CC BY
89
УДК 82-3(=821.511.132)
Т.Л. Кузнецова
КОМИ ПОВЕСТЬ РУБЕЖА ХХ-ХХ1 вв.: ОСОБЕННОСТИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОСМЫСЛЕНИЯ ЖИЗНИ
На основе анализа произведений Ю. Екишева, Е. Рочева, В. Тимина, А. Ульянова, А. Попова, А. Некрасова, Е. Козловой, В. Напалкова и др. рассматриваются художественные поиски коми повести кон. ХХ - нач. XXI вв., выявляется их концептуальная основа, во многом характеризующая опыт современной коми прозы.
Ключевые слова: повесть, художественные поиски, концептуальная основа, вечные ценности.
Коми повесть кон. XX - нач. XXI вв. переживает непростой период развития: ее художественный опыт во многом определен противоречиями времени. Вынеся на свои страницы ранее замалчиваемый материал, что порой находит описательные и фактографичные формы1 (произведения А. Размыслова «Курыд зарава» (Горький березовый сок, 1991), «Косьмытом синва» (Непросохшие слезы, 1993), современная повесть стремится осмыслить духовный и исторический опыт прошлого, изобразить лик современности. Как было отмечено, «литературная политика перестройки имела ярко выраженный компенсаторный характер. Надо было наверстывать упущенное — догонять, возвращать, ликвидировать лакуны, встраиваться в мировой контекст» (2; С. 244). Стремление литературы осветить прежде табуированные темы нашло выражение и в повестях, жестко ориентированных на «перестроечные» проблемы: экологические, национальные, связанные с ГУЛАГом, коллективизацией 1930-х гг.: И. Торопов «Ошто эн лый кыкысь» (Не стреляй в медведя дважды, 1988); «Нёльон войся бипур дорын» (Четверо у ночного костра, 1990); «Гымобтю керка шорын» (Грянул выстрел среди избы, 1989; А. Попов «Аддзысьломъяс» (Встречи, 1991), Н. Куратова «Сьод синъяса
1 Это течение литературы названо исследователями «натуральным»: «Эстетика «натуральной» прозы требует «сдвинутости» характеров и обстоятельств, дотошности в изображении деталей, что и создает поле напряженности, именуемое в обиходе «чернухой» (1; С. 188).
томиник ныв» (Молодая девушка с черными глазами, 1991). Время кардинальных изменений в сознании общества обусловливает, конечно, односторонность оценок, сдерживая развитие аналитических начал. Некоторая поспешность художественных решений, господство факторов политического характера над процессами художественного концепирования не позволяют углубить семантику образов. Этот ряд произведений так же, как и широко известные «Печальный детектив» В. Астафьева и «Пожар» В. Распутина, несет на себе печать «перестроечных» умонастроений. Исторический период, насыщенный глубокими социальными и экономическими переменами, вызвал к жизни произведения, характеризующиеся категоричностью социальных оценок и второстепенностью собственно эстетических моментов.
Но наряду со стремлением запечатлеть политические концепции, в литературе идут процессы и художественного осмысления жизни России.
В коми повести рубежа веков намечается тенденция к изображению современника, чей характер деформирован влиянием социальных условий; герой переживает глубокий нравственно-психологический кризис. Если писатель Вадоров, герой дилогии П. Шахова (повести «Лоз патефон», - Синий патефон, 1985 и «Еджыд керка» - Белый дом, 1994), испытывающий глубокое чувство одиночества и духовной опустошенности, то журналисту Паршукову, герою повести Е.Рочева «Кузь вот» (Долгий сон, 1995), суждено познать состояние творческого бессилия, и в конце печальной истории его жизни он отторгнут обществом. «Пемыдыс сьокыд изйон личкис сшос джодж бердас, гудродлш вежорсо, мырдон йоткалю - топодю мортсо дзескыд пельосо, кытысь петан туйыс оти - гу да горт» (Темень тяжелым камнем придавила его к полу, смутила разум, силой затолкала - прижала человека в тесный угол, откуда выход один - могила и гроб), - словно выносит автор жестокий в своей неизбежности приговор главному герою, который не может выйти из подавленного состояния и пробудить в себе интерес к жизни (повесть А. Ульянова «Чипан Миш», 2003). Воспроизводит в памяти непростой жизненный путь Тер Миш, герой повести Е. Рочева «Тер Мишлон висьтасьом» (Исповедь Тер Миша, 1986), в попытках понять, почему его жизнь не сложилась. Обращается к прошлому и Паршуков, герой повести «Кузь вот» того же автора.
