ОБЩЕСТВЕННЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
Н. С. Гюрджян
КОГНИТИВНЫЙ КОНФЛИКТ В РЕЧЕВОМ ВЗАИМОДЕЙСТВИИ (на материале английского и русского языков)
Работа представлена кафедрой французского языка Пятигорского государственного лингвистического университета. Научный руководитель - доктор филологических наук, профессор А. В. Алферов
В статье проводится анализ речевых и языковых маркеров когнитивного конфликта в английском и русском языках, выводятся универсальные и особенные характеристики когнитивного конфликта в сопрягаемых речевых культурах.
The article analyses the typological linguistic and conversational forms - markers of cognitive conflict as a result of discordance of cognitive programmes of communicants in English and Russian communicative cultures.
Когнитивный конфликт представляется прежде всего как рассогласование в когнитивных (инференционно-логических), инте-ракциональных (стратегических или тактических) и дискурсивных (кодово-процедур-ных) программах взаимодействующих субъектов (коммуникантов).
При наличии определенного инварианта (нормы) в представлении об окружающей действительности концептуальные схемы, или программы, коммуникантов могут значительно расходиться как в целом, так и в определенных частностях. Как указывает Я. Хинтикка, «вряд ли мы поймем способ функционирования нашего языка, если предварительно глубоко не разберемся в логике процессов, посредством которых мы устанавливаем, соответствуют или не соответствуют те или иные бесконечные обра -зы тому фрагменту мира, к которому они относятся»1 .
Поэтому вслед за А. П. Седых можно предположить, что в процессе коммуникации «происходит согласование концептуальных схем (выделено нами. - Н. Г), представляющих собой способ предметной организации информации на базе системы знаний », полученных индивидом в результате его взаимодействия со средой и в результате индивидуальной рефлексии2. Концептуальная схема говорящего базируется на спо-
собности человека интерпретировать, т. е. приписывать значения различным проявлениям окружающего его мира3.
От степени совпадения двух картин мира зависит степень принятия или непринятия концептуальной программы другого, т. е., в конце концов, степень понимания и взаимопонимания. Расхождение в когнитивных программах собеседников порождает когнитивный конфликт на уровне отношения субъекта к объекту (внутриличностный конфликт) и на уровне отношения субъекта к субъекту (меж-личностный конфликт)4.
Таким образом, под когнитивным конфликтом (КогК) понимается определенное интенциональное состояние коммуникантов, характеризующееся как «интеллектуальный конфликт, возникающий, когда имеющимся мнениям и представлениям противоречит новая информация»5. С точки зрения лингвистической парадигмы категориальный статус когнитивного конфликта определяется нами в рамках линг-вопрагматической категории релевантности и рассматривается как категориальная ситуация, вступающая в оппозицию категориальной ситуации релевантности. Иными словами, КогК рассматривается как отрицательная релевантность высказывания в рамках речевого взаимодействия.
Когнитивный конфликт в речевом взаимодействии..,
Проведенный анализ контекстов манифестации КогК в английском и русском речевом взаимодействии позволяет представить функционально-семантическое поле (ФСП) маркеров КогК в обоих языках, участвующих в организации пропозиционального, аргументативного, иллокутивного, интерперсонального и собственно дискурсивного аспектов речевого взаимодействия с выделением следующих универсальных и контрастиено релевантных черт:
1. При наличии определенного инварианта (нормы) в представлении об окружающей действительности концептуальные схемы, или программы, коммуникантов могут значительно расходиться как в целом, так и в определенных частностях. Поэтому лексическое ядро ФП КогК в обоих языках составляют эпистемические предикаты широкого лексико-семантического диапазона ментальности. Причем в качестве типологического расхождения между ядерными (перформативными) элементами ФП КогК в рассматриваемых языках можно представить корреляцию английского глагола to see и русского глагола понимать как наиболее частотных маркеров когнитивного конфликта в английском и русском языках. Это объясняется, на наш взгляд, большей значимостью перцептивных модулей восприятия (to see, to realize, to know, to remember, etc.) для анализа информации в западноевропейском языковом стандарте вообще, и преобладание роли центральной когнитивной системы обработки информации для русской лингвокультуры (понимать, думать, полагать).
2. В ситуации КогК пропозициональный (референтный) план речевого взаимодействия распадается на составляющие элементы референтной ситуации, отражаемые набором частных пропозиций, управляемых (маркируемых) дейктическими квести-вами (Wh-questions) в английском и русском языках. Согласование когнитивных программ собеседников требует уточнения отдельных параметров трех аспектов ситуа-
ции речевого взаимодействия: деятельнос-тного, предметного (содержательного) и дискурсивного. Ядерным средством когнитивного уточнения и согласования когнитивных программ являются квестивы (частные и общие вопросы), превращающиеся в средство маркирования КогК при возникновении непонимания. Однако для английского языка в большей степени характерна модализация интеррогативов за счет вспомогательных глаголов и глагольных наклонений. С точки зрения перевода таких маркеров КогК в русском языке коррелятами модальных глаголов выступают модальные и вопросительные слова и частицы. Эмоциональная интенсификация когнитивного рассогласования превращает квестивы в маркеры интенциональности возмущения, негодования. Типологической особенностью английского языка в плане маркирования КогК является наличие tag-форм, выполняющих функцию русских модальных и вопросительных слов. При возникновении КогК данная семантико-синтаксическая форма приобретает иллокутивную силу вызова: «'That's my business, isn't it?' - 'Quite'» (Hemingway). = «- И это вас не касается. -Вы правы»; 'Smarty! you think you're some now, don't you? Oh, what a hat!'» (Twain) = Думаешь, как расфуфырился, так уж и важная птица! Ой, какая шляпа!»
