CC BY
54
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2014. № 4
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
К о л о б а е в а Л. А. И.А. Бродский: анализ
поэтического текста. М.: ООО «Русский импульс», 2014. 176 с.
Задача, поставленная автором книги, трудна вдвойне. Во-первых, несмотря на всемирное признание и пристальное внимание со стороны многочисленных исследователей, И.А. Бродский, по справедливому замечанию Л.А. Колобаевой, «до сих пор остается далеко не во всем понятным и изученным» (с. 173) писателем. В частности, ощущается потребность в исследовании прозаических начал в поэзии Бродского, таких как сюжетность, эпичность авторского голоса, наличие нескольких «точек зрения» на героя. Среди других слабо изученных тем: Бродский и английская литература XVII в., Бродский и Ф.М. Достоевский. Во-вторых, предлагаемый жанр анализа поэтического текста (по преимуществу монографического) требует от ученого колоссальных усилий. Согласно Ю.М. Лотману, «в иерархии научных проблем такой анализ занимает особое место - именно он, в первую очередь, отвечает на вопрос: почему данное произведение есть произведение искусства»1. Стремясь, как следует из аннотации к рецензируемой книге, представить значительность и высоту искусства Бродского, проследить главные и скрытые «смыслы» его творчества, ведущие свойства поэтики, крупный филолог (каковым, безусловно, является Л.А. Колобаева) вынужден развертывать конкретный анализ текстов разных стилевых форм.
Данная установка включает рассматриваемую книгу в контекст методологической традиции отечественного литературоведения, сложившейся во второй половине ХХ в. Опыт монографического анализа поэтического текста постепенно накапливался в трудах Н.Л. Степанова, А.И. Белецкого, Я.О. Зунделовича, Ю.М. Лотмана, М.Л. Гаспарова и, конечно же, авторов известных сборников статей «Поэтический строй русской лирики» (Л., 1973), «Лирическое стихотворение: Анализы и разборы» (Л., 1974), «Анализ одного стихотворения» (Л., 1985) и т. д. Однако принципы, которыми руководствуются эти и другие исследователи, порой существенно различаются. Разработанная Ю.М. Лотманом методика анализа внутренней структуры художественного текста, равно как «имманентный» подход М.Л. Гаспарова, не совпадает с методом «дифференцированного анализа» Я.О. Зун-
1 Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста: Структура стиха. Л., 1972. С. 9-10.
деловича, смотрящего на отдельные стихотворения Ф.И. Тютчева с точки зрения образа мира писателя, который обнаруживает себя в целостности всего творчества («<...> в отдельных составляющих частях творчества <...> мы имеем частичное выражение образа мира автора <.. .>»2). Выход за рамки одного анализируемого стихотворения в еще более широкий контекст (обнажающий «его живую и органическую связь с породившей его эпохой, личностью творца, особенностями поэтического наследия последнего в целом, с общим направлением развития русской поэзии XVIII, XIX и XX веков и ее важнейшими историческими традициями»3) демонстрируют авторы сборника «Поэтический строй русской лирики», а Н.Л. Степанов (некогда участник семинара Б.М. Эйхенбаума и Ю.Н. Тынянова при ГИИИ) в заметках об отдельных стихотворениях А.С. Пушкина («Деревня», «К морю», «Я помню чудное мгновенье.» и др.) ставит своей целью «уяснение идейного содержания (курсив наш. - А. Х.) художественных принципов» лирики поэта4.
На таком пестром фоне книга Л.А. Колобаевой выгодно отличается тем, что в ней, с одной стороны, гармонично сочетаются уже известные подходы к анализу стихотворного текста (ученый не идет по пути методологического монизма), с другой же стороны, под влиянием разбираемых произведений Бродского формируется самобытная методика исследования. Обратимся к примерам.
Если воспользоваться терминологией М.Л. Гаспарова из хрестоматийной статьи «"Снова тучи надо мною.". Методика анализа»5, то в работе Л.А. Колобаевой можно обнаружить образцы разборов стихотворений по трем уровням с акцентом на тех, которые Ю.М. Лотман в каждом отдельном случае предлагает считать «доминантными». Так, фонический уровень оказывается в центре внимания при описании «Портрета трагедии»: «Многократный повтор прокатывающегося по строкам "Ы", "придуманного монголом" (коннотация с татарским игом), создает выразительный звуковой образ страдальческого мычания, задавленного трагического стона» (с. 101). Другой пример - плач Андромахи из сонета «Великий Гектор стрелами убит.», который «сопровождается в следующих строках повторами гласных - а-а-а, -словно воспроизводящих стон заглушенного отчаяния героев и самого автора сонета» (с. 110). Зоркие наблюдения над стилистическим уровнем встречаются при анализе стихотворений «По дороге на Скирос» (речь идет о приеме прямого контакта лексем из несовместимых сфер
2 ЗунделовичЯ.О. Этюды о лирике Тютчева. Самарканд, 1971. С. 23.