Будучи в преклонном возрасте, чувствует духовную потребность в искуплении своей давней вины Григорий, герой повести А.Попова «Водзос» (Расплата, 1992). «Мый олом ме, сё мокасьт, бара ол>а? И мыйла олi?» (Что за жизнь я, ёлки-палки, прожил? И зачем прожил? - Здесь и далее подстрочный перевод наш. - Т.К.) - не щадит он себя. Желанием осмыслить свой жизненный опыт, сплетение удач и ошибок вдохновлена повесть А. Некрасова «Как стать великим» (1993), получившая художественную форму обращений к сыну (уроки сыну). Герой повести А. Попова «Мыйсяма йоз» (Что за люди, 1990) (в другой редакции - «Сомын оти гожом» (Только одно лето) пытается вырваться из рутины сложившихся отношений, забыть прошлое. Автор ведет своего героя по кругу испытаний: он как бы ищет себя и, не найдя, разочаровавшись, вновь оказывается в омуте беспамятства. «Васька Петыр бара веськалю оломлон важ гыяс выло, кытысь сшо выныштчытс петны. Но, воломко, ниномла на» (Васька Петыр снова
попал на старые волны жизни, откуда он силился вырваться. Но, оказывается, еще незачем), - грустно завершается повествование. Герой не может противостоять силе обстоятельств; человек теряет свой статус. «Пыр Чипан Мишос шыболито кодароко, олом визулыс чагйос моз кылодо увлань. ... Олом нисьо вот. Гугыр-мугыр. Гугыр-магыр. Сьодас олом» (Вечно Чипан Миша несёт куда-то, течение жизни будто щепку несёт к низовью. . Не то жизнь, не то сон. Что-то мутное. Плыву по течению, живу, не принимая мер к изменению), - пишется о главном герое повести А.Ульянова «Чипан Миш». Этот типаж литература почерпнула в нашей действительности, когда каждый ощущает на себе груз переоценки исторического опыта и кризисные экономические отношения находят уродливое отражение в личной драме отдельно взятого человека.
В повести последних лет формируется тип героя, сознание которого деформировано тотальным чувством одиночества. Духовная дисгармония не позволяет ему строить естественные отношения с миром. Ощущение рушащихся связей, драматичное переживание кардинальной ломки, чувство обреченности характеризуют картину мира, отличную от сложившейся в литературе позднесоветского периода. Терпеливо строит в своем сознании белый дом герой повести П. Шахова «Еджыд керка» Василий Вадоров, но его устремленность к романтическим идеалам, как и устойчивая тяга к болезненной рефлексии (особенно проявившаяся в первой части дилогии - повести «Лоз патефон»), свидетельствует о глубоких противоречиях с реальным миром.
Изобразительные функции отходят сегодня на второй план: смыслообразующее начало произведений связано с выражением особенностей мироощущения современника, остро переживающего крушение мировоззренческих основ, переосмысливающего отношения с миром. Появляются герои, обладающие тонкой психической организацией, связанные с творческой деятельностью, - писатель Вадоров (повести Шахова «Лоз патефон» и «Еджыд керка»), журналист Паршуков (повесть Е. Рочева «Кузь вот»), безымянный поэт, в характере которого проглядывают автобиографические черты (повесть А. Лужикова «Измом синва» - Окаменевшие слезы, 1998), а его поэтические строки достигают трагического накала, сообщая произведению вселенскую печаль:
Пемыд вой шорын садьма да - Проснусь в тёмную полночь
Чужомо рытыв вой швичко, В лицо со свистом бьёт северная ночь,
Ыджыд пуяссо породо, томъяссо му Большие деревья валит, молодые бердо личко, прижимает к земле,
Оти гудыро гудрало В общую муть мешает день и ночь.
Лунсо да войсо. Гогочет - смеётся, воет, плачет и стонет.
Гигзьо - серало, омляло, бордо да ойзо. Проснусь в тёмную полночь - жизнь Пемыд вой шорын садьма да - оломыс из-под ног убегает, кок улысь пышйо.
Это зрелище разрушающегося мира выражает особенности мироощущения, близкого постмодернистам, мир предстает как хаос. Е. Рочев же в повести «Корысь тэрыбджык» (Быстрее оленя, 1998), приближаясь к инвективе, изображает картину уничтожения тундры: «А тундраын юясо да шоръясо лэччис нефть
да няйт. Некодос тайо енасо эз и дойд. Татшома по ловзьо Коми муыс. Вор-ва жугодан техника сибалю быд пельосо. Сиктса уличаяссо юрныссо ошодомон вомавлiсны сьод фуфайкаа да кузь бродниа дядьояс. А од сэнi некымын во сайын на ворслюны челядь, сьыломон ветлiсны том йоз» ( А в тундре в ручьи и реки стекает грязь и нефть. Никого это сильно и не задевает. Так, мол, оживает Коми земля. Техника, разрушающая природу, укоренилась в каждом углу. Повесив голову, сельские улицы переходили дяди в черных фуфайках и длинных броднях. А ведь там еще несколько лет назад играли дети, с песнями ходили молодые люди).
Ощущения апокалиптического характера связаны и с переоценкой нравственных ценностей: крушение мира воспринимается как возмездие. Так, в повести А. Попова «Водзос» бумерангом возвращается к герою его проступок. Отвергнутый собственным сыном, Онопрей Гриш ощущает не только утерю близкородственных связей, домашнего очага, семьи, но и своей малой родины -родной деревни. Герой переживает крушение привычного мира.
