, информация превращается в дискурс, становится дискурсивностью. Дискурс, где бы он ни происходил — в политике, морали (этике), социальной сфере и т. д., имеет коммуникативную природу,
28
Коммуникация и коммуникативность: различительное единство
строится по принципу или схеме коммуникации. Дискурс, по-другому, — это органическое и в высшей степени современное сочетание рациональности и коммуникативности. Хотя отдельно есть и дискурс коммуникации. Именно им мы, собственно, и занимаемся.
Концептуальное дефинирование
Коль скоро мы легко, без объяснений ввели «коммуникативность», то пора определиться и с «коммуникацией». Единства в ее понимании, естественно, нет, и наша позиция здесь мало что изменит. Тем не менее высказаться все-таки хотелось бы. И на площадке, не очень дефинициями «перенаселенной», высказаться на уровне метафизических оснований проблемы. Коммуникацию в данном случае можно определить как диалог между различиями. Именно так — предложно (диалог между различиями), а не падежно (диалог различий). Для сравнительного размышления: в английском языке данная тонкость схватывается различением двух предлогов: between и of. В самой по себе предложно-падежной грамматике диалога ничего интересного нет, но из нее можно «вытянуть» далеко не тривиальные импликации. Участвующие в диалоге различия должны, что называется, держать дистанцию, иначе это уже будут и не различия, а что-то другое, скажем тождества, единства или некое обоюдное согласие. А в таком случае нет энергии для коммуникации, не о чем, да и незачем говорить. В самом деле, что можно выяснять, отстаивать, доказывать — а это ведь реальное наполнение диалога,— если все только и делают, что расплываются в улыбке и поддакивают друг другу. Разве что остается эстетически шлифовать детали, но это уже для коммуникативных гурманов или для тех, кто испытывает экстаз от коммуникации.
Не приходится доказывать, что в реальный, живой диалог вступают не различия сами по себе, а субъекты, их олицетворяющие (выражающие, представляющие). Уместно сослаться здесь на лозунг, который был написан на доске одной из аудиторий Сорбонны во время майских событий 1968 года: «Структуры не выходят на улицы». Не исключен в диалоге и бессознательный, или диспозиционный, уровень, но это уже отдельный вопрос, и останавливаться на нем мы не будем. Субъекты бывают разные: Другие, Чужие, Враги. Идеально для диалога подходят Другие: они несут с собой существенные различия, но опираются на общие цивилизационные основания. Для общности здесь вполне достаточно единых цивилизационных скреп, культуры же могут быть разные. Скажем, разные культуры — американская, французская, немецкая, итальянская и т. д. — составляют единую Западную цивилизацию. Несколько слов относительно существенных различий. Указание на них в данном случае принципиально. Диалог начинается именно с существенных различий — потенциала простых различий здесь недостаточно. Его не хватает ни для рождения реального интереса, ни для формирования «побуждающей» мотивации, ни для
29
Коммуникация и коммуникативность: различительное единство
поддержания (в смысле продолжения) самого диалогического процесса. Это и понятно: диалог не по существу никому не нужен. В целом благоприятны для диалога и различия на уровне противоположности, которые манифестируют Чужие. Ситуация, конечно, осложняется, но ориентир на некие общечеловеческие ценности и нормы при этом сохраняется. Чужие, как правило, представляют не только разные культуры, но и разные цивилизации. В условиях глобализации разные культуры-цивилизации можно встретить буквально на лестничной клетке. Факт интересный и многозначный, но предлагаемую нами субъектно-диалогическую дифференциацию он не нарушает. Различия теперь настолько мобильны, что их пространственная привязка уже не играет былой роли. Что касается Врагов (их наиболее «яркое» воплощение сегодня — экстремисты и террористы разных мастей), то для диалога они никак не подходят. Какой может быть диалог с теми, кто ненавидит современную цивилизацию, исторически продвинутые формы общественного устройства, кто подрывает, притом буквально — гранатами и бомбами, основы нормальной человеческой жизни? Диалог с врагами-террористами не только бесполезен, но и вреден — он только поощряет их мизантропическую деятельность. Самое большее, что можно себе с ними позволить, да и то через посредников, — это мирные переговоры по их разоружению. Если представить некие общие ориентиры-принципы, то это будет: для Других — толерантность, для Чужих — терпимость, для Врагов — конфронтационность [5].
