CC BY
99
ТЕМА НОМЕРА
УДК 304
П.К. Гречко
Коммуникация и демократия
В статье выявляются и раскрываются импликативно-исторические связи между коммуникацией и демократией, взятые в их нормативной определенности. Показано, что нормативность формируется на основе диспозиций как со стороны объекта, так и со стороны субъекта. Ключевая методологическая ориентация работы — маклюэнов-ское «средство есть сообщение». Плюралистичность, демократически структурированная массовость, постоянное умножение возможностей для свободного выбора, интерсубъективная открытость, девертикализация, децентрированная горизонталь, сетевость, глобальные горизонты локальных практик — все эти измерения коммуникации импликативно переносятся и на демократию, неразрывно связанную сегодня с электронно-компьютерными средствами и технологиями. Отстаивается перспектива коммуникативной демократии — не как еще одной ее формы, а как стадии или этапа в развитии демократии как таковой, опять же в ее нормативно-общем выражении.
Ключевые слова: коммуникация, демократия, нормативность, средства информации и коммуникации, масса, месседж, комьюнити, свобода, коммуникативная демократия.
Каналов или линий связи, вернее, взаимосвязи, коммуникации и демократии очень много. Начнем с самого общего — с исторической импликативности средств и технологий коммуникации. Руководством для нас здесь будет знаменитое маклюэновское the medium is the message. На русский язык оно переводится как «средство коммуникации есть сообщение». Концептуальная расшифровка самого М. Маклюэна выглядит так: «...личностные и социальные последствия любого средства коммуникации — то есть любого нашего расширения вовне — вытекают из нового масштаба, привносимого каждым таким расширением, или новой технологией, в наши дела» [2, с. 9]. И еще, уже более популярно: «...’’сообщением” любого средства коммуникации, или технологии, является то изменение масштаба, скорости и формы, которое привносится им в человеческие дела» [2, с. 10]. Импликативная привязанность гуманитарных «со© Гречко П.К., 2014
30
Коммуникация и демократия
общений» к техническим «средствам» позволяет нам легко переходить от «коммуникации» к «коммуникативности», считать их понятийными синонимами. Хотя акцентирование и допустимо: на средства — значит, коммуникация, на сообщение — значит, коммуникативность.
Многообразные изменения, вносимые в нашу жизнь современными — электронными — средствами коммуникации, обобщаются в один большой месседж, тоже современный, — демократию. Иначе говоря, современные коммуникативные процессы индуцируют, материально имплицируют демократию. Чтобы не сложилось впечатление, что мы редуцируем коммуникацию к ее средствам, укажем на следующее обстоятельство. Средства коммуникации являются в действительности главным, или системозадающим, элементом всей ситуации коммуникации, именно от него в конечном счете исходят искомые импликации — токи современности. Так что мы не редуцируем, а просто фиксируем непосредственный переход от средств коммуникации к коммуникации как таковой — не вообще, конечно, а в плане «духа современности». Конечно, в методологическом плане знаком этого самого духа является не связь, воздействие, а взаимосвязь, взаимодействие. Применительно к предмету наших рассуждений это всегда субъект-объектная взаимосвязь. Современные технологии, а значит, и современные средства коммуникации справедливо характеризуются как high, fine, smart и clean. Оправданно полагать, что и субъект (человек), владеющий или работающий с такими технологиями, должен быть высоким (исторически продвинутым), тонким (чувствительным и чутким к происходящим изменениям), умным (рационально ориентированным и мотивированным) и чистым (заботящимся об экологии — материальной и интеллектуальной). Старая дилемма трещит по швам: непонятно сегодня, что чему на самом деле не соответствует — то ли техника человеку, то ли человек технике. Ясно одно: при неадекватности человека современным технологическим требованиям эффект от внедрения новых средств коммуникации явно снижается, если не делается прямо противоположным.
