CC BY
94
записан А.А. Мальцевой в с. Тымлат в 2000 г. Аудиозапись расшифрована А.А. Мальцевой при участии Н.Н. Нестеровой в с. Тымлат в 2005 г.
АМ, тт. 112, 115, 119 - рассказала Нестерова Ирина Егоровна, 1933 г. р., уроженка
с. Подкагерная. Тексты записаны А.А. Мальцевой в с. Тымлат в 2005 г. Аудиозапись расшифрована А.А. Мальцевой при участии Н.Н. Несте-
ровой в с. Тымлат в 2005 г.
АМ, т. 127 - рассказала Белоусова Варвара Кондратьевна, 1930 г. р., уроженка с. Лесная. Текст записан экспедицией ИФЛ СО РАН в п. Палана в 2006 г. Аудиозапись расшифрована А.А. Мальцевой при участии Е.Г. Ягановой в п. Палана в 2007 г.
Литература
1. Горбачева В.В. Обряды и праздники коряков. - СПб.: Наука, 2004.
2. Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. - СПб.: Наука, 1997.
3. Кеккетын К. Эвныто-пастух. Повести на корякском и русском языках. - Петропавловск-Камчатский: Камчатпресс, 2010.
4. Стебницкий С.Н. Очерки этнографии коряков. - СПб.: Наука, 2000.
Голованева Татьяна Александровна, научный сотрудник сектора фольклора народов Сибири Института филологии СО РАН, кандидат филологических наук. Teл: +7-9140527760. Е-mail: gta-77@mail.ru
Golovaneva Tatyana Aleksandrovna, research fellow, department of Siberian folklore, the Institute of Philology SB RAS, candidate of philological sciences.
УДК 398.22(571.54)
© Е.Л. Тихонова
Топоним как информационный языковой код в фольклорной исторической прозе*
Работа выполнена в рамках проекта, поддержанного РГНФ № 12-04-00107.
В статье рассматриваются топонимические предания русского населения Республики Бурятия с точки зрения отражения в них языковой картины мира через такой языковой код как топоним. Топонимы, являющиеся ядром топонимического предания, рассматриваются как слова, непосредственно или опосредованно связанные с национальной культурой, менталитетом, вероисповеданием создавшего эти онимы народа.
Ключевые слова: топонимические предания, географические названия, языковой код, языковая картина мира.
E.L. Tikhonova
Toponym as an information language code in folklore historical prose
The article considers the toponymic legends of the Russian population of the Republic of Buryatiya from the point of view of reflection in them the language picture of the world through such a language code as toponym. Toponyms, core of the toponymic legends, are considered as words, directly or indirectly related to national culture, mentality, religion of the people created these toponyms.
Keywords: toponymic legends, geographical names, language code, language picture of the world.
Оказавшись в середине XVII в. на окраине Российской империи, в иноэтническом окружении, русские не только бережно сохраняли фольклор, принесенный из мест исхода, но и в силу определенных обстоятельств создавали новые фольклорные тексты, которые выполняли прежде всего утилитарную функцию. Такими текстами, имеющими для людей, осваивающих новые территории, прикладное значение, стали топонимические предания: они являлись для русских поселенцев некой системой координат на новых, пока еще незнакомых территориях. Поскольку центральным мотивом в этих преданиях является топонимический мотив, вполне закономерно появление в группе большого количества топонимов. Также появляющиеся в языке топонимы (которые позже перекочевали и в
фольклорные тексты) свидетельствовали о культурном освоении пространства человеком: общеизвестно, что если на местности появляются географические объекты с именами собственными, эта территория считается включенной в жизненное пространство человека, и наоборот, если территория не освоена человеком, на ней нет объектов с именами собственными. В народных преданиях имена собственные представляют собой группу слов, непосредственно (но довольно часто и опосредованно) связанных с национальной культурой, менталитетом, вероисповеданием создавшего эти онимы народа. Географические названия, являясь продуктом народного сознания, отражают все стороны духовной и материальной жизни людей. Именно поэтому «фольклорные» топонимы (назовем так топонимы,
функционирующие в фольклорных текстах) представляют особый интерес для исследователей народной картины мира: эти топонимы позволяют задуматься над тем, какие факты, события, люди были важны для наших предков, отразивших в географических названиях и «местную историю», и свое миропонимание.
Русские топонимические предания представляют собой устные прозаические рассказы, как правило, небольшого объема. Своей исторической основой (многие топонимические предания содержат в своей структуре исторические мотивы) они связаны с событиями общественной жизни первопоселенцев, а своей мифологической основой - с древнейшими представлениями и верованиями той социальной общности, к которой принадлежат носители преданий. Выявление этих двух основ позволяет воссоздать языковую картину мира русских людей, которым пришлось добровольно или по принуждению осваивать новые территории на востоке Российского государства.