Стремление писателей осмыслить связь времен, наряду с преобладанием эсхатологических настроений, нашло выразительные формы в утопическом мышлении. Так, в повести «Кузь вот» Е. Рочев изображает прекрасное будущее во сне, создает яркие фантастические картины1. Однако он не смог насытить их силой подлинной веры. Едкая ирония, развенчивающая, разрушающая советское прошлое, таится в мировоззренческих основах творчества автора. В его красочных утопических зарисовках заложена некая вечная несбыточность, недостижимость. Это - ироничная мечта, рождённая в минуту отчаяния. Она создана, чтобы составить иронический контраст советской реальности, а, в сущности, строится на обломках разрушающегося мира, является своего рода плачем по рухнувшему, безвозвратно ушедшему (видимо, близки к истине утверждения исследователей
о том, что «утопическая мечтательность - форма ностальгии» - 4; С. 437). Xотя социально справедливое, благополучное устройство жизни в городе Шонджар (Солнечный город) выражает идеальные представления автора, в основе сюжета лежит неверие в духовную мощь человека. Неспроста президент, управляющий утопическим государством, - робот. «Президентлысь нырвизь вежны некод оз вермы. Сы восна йозлон юр оз вись» (Политику президента никто не может изменить. Из-за этого голова у людей не болит), - считает нужным подчеркнуть автор. Совмещая черты научно-технической и социальной утопии, мысленный эксперимент Е. Рочева вызван к жизни безнадежным отчаянием: постоянным фоном безоблачной жизни Шондакара служит повествование о нелепом существовании советского общества (так, автор, устанавливая парадоксальные связи, иронически снижает изображение: «Тэ он ас йывсьыд висьтась, а аслад пон йылысь мойдан. Тадзи оз позь. Судын коло веськыд кыв» (Ты не о себе рассказываешь, а
о своей собаке ведёшь речь. Так нельзя. Суду нужна правда), - слышит Паршуков от обитателей Шонджара в ответ на откровения). Параллелизм, исполненный
1 В.А. Латышева отмечает, что в повести Е. Рочева фантастика заключает утопический идеал (3; С. 75).
иронического контраста, выражает мироотношение автора. В утопии Е. Рочева нашел выражение импульсивный вызов обезумевшему миру, это - найденный в едином порыве способ уйти от реальности.
Смерть героя также красноречиво выражает концептуальные взгляды писателей. Главный герой повести Е. Рочева «Тер Мишлон висьтасьом», испытывая чувство глубокого одиночества, все же противостоит разрушающейся реальности; его смерть в финале произведения можно расценить как неприятие героем окружающей действительности, тогда как герой повести «Кузь вот» существует в состоянии приспособившегося - это медленная смерть (моральная и физическая). Не случайно эпиграфом взяты горькие в проницательной мудрости слова пословицы «Шондi улын олам, кыз му уло пырам» (под солнцем живем, в сыру землю уйдем). Уход героя из жизни воспринимается как естественный исход разрушившихся отношений его с миром. А в повесть «Корысь тэрыбджык» писатель вводит эсхатологические мотивы, в мрачных тонах изображая общую картину гибели природы севера, вырождения ее обитателей.
Показательно, что мотив смерти развивается в разных жанровых формах современной коми прозы: самоубийство как способ решения трагических противоречий, переживаемых героем (рассказ А. Ульянова «Сьод ар» - Черная осень, 1989, роман Б. Шахова «Овлюны-вывлюны» (Жили-были, 1998), насильственная смерть героя (рассказы А. Попова «Порысь рака» (Старая ворона, 1989), А. Ульянова «В0лi баба гожом ...» (Было бабье лето ..., 1990), изображение психологического состояния героя, потрясенного смертью близкого человека (повесть А. Лужикова «Измом синва»). «И если верно, что “одной из архитем” (термин А. Жолковского и Ю. Щеглова), увлекших художников начала века, было рождение нового мира и нового человека (притом, что эта «новизна» понималась писателями по-разному), то архитема современной литературы - смерть этого мира и этого человека» (5; С. 69), - как отмечают исследователи, характеризуя тенденции развития современной литературы. «И дело тут не только во мне и не столько в гибели моего маленького народа коми, сколько в том, что гибнет цивилизация, которую надо спасать, если мы хотим, чтобы планета Земля не превратилась в сплошной ледник и в бескрайнюю пустыню», - размышляет А. Некрасов в автобиографическом романе «Быть человеком» (1990).
Весьма симптоматична такая особенность поэтики современной повести, как двухчастная композиционная структура, когда в финале происходят резкие перемены. Подобная композиционная антитеза по-своему выражает мироощущение автора и героя, переживающих крушение важных ценностных установок. Так, эпилог повести Е. Рочева «Корысь тэрыбджык» нарушает не только сюжетную линию произведения, но и его стилистическую тональность. Основанное на мудрой иронии автора повествование о Митруке сменяется насыщенным публицистическим пафосом, близким к инвективе монологом об экологической катастрофе, которую переживает тундра. Финал судеб героев в эпилоге также поражает читателя в их совокупности с разительными переменами в обществе и в природе.