Продолжая сказанное, заметим, что любыми средствами и процессами можно злоупотреблять. Коммуникация — не исключение. Она тоже может использоваться в неблаговидных целях, в качестве средства нечестной борьбы, навязывания своей воли и пр. Но это не отменяет нормативного понимания коммуникации. Философский подход, развиваемый в настоящей работе, представляет собой предельное вопрошание, несомненно, включающее в себя трансцендирование (наличных форм и эмпирических данных), а значит, и нормативность. Нормативность возвышает теорию над практикой, освещая перед ней перспективу ее фактического роста. Нормативная определенность философского познания фиксируется вполне в духе Гегеля, как соответствие понятия своему предмету. Манипуляция, обман, конфронтация, насилие, агрессия и т. п. — все это тоже формы коммуникации, но — и это здесь главное — не в ее нормативном
31
Коммуникация и демократия
понимании. Их в нашем случае можно квалифицировать как недокомму-никация или даже как вырожденная коммуникация. В других же случаях, коих еще больше, — социального без коммуникационного не бывает, резоннее вести речь о мере или степени приближения к коммуникации как нормативному образцу. Это как в медицине: никогда нозологически или номенклатурно-теоретически обобщенная болезнь не совпадает полностью с реально развивающейся болезнью. Нозологическая единица — это своеобразный теоретический образец болезни, потому и говорят всегда: «практически (а не теоретически) здоров».
Не только коммуникация, но и демократия как таковая нормативна, ее полного воплощения нигде нет — только то или иное приближение к нему. Каких только демократий не преподносит нам реальная жизнь. Нелиберальная, дефектная, заблокированная, делегативная, управляемая, имитационная, тоталитарная и прочая, и прочая. Закрадывается сомнение: а есть ли, реальна ли вообще-демократия, как, впрочем, и вообще-комму-никация? И что значит их нормативность — она только познавательнопонятийная? Для начала отметим, что само отнесение всех перечисленных форм демократии именно к демократии, а не к чему-нибудь другому, говорит о наличии у них чего-то общего, какого-то объединяющего начала. Его-то и резонно назвать демократией как таковой. Это общее начало позволяет идентифицировать рассредоточенные в пространстве и времени формы демократии как сущностно единое множество. По отношению к во-обще-демократии оно диспозиционно, то есть объективно предрасположено — быть и считаться этой самой демократией. Поскольку нормативность относится к миру социального, то ясно, что без субъекта здесь никак не обойтись. Из чего следует, что бытие демократии, как и коммуникации, — в их нормативной определенности — зависит, причем существенно, значимым образом, от субъекта. На его стороне тоже фиксируется диспози-ционность. Диспозиционность особая, интенционально-прескриптивная, в форме коллективно-должного. Нормативные демократия и коммуникация — это, несомненно, должное. Они существуют, потому что мы верим в то, что они есть, точнее, непременно должны быть. Иначе говоря, они держатся на коллективных усилиях (так должно быть) людей. Профессионально говоря, интенциональная энергия масс людей (возможно даже — их элитного представительства) конституирует соответствующий социальный институт как совокупность образцов, предписаний, норм, ролей — словом, правил поведения [ср. с Сёрлевскими идеями деонтологической реальности и коллективной интенциональности: 8, p. 89ff]. Созданный таким образом социальный институт, в своем реальном функциональном бытии, распространяет действие данных правил на эмпирически-релеван-тную ему действительность, выступая в качестве ее своего рода образца-аттрактора. Должное тем самым возвращается — теперь уже в виде институциональных правил, которые нужно принимать и соблюдать.