Выделение предложного между оправдано не только природой вступающих в диалог (и коммуникацию) различий, но и необходимостью найти локус для их действительно творческого взаимодействия. В «родительном падеже» диалога различия настолько сближены и коммуникативно уплотнены, что буквально заполняют собой все пространство. А ведь им нужна свобода действий, а значит, и место, где можно было бы наглядно показать, что диалог и коммуникация успешны, продуктивны и полезны. Как раз пространство между и является таким местом. Заполняется оно (конечно, если диалог и коммуникация творческие) не в результате механического сложения того общего, совпадающего, что есть у вовлеченных в диалог сторон, а путем выработки, достижения чего-то третьего — действительно нового, не существовавшего, не известного до их реальной диалогической (коммуникативной) встречи. В нормативном своем понимании как диалог, так и коммуникация в целом представляют собой творческое состязание, агонистику (от греч. agon — бой, борьба). Без такого агон-на-чала они превращаются в пустую, ни к чему не обязывающую болтовню, в обмен любезностями и политкорректными намерениями. Реальные проблемы при этом не решаются, а откладываются или загоняются вглубь. Не исключается и манипулятивный уклон, при котором, в частности, внимание намеренно отвлекается или переключается на второстепенные вещи, детали.
30
Коммуникация и коммуникативность: различительное единство
Диалог, заметим, — это не только общая (дефинитивная) определенность коммуникации, но и ее самое эффективное средство. Оно служит достижению взаимопонимания как конечной цели коммуникации. Выходит, пространство между заполняется коммуникативным взаимопониманием и, далее, согласием (относительно тех или иных поднимаемых в диалоге вопросов). В этой перспективе взаимо- по-своему уточняет между: оно показывает, что достигнутая цель, или творчески выработанное понимание, становится не каким-то интерсубъективно «третьим», помещается не в некое объективно-нейтральное между, а разделяется и ответственно принимается всеми коммуницирующими сторонами. Информационный ресурс, при этом используемый, побуждает к заинтересованно-преобразовательным действиям: знаем, чтобы предпринимать меры, менять что-то к лучшему.
В связи с взаимопониманием стоит обратить внимание на еще один аспект проблемы. Он подсказан нам английской терминологией. Английский аналог русского взаимопонимания — mutual understanding, буквально переводимый, если отбросить mutual, как «стоящий под». В этой буквалистике нам видится глубокий смысл. Понимание (взаимное) должно быть не только в коммуникативно достигаемой цели, но и в той основе, которая делает возможной сам процесс коммуникации. Это, конечно, разные понимания, но главное, что они охватываются одним качеством — именно пониманием. Собственно английским термином творчески вырабатываемого в коммуникации (взаимо)понимания должно было бы быть overstanding (англ, over означает сверх, над, а также конец), хотя такого слова в английском языке и нет. Взаимопонимание, лежащее в основе коммуникации, как раз и есть внутренняя разделяемость цивилизационного background-а, которая отличает коммуникативный статус Других, — еще один аргумент в пользу когеренции коммуникации и именно таких субъектов. Можно допустить также, что understanding по отношению к overstanding выполняет функцию предпонимания. Не будь этой предпонимательной готовности со стороны коммуникантов, не были бы возможны ни сам процесс коммуникации, ни взаимопонимание как его стратегическая цель. Что до содержательного наполнения данной готовности, то в ней различимы многие и разные вещи, как-то: общее понимание ситуации, единые или близкие убеждения, интерсубъективные нормы, поиск лучших аргументов и вера в их разрешающую силу, etc.