3 Фридлендер Г.М. Вместо предисловия (От редактора) // Поэтический строй русской лирики. Л., 1973. С. 4.
4 Степанов Н.Л. Лирика Пушкина. Очерки и этюды. М., 1974. С. 7.
5 См.: Гаспаров М.Л. О русской поэзии: Анализы, интерпретации, характеристики. СПб., 2001. С. 11- 26.
употребления), «На смерть друга» (где в общий синонимический ряд поставлены слова высокого стиля и сугубо прозаические), «Новая жизнь» (разбор которого начинается с перечисления ключевых слов) и др. Об идейно-образном уровне так или иначе говорится во всех главах книги. Однако наиболее выразительные иллюстрации дают произведения «Большая элегия Джону Донну» (насыщенная конкретикой связанных с героем предметов), «Конец прекрасной эпохи» (текст, воспроизводящий «целостность образной картины - жизни страны, нации, государства, исторической эпохи, состояния мира, наконец» (с. 41)), «Памяти Геннадия Шмакова» (господствующим здесь «именем существительным - самой "твердой", предметной частью речи - поэт стремится укрепить, утвердить, сохранить в нашем сознании - вопреки смерти - человеческое существо героя, драгоценную неповторимость самобытной личности» (с. 82)).
В то же время исследовательский подход Л.А. Колобаевой нельзя назвать «имманентным». Кроме того, вглядываясь в тексты конкретных стихотворений Бродского, ученый не ограничивается их формальным анализом. Перед читателем книги прокладывается путь к интерпретации, которую Д.С. Лихачев, размышляя о точности литературоведения, небезосновательно считал стержнем науки о литературе, ее гибким центром. Содержательность литературных форм Бродского демонстрируется на примере того, как «свободно льющаяся мысль» соединяется с жестко структурированной композицией (см. анализ «Колыбельной Трескового мыса»); как созданию печально-иронической тональности "Fin de siècle" способствует речевая и строфическая структура самого стиха; как в «Театральном» драматизированная по существу лирика с трагическим конфликтом соответствует своей речевой (диалоги действующих лиц) и композиционной (просматривающиеся четыре части, аналогичные актам сценической драмы) форме.
Строго говоря, Л.А. Колобаева в полной мере реализует установку А.П. Скафтымова (одного из первых теоретиков литературоведческого анализа6) на то, что «выяснению генезиса должно предшествовать статическое рассмотрение изучаемого явления, т. е. установление его признаков и свойств самих по себе, как они явлены в самом пребывании изучаемого факта»7. После чего становятся оправданными выходы в контекст, обогащающие наше понимание. Сам Бродский, как показывает автор рецензируемой монографии, утверждает в поэзии
6 См. об этом: Тюпа В.И. Анализ художественного текста в отечественном литературоведении ХХ века // Русское литературоведение ХХ века: имена, школы, концепции. М.; СПб., 2012. С. 50-56.
7 Скафтымов А.П. К вопросу о соотношении теоретического и исторического рассмотрения в истории литературы // Скафтымов А.П. Поэтика художественного произведения. М., 2007. С. 23.
«широту "контекста"» и «многообразные связи с миром» (с. 172). О каких «контекстах» в таком случае идет речь?
Прежде всего, обо всем поэтическом творчестве Бродского, из которого Л.А. Колобаева производит весьма репрезентативную выборку текстов для монографического анализа: «Большая элегия Джону Донну», «Письмо в бутылке», «Остановка в пустыне», «По дороге на Скирос», «Конец прекрасной эпохи», «Колыбельная Трескового мыса», «Новая жизнь». В отдельных главах по тематическому или формальному критерями объединяются десятки произведений: «Двадцать сонетов к Марии Стюарт», «На смерть Жукова», «Развивая Платона», «Бюст Тиберия», «Представление», "Fin de siècle", «Кап-падокия», «Подражание Горацию», «Театральное» (сквозная для них тема i «Художественное видение истории в поэзии И. Бродского»); «Стихи на смерть Т.С. Элиота», «Памяти Т.Б.», «Похороны Бобо», «На смерть друга», «На смерть Жукова», «Памяти отца», «Памяти Геннадия Шмакова» (своего рода «мемориальный» цикл); «Осенний крик ястреба», «Портрет трагедии», «Театральное» (связанные трагическими мотивами); «Великий Гектор стрелами убит.», «Дидона и Эней», «Орфей и Артемида», «Дорога на Скирос» (разбирается дважды), «К Урании», «Вертумн», «Итака», «Кентавры», «Дедал в Сицилии», «Храм Мельпомены», «Одиссей Телемаку», «Осенний вечер. Якобы с Каменой...» (объединенные мифологическими образами и поэтикой метаморфоз в лирике); «Горбунов и Горчаков», «Однажды этот южный городок.», «Подруга милая, кабак все тот же.», «До сих пор, вспоминая твой голос.», «Постоянство суть эволюция принципа помещенья.», «Римские элегии» (различные жанровые формы: поэма, элегия, «поэтический автопортрет»); «Новые стансы к Августе», «Рождественский романс», «Рождество 1963 года», «1 января 1965 года», «Второе Рождество на берегу», «24 декабря 1971 года», «Рождественская звезда», «Бегство в Египет», «Неважно, что было вокруг, и неважно.», "Presepio", «Колыбельная», «Бегство в Египет (2)» (циклические формы).