32
Коммуникация и демократия
Итак, нормативность коммуникации и демократии, непременно присутствующая в их категориально-философском выражении, онтологически поддерживается диспозиционностью двоякого рода — объективной (предрасположенность объекта) и субъективной (предрасположенность субъекта). Впрочем, двоякость эта с определенностью фиксируется только синхронически, в синхронном срезе проблемы. В диахронном же плане ситуация выглядит несколько иначе. И объектная (от общего начала в различных формах коммуникации и демократии идущая) диспозиционность тоже зависит, вернее даже — создается, порождается субъектом. Объектно-диспо-зиционное сущее было когда-то «должной» предрасположенностью субъекта. «История, — писал когда-то опальный ныне классик, — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека» [3, с. 102]
Из сказанного ясно, что предметом дальнейшего философского анализа будут не те или иные формы, паттерны, модусы коммуникации и демократии, а коммуникативный корень демократии, демократического образа жизни. Но идти, отталкиваться все равно придется от конкретных проявлений коммуникации и демократии, разумеется, под углом зрения того, как они работают на искомую импликативно-нормативную взаимосвязь. Вообще же горизонты у «коммуникации-и-демократии» предельно широкие — общество как сеть коммуникаций, коммуникативная природа социального. Важно заметить, что нормативная трактовка коммуникации и демократии не имеет ничего общего с их эйдетическим превознесением или восхвалением. У любого совершенства, даже нормативного, есть свои ограничения и пределы. Применительно к демократии, скажем, их выразил крылатой фразой У. Черчилль: «Democracy is the worst form of government unless you compare it to all the rest» («Демократия — худшая форма правления до тех пор, пока вы не сравните ее со всеми остальными»). Еще одно небольшое разъяснение. Самыми распространенными, частотными или привычно употребляемыми терминами-словами в рассматриваемой нами области являются сегодня «средства массовой информации» — СМИ и «средства массовой коммуникации» — СМК. Что до массовости, то тут все ясно: «восстание масс» давно состоялось — мы живем в массовом обществе (обществах). Массово производятся и предлагаются на рынке сегодня не только товары и услуги, но и идеи, смыслы, ценностные ориентации. Хотя, как будет показано ниже, при достаточном насыщении, достигнув определенного уровня, массовость, массификация создает условия (в виде возможностей, перспектив, ниш) для появления, развития и утверждения индивидуализации. С «коммуникацией» и «информацией» сложнее. Это вообще-то отдельный предмет исследования. Но в плане нашей работы, ориентированной на импликативную привязку «средств» к «сообщениям» и акцентирующей именно средства (коммуникации), значимой разницы между СМК и СМИ нет. Более того, в перспективе информационного общества, чуть ли не единодушно принимаемой ныне, СМИ
33
Коммуникация и демократия
могут рассматриваться в качестве авангарда СМК. В конце концов, сама информация может рассматриваться как средство все той же коммуникации. При всем том коммуницирование не есть автоматически и информирование (скажем, властью народа), как, впрочем, и наоборот. В обоих случаях нужно взаимодействие, ведущее к взаимопониманию в самом широком смысле слова.
Перейдем теперь к анализу отдельных измерений той исторической импликативности, которая с определенностью различима в движении от коммуникации к демократии. Начнем с того, что современная коммуникация по сути плюралистична. Различные каналы, уровни, площадки, формы создают множественную ситуацию, рассчитанную не только на всех, но и на каждого в отдельности. Есть из чего выбирать, чем удовлетворять разнообразные, зачастую очень специфические, нишевые потребности и вкусы. В multimedium-ной среде невольно приходится выбирать, а значит, так или иначе заявлять о своем «Я», индивидуализироваться. Массовый потребитель или пользователь при этом не отменяется, но появляется и нечто новое, большее — «притязание на значимость», «борьба за признание». Сквозь асфальт унифицирующей массификации пробиваются тем самым ростки демассификации. Интересна в данной связи позиция К. Ясперса — известного критика масс и неподлинного бытия. Он выражает надежду на возрождение «бытия человека из недр массового бытия». «Путь истории, — пишет он, — неминуемо ведет теперь через массы... Народное образование может привести массы на путь, который ведет к аристократии духа, — постоянно фактически идущий отбор может завершиться созданием подлинной аристократии без наследственных прав и привилегий; с исчезновением социального гнета и политического террора может исчезнуть и мышление, преисполненное возмущения и негативности, свойственное прежде всего массам.
Школы, совершающийся в свободном соревновании отбор, постоянное устранение все еще сохраняющейся несправедливости в условиях жизни, создание большей социальной справедливости — все это способно, преодолев постоянно возникающую напряженность, проложить путь к росту свободы» [6, с. 144].