Введение «коммуникативности» побудило нас дефинитивно уточнить «коммуникацию». А как же сама коммуникативность — разве она не нуждается в том же? Риторичность этого вопроса очевидна: да, нуждается. До сих пор мы говорили о человеческой коммуникации (human communication), то есть о коммуникации между людьми, даже если эти последние и собираются в массы. Но коммуникация может выступать (так ее часто понимают) и в чисто техническом смысле: пути сообщения (например, вод-
31
Коммуникация и коммуникативность: различительное единство
ная коммуникация), формы или каналы связи (радио, телевидение), узлы, линии и средства коммуникации. Желательно это различение — гуманитарного и технического смыслов коммуникации — закрепить терминологически, что мы и делаем, вводя наряду с «коммуникацией» еще и «коммуникативность». Раньше, во времена противопоставления наук о духе наукам о культуре, организма — механизму, на данном различении можно было бы и остановиться. Не то сейчас: глобализация релятивизирует до неузнаваемости все границы, сама техника-технология становится все более high, fine и smart. В этих условиях техническое все более сближается с гуманитарным, а наше противопоставление коммуникации и коммуникативности теряет свою силу. Вернее, не теряет, а становится более насыщенным, чувствительным и тонким. Смещается соответственно и проводимый нами анализ — в сторону того, что специалисты, вслед за М. Маклюэном, обозначают как роль средств коммуникации в развитии человека и общества.
«The medium is the message»
The medium is the message — пожалуй, самая узнаваемая и известная идея-афоризм М. Маклюэна. Настолько известная, что многими воспринимается как всегда существовавшая и самоочевидная. Между тем она неоднозначна, допускает разные, в том числе и противоположные, толкования. Как результат, жизнь у нее теперь самостоятельная и многозначная, особенно в плане интерпретации. Что касается нас, то мы будем придерживаться все-таки исходной, или авторской, позиции. В буквальном переводе с английского данная идея означает: «Средство коммуникации есть сообщение». В концептуальном же понимании Маклюэна она выглядит так: «...личностные и социальные последствия любого средства коммуникации — то есть любого нашего расширения вовне — вытекают из нового масштаба, привносимого каждым таким расширением, или новой технологией, в наши дела» [6, с. 9]. И еще, уже более популярно: «...сообщением» любого средства коммуникации, или технологии, является то изменение масштаба, скорости и формы, которое привносится им в человеческие дела» [6, с. 10].
Medium — это не только средство, при помощи которого нечто ком-муницируется, но также и посредник, проводник, середина, наконец. Для Маклюэна этот посреднический смысл очень важен — он уточняет и раскрывает его концепцию. Маклюэн, в частности, пишет: «... «содержанием» любого средства коммуникации всегда является другое средство коммуникации. Содержанием письма является речь, точно так же, как письменное слово служит содержанием печати, а печать — содержанием телеграфа» [6, с. 10]. Если согласиться с тем, что в сущности своей социальная реальность коммуникативна, что социальное и коммуникативное, по сути, совпадают, то маклюэновскую мысль можно обобщить до утверждения,
32
Коммуникация и коммуникативность: различительное единство
что medium есть средство перехода от одной (одного типа) коммуникации к другой. Так, шрифты наборщика переводят коммуникацию с помощью письменного слова в коммуникацию с помощью печатного слова, а компьютер, в данной перспективе, решает еще более грандиозную задачу — он обеспечивает переход от коммуникации типографско-книжной к коммуникации визуально-зрелищной.