Диссонансом лирическому повествованию о любви звучит и заключительная часть повести А. Ульянова «Тэ да ме» (Ты и я, 1992). Г ерой переживает крушение романтической любви. Кардинальные изменения претерпевает характер героини,
с которой связывались возвышенные чувства героя: мудрая и сдержанная Нина, бывшая для героя воплощением гармонии, превращается в отравленное хмельным угаром бездуховное существо. Трагические диссонансы воплощаются не только на композиционном уровне, но и сюжетно.
Концептуальные взгляды писателей нередко формируют стержневые образы, основывающиеся на метафорических связях, лежащих в основе авторского мировосприятия и характеров главных героев. Так, в повести И. Торопова «Кык чукчи» (Два глухаря, 1993) образ глухаря, попавшего в капкан, метафорически связан с характером главного героя. В повести П. Шахова «Еджыд керка» образ белого дома символически воплощает стремление Вадорова, переживающего драматизм противоречий, к романтическому идеалу.
Разрабатывая футурологические проекты в повести «Кузь вот», Е. Рочев видит гармоничное будущее своего народа в максимальной близости к природе, в избавлении человека от всего наносного и чуждого естеству. «Эно петой вор-ва сывсьыс! (Не освобождайтесь от объятий природы!)» - мольбой звучат мысли главного героя произведения. Повесть обращается к этнической, родовой, семейной генеалогии характера, чтобы исследовать его основы. «Нарушена гармония в природе, нарушена гармония человеческого рода», - приходит к горькой мысли герой автобиографического романа А. Некрасова «Быть человеком». Герой киноповести Ю. Екишева «Родвуж андел» (Ангел рода, 1997) глубоко драматично переживает распад духовной родовой общности. Разрушителем родовой преемственной связи ощущает себя Гриш, герой повести А. Попова «Водзос»; и в этом, по мысли автора, выражена основная сила возмездия.
В стремлении вернуться к первоистокам повесть актуализирует начала, связанные с родовой, национальной природой; в поисках основ характера современника авторы обращаются к духовным традициям, объединяющим народ, нацию. В повести «Чудь мыльк» ^олм чуди, 1998) А. Попов довольно прямолинейно говорит о деформированности национального характера социальными факторами. «Сомын сшо повтом, некодлы сетчытом, ас вежорон олысь чудьыс, вермас отсыштны. Сшо, тыдало, косйо, медым миянос оломыс эз веж. Мед лоим сэтшомон, кутшомон чужтм. Мед лоим чудь кодьыс жо збойось, ас выло эскысьон да ас вежорон олысьясон. Сэсся некодлы ми ог колой» (Только чудь, бесстрашная, никому не поддающаяся, своим умом живущая, может помочь. Видно, она хочет, чтобы нас жизнь не изменяла. Чтоб мы стали такими, какими родились. Чтоб мы стали такими же смелыми, уверенными в себе, живущими своим умом, как чудь. Больше мы никому не нужны), - так утверждает один из героев повести. Однако отметим, что мотивы, связанные с древним племенем чудь1 (имеющие место и в романе Г. Юшкова «Бива» (Огнивница, 1999), пока выполняют иллюстративную функцию. В размышлениях о подобных тенденциях в русской литературе нам близка мысль Г. Белой: «В творчестве многих писателей . произошло снижение историзма до уровня этнографии. Этнография постепенно начала замещать собою вопрос о путях и средствах исторического развития, - тем самым он был просто снят» (7; С. 94).
1 Чудь - фольклорный образ предков-язычников (6, С. 376-380).
В современной повести формируется тенденция, выражающая стремление авторов оградить свое творчество от влияния социальных и политических факторов; изолировать человека от социальной среды и осмыслить его судьбу, исходя из его личностных данных. Мысль о значимости природных факторов, обуславливающих нравственный опыт и судьбу личности, определяет художественные поиски современной коми повести.
С этим связана и проблема личной ответственности отдельного человека. В уста героя повести А. Попова «Водзос» Ольоксана вложены обвинения по адресу Гриша, да и драматичное сплетение несложившихся судеб близких людей тяжелым камнем лежит на его совести. Осуждающие ноты таятся в строках, повествующих
о герое произведения Е. Рочева «Кузь вот», бывшем журналисте, потерявшем связи с обществом, жизнью: «Вотіс строка лыд», «кыйис дзуг, ачыс сэтчО шедіс» (Набирал число строк, готовил ловушку, куда попал сам). Получает развитие мотив вины, концентрированно выразившийся в мысли о том, что неудавшаяся жизнь Паршуко-ва - божья кара («Да, предок, тэ тырвыйо тайон вештін ассьыд мыжто. Ен суд уло веськавлін» (Да, предок, ты этим полностью искупил свою вину. Божий суд наказал), -объявляет Паршукову суд в утопическом обществе будущего). Произведение А. Некрасова «Как стать великим» носит исповедальный характер - это разговор с сыном начистоту, попытка разобраться в себе и ответить на самые главные вопросы. Тяготение повести к тому, чтобы изолировать социальные связи героя, связано со стремлением автора выяснить, насколько герой самодостаточен; каков нравственный, духовный потенциал личности, какова мера возможностей человека.
