CC BY
56
ние реального исторического факта через традиционные фольклорные сюжеты и мотивы - все это свойственно именно традиции фольклорного творчества.
В современной фольклорной прозе происходит переплетение, сращивание рационального и сверхъестественного. Реалистическая проза мифологизируется, информативная функция ослабевает, в связи с чем маргинальными становятся реалистические мотивы, сюжетообразующим звеном выступают мифологические мотивы. Это дало основание А.Г. Игумнову отнести зафиксированные в XXI в. устные рассказы данного тематического цикла к мифологической прозе [11, с. 106-119].
Функции жанра устного рассказа в современ-
ном бытовании претерпели изменения. Эмоциональное воздействие ослаблено, теперь преобладает информативная функция, сообщение: что было сделано, когда, кто и как причастен; и, наконец, дидактическая функция породила мифологемы, которые стали сюжетообразующими в повествовании.
Современная фольклорная проза как система имеет свои художественные средства отражения действительности, свои принципы отношения к ней. Конкретно-историческая действительность, послужившая основой для сюжета устных рассказов, уступает главное место в повествовании мифологическим мотивам, но функция их направлена на усиление исходных реалистических мотивов.
Литература
1. Путилов Б.Н. Методология сравнительно-исторического изучения фольклора. - JI: Наука, 1976.
2. Афанасьева-Медведева Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири: в 20 т. / отв. ред. Ф.П. Сороколетов. - СПб.: Наука, 2006. - Т. 1.
3. Афанасьева-Медведева Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири: в 20 т. / науч. ред. Ф.П. Сороколетов. - СПб.: Наука, 2007. - Т. 2.
4. Афанасьева-Медведева Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири: в 20 т. / науч. ред. В.М. Гацак, Ф.П. Сороколетов. - Иркутск: Наука, 2009. - Т. 3.
5. Афанасьева-Медведева Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири: в 20 т. / науч. ред. В.М. Гацак, С.А. Мызников. - Иркутск: Наука, 2009. - Т. 4.
6. Афанасьева-Медведева Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири: в 20 т. / науч. ред. В.М. Гацак, С.А. Мызников. - Иркутск: Наука, 2010. - Т. 5.
7. Афанасьева-Медведева Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири: в 20 т. / науч. ред. В.М. Гацак, С.А. Мызников. - Иркутск: Наука, 2010. - Т. 6.
8. Афанасьева-Медведева Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири: в 20 т. / науч. ред. В.М. Гацак, С.А. Мызников. - Иркутск: Наука, 2011. - Т.7.
9. Афанасьева-Медведева Г.В. Словарь говоров русских старожилов Байкальской Сибири: в 20 т. / науч. ред. В.М. Гацак, С.А. Мызников. - Иркутск: Наука, 2011. - Т.8.
10. Зиновьев В.П. Указатель сюжетов-мотивов быличек и бывалыцин // Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири. - Новосибирск: Наука, 1987.
11. Игумнов А.Г. Мифологическая проза одного села//Традиционная культура. -2011. -№1.
Матвеева Руфина Прокопьевна, ведущий научный сотрудник ИМБТ СО РАН, доктор филологических наук.
Matveeva Rufina Prokopyevna, leading research fellow, department of literature and folklore studies, Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, SB RAS, doctor of philological sciences. Тел.: (3012) 436924; e mail: rufinal 938@rnail.ru
УДК 398.22(571.54)
© Е.Л. Тихонова «Коммуникативное и культурное воскрешение прошлого» как основная функция исторических преданий *
* Работа выполнена в рамках проекта РГНФ №12-04-00107
Рассматриваются предания русского населения Забайкалья, являющиеся исторической памятью народа. Историческая проза рассматривается как способ трансляции прошлого в человеческой коммуникации и культуре.
Ключевые слова: исторические предания, коммуникативная память, культурная память, этноисторическая информация
E.L. Tikhonova «The communicative and cultural resurrection of past» as the main function of historical legends
In the article legends of the Russian population of the Transbaikalye are considered, they are the historical memory of people. Historical prose is considered as the way of translation of past in human communication and in culture.
Keywords: historical legends, communicative memory, cultural memory, ethnohistorical information.