Medium коммуникации — это не только организационно-технические комплексы, это еще и открываемые ими возможности и перспективы. Вообще числом возможностей, приходящихся на единицу действительности (социальной реальности), можно измерять прогресс общества. Здесь мы опираемся на М.Н. Эпштейна, на его мысль о том, что «по мере развития цивилизации на одну единицу реальности приходится все больше возможностей» [5, с. 238]. Возможности и перспективы не просто расширяют реальность, но и создают условия (атмосферу, среду) для проявления и подлинного бытия человеческой свободы. В этой связи формула свободы как познанной необходимости представляется неверной. Если бы действи-
34
Коммуникация и демократия
тельность состояла из одной необходимости, то в ней никогда не было бы свободы. Необходимость нельзя выбирать, к ней можно только пристегнуться. Как у стоиков, например: «Понимающего судьба [необходимость] ведет, непонимающего — тащит». Так понимаемую свободу А.И. Солженицын справедливо высмеивал как «познанную решетку». Человек свободно действует только на основе познанной (и выбранной, конечно) возможности. Необходимости здесь тоже находится место — на краю, в виде рамочных условий человеческой свободы. Современные средства и технологии коммуникации, будучи soft — мягкими, не только открывают новые возможности и перспективы, но и постоянно умножают их, позволяя каждому найти адекватно свою и в ней нестесненно выразиться, самореализоваться.
Не приходится доказывать, что плюрализм (плюральность), возможности для выбора и сам свободный выбор — все это атрибуты нормативно понимаемой демократии. Да и масса, массовость в форме демоса — народа, тоже оказывается демократичной. Демос есть демократически структурированная масса. По замечательной формуле 16-го президента США (1861—1865) А. Линкольна, «демократия — это правление народа, избранное народом и для народа». В современном массовом обществе граждане принимают опосредованное (через своих представителей) участие в принятии решений. Отсюда и представительная в целом демократия. В нее встроены, конечно, и элементы непосредственной или прямой демократии (выборы, референдумы, различные «народные инициативы» и т. д.). Сегодня справедливо говорят о кризисе политической репрезентации — ситуации, когда демократическое представительство становится неадекватным, теряет эффективную обратную связь. Хотя какая-то связь здесь непременно сохраняется, всегда была и есть. Гегель, видимо, прав: «Каждый народ достоин того правительства, которое он имеет». И пусть, как говорится, рыба гниет с головы, но чистят-то ее с хвоста. Современные средства и технологии коммуникации, если только их не «подкручивать», «суверенно» не настраивать, вносят (способны внести) много нового в традиционную, по сути макиавеллевскую (хитрость и сила), связь власти и народа. По чисто техническим основаниям эту связь теперь легко и просто установить, отладить, сделать более тесной и плотной, а также, что особенно важно, двусторонней и интерактивной. Преодолевая тем самым одностороннюю, директивную коммуникацию, которую, пользуясь своим преимуществом относительно правомочий, обязательств и ответственности, так часто инициируют наши государственные органы управления.
Дихотомия прямая / представительная успешно преодолевается сегодня так называемой электронной демократией. Выглядит это как информационно-коммуникативное расширение прямой и углубление представительной демократии. Э-демократия, или онлайн-политика, насыщает существующие властные институты ресурсами краудсорсинга. Краудсор-
35
Коммуникация и демократия
синг — это «получение новых идей напрямую “из толпы”» (К. Великанов) или, шире, механизм и практики активного вовлечения граждан в «электронное» принятие решений по значимым для общества проблемам. Через социальные сети, блоги и другие интернет-платформы граждане участвуют в управлении делами государства, корректируют государственную политику в стране, влияют, притом существенным образом, на разработку и принятие востребованных жизнью законов. Есть уже и убедительные, будем надеяться, и заразительные примеры краудсорсинга. Так, в 2012 г. в Исландии пользователями «Твиттера» и «Фейсбука» был разработан проект Конституции, а в Финляндии появилась краудсорсинговая платформа Open Ministry, предназначенная для создания новых законопроектов [1]. Электронное правительство, электронное голосование, интернет-порталы министерств и ведомств, онлайн-обсуждение законопроектов, различные «общественные слушания» и «консультации» — эти и подобные им инструменты электронной демократии широко используются теперь и в России.