Если в коми повести 1970-80-х гг. это стремление было освещено пафосом периода «оттепели» и насыщено свойственными советской литературе утопическими красками (8; С. 10-11), то на рубеже ХХ-ХХІ вв. данная тенденция развивается, чтобы противопоставить разрушающемуся миру самоценность человека, показать, что есть в установившемся хаосе нечто стабильное. Концептуальные установки коми повести 70-80-х гг. прошлого века были органично связаны со стремлением изобразить жизнь (и человека) лучше, чем она есть; повесть рубежа веков тяготеет к тому, чтобы вглядеться в человека, очистив его от «шелухи» социального характера, удостовериться в его вечном предназначении, животворящей, неиссякаемой силе. И неспроста в современной коми повести актуализируются нравственные, этические - естественные, органичные, столь значимые для человека аспекты жизни. В литературе, давшей политизированную оценку истории и современности, пережившей «постперестроечный» синдром, постепенно формируется тяготение и к исследованию глубинных основ жизни. Слова К. Степаняна о том, что «.. .серьезная русская литература на рубеже веков выходит к главной теме современности: о самоидентификации человеческого бытия, проще говоря - о том, что делает бытие человека на земле реальным.» (9; 207), думается, можно отнести и к коми повести стыка веков.
Так, в киноповести «Родвуж андел» Ю. Екишева1, названного московским критиком Е. Ермолиным «одним из лучших современных прозаиков среднего
1 Киноповесть Ю. Екишева, жанр «кинопрозы», вполне состоялась и как произведение словесного искусства, что позволило рассмотреть его в ряду современных повестей.
поколения» (10), проявилось стремление выявить сущностные, закономерные связи, определяющие движение жизни (следует отметить, произведения Ю. Еки-шева занимают особое место в коми литературе - подобно стихам Г. Айги в чувашской литературе, - но его творчество, выросшее из недр мировой культуры, несомненно, выражает и сознание родного коми народа). Екишеву удалось воссоздать неуловимое, порой не поддающееся объяснению единение противоречий; в противостоянии уже заложена мысль о неизменном, мудром, последовательном движении жизни. Свойственные жизни неоднородность и противоречивость выражаются и посредством лежащих в основе образов героев метафорических связей с животными и птицами, справедливо названными критикой «вектором для понимания смысла образа, его тяготения либо к добру, либо ко злу» (11; С. 352): «Отец. Характер дикий, хищного коршуна. Внешнее сходство - растрепанные волосы, блестит стальной зуб. В отличие от матери, на лице, в движениях - всё: гнев, боль, счастье. Род - крылатый, от коршуна до голубя и воробья»1. Подобную семантическую наполненность имеют и цветообозначения, играющие определяющую роль в формировании характеров героев: «Сестра друга - стала более пухлой и хитрой, ни одного светлого пятна - всё серое и коричневое. Старший брат мальчика - уже мужик, одевается во всё чёрное - сапоги, рубашка, брюки. Волосы, взгляд - тоже чёрные». Движение неброской колористики Екишева (коричневое, черное) оборачивается живым многоцветьем жизни: произведение утверждает незыблемость жизненных устоев, их вечную, неиссякаемую мощь.
В «кинопрозе» Ю. Екишева нашла выражение готовность повести рассмотреть онтологическую глубину сущего: расколотый апокалиптическим сознанием мир обретает цельность. Ощущение бытийной значимости во многом связано с образом главного героя, с его чувством отрешенности от всего мирского, суетного и ориентацией на вопросы вечные. Философский характер придает произведению стремление автора определить связи человека с миром, понять, в чем его основное предназначение. В особенностях обрисовки характеров, форм их выражения, а также движения сюжета проявляется общая картина жизни, развивающаяся согласно вечным законам. События, действия героев, их характеры перерастают конкретное значение, наполняясь непреходящим смыслом (чему в немалой степени способствует поэтически емкая семантика образов героев). Эпизоды истории семьи, охватывающие военный и послевоенный периоды, представляющие достоверные реалии жизни коми села, неуловимо насыщаются глубинным содержанием; в них угадывается движение самой жизни. Слог Еки-шева настолько насыщен семантически, что впору вести речь о густых мазках художника.
В повести формируется способность выработать целостный взгляд на жизнь: сознание уже способно воспринять катаклизмы современности как явление преходящее. Постепенно освобождаясь от эсхатологических ощущений, средняя форма эпической прозы проявляет способность увидеть своеобразную в своей мудрости логику, определяющую развитие жизни. Думается, особое значение
1 Произведение Ю. Екишева представляет билингвистический опыт: написано на коми и русском языках.