Человеческая память избирательна, и в фольклорную традицию, как правило, попадают факты, значимые или интересные для человеческого сообщества. На интересе к прошлому, зачастую способному пролить свет на настоящее, держится традиция бытования устных преданий. Функция, изначально присущая жанру предания, заключается в «концентрации исторического опыта», исторических знаний и трансляции этих знаний во времени. В продолжение этой функции тексты исторического содержания осуществляют, как это очень удачно сформулировал немецкий ученый Ян Ассман, «коммуникативное и культурное воскрешение прошлого» [1, с. 49]. А интерес к прошлому, как известно, не появляется ниоткуда, он является продуктом человеческой культуры. Отсюда закономерно встает вопрос, насколько глубоко простирается интерес к своему прошлому у русских, проживающих в иноэтническом окружении, и какие основные исторические события получили отражение в их фольклорной традиции?
В устной исторической прозе русского населения Республики Бурятия (Западное Забайкалье) на современном этапе бытуют два типа исторических рассказов. Первый тип - это так называемые вторичные тексты, или тексты-пересказы описанных в литературе (научной, учебной или художественной) известных исторических событий (их еще называют тексты-интерпретации). Подобные тексты представляют собой опосредованный способ коммуникации. Второй тип - это тексты, передающиеся исключительно устным путем и никак не связанные с письменной традицией. Эти тексты представляют для нас особый интерес и являют собой непосредственный способ коммуникации. Чаще всего эти тексты принадлежат к кругу так называемой «местной истории» и только для определенной местности и бывают актуальны, т.е. фольклорные тексты исторического содержания проявляют тенденцию к локализации, так как они являются выражением исторической памяти локальной этнической группы, а память, по выражению Я. Ассмана, «нуждается в месте, стремится определиться в пространстве» [1, с. 40]. Локализация памяти a priori определяет ее со-
держание: «Что произошло в этом месте? Почему нам нельзя об этом забывать?». Таким образом, историческая память имеет свое содержание и свою глубину, являясь при этом необходимым атрибутом этнической идентичности.
И здесь мы сталкиваемся с одной из насущнейших проблем фольклористики - проблемой соотношения устного рассказа об историческом событии с самим историческим событием фольклорного текста - реальной историей, т.е. с проблемой историзма фольклора. Фольклор и история - системы коррелирующие. Поступательное движение истории, в ходе которого меняется/развивается историческое сознание коллектива, приводит к трансформации способа изображения исторической действительности в фольклоре - от мифологического к конкретноисторическому, т.е. происходит развитие от «обобщенно-фантастических форм историзма к формам, где структурообразующую роль постепенно начинает играть историческая конкретность» [3, с. 168]. Однако этот переход довольно относителен, так как в фольклорных практиках и мифологическое, и собственно историческое сознание не только не исключают друг друга, они мирно сосуществуют, являясь специфическими формами «коммуникативного и культурного воскрешения прошлого». Коммуникативная память, по Я. Ассману, охватывает воспоминания, которые связаны с недавним прошлым. Это память поколения, которую этническая общность приобретает исторически [1, с. 52], это личный опыт людей и опыт 3-4-х предшествующих поколений. Культурная же память этноса направлена на фиксацию того, что оказалось значимым не только для этих 3-4-х поколений людей, а для всех поколений во все времена. И это значимое мы можем обозначить как сакральное знание о прошлом, проливающее свет на настоящее и дающее надежду на будущее.
На конкретное содержательное наполнение каждого текста предания оказывают влияние как универсальные концепты традиционного сознания, так и специфические местные условия. Так, в Баргузинской долине Республики Бурятия сохранились предания о самопогребении баргутов, осмысляемых как автохтонное население, жив-
шее там до прихода русских. Сюжет этих преданий принесен с севера Европейской части России, где он существует в виде преданий о погребении чуди белоглазой, но сохранность его именно в Баргузинской долине обусловлена совпадением традиционного сюжета с историческим фактом. По свидетельству историков, в ХП-ХШ вв. земли вокруг Байкала (Предбайка-лье и Забайкалье) населяли монголоязычные племена, наиболее крупными из которых были племена хори и баргут [2, с. 34]. Непосредственным же местом обитания племени баргут было Забайкалье, а именно Баргузинская долина. Об этом свидетельствует не только летописный («Сокровенное сказание монголов»), но и топонимический, и фольклорный материал. Таким образом, предания о баргутах имеют под собой определенную конкретно-историческую основу. Однако можем ли мы отнести эти предания к собственно историческим или в них присутствуют некие мифологические универсалии, способствующие тому, что предания о баргутах стали «воспоминанием культуры» (термин Я. Ассмана)?