Medium и message, как можно судить, связаны импликативно: «если..., то...». Любое средство коммуникации несет в себе, тянет за собой какое-то сообщение. Поскольку данное сообщение принимает форму реального воздействия на то или иное положение вещей, то рассматриваемую импликацию нельзя считать только теоретической, логической зависимостью. Это также и материальная импликация, своего рода мягкий детерминизм, диспозиционный по своему характеру. Он срабатывает, когда складываются соответствующие, объективные и субъективные, условия. Пожалуй, здесь лучше было бы говорить о субъектных условиях, поскольку субъективные условия порождают иллюзию, что medium-ные сообщения находятся в прямой зависимости от наших мнений, одобрений, других «разрешений». В действительности, как показывает Маклюэн, сообщения по-своему объективны, они идут к нам, не спрашивая на то нашего разрешения. Преобразующую силу средств коммуникации нельзя ни отменить, ни остановить, во всяком случае, в долгосрочной перспективе. «Воздействие технологии (средств коммуникации. — П.Г), — пишет автор,— происходит не на уровне мнений или понятий; оно меняет чувственные пропорции, или образцы восприятия, последовательно и без сопротивления» [6, с. 22]. Мнения и понятия могут, конечно, сдерживать или, наоборот, ускорять технологическое (объективно детерминирующее) действие средств коммуникации, но вообще отменять его они не в силах.
В свете сказанного полагаем, что не покажется необоснованной или поспешной мысль о конце времени противопоставления коммуникации (техно-технологической) и коммуникативности (человеческой, гуманитарной коммуникации). Не исключено, что «содержанием» — в духе Маклюэ-на — технических средств коммуникации выступают как раз гуманитарные средства коммуникации, сама коммуникативность. Выразимся по-другому, мягче: коммуникативность демонстрирует свою предрасположенность (диспозицию) к сочетанию с технической коммуникацией. Интересно заметить, что под коммуникативностью «электронщики» понимают обычно способность данного программного обеспечения к взаимодействию с другими программами.
Мы понимаем всю провокативность сказанного, особенно на фоне продолжающегося обвинения техники и технологии в отчуждении от сущностных сил человека, от истинно гуманистических целей общественного развития. Конечно, многое здесь и в самом деле еще не проявлено, скрыто, затемнено инерцией традиционного («классического») восприятия,
33
Коммуникация и коммуникативность: различительное единство
но message уже пошел, мы начинаем его улавливать. И это очень своевременно, потому что последствий — и положительных, и отрицательных — у современных средств коммуникации очень много. А о «грамматике» компьютера — средства и символа современной электронной эпохи, можно говорить до бесконечности. Но мы остановимся на сфере образования, как раз и призванной улавливать новые тенденции, веяния, сдвиги. Назвать ее самой чувствительной и пластичной нельзя — определенный консерватизм и инерционность здесь неустранимы. Призванность в применении к образованию — это его нормативное определение, тоже очень важное, эйдетически (Eidos — Идея) ориентирующее. Отказываясь от нормативнодолжного возвышения своей деятельности, мы обрекаем себя на призем-ленность «нормативно - фактического».
Электронные средства коммуникации и современная образовательная коммуникативность
Вначале — картинка из жизни. Идет лекция по Й.А. Шумпетеру в Йельском университете. У всех слушателей лэптопы, в аудитории Wi-Fi. Лектор что-то задержался на жизни Шумпетера, мой сосед слева сразу клик — на дисплее полная биография американского экономиста и социолога. Спрашивается, зачем такие подробности? Ведь они доступны (всего-то один щелчок) каждому студенту. То же наблюдалось и относительно других случаев: смутных идей, не очень ясных определений и т. д. Более того, теперь студент может сидеть на лекции у одного профессора и одновременно видеть и слушать лекцию на эту же тему (таких ресурсов в Интернете сегодня много) другого профессора. Не исключено и критическое сравнение. Какой напрашивается вывод? Он, видимо, не однозначный, но мы данную ситуацию видим так: если раньше преподаватель был единственным и полным носителем информации в аудитории, то теперь значительная ее (информации) часть находится в аудитории, минуя преподавателя. Что и как в такой ситуации преподавать? Нужно, видимо, учить искать и понимать новую информацию, предлагать какие-то проблемные навигации, предусматривать больше заданий на внеаудиторную самостоятельную работу студента и т. п. Впрочем, нужно организовать и контролировать саму эту самостоятельную работу. В данной связи нам понятна идея ректора РГГУ Е.И. Пивовара о необходимости подготовки специалистов по интернетоведению [7]. Вопрос стоит даже шире: в интернет-поведении должны сегодня разбираться — и не любительски, а профессионально — все преподаватели. Современная электроника, то есть электронные средства коммуникации, — это исторический вызов для педагогики, как школьной, так и вузовской, и лучше не затягивать с ответом на него.