имеет и то, что ко времени вступления главного героя киноповести Екишева в зрелый период происходит сближение рода (в этом - поступательное движение жизни: родовая общность получает онтологическую значимость). В период распада связей, установления всеобщего хаоса автор усматривает нити, все же объединяющие мир и обеспечивающие некоторую стабильность. Важно и то, что единение рода происходит под сенью Господа. Вообще, путь к Господу, непростой, полный испытаний и всяких препон, проходят герои произведения Екишева, и эта стезя, пожалуй, связана с попытками осмысления современного мира, стремлением познать его непростые законы. Во многом усложненный процесс познания мира, что переживают герои Екишева, открывает размеренную, эпически значимую поступь жизни; к автору приходит осознание жизни как неровного, противоречивого, но непрерывного течения (думается, неспроста в произведении, рожденном в драматичный период постперестройки, автором воссоздано время надежд - период «оттепели»). В размышлениях о природе киноповести Ю. Екишева мы, пожалуй, солидаризируемся с исследователем его романа «По глаголу Твоему с миром, по закону своему с любовью», отмечающим, что «герои Екишева . важны для автора прежде всего своими поисками некой религиозно-нравственной истины» (12; С. 439). Эти поиски характерны и для киноповести Екишева «Родвуж андел».
Внимание к общечеловеческим ценностям, наблюдающееся и в русской литературе грани тысячелетий, Н. Лейдерман и М. Липовецкий связывают с глубинными процессами, определяющими природу общественного сознания: «В конце ХХ века, как и в конце XIX, опять обнаружилось, что спор между разными социальными доктринами (концепциями) нельзя разрешить, оставаясь внутри социальных масштабов, опираясь только на социальные координаты. И вновь на границах переходной эпохи выступили «вечные темы» - как напоминание
о главном, о верховных критериях жизни, по отношению к которым социальные парадигмы есть не более чем часть, а то и частность. Возвращение к «вечному» означало, в сущности, возвращение к человеческому измерению - в свете вечности существование и бытие человека, его судьба, его духовный мир выступают «ценностным центром» искусства» (13; С. 672). Неспроста герой повести А. Некрасова «Как стать великим» (1993) стремится дать сыну как самое ценное - уроки этики, которые были усвоены им самим в драматичных жизненных ситуациях. В поисках основ жизни А. Некрасов стремится осмыслить нравственный опыт. Главы его повести имеют следующие названия: «Честность», «Трудолюбие», «Взаимопонимание», «Безысходность», «Болезни и травмы», «Поражения» и др. Произнося итоговые слова, он раздумывает о глубинных корнях жизни. Писатель находит несколько необычную для коми прозы художественную организацию текста: он формирует монологическую авторскую речь. Поэтические тексты, вкрапленные в повесть, инкрустируют этот монолог, углубляя понимание особенностей его личности и происходящей в его душе борьбы. Несмотря на некоторую резкость суждений, произведение передает душевную боль автора, открывая его путь к духовному прозрению - к простым, но в то же время глубоким истинам: «Мужество надо иметь, чтобы сказать подонку, что он подонок, мужество необходимо, чтобы жить и работать в невыносимых условиях и побеждать; мужество должно
присутствовать при безвыходных ситуациях; мужество не должно тебя покидать даже тогда, когда осознаешь, что тебе осталось жить считанные дни; мужество должно дать тебе силы перебороть свои недостатки; мужество заключается, в конце концов, в том, чтобы по-человечески достойно прожить отпущенный тебе богом век». Подобно Гараморту, герою романа К. Жакова «Сквозь строй жизни» (1916), автор повести стремится, пройдя через превратности судьбы, сохранить силу характера: «Есть мир природы, доверяй душу ей, живи и радуйся, что живой и здоровый, что можешь любить и понимать все то, что окружает тебя. Людей злых и мстительных лучше обходи, как гнилое болото, не то, споря и выясняя с ними отношения, потонешь в их трясине.
Душа должна быть великой, как океан, мудрой, как сто прожитых столетий, и крепкой, как кремень».
А в повести А. Попова «Водзос» современные политические и иные перемены становятся лишь фоном художественного действия; судьбы героев, сложные перипетии их жизни определяются факторами морально-этического характера. Автор рассматривает нравственные вопросы как ключевые в жизни. В осмыслении меры ответственности за свои поступки перед самим собой и перед близкими видится автору залог духовного благополучия. К концу жизни осознает значимость нравственных факторов Онопрей Гриш: «Эн тэ, Сандра, дорйы мено. Мыжа ме. Г ашко, збыльысь водзос меным мынтыны кад воис ОльОксанлы» (Не защищай ты меня, Сандра. Виноват я. Может, действительно, пришла пора расплатиться мне с Ольоксаном), - говорит он жене нелегкие слова. Любовная драма, осложнившая жизнь двух семей, рассматривается автором как одна из нравственных коллизий, переживаемых героями: «Куим пратя гезйо зэлалома налон оломыс. Джаггородон зэлалома, водзт эз вермыны разьны и ош он сяммы... Кодi таысь мыжаыс? Кыдзи разьны джаггородсо?» (В веревку из трех прядей скрутилась их жизнь. В