Одним из основных мотивов, структурирующих предания о баргутах, является мотив «аборигены суть не такие, как мы: большие, черные, волосатые». Также
сюжетообразующим мотивом в преданиях о баргутах является мотив
добровольного/недобровольного исчезновения. Самая распространенная его версия - мотив самопогребения. В устойчивой связи с ним выступает мотив появления в конкретной местности белой березы: «<...> оне (баргуты. -Е.Т.) уничтожали себя, когда пошла береза, услыхали, что белый люд будет. В долине там и делали цараи, камни накладывали, подсекали, уничтожали сами себя» (зап. в с. Б. Уро Баргузинского района РБ в 1982 г. от Гаськова И.И., 1906 г.р.).
Более полный анализ преданий о баргутах, представленный нами в монографии «Русские предания Восточной Сибири о заселении и освоении края» [4, с. 115-134], показывает, что данные предания относятся к архаичному пласту народной исторической памяти (глубина довольно значительная), и в основе содержательной части этих преданий лежит мифологический «универсум перволюдей». Поэтому информация, содержащаяся в преданиях о баргутах, значима не только для нескольких поколений русских поселенцев, а для общины в целом. «Воскрешение прошлого» в этих преданиях происходит через
коллективную память. Во-первых, о баргутах знает практически все население Баргузинской долины. Даже если рассказчик не может воссоздать текст предания полностью -отдельные мотивы поведает обязательно. На вопрос: «Про баргутов слышали что-нибудь?» -ответит: «Про баргутов? Нет. А-а-а-а! Нет, слышала. Оне далёко там жили. Туды, к лесу. Вот, иногда косили когда там, на ферме сено, то видели кости вот иногда. Кости там валялися. Вот старики говорши, это-то баргуты жили. <...>Болъши кости были. Ага. И голову иногда находили, ну, там уже череп. Ну, это, кости. Мы спрашивали их-то, мы-то уж не помнили, там постарше нас жили старики, работали с нами, косили. Мы говорим: «Вот это что за кости?» Они говорят: «Баргуты жили здесь». Здесь раньше баргуты жили. <... > Что за баргуты, спрашивам. Оне: «Черны люди, черны люди» (зап. в с. Читкан Баргузинского района РБ в 2008 г. от Прокушевой Е.Г., 1929 г.р.). Во-вторых, в данном случае для рассказчиков важна не фактическая, а услышанная от соплеменников, воссозданная в воспоминаниях история, а это прямое указание на то, что задействована коллективная (но пока еще не культурная) память этноса, а не коммуникативная память отдельного человека.
Следующая историческая веха, на которой концентрируется историческая память русских Бурятии и которая отражена в фольклорной традиции, - это заселение и освоение русскими Западного Забайкалья. Глубина, на которую «погружается» историческая память носителей преданий, с точки зрения исследователя, - примерно 250 лет. Для коммуникативной памяти этноса это уже много. Возможно, мы стоим на пороге того, что данный цикл преданий исчезнет из устного бытования. Но эти предания в какой-то своей части зафиксированы собирателями и в этом смысле останутся в истории уже как образцы культурной памяти. Тем более, что русские предания о заселении и освоении Восточной Сибири отражают и в рамках всего цикла осмысливают исторический процесс присоединения сибирского региона к Российскому государству. Цикл преданий о заселении и освоении края русскими обладает достаточной полнотой известных фольклорной традиции сюжетов и мотивов, наличием архаических форм преданий: это мотивы основания селений одним, двумя или группой поселенцев; мотивы добровольного, вынужденного или насильственного переселения; мотив первой встречи русских переселенцев с бурятами и др.