Не менее требовательна в рассматриваемом плане и информация — главный ресурс коммуникации. Она накатывает волнами, ее становится все больше и больше. И опять вопрос: как не утонуть в этом море инфор-
34
Коммуникация и коммуникативность: различительное единство
мации, как правильно сориентироваться, найти действительно полезное? Один из ответов подсказывает нам сама жизнь — это единство образования и науки. Только ученый с его пониманием и чувством проблемы может здесь «плавать», быть на уровне времени, его задач и рисков. Проблема — формирование многозначное. Она не только то, что решается или разрешается, но и то, с помощью чего нечто понимается (охватывается, приводится к исследовательскому единству).
Как и знание, информация легко квантируется, то есть делится на сегменты, фрагменты, порции, кванты. В таком рассредоточенно-квантифи-цированном виде она только и существует. Различие с прежними временами, обозначаемыми привычно как эпоха модерна, огромно. Если раньше студенту, слушателю, вообще публике забрасывались в головы готовые картины мира, человека и общества, то сегодня они получают только отдельные их фрагменты (кванты). Правда, их много, и они атакуют наше сознание со всех сторон. Для некоторых эта ситуация кажется невыносимой — сплошная точечность, пунктирность, неопределенность. Но для тех, кто в достаточной мере овладел новыми информационно-коммуникативными технологиями, здесь открывается широкий простор для действий: пожалуйста, дерзай, проявляй свободу, складывай порции-кванты информации в свою индивидуальную картину мира и жизни. Умение складывать и переходить от части к целому — это системность, в отличие от систематичности, которая пытается охватить все и вся, быть исчерпывающе-полной и завершенной. Складывать квантово-информационный пазл помогает сегодня междисциплинарная методология в единстве со сложносистемным (complexity) мышлением [8].
Современные средства коммуникации предъявляют повышенные требования к самой коммуникации в смысле коммуникативности. Это только на первый взгляд кажется, что все сегодня, в «глобальной деревне», легко и доступно. На самом деле многое усложнилось, в жизненный оборот человека вовлечено гораздо больше факторов и сил. Коммуникативное поле уплотнено настолько, что messages вступают в тактильный контакт, буквально трутся друг о друга, что message не отличить от massage. И опять все восходит к medium. Кстати, The Medium is the Massage («Средство передачи сообщения — это массаж») — название одной из книг Маклюэна (в соавторстве). «Все СМИ (media), — читаем мы в ней, — работают над нами по полной. Они настолько проникают в нас своими личными, политическими, экономическими, эстетическими, психологическими, моральными, этическими и социальными последствиями, что не оставляют ничего неприкосновенным, нетронутым, неизменным» [9, р. 26].