глухой, мертвый узел скрутилась, раньше не могли развязать и сейчас не сумеешь... Чья в этом вина? Как развязать этот узел?). Состояние духовной ущербности, переживаемое главным героем, находит искаженное отражение в характерах его сыновей. Мотив родительской вины и ответственности естественно смыкается с проблемой несостоявшейся судьбы (образы сыновей Г риша Ольоксана и Пети). Образ Ольоксана несет особую смысловую нагрузку. В нем гиперболизировано злое, недоброе начало; его характер как бы персонифицирует темные стороны души главного героя повести Григория. «Модыд эз бара дзеб синъяссо. Кодзлалюны найо кутшомко пытшкосса ыджыд лёклунон. Код родо бара мунома-а» (Этот не спрятал глаза. Сверкали они какой-то внутренней большой злобой. В чей это род он пошел), - пишет автор об Ольоксане. Обнажая мир переживаний главного героя повести пятидесятишестилетнего Онопрей Гриша, автор сумел, не впадая в сентиментальность и ложную романтичность, открыть глубину нравственного осмысления героем своих поступков. «Сьоломад эсько, сё мокасьт, дойыс тыр да» (Сердце, ёлки-палки, болью наполнено), - признается Гриш. Авторская концепция любви предполагает естественную связь с чувством глубокой ответственности и здоровой нравственности. Тяжелое бремя праведного суда несет на себе герой, и автор убедительно изображает мир его чувств и мыслей. Драматизм сложившейся ситуации раскрывается словно в трех
ипостасях: глубокое, запоздалое осознание вины переживает Гриш, чувство неустроенности, некой неестественности отношений мучает и Саню, и Сандру, безнравственный поступок Гриша разрушает гармоничность связей Ольоксана с миром, определяя его непростой характер и вызывая неадекватные поступки. Особенности характера Пети также позволяют говорить о нем как о личности не вполне состоявшейся. «Мыйсяма морт. Верстьо мужик нин од, а век момляйто. Быттьо мыйысько век поло» (Что за человек. Взрослый мужик уже, а все мямлит. Словно чего-то все боится), - с досадой говорит Саня о сыне. Обстановка духовного неблагополучия, царящая в окружении главного героя повести, конечно, характеризует сферу внутренней жизни героев. Душевный дискомфорт, определяющий мироощущение Ольоксана и Пети, в основном выражается в образе жизни, поступках и особенностях поведения, портрете (особую художественную роль играют холодные, полные злобы глаза Ольоксана), ощущения немногословной Сандры часто передаются также через действие, мимику, отрывочные, словно рубленые фразы («Готырыс, мися, Миш Сандра, другон кул1 Пытшкас, тыдало, уна новлодлома» (Жена, говорю, Миш Сандра, внезапно умерла. Внутри, видать, много носила, - сказано о ней после); спектр изображения напряженной внутренней жизни Онопрей Гриша, а также Сани более широкий. Автор находит скуповатые изобразительные детали, усматривая в действиях главного героя проявление внутреннего состояния: «Вель дыр, гашко, час кык, гозъя пукалiсны чола. Эз нином йылысь сернитны. Олыштасны, олыштасны, а сэсся кодныско сьокыда ышловзясны» (Очень долго, может, часа два, супруги сидели молча. Не разговаривали ни о чем. Побудут, побудут, а потом кто-нибудь из них тяжело вздохнет), «Пукалiс, пукалю Онопрей Г риш да кын сьоломон петiс важ гортас» (Сидел, сидел Онопрей Гриш да с застывшим сердцем ушел в прежний дом). Писатель вводит ретроспективные сюжетные линии, описывает душевное состояние Г риша: «Коть кыз синваон борддзы Онопрей Г ришлы. Йиромон йироны думъясыс» (Хоть слезами залейся Онопрей Гришу. Загрызли его думы). Наполняя силой чувств мучительные раздумья героя, А. Попов позволяет ему непосредственно высказать, кратко сформулировать пережитое: «Сыысь, мый татшомон лои, сомын ме м^1жа^1с, - ассьыс долис веросыс. - Чорыд сьоломаон вочи» (В том, что он таким стал, только я виноват, - свое твердил муж. - Жестокосердным сделал), - говорит он о своей вине перед Ольоксаном.
Симптоматично, что внимание коми повести к историческому прошлому народа, выразившееся в том, что писатели вводят в художественный текст, фольклорные сюжеты также связывается с морально-этическими аспектами. Так, А. Попов, обратившись к преданию о Йиркапе1 (повесть «Йиркап», 1999) фокусирует внимание на нравственных аспектах (автор определяет жанровую природу повести как притчу, что, думается, все же не совсем правомерно). Строя сюжет на основе фольклорных мотивов, писатель пытается выйти за рамки традиционной стилизации, наполнить образы метафорическим значением. «Ойя да ойя! Мыйсяма йоз! Мыйсяма йоз! Кор но тi дугданныд ота-модыдлы вежавнысо?! Кор но тi гогорвоанныд ассьыныд донто? Со гымньов моз мыччысьлю Йиркап,
1 Йиркап - эпический персонаж коми фольклора (14; С. 15-16).
и эн кужой тi сiйОс гогорвоны! Эн и кужой тi сiйОс видзны! Дыр-о кутанныд тi асьныто дорйом могысь лосьодом туналом ордымтiыс восьлавны. Мыйла но тi татшомось? Ойя да ойя! Мыйсяма йоз?...» (Что за люди! Что за люди! Когда вы перестанете друг другу завидовать?! Когда вы по достоинству себя оцените?! Подобно молнии, промелькнул Йиркап, и вы не сумели его понять! Не сумели вы его сберечь! Долго ли вы еще будете, чтоб защитить себя, шагать по созданному заколдованному кругу. Почему вы такие? Что за люди?...) - причитает один из героев.