Мысль о том, что в языке (в том числе и в языке фольклора) воплощается менталитет, характер культуры каждого этноса стала как в лингвистике, так и в фольклористике аксиомой. В науке даже появился термин «этническая языковая личность», под которой понимается «обобщенный образ носителя (курсив наш. - Е.Т.) культурно-языковых и коммуникативно-деятельных ценностей, знаний, установок и поведенческих реакций, осознающего свою тождественность с этносом и его культурой» [Шулунова, Шойсоронова, с. 282]. Таким образом, язык является отражением «во внутреннем мире внешнего мира» [Шулунова, Шойсоронова, с. 282-283], что по существу и является удачным определением понятия «языковая картина мира». На уровне текста топоним является одной из кодовых единиц (часто топонимический код бывает довольно прозрачным), позволяющих эту языковую картину мира дешифровать.
Набор географических терминов, связанных с деятельностью человека и отражающих его языковую картину мира, зависел от социальноэкономических условий, ландшафтных и климатических особенностей заселяемой территории. История того, как и почему возникло то или иное географическое название закрепляется в народной памяти и остается в ней в виде топонимических преданий или топонимических мотивов в других жанровых разновидностях преданий. В фольклорной традиции русского населения Бурятии бытуют предания о таких исторических событиях, как заселение русскими Сибири, раскол церкви и «выгон» старообрядцев за Урал, гражданская война и др. Все эти предания со-
держат в своей структуре топонимы, привязывающие фольклорный текст к месту, к объекту и в той или иной степени сохраняющие конкретику исторического события. Например, в большинстве преданий о первопоселенцах, содержащих в своей структуре топонимический мотив, название населенного пункта связывается с именем или фамилией первопоселенца (иногда эта связь присутствует имплицитно). «Село Брянск называется потому, что впервые приехала сюда Брянская, вдова, женщина с детьми, ссыльная» (зап. от Брянской Ф.В. [год рождения не указан] в с. Брянск Кабанского р-на РБ в 1956 г.); «Ши-гаево село. Название произошло от носителей фамилии Шигаевых» (зап. от Алферова И.С., 82 года, в с. Шигаево Кабанского р-на РБ в 1956 г.); «Ну, вот, допустим, Колесово, я сама с Колесово уроженка. И там вот первый значит именно начал строиться по фамилии Колесов. И назвали эту деревню Колесово» (зап. от Исаевой П.К., 1924 г.р. в с. Кабанск Кабанского р-на РБ в 1984 г.). Название населенные пункты получают, согласно преданиям, по имени или фамилии конкретных людей, вполне реальных (естественно, в рамках фольклорной традиции), социально детерминированных, возможно, действительно некогда основавших селения или являвшихся одними из их первых жителей. Информативность (языковой код) топонимов Брянск, Шигаево, Ко-лесово заключается в указании на этническую принадлежность создавших топонимы людей, что рождает целый ассоциативный ряд: люди какой национальности основали село, на каком языке они говорили, какого они вероисповедания, какие соблюдали обычаи и совершали обряды и т.д.
Как было сказано выше, топоним в речи людей, а затем и в фольклорном тексте - это всегда свидетельство культурного освоения пространства человеком. В фольклорном тексте при помощи топонимов проявляет себя одна из универсальных мифологических оппозиций «свой/чужой». Процесс освоения жизненного пространства первопоселенцами, отразившийся в их языковой картине мира, в речи, маркируется топонимическими номинациями. Человек ориентируется на местности по объектам, расположение которых ему хорошо известно. Будучи выделенными из ряда себе подобных, эти объекты удостаиваются про-приальной номинации и таким образом попадают в разряд «своих» (в контексте мифологической оппозиции «свой / чужой»). Система топонимов конкретного локуса (названия селений, близлежащих сельскохозяйственных угодий, водоемов, сопок и падей и т.д., которыми изобилуют тексты преданий) - это одновременно и сис-
тема координат на местности, система ориентиров в пространстве, и регламентация земельных отношений (а земельные отношения - основа взаимоотношений в сельской общине, их упорядоченность влияла на мирное сосуществование членов общины): «(А какие у вас есть местные названия? - собир.). Да тут навалом: Петряков-ский ключ, Фёдоровский ключ. (Но почему так назвали? - собир.). Но, фамилия Петряковы тоже есть, Петряковски. Кто-то первый основатель. Пахать начал, раскорчевывать, и поэтому, видимо, назвали. Петряковски фамилия. Петряковы, значит, там, раскорчевывали -Петряковский ключ. (Иванова падь почему так называется? - собир.). Ну. Потому что там корчевали Ивановы. По этой стороне пахали и по той. Ивановы первые раскорчевывали. Там была поляночка, раскорчевали, распахали, и стали... Давно уже. Теперь есть специальный Казазаев-ский сивер. Тоже их раскулачили, сослали. Они раскорчевали, и ихний поляна... фамилия Каза-заевы. Они сеяли там, может, сорок-пятьдесят лет, но и назвали» (зап. от Иванова А.И., 1918 г.р. в с. Хасурта Хоринского р-на РБ в 2001 г.).