Medium, средства и технологии современной коммуникации объективно настроены на открытость и диспозиционно (через интеракцию предрасположения) производят ее. Понятно, что нестесненно-открытому функционированию этих средств можно мешать, их работу можно сдерживать, искажать, «прикрывать», от непосредственных потребителей или пользователей отчуждать, но у нас ведь речь о норме и нормальном отношении. В нем, этом отношении, велика роль коммуникативной компетентности, в которую наряду с функциональной грамотностью как элементарной пользовательской адаптацией входят также знание диспозиций — возможностей средств коммуникации и, что более важно, готовность и умение превратить их в действительность, реализовать. Коммуникативная компетентность — непременная составляющая современной культуры бытия.
Сам факт специальных усилий, требуемых для достижения «правильного» эффекта от налаживаемой коммуникации, как раз ее объективную потребность в открытости и выявляет. У демократической по сути открытости современных средств и технологий коммуникации есть свои поддающиеся артикуляции проявления. Они, эти средства и технологии, склонны (естественная предрасположенность) конфигурироваться горизонтально, а не вертикально. Вертикаль, какой бы она ни была, властно давит на все коммуникативные процессы, отягощая их грузной фасадной пирамидаль-ностью. Внешняя устойчивость и стабильность необходимо сочетается здесь с внутренней жесткостью, что делает всю эту конструкцию довольно хрупкой, подверженной частым сбоям и поломкам. Нет, в исторической выживаемости ей не откажешь, но какой ценой и на каком уровне?! Мобилизационное напряжение всех сил и очень низкий, исторически неконкурентоспособный уровень. Напротив, горизонталь несет с собой коммуникативную гибкость и демократическую коллегиальность, свободное
36
Коммуникация и демократия
и равное (от «ровня») общение. Она поощряет инициативу, вообще гражданскую активность, а через естественную для нее конкуренцию отбирает лучшее и лучших. Коммуникативная горизонталь не знает когнитивного диссонанса, с которым неизбежно сталкивается коммуникативная вертикаль: послушными людьми легко управлять, но с ними (и ими) нельзя решить ни одной исторически-творческой задачи.
Адекватным структурным выражением горизонтальной коммуникативной открытости является сеть, сетевая детерминация. Сеть ценна прежде всего своими краями, которые открыты для любого пути, которым вы к ней, сети, подходите. Выступает она в виде гибкого и динамичного комплекса взаимосвязанных узлов открытого типа, — комплекса, способного неограниченно расширяться за счет включения в него все новых и новых звеньев и свободного доступа к информации [подробнее о феномене сетей см.: 4]. Сеть, как Всемирная паутина, вездесущна, гибка и пластична, очередная ячейка присоединяется к ней без всяких ограничений — в любое время и из любого места. Перед нами своеобразный коммуникативно-сетевой универсализм. Сеть — оптимальная форма структурализации социальной реальности: выше — жестко централизованный порядок, ниже — уже хаос.
Повышенной открытостью в структуре коммуникации отличается такой ее ресурс, как информация. Непосредственно на открытость работает ее нехолистичность. В прежние времена, а это эпоха и парадигма модерна, информацию привычно собирали в те или иные идеационные (англ. ideation — мышление, воображение) целостности и в таком виде «загружали» в сознание субъекта (людей). Там они действительно прорастали корнями, созревали и давали некие идеологические плоды. Но сегодня идеологическая эволюция общества уже не актуальна, а идеация находится под подозрением. В этой ситуации развивается так называемая блиц- или клипкультура (термин восходит к Э. Тоффлеру). Никаких законченных систем и готовых образов — только разрозненные, фрагментарные, временные образы, из которых пользователь, если он достаточно искусен, может собрать свою собственную картину мира. Свобода выбора тем самым не только предполагается — к ней индивидуум буквально принуждается. Блиц-культура близка, созвучна самой природе информации, которая легко квантифицируется, то есть распадается на отдельные, дискретные количества или порции. Еще одно интересное качество информации: в отличие от прочих товаров и услуг ее от употребления не становится меньше. Более того, с расширением круга пользователей она может даже возрастать.
Мы не погрешим против истины, если скажем, что границы коммуникации и современного, активно глобализирующегося мира совпадают. А это значит, что силы проникновения или воздействия коммуникации поистине безграничны. Не только, естественно, в объемно-количественном, но и в качественном смысле. Удачным выражением этого ком-
37
Коммуникация и демократия
муникативного преображения является маклюэновский образ всемирной «глобальной деревни». Глобальность (всемирность) здесь, впрочем, особая: децентрированная, нехолистичная, рассредоточенно-горизонтальная, регионально и локально инклюзивная — в полном соответствии с характером самого коммуникативного материала.