Образовательные информационно-коммуникативные технологии с особой остротой ставят вопрос о формировании коммуникативной компетенции как единства соответствующих знаний, умений и навыков. Поскольку знания так или иначе абстрактны, а в навыках есть что-то от машинной
35
Коммуникация и коммуникативность: различительное единство
заведенности, то акцент в компетенции справедливо ставить на умении. «Что Вы умеете делать?» — это сегодня главное измерение профессиональной идентификации человека. Общая определенность современной коммуникативной компетенции может быть очерчена как ее дискурсивность, т. е. умение «контекстуализировать» мысль жизнью, практической, шире — социокультурной фактурой бытия. Ядро коммуникативной компетенции представлено умением слушать и понимать Другого, а через это — смотреться в зеркало самого себя. В защитных, а фактически диспозиционно резонирующих поясах данного ядра значатся: культура вопрошания, или умение идентифицировать проблемы; рефлексивность, т. е. самоотчетность всех вовлеченных в коммуникативный процесс идей и действий; самокритичность как готовность «фальсифицировать» самые дорогие свои мысли, взыскательно и придирчиво относиться к себе, своим утверждениям и поступкам; имагинативность, иначе — творческое воображение, умение мыслить на пределе, а значит, в терминах первопричин и конечных целей; флексибильность (flexibility — гибкость), или способность перестраиваться, мужественно встречать и уверенно решать неожиданные задачи, адекватно, без паники и алармизма отвечать на совершенно новые вызовы и риски. В перспективе развития коммуникативной компетенции любой образовательный процесс, будь он хоть естественно-научным или техническим, превращается в глубоко гуманитарное дело. Что уж говорить о социально-гуманитарных дисциплинах — коммуникативная компетенция в их преподавании занимает весь передний край.
Когда-то, выявляя исторический смысл первого «осевого времени», К. Ясперс указывал на перспективу безграничной коммуникации. В современном глобализирующемся мире, готовящем, похоже, второе осевое время, связанное с научно-техническим прогрессом, данная перспектива, исходно возможная, становится действительностью. В этой связи нам надо более активно переходить от патриотически-своих научных и образовательных ориентаций к признанным мировым стандартам. И, соответственно, к той санирующей нас конкуренции, которая с ними связана. Чем дальше, тем больше границы здесь будут размываться. Нужно либо считаться с «внешним» лидерством, либо становиться лидером самим. Третьего, как говорится, не дано. Впрочем, третье есть — это наше нынешнее состояние. Его выразительно обозначил Б. Межуев: «...мы пользуемся терминами и концепциями XXI века, хотя живем реально в веке XVII» [10].
* * *
В заключение хотелось бы сказать следующее. Освоение коммуника-ции/коммуникативности в отечественной науке, по сути, только начинается. Потенциал, в том числе и парадигмальный, у этих формирований огромный. С его помощью, как представляется, мы сможем выйти на действительно современный уровень в философском постижении челове-
36
Коммуникация и коммуникативность: различительное единство
ка и общества, на более глубокое понимание природы социального как такового. Эвристичность коммуникативной парадигмы предстоит почувствовать на себе всей социально-гуманитарной сфере. Коммуникативность противостоит объективистскому историцизму, по-своему смягчая, гуманизируя мир, в котором мы живем, и нас, в нем живущих. Она несет с собой конструктивизм и веру в будущее — оно может и должно быть с человеческим, в основе своей коммуникативным, лицом.
Литература
1. Павленко А.Н. Пределы интерсубъективности (критика коммуникативной способности обоснования знания). СПб.: Алетейя, 2012.
2. Общение // Психология общения. Энциклопедический словарь. Под общ. ред. А.А. Бодале а. М.: «Когито-Центр», 2011.
3. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Пер. с фр. Н.А. Шматко. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998.
4. McKinsey Global Institute. Disruptive technologies: Advances that will transform life, business, and the global economy // URL: http://www.slideshare.net/fred. zimny/mckinse-global-institute-disruptive-technologies-full-reportmay2013 (24.05.2013).
5. Гречко П.К. Различия: от терпимости к культуре толерантности. М.: РУДН, 2006.
6. Маклюэн Г.М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека / Пер. с англ. В. Николаева. М.; Жуковский: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2003.
7. Интервью с ректором РГГУ Ефимом Пивоваром // URL: http://do.gendocs. ru/docs/index-138902.html?page=12 (26.05.2013).
8. Майнцер К. Сложносистемное мышление: Материя, разум, человечество. Новый синтез. М., 2009.
9. McLuhan M. and Fiore Q. with Agel J. The Medium is the Massage: An Inventory of Effects. New York: Random House, 1967.
10. Межуев Б. Бег опальных принцев // Известия. 29.05.2013. URL: http:// izvestia.ru/news/551158 (11/06/2013).