В преданиях о первопоселенцах, как правило, время появления русских в Забайкалье указывается приблизительно: «Потом мы
появились тут, лет триста назад» (зап. в с. М. Куналей Бичурского района РБ в 1960 г. от Каурова А.Р., 1883 г.р.); «Первыми пришли в Бичуру три фамилии <...> лет триста пятьдесят назад» (зап. в с. Бичура Бичурского района РБ в 1960 г. от Белых A.C., 1898 г.р.); «Малому Куналею почти триста лет. Русские его образовали» (зап. в с. М. Куналей Бичурского района РБ в 1960 г. от Фалелеева П.П., 1897 г.р.) и т.д. В народной традиции появление русских в Забайкалье осмысливается второй половиной XVII в., т.е. на сто лет раньше, чем это произошло на самом деле. И здесь важно понимать, что это не банальное незнание истории, не искажение исторических фактов, а их фольклорное переосмысление -главное, не когда точно появились русские в Забайкалье, а как долго они живут на этой земле. А когда люди говорят о том, как долго или как давно что-либо происходило в их истории, это свидетельствует о наличии исторической памяти, обращенной к историческому времени, которое «есть не что иное, как дальнейшее существование ставшего» [1, с. 79].
«Воскрешение прошлого» в данном цикле преданий происходит через коммуникативную память отдельных носителей устной традиции: далеко не каждый житель того или иного села расскажет, как основалось их село, кто были его первые жители и т.д. И главное, в цикле преданий о первопоселенцах в большей степени, чем, например, в цикле преданий о баргутах, важна фактическая история: конкретизируются место, время, сохраняются имена и фамилии поселенцев, способ их трудовой деятельности. Одной из причин такой «детализации» устной истории является то, что носителями преданий о первопоселенцах очень часто оказываются прямые потомки тех людей, о которых повествует народный рассказ. Именно поэтому время основания селения русскими может осмысливаться в преданиях через смену поколений (так называемое генеалогическое время): «Пришел сюда Никита какой-то с пятью сыновьями. <...> Один из его сыновей был моим дедом. Это я маленькая была, дед Дорофей рассказывал, а ему, наверное, в то время девяносто лет было. Вот и считайте, сколько лет Никольскому» (зап. в с. Никольское Мухоршибирского района РБ в 2000 г. от Леоновой М. П., 1934 г.р.). Таким образом, коммуникативная память основывается на
собственном опыте рассказчика и опыте предшествующих 3-4-х поколений.
Общественная значимость цикла преданий о первопоселенцах обусловила их жизнеспособность и неплохую (по сравнению с другими циклами) сохранность. Мы имеем в виду следующее. На территории Бурятии, например, не зафиксировано ни одного текста исторической песни на почти повсеместно распространенные в Сибири сюжеты о Ермаке, об Иване Грозном, о Емельяне Пугачеве, в то время как предания на аналогичные сюжеты, принесенные в Забайкалье русскими поселенцами и усвоенные их потомками, широко бытовали по всему Забайкалью и составили целые тематические циклы (за исключением сюжетов об Иване Грозном, который только упоминается в преданиях о Ермаке так же, как упоминается царица Екатерина в преданиях о старообрядцах). Об этом свидетельствуют фольклорные записи Л.Е. Элиасова, успевшего в 30-5 0-е гг. прошлого столетия зафиксировать сюжеты исторических преданий, бытовавших на территории Забайкалья. «Здесь можно услышать подробные повествования о Степане Разине, о Емельяне Пугачеве, об Александре Суворове, о Н.Г. Чернышевском и многочисленные предания самого разнообразного характера о декабристах. Эти предания рассказываются как большими знатоками устной народной поэзии, <...> так и теми, кто знает по одному, по два предания», - писал в 1966 г. в предисловии к сборнику текстов «Байкальские предания» Л.Е. Элиасов [5, с. 38-39]. Однако сегодня предания, о которых говорит Л.Е. Элиасов, нам зафиксировать не удается (за исключением преданий о братьях Кюхельбекерах). Видимо, необходимость в фиксации и передаче информации, содержащейся в этих преданиях, отпала. Не спасло их даже то (в фольклорной версии), что когда-то эти предания (как и вся фольклорная традиция) в иноэтнической среде являлись для русских индикаторами этнической идентичности. Мы не случайно сделали оговорку - в фольклорной версии, так как, конечно же, информанты слышали и что-то знают и о Степане Разине, и о Емельяне Пугачеве, и о других исторических персонажах, вошедших в устную традицию, но знания эти литературного происхождения (типичный ответ на вопрос об этих персонажах: «Да про это все в книгах написано!»).