Для демократии важны все — глобальные, региональные, локальные — масштабы, но начинается и по-настоящему плодоносит она в «малых делах», на уровне и в рамках местных, локальных форм бытия. Демократичес-ки-коммуникативная концентрация на локальном уровне ведет к развитию и укреплению sense of community — чувства комьюнити. Комьюнити — это не просто локальное общество, это со-общество. В со-вместности, некотором даже со-седстве данного объединения оптимально сочетаются свобода и равенство, рациональность и прагматичность здравого смысла, техническая опосредованность и личный (личностный) контакт, дающие в итоге неравнодушного и активного человека-гражданина — самого убедительного носителя демократического образа жизни. На стороне сказанного и семантика коммуникации: лат. communicatus — делать общим, связывать. Демократия на уровне и в форме комьюнити — хорошая школа для выхода в большую политику.
Сообщество в форме комьюнити интересно также тем, что оно открывает перспективу для преодоления традиционного теперь уже противоречия между жизненным миром человека и охватывающей его социально-исторической системой. У перспективы этой много определенностей, но главная среди них опять же коммуникативная, коммуникация. Именно коммуникация с ее гибкостью, мягкостью и подручностью (доступностью) позволяет органично увязывать индивидуальную автономию человека с потребностями и требованиями социальной среды-системы. Скрепляющий механизм этого увязывания — коммуникативная интерсубъективность. С одной стороны, она не застывает в жесткие, отчужденные от человека структуры, а с другой — удерживает жизненный мир от сползания в произвол и хаос. В рамках комьюнити, дополнительно, формируется исходная легитимность демократии, всех ее проявлений, видов и форм. Легитимность как внутреннее принятие людьми ценностей, норм и идеалов демократии, как убежденность в ее безальтернативности и исторической перспективности.
Сегодня много говорят и пишут о медиатизации общества [см., например: 7], т. е. о его подчинении игровой пользовательской логике функционирования и развития средств массовой информации. С учетом коммуникативного расширения (контекста) медиа (media — мн. число от medium), освещенного в общем виде выше, это утверждение можно обобщить до коммуникативизации общества и говорить о коммуникативном коде демократии или, более популярно, о коммуникативной демократии. Это не еще одна форма демократии, а очередной исторический этап в развитии
38
Коммуникация и демократия
демократии как таковой. В рамочных условиях этого этапа, опять же в нормативной его определенности, могут и должны продуктивно сочетаться публичная сфера (общественно значимые проблемы + информированное общественное мнение), делиберация (дискурсивная культура слышать и быть услышанным), партисипационность (синергия публичного представительства и гражданского участия), плебисцитарность (постоянное и непосредственное обращение к народу), и многое другое — все с учетом современных электронных средств информации и коммуникации.
Литература
1. Краудсорсинг в политике. [Электронный ресурс] URL: http://crowdsourcing. ru/article/power-to-the-people-crowdsourcing-in-politics (дата обращения 25.02.2014).
2. Маклюэн Г.М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека / Пер. с англ. В. Николаева. М.: Жуковский: «КАНОН-пресс-Ц»; «Кучково поле», 2003. 464 с.
3. Маркс К., Энгельс Ф. Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М.: Гос. изд-во политической литературы, 1955. Т. 2. С. 3—230.
4. Назарчук А.В. О сетевых исследованиях в социальных науках // Социс. 2011. № 1. С. 51—56.
5. Эпштейн М.Н. Философия возможного. СПб.: Алетейя, 2001. 334 с.
6. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. 527 с.
7. Political Communication in Postmodern Democracy: Challenging the Primacy of Politics / Ed. by K. Brants and K. Voltmer. [Электронный ресурс] URL: http://www.amazon.com/Political-Communication-Postmodern-Democracy-Challenging/dp/0230243355.
8. Searle J.R. Making the Social World: The Structure of Human Civilization. Oxford University Press, 2010. 208 p.