Реализованные в данных текстах ориентационная и принадлежнеческая функции топонимов актуальны прежде всего для самих местных жителей. Тем более что функциональное назначение этих топонимов было часто сопряжено с неписаным законом, регламентировавшим земельные отношения между сельчанами. Принадлеж-неческая функция и функция регламентации земельных отношений чаще всего характерны для топонимов посессивного типа, ранее закреплявших право пользования тем или иным земельным участком за конкретной семьей: Петряковский ключ, Фёдоровский ключ, Иванова падь, Казаза-евский сивер. Эти и подобные им топонимы отражали в языке установленный в жизни земледельца, землепользователя миропорядок (так называемая владельческая принадлежность).
Также топонимы, являясь особым языковым кодом, позволяют воссоздать очень часто мифологизированную языковую картину мира сельской общины. На восточносибирском региональном материале выделяется топонимический мотив, в котором географические названия связаны с этнической принадлежностью древнего народа, исчезнувшего с конкретной территории, - с бар-гутами. Почти все предания о баргутах содержат топонимические мотивы, которые позволяют выявить мифологическую составляющую языковой картины мира русских поселенцев. Топоним Баргузин (так в Бурятии называются река, село, долина - Баргузинская, штормовой ветер на Байкале) исполнители преданий напрямую связыва-
ют с древним народом - баргутами: «Баргузин существует очень давно, и носит он название людей, его населяющих - баргуты» (зап. от Башкир Т.Я., 1909 г.р. в с. Баргузин Баргузинского р-на РБ в 1971 г.); «Баргузин почему? Да потому, что баргуты раньше, говорят, жили. Но мы их не захватили, это было еще раньше» (зап. от Зверькова Л.Т., 1887 г.р. в с. Телятниково Баргу-зинского р-на РБ в 1982 г).
Предания о баргутах имеют под собой определенную конкретно-историческую основу [Зо-риктуев; Сокровенное сказание монголов]. Однако систему образа баргутов составляют мотивы, являющиеся по преимуществу мифологическими. Баргуты в преданиях русского населения Бурятии функционируют не как реальный древний народ, а как универсальная модель, как мифологема. Рассказы русских старожилов о баргу-тах во многом клишированы, они вобрали в себя традиционные фольклорные сюжеты и мотивы о древних народах. Доминирующий мотив образа баргутов - их огромные размеры. Баргуты -крупные, большие, здоровые, рослые. В преданиях указываются на огромные кости, обнаруженные в местах обитания аборигенов, по которым можно судить о размерах баргутов: «<...> нашли мы лытку от его, от етого, от баргута. Вот лытка, целу как у коней, как есть ети лыт-ки. Вот таку лытку нашли» (зап. от Малыгиной М.И., 1910 г.р. в с. Читкан Баргузинского р-на РБ в 1982 г.); «Баргуты были крупный народ. Признаки были, кости-то находили» (зап. от Зверькова Л.Т., 1887 г.р., в с. Телятниково Баргузинского р-на РБ в 1982 г.).