Ощущая тягу к исследованию этических начал жизни, ее духовных источников, писатели приходят и к формам, ставшим традиционными. Герой повести А. Попова «Г резд» (Деревня, 2000), переживающий состояние глубокого душевного кризиса, находит источник духовной энергии, нравственной силы в маленькой, затерявшейся в глухих лесах деревне. «Грездыс збыльысь вичко кодьон кажитчис» (Деревня на самом деле была похожа на церковь), - отмечает автор. Тесное общение с природой и жителями деревни становится целительной силой для Миши и Кати, молодых героев. В цельности характера, предельной близости к природе А. Попов видит основы нравственного здоровья (недаром отмечена схожесть характеров Марьи, Устиньи, Василия с характером ребёнка). Но порой в стремлении найти гармоничные начала автор сбивается на сентиментальный пафос: поэтизирует деревню, допуская и фальшивые тона. Осмысленная «деревенской» прозой 1970-х гг., эта проблема, видимо, требует каких-то новых подходов. А. Попов пытается создать идиллическую картину, однако ему не удается сохранить эстетическую целостность произведения, возможно, потому, что в данном случае правда уступает чувствительности. Видимо, не без оснований критика предсказывала подобную ситуацию: «Я подозреваю, что в начале нового века нам грозит невиданный культ чувствительности, какого не знали XVIII-XIX столетия, - океаны слез и водопады сердечных признаний» (15; С. 189).
Таким образом, коми повесть на грани тысячелетий находится в состоянии поисков художественных концепций. Переживая «перестроечный» синдром, она тяготеет и к исследованию сложных взаимоотношений мира и человека, стремится акцентировать внимание на сущностных аспектах духовной жизни, сферы чувств героев.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Нефагина Г.Л. Русская проза конца ХХ века. - М.: Флинта; Наука, 2003.
2. НемзерА.С. Замечательное десятилетие русской литературы. - М.: Захаров, 2003.
3. Латышева В.А. Чуймодана кузь вот (Поразительный длинный сон) // Войвыв кодзув. 1998. № 6.
4. Чаликова В.А. Послесловие // Шацкий Е. Утопия и традиция. - М.: Прогресс,
1990.
5. Варламов А. О дне же том и часе никто не знает... Апокалиптические мотивы в русской прозе конца ХХ в. // Литературная учеба. 1997. Кн. 5-6. Сентябрь-октябрь.
6. Об этом: Лимеров П. Ф. Чудь // Мифология коми. - М., Сыктывкар: Изд-во ДИК,
1999.
7. Белая Г. Перепутье // Вопросы литературы. 1987. № 12.
8. Подробнее об этом: Кузнецова Т.Л. Коми повесть 1960-1980-х годов: художественная эволюция жанра // Современная коми литература: проблематика, герой, стиль. - Сыктывкар, 2004. С. 10-11. (Тр. Ин-та языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН; Вып. 64).
9. Степанян К. Отношение бытия к небытию // Знамя. 2001. № 3.
10. Ермолин Е. Художественная литература и критика в русской периодике 2005 года // Континент. 2006. № 1. Январь-март. С. 71-107.
11. Буданова Е. Послесловие // Екишев Ю.А. О любви от третьего лица: Роман, повести, рассказы. - Сыктывкар: Библиотека журнала «Арт», 2002.
12. Фадеева И.Е. Поэтика текста как онтология реальности // Коренные этносы Севера Европейской части России на пороге нового тысячелетия: история, современность, перспективы (сборник статей). - Сыктывкар, 2000.
13. Лейдерман Н.Л., ЛиповецкийМ.Н. Современная русская литература: 1950-1990-е годы. - М.: Издательский центр Академия, 2003.
14. Об этом: Микушев А.К. Легенды и сказания народа коми // Дыхание пармы. Книга об искусстве и литературе народа коми. - Сыктывкар, 1991.
15. Басинский П. «Как сердцу высказать себя?». О русской прозе 90-х годов // Новый мир. 2000. № 4.
Поступила в редакцию 10.02.2010
T.L. Kuznetsova
Komi tale at the turn of the XX-XXI centuries: peculiarities of the artistic understanding of life
On the basis of the works analysis by U. Ekishev, E. Rochev, V. Timm, A. Ulianov, A. Popov, A. Nekrasov, E. Kozlova, V. Napalkov and others artistic searches of the Komi tale at the turn of the XX-XXI centuries are considered, their conceptual base is revealed which characterizes the experience of the modern Komi prose in many ways.
Key words: tale, artistic searches, conceptual base, timeless values.
Кузнецова Татьяна Леонидовна,
канд. филол. наук, зав. отделом ИЯЛИ Коми НЦ УрО РАН
г. Сыктывкар E-mail: kuznetsovatl@mail.ru