3. Для английского речевого взаимодействия характерны контексты отрицания как маркеры негативной когнитивно-мо-дусной программы говорящего, например: «'I hadn't thought of that, William,' said Aunt Louisa» (Maugham). В русском языке происходит, как правило, деперсонализация оценочно-отрицательного модуса: « 'I can't make out why she ordered a dozen,' said Mr Carey. Two would have done.'» (Maugham) - «Непонятно, зачем ей вздумалось заказывать целую дюжину! - сказал мистер Кэри. - И двух фотографий вполне хватило бы».
4. Контрфактичность оставляет зазор для возможного хода ненаблюдаемых событий. Ее содержательное отличие от ло-
ОБЩЕСТВЕННЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
гической импликации состоит в допущении сосуществования взаимоисключающих положений дел как основание для альтернативного представления действительности. Соотнесенные с временным планом, такие модальные программы могут выступать как аксиологические модели прошлого или будущего (положительный возможный мир / отрицательный возможный мир) и выражаться речевыми актами либо сожаления или упрека, либо пожелания/разрешения или угрозы/запрета: «'I don't wish you to go to church tonight, Philip. I don't think you're in a proper frame of mind to enter the House of God.' Philip did not say a word. He felt it was a deep humiliation that was placed upon him, and his cheeks reddened» (Maugham) = «Сегодня ты в церковь не пойдешь. В таком душевном состоянии не входят в дом Божий. Филип не произнес ни слова. Он чувствовал, что его глубоко унизили, и щеки его побагровели». То, что говорящий считает релевантным в своем возможном мире («I don»t wish you to go to church tonight'), представляется нерелевантным собеседнику. Согласование когнитивных программ собеседников связано с волеизъявлением и шире - с волитивной и деонтической модальностями как отражением желания и возможности совершить тот или иной акт, преобразующий картины мира собеседников: «'What shall I do if I'm not allowed to play?' - 'Can't you sit still for once and be quiet?' - 'I can»t sit still till tea-time'» (Maugham) - «А что же мне делать, если нельзя играть? - Неужели ты не можешь хоть час посидеть спокойно? - Ну да, сидеть спокойно до самого чая!» Деперсонализация волитивных программ (перевод
волитивной в деонтологическую модальность) характерна для русскоязычных контекстов КогК.
5. Возражение как атональная (конфликтная) межличностная стратегия выражается речеактовыми проявлениями КогК в обоих сопоставляемых языках. От степени совпадения двух картин мира зависит степень принятия или непринятия концептуальной программы другого, т. е., в конце концов, степень понимания и взаимопонимания. В иллокутивном и интерперсональном планах универсальным для двух языков является номенклатура речевых актов, связанная с манифестацией таких интенциональных состояний, как удивление, недоумение, злоба, ненависть, зависть, ревность, раздражение, сожаление, презрение и т. д., и может рассматриваться как необходимое условие успешности ряда речевых актов, таких как упрек, возражение, протест, увещевание, укор, угроза, запрет ит. д.: «Philip broke his silence at last. 'I want to be left alone,' he said. 'Philip, how can you say anything so unkind? Don't you know that your uncle and I only want your good? Don't you love me at all?'- I hate you. I wish you was dead'» (Maugham). Эмоциональность в реализации интерперсонального аспекта речевого взаимодействия свойственна обеим лингвокультурам. Инвективы, проклятья, обсценные интеръективы составляют ядро маркеров КогК в интерперсональном аспекте в обоих языках. Так, субстантивное ядро ФСП КогК в русском языке в большей степени смещено в сторону эмотивной негативно-оценочной (стилистически сниженной) номинации - ср.: nonsense - чепуха, глупость, вздор.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Хинтикка Я. Логико-этимологические исследования. М., 1980. С. 54.
2 Седых А. П. Языковое поведение, конвенциональная семантика и национальные архетипы // НДВШ. Филологические науки. 2004. № 3. С. 51-57.
3 Залееская А. А. Введение в психолингвистику. М.: РГГУ, 2000. С.129.
4 Гришина Н. В. Психология конфликта. СПб.: Питер, 2003. С. 14.
5 Философский энциклопедический словарь. М.: ИНФРА-М, 2001. С. 214.