Однако Л.А. Колобаева не ограничивается выяснением межтекстовых отношений внутри творчества Бродского. Важным аспектом анализа поэтического наследия для ученого становится выявление интертекстуальных связей с другими авторами. Так, «Новая жизнь» Бродского отсылает нас к европейской литературе «от Данте ("Новая жизнь" и "Божественная комедия", с превращениями человека в сфере инобытия) до Пушкина ("Пророк", с духовным преображением человека) и др.» (с. 55); а общие мотивы спасения от одиночества, отчаяния и трагизма жизни «через интертексты связывают поэму Бродского («Горбунов и Горчаков». - А. Х.) с диалогической лирикой А. Ахматовой и в особенности О. Мандельштама, опирающейся на 190
собеседничество, а еще глубже - с прозой Ф. Достоевского, утверждающей общение как сердцевину человечности» (с. 125).
Отталкиваясь от того, что сам Бродский «в каждом художественном произведении находил преломление автобиографии творца» (с. 107), Л.А. Колобаева вникает в контекст личной жизни поэта, широко использует биографический подход: учитывает факты судьбы (утрата любви, арест и ссылка, изгнание из страны), преломившиеся в «Письме в бутылке», «Двадцати сонетах к Марии Стюарт» и не только. В данном случае хорошим подспорьем для ученого явились указания Льва Лосева, друга Бродского, автора одного из лучших его жизнеописаний и скрупулезного комментатора стихотворений к двухтомнику из Большой серии «Новой библиотеки поэта». Однако исследователь не только благодарно ссылается на Лосева, но и аргументированно полемизирует с ним, например, по вопросу о роли и месте иронии в «Письме в бутылке» (с. 25). Жанру «поэтического автопортрета» в лирике посвящен специальный раздел книги. Произведение «Я входил вместо дикого зверя в клетку...» рассматривается как «духовная автобиография поэта» (с. 140), завершающая его образ.
Выход в контекст смежных с литературоведением дисциплин -еще одна отличительная черта работы Л.А. Колобаевой. Ей уже был успешно применен междисциплинарный подход в монографии «Философия и литература: параллели, переклички и отзвуки (Русская литература ХХ века)» (М., 2013). Надо заметить, что в разговоре о русской литературе обращение к философскому измерению не кажется чем-то экстраординарным. Напротив, в большинстве случаев оно напрашивается естественным образом. Однако самонадеянно полагать, что круг проблем, возникающих на пересечении литературы и философии, очерчен полностью и не вызывает критических размышлений. Книга о Бродском служит наглядным тому подтверждением. Применительно к новому материалу ученый продолжает опыт сопряжения литературоведения и в первую очередь аксиологии. Безусловными ценностями для поэта, как может убедиться читатель, являются «язык, поэзия, искусство, культура в целом, призванные в век обесценивания ценностей их отстоять, укрепить дух человека и обессмертить его в слове» (с. 161). Анализируя стихотворения, Л.А. Колобаева устремляет свой исследовательский взгляд к философской мысли поэта в понимании природы человеческой личности. Близкой теме уже была посвящена одна из предыдущих книг ученого - «Концепция личности в русской литературе рубежа Х1Х-ХХ вв.» (М., 1990). Опыт медленного чтения лирики Бродского убеждает Л.А. Колобаеву в том, что поэт «разделяет те представления о человеке, которые несет с собой новейшая философия ХХ века -
философия Ницше, Льва Шестова, европейского экзистенциализма» (с. 65). При этом, как видно, индивидуализм Бродского не только предполагал «дерзкое по тем временам, но правомерное требование свободы и независимости личности от навязываемых социумом условий и клишированных массовых воззрений», но и «включал в себя измерение ценности личности глубиной ее отношений к другому» (с. 149). С данным пониманием личности связаны и утверждаемая писателем философия «благодарения жизни, любви, судьбе вопреки ее трагическим утратам и исходу» (с. 161), и выбранная им в качестве главной такая философско-этическая ценность христианства, как нравственный закон прощения, «способность дальнего смешивать с ближним» (с. 168). В результате поэтическое творчество Бродского совпало с основным вектором движения русской литературы ХХ в., который, по словам Л.А. Колобаевой уже из другой работы, являет собой «поиск пути преодоления пантрагизма, то есть безысходного восприятия мира и понимания бытия как зла»8.