Таким образом, можно сделать вывод, что предания как форма хранения и передачи информации являются важнейшей частью исторической памяти народа. Основной функцией преданий является «коммуникативное и культурное
воскрешение прошлого». Глубина проникнове- тий сравнительно недалекого прошлого. Память
ния в прошлое в преданиях русского населения - и коммуникативная и культурная - фиксирует
Западного Забайкалья определяется в конкрет- и «воскрешает» только значимые события в
ном временном выражении: «до прихода рус- жизни общества, ибо, как сказал Я. Ассман
ских», «лет 300-350 назад» и т.д. События, со- «только значимое прошлое вспоминается и
ставляющие содержание коллективной памяти только вспомненное прошлое становится значи-
русских в Бурятии, весьма разнообразны - от мым» [1, с. 81].
«дорусского» периода в жизни региона до собы-
Jlumepamypa
1. Ассман Ян. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / пер. с нем. М.М. Сокольской. - М.: Языки славянской культуры, 2004.
2. Зориктуев Б.Р. Прибайкалье в середине VI-VIH вв. - Улан-Удэ, 1996.
3. Путилов Б.Н. Типология фольклорного историзма // Типология народного эпоса. - М.: Наука, 1975.
4. Тихонова E.JI. Русские предания Восточной Сибири о заселении и освоении края. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2006.
5. Элиасов JI.E. Байкальские предания. Фольклорные записи. - Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во, 1966.
Тихонова Елена Леонардовна, доцент, старший научный сотрудник отдела литературоведения и фольклористики Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, кандидат филологических наук.
Tikhonova Elena Leonardovna, associate professor, senior research fellow, department of folklore and literature studies, Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan studies, SB RAS, candidate of philological sciences.
Tel: (3012)458008; +7-9148443094; e-mail: tipldk@vandex.ru
УДК 82-13(571)
© M.P. Соловьева
Детский народный календарь как форма межпоколенной передачи духовно-нравственных традиций крестьянской общины
(на основе современных устных рассказов русских сибиряков)
Выявляется характер отражения системы календарных обрядов и праздников в устных народных рассказах. Освещается процесс формирования и функционирования в рамках народного земледельческого календаря традиционной календарнообрядовой культуры детства.
Ключевые слова: праздники народного календаря, народная педагогика, устный народный рассказ, традиционные формы поведения, игры с крашеными яйцами, берёзовые качели, обряд закликания весны, святочные обходные обряды, обряд христославления.
M.R. Solovyova
Children's folk calendar as a form of inter-generation transmission of spiritual and moral traditions of peasant community
(on the basis of modem storytelling of Russian Siberians)
The nature of reflection a system of calendar rites and holidays in oral folk tales is revealed. The process of formation and functioning of traditional calendar-ritual culture of childhood in the framework of national agricultural calendar is highlighted.
Keywords: folk calendar holidays, folk pedagogics, oral folk tale, traditional forms of behaviour, a game with coloured eggs, birch swing, ceremony of calling spring, the Christmas bypass rites, ritual of Carol-singing.
Ярким проявлением соционормативной культуры традиционной общности были праздники народного календаря. В устных рассказах они представлены как универсальная форма манифестации и закрепления всех накопленных сельской общиной духовных ценностей. Важной функцией годового праздника было воспитание молодого поколения, передача ему этических и эстетических традиций. Календарный праздник предстает в рассказах как уникальная форма проявления народной педагогики [4, с. 8-9], осу-
ществлявшая формирование нравственных качеств ребенка в процессе «передачи культурного наследства одним поколением другому» [4, с. 1].
Праздники народного календаря являлись эффективным средством межпоколенной передачи духовно-нравственных традиций крестьянской общины, поскольку, пройдя сквозь призму детского восприятия, они были усвоены «миром детства», в результате чего в «стране детей» [5] сформировался целый ряд традиционных форм поведения детей и подростков, функционирую-