Мотив «аборигены - крупные, большие люди» довольно устойчив в преданиях о древних жителях в различных регионах и является, по сути, мифологическим. Сознание древнего человека определяло первых людей как великанов [Криничная, с. 114]. И тот факт, что баргуты в народных рассказах предстают великанами, выявляет архаичность образа баргутов, их мифологическую семантику, а также мифологизированное сознание носителей фольклорной традиции. Конкретно-исторический образ племени баргут, следуя специфическим законам фольклорного сознания, в предании закономерно и неизбежно трансформируется в фольклорный. И связано это не только с закономерностями функционирования фольклорной традиции, но и с мировоззрением русских рассказчиков преданий, с их менталитетом. Дело в том, что в русских преданиях баргуты никогда не осмысливаются как тотемы или как предки, даже потенциальные: рассказчики сразу же отделяют себя от первых жителей края, противопоставляют себя им. Подобное
противопоставление наблюдается и в севернорусских преданиях о чуди (Русский Север) [Пименов, с. 148], однако в силу конкретных исторических событий, связанных с процессом христианизации и последующей ассимиляции аборигенов с русским населением, чудь (та ее часть, которая крестилась) начинает восприниматься как далекие предки современных жителей Русского Севера: «Чудь - это предки, и память о них священна для потомков» [Пименов, с. 136]. Отсюда и мотив культового поклонения чудским могилам в севернорусских преданиях. В забайкальских преданиях о древнем народе этот мотив отсутствует. «Баргутский след» вызывает у русских рассказчиков любопытство, интерес, но не более того. Ни сами баргуты, ни места их обитания и захоронения у русских поселенцев культового почитания не вызывают. Отсутствует и двойственное отношение к баргутам, которое свойственно рассказчикам севернорусских преданий по отношению к чуди: «как к священному (все-таки предки!) и в то же время - греховному (не такие, как обычные люди)» [Пименов, с. 136]. Объясняется такое отсутствие, по-видимому, этническим самосознанием, ясно понимаемой русскими сибиряками генетической чуждостью баргутам.
В бурятских же преданиях присутствует мотив поклонения баргутским могилам. В 1995 г. в с. Кырен Тункинского района нам удалось встретиться и побеседовать с известным знатоком и, главное, талантливым носителем бурятского фольклора Шагдаром Дашиевичем Байминовым. По его рассказам мы зафиксировали некоторые мотивы бурятских преданий о баргутах, в числе которых и мотив поклонения баргутским захоронениям. «Близ Жемчуга небольшие сопки, там, говорят, метровая кость найдена. Это, говорят, предводитель (баргут. - Е.Т.), до сих пор ему почести отдают. Баргуты - это древнее бурятское или монгольское название. Некоторые буряты считают себя древними, а другие считают, что они от монголов отошли» (зап. от
Байминова Ш.Д., 1926 г.р. в с. Кырен Тункин-ского р-на РБ в 1995 г.). Наличие в бурятских преданиях мотива поклонения баргутским могилам объясняется тем, что баргуты воспринимаются некоторыми современными бурятами как далекие предки, то есть срабатывает мифологическая универсалия - культ предков. В русских же преданиях эта универсалия (по отношению к баргутам) не работает.
Итак, устные тексты, содержащие те или иные топонимы и топонимические мотивы, в силу своей функциональной значимости остаются в народной памяти и переходят в фольклорную традицию. По поводу того, что это за тексты писал Ю.М. Лотман: «Казалось бы, что текст, проходя через века, должен стираться, терять содержащуюся в нем информацию. Однако в тех случаях, когда мы имеем дело с текстами, сохраняющими культурную активность, они обнаруживают способность накапливать информацию, т.е. способность памяти» [Лотман, с. 22]. Фольклористические исследования показывают, что «способностью памяти» обладают тексты, которые, во-первых, позволяют воссоздать языковую картину мира создавшего эти тексты народа (а для этого необходимы определенные коды, одним из которых является топоним), а во-вторых, характеризуются высокой степенью семиотично-сти, т. е. поддаются семантической перекодировке, что позволяет этим текстам стать стереотипированными, легко откладываться в сознании аудитории и входить в традицию. Всем этим требованиям отвечают топонимические предания. В них отражается только та информация, которая актуальна для носителей предания и поэтому вошла в информационное поле языковой картины мира русских поселенцев. Топоним как информационный языковой код в фольклорном тексте не только отражает языковую картину мира создавшего его народа, но и влияет на формирование этнической самоидентификации (пример - предания о баргутах).
Литература
1. Зориктуев Б.Р. Прибайкалье в середине VI-VIII вв. - Улан-Удэ, 1996.
2. Криничная Н.А. Персонажи преданий: становление и эволюция образа / отв. ред. А.К. Микушев. - Л.: Наука, 1988.
3. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. - М.: Искусство, 1970.
4. Пименов В.В. Вепсы. Очерк этнической истории и генезиса культуры. - М.;Л., 1965.
5. Сокровенное сказание монголов (на бурятском, русском языках). - Улан-Удэ: Бурят. кн. изд-во, 1990.
6. Шулунова Л.В., Шойсоронова Е.С. Этническая языковая личность: структура, типология // Язык как национальное достояние: проблемы сохранения лингвистического разнообразия. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2009.
Тихонова Елена Леонардовна, старший научный сотрудник отдела литературоведения и фольклористики Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, доцент, кандидат филологических наук. Тел: (3012)458008; +7-9148443094. E-mail: tipldk@vandex.ru
Tikhonova Elena Leonardovna, senior research fellow, department of literature and folklore studies, Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan studies, SB RAS, associate professor, candidate of philological sciences.