Наряду с философским контекстом Л.А. Колобаева стремится максимально расширить историко-литературные рамки. Особенно зримо представлены связи Бродского с эпохой Серебряного века, что в свою очередь закономерно, поскольку автор монографии остается одним из крупнейших знатоков данного периода в истории русской литературы. Яркое тому доказательство - сохраняющее научную актуальность исследование «Русский символизм» (М., 2000). Поскольку творческие связи Бродского с рубежом Х1Х-ХХ вв. многоплановы, остановимся на них пунктирно. Возьмем, например, размышления писателя о наблюдаемом им похолодании в человеческих отношениях (см. «Вертумн»). Они, как замечает Л.А. Колобаева, находятся «в духе тех идей философа В. Розанова, который еще в начале ХХ века предупреждал о надвигающейся цивилизации "холодеющей крови", "исчезающего родства"» (с. 119). В целом же работа Бродского с античным мифом восходит к статьям поэтов-символистов и художественной практике И. Анненского, который заложил в русской литературе традицию «переворачивания, переиначивания», «драматической критики мифа» (с. 55). Л.А. Колобаева также намечает не исследованную в литературоведении связь Бродского и Анненского в обращении к трагической иронии, которая выразилась в том, что оба автора строили свою образность «на стыке разнонаправленных начал, на утверждении и отрицании одновременно» (с. 78). Анти-номичность стилевого мышления, получившая «в поэзии Бродского широчайшее и изощреннейшее свое выражение и развитие» (с. 138),
8 Колобаева Л.А. Философия и литература: параллели, переклички и отзвуки (Русская литература ХХ века). М., 2013. С. 4.
позволяет вспомнить еще одного писателя Серебряного века, страстного любителя антиномий, Д.С. Мережковского. Однако к нему, а точнее к его историософии, отсылает в первую очередь огромный временной и пространственный размах поэзии Бродского: «... в сферу его пристального внимания входил древний греческий и римский мир, Восток от древней Ассирии до Китая, европейская история от античного мира до современности.» (с. 58). Когда Л.А. Колобаева пишет, что у Бродского «появляется крупный, мировой, философский масштаб размышлений - речь идет о Боге, Христе и Аллахе, о разных религиях, христианстве и исламе» (с. 76), невольно напрашивается сравнение с автором трилогии «Христос и Антихрист». Любопытное совпадение: оба писателя до своей вынужденной эмиграции жили по общему петербургскому (ленинградскому) адресу: Литейный проспект, 24. Но мемориальная доска на знаменитом Доме Мурузи установлена только одному из них, состоявшемуся лауреату Нобелевской премии.
Идея преемственности неустранима не только в творчестве Бродского, но и в научных трудах Л.А. Колобаевой. Книга, посвященная анализу поэтического текста, как и другие упомянутые исследования автора, являет пример вненаправленческого (по формулировке В.Е. Хализева) литературоведения.
Досадно, что в тексте встречаются неточности. Так, в сведениях о рецензентах перепутаны местами инициалы известного литературоведа А.И. Чагина; «Большая элегия Джону Донну», конечно же, создана не «во время ссылки в Норенской» (с. 11), а до нее. Но тот факт, что рецензируемая работа рекомендована лишь в качестве учебного пособия, ничуть не снижает ее высокого академического статуса. Фундаментальная монография Ю.М. Лотмана, написанная именно в этом жанре, была обозначена как «пособие для студентов». Однако у книги о Бродском есть явное преимущество. Благодаря вопросам по тексту, списку дополнительной литературы, главное же - ясности слога она не усложняет и без того трудные произведения, а делает их доступными для понимания. Думается, это и есть основополагающее качество издания, призванного научить филологическому анализу текста.
А.А. Холиков
Сведения об авторе: Холиков Алексей Александрович, канд. филол. наук, старший преподаватель кафедры теории литературы филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
