CC BY
12УДК 81-112.2
АХИДЖАКОВА М.П.
КОГНИТИВНАЯ ПРИРОДА ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ АВТОРА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Ключевые слова: когнитивная природа, языковое сознание автора, антропоцентризм, семантическая системность, фрагмент действительности, универсальная когнитивная система, художественное пространство.
Рассматривается познание и понимание определенного фрагмента действительности, а также его отношения к другим элементам этой действительности в художественном пространстве. Показано, что связь языка и сознания автора, определяемая знаковым, опосредованным характером вносят опосредованность словами в процессе отражения. Язык автора создает дополнительный план отражения, а его сознание выделяет значимые признаки и свойства и конструирует их в идеальные сферы действительности, выраженные в значении слова в аспекте семантической системности. Установлено, что форма отражения мира в сознании автора выступает материально в словесной форме и конкретно - в сложной динамике своих связей в бесконечном речевом процессе.
AKHIDZHAKOVA, M.P.
THE COGNITIVE NATURE OF LANGUAGE CONSCIOUSNESS OF THE AUTHOR IN ART SPACE
Keywords: cognitive nature, language consciousness of the author, anthropocentrism, semantic system, reality fragment, universal cognitive system, art space.
The knowledge and understanding of a certain fragment of reality, and also its relation to other elements of this reality of art space is considered. It is shown that communication of language and consciousness of the author, defined by the sign, mediated character bring words in the course of reflection. Language of the author creates the additional plan of reflection, and his consciousness allocates significant signs and properties and designs them to the ideal spheres of reality expressed in a word meaning in aspect of semantic system. It is established that the form of reflection of the world in consciousness of the author acts financially in a verbal form and is concrete - in difficult dynamics of the communications in infinite speech process.
Проблема соотношения языка и сознания освещается во многих направлениях теории языка. Используемые в ней принципы интеллектуализма
и антропоцентризма соотносятся с классическими подходами В. Гумбольдта, А.А. Потебни, Г.Г. Шпета, развиваемыми Н.Д. Арутюновой, Ю.Н. Карауловым, Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелевым, А.А. Леонтьевым, Д.А. Леонтьевым, другими современными лингвистами. При этом исследователи опираются на различные трактовки сознания. Слово «сознание» стало употребительным с XVIII века; оно объединяет всю совокупность полученных самим человеком, а также унаследованных им опыта и знаний. Сознание является отличительной чертой отношения человека к окружающему миру и к себе: сознательное отношение - одно из развившихся в процессе эволюции свойств человека как мыслящего существа.
В данное исследование вводим рабочее определение сознания, которое выведено из существующих трактовок теории современной науки, объясняющих природу возникновения исследуемого феномена. Сознание - это не психический процесс в классическом (психофизиологическом) смысле слова, как отмечали еще в середине первого тысячелетия до новой эры буддийские мыслители, предполагая, что сознание - это уровень, где синтезируются все конкретные психические процессы, которые на этом уровне уже не являются самими собой, а относятся к сознанию.
Тесная связь языка и сознания, определяемая знаковым, опосредованным характером отражения, очевидна, но система её конкретных проявлений требует специального анализа. И эта связь с языком писателя рассматривается в контексте тех изменений, которые вносят опосредованность словами в процессе отражения. Язык автора создает дополнительный план отражения, позволяя выйти за пределы непосредственного восприятия, преодолеть слияние с окружающим миром, включить обобщенный опыт в субъективный образ мира. А его сознание не просто дублирует с помощью знаковых средств отражаемую реальность, но и выделяет в ней значимые для него признаки и свойства и конструирует их в идеальные сферы действительности, выраженные в значении слова. Эти процессы определяются в аспекте языковой, прежде всего семантической системности.
Базисным для интересующего нас природы сознания является постулат о взаимосвязи органических и когнитивных функций личности писателя. Попытка объяснить возникновение когнитивных процессов из органических, по аналогии между «обменом веществ» и «обменом информацией», легла в основу генетического толкования языкового сознания личности автора: эволюция сознания является следствием постоянно интенсифицирующегося механизма обмена информацией, функционирование которого подчинено определенным закономерностям.
Исследуя закономерности и механизмы обмена информацией, формирующие художественное пространство, в данной статье исходим из положения о том, что человеческое сознание представляет собой внутриорганическую, конструирующую реальность, специфическую потенцию функционирующего мозга.
Особенностью именований процессов, описываемых писателем, является то, что в ход идут слова, уже приобретенные в предшествующей духовной традиции, но они применяются к новым объектам, так как реальный мир множественнен и многообразен, а язык не может представить отдельное имя для отражения языковой картины мира. Следует отметить, что писатель должен новаторски решать проблему выбора словесного средства для выражения действующей интенции среди множества имеющихся вариантов. Применение известных слов для передачи нового содержания придает акту именования продуктивный характер. Поиск всего набора слов, подходящих для выражения актуальной, словесно еще не оформленной интенции, происходит по путям вербальной сети. Примечательно, что сознание автора, соблюдая научные традиции теории именования, формирует грамматически правильные структуры с включением обратной связи к исходной интенции и оцениванием получаемого результата по содержанию.
Рассматривая символические категории философской классики «Я» и «сознание», можно предположить, что «чистое сознание» - это элемент изобретенного И. Кантом объектного способа анализа: «Я» выступает у И. Канта элементом умозрения, направленного не на «Я», но на знание мира или на сознание, а «чистое сознание» отнюдь не является чистым существующим сознанием. Наше познание мира, по Канту, опосредовано познанием категорий; мы все познаем на себе и через это познание - природу.
Например, осознанный объективный мир закрепляется в качестве мыслительного мира человека, существующего на базе естественного звукового языка. Проблему становления языка и мышления в своем творчестве писатель может излагать именно в свете генетически национального, общечеловеческого и единого характера данного процесса. Опережающий характер мышления писателя по отношению к языку может интерпретироваться по-разному, но признание этого опережающего момента не разрушает единство языка и мышления.
Приведем суждение Л.С. Выготского, который утверждает, что «на определенной стадии фило- и онтогенеза линии развития мышления и языка сливаются, давая начало собственно человеческой языковой деятельности и речевым формам поведения, в результате чего мышление становится речевым, а речь интеллектуализируется» [1, с. 105].
Как отмечают исследователи, именно Кантом окончательно сформулированы связи между функциями мышления (категориями) и формами суждений, а также - без специальных о том рассуждений - проложен путь от форм суждений к формам языка. В этой связи необходимо подчеркнуть различное отношение к языку Аристотеля и Канта, отмечаемое многими исследователями.
Аристотель рассматривает формы языка как выражение некоторых реальностей действительного мира или как «содержательные реальности сознания», Кант, в свою очередь, «сквозь него» - язык - видит лишь «чистую
форму» суждения и понятия: «Если мы отвлечемся от всякого содержания суждений вообще и обратим внимание на одну лишь рассудочную форму суждений, то мы найдем, что функции мышления в них можно разделить на четыре группы, из которых каждая содержит три момента... Под функцией я разумею единство деятельности, подводящей различные представления под одно общее представление...» [2, с. 166-176]. Кант, по замечанию исследователей, извлекая свои категории из «текста», то есть линейной организации высказывания - суждения, стремится при их систематизации к жесткости, рассматривая как внутреннее строение категории, так и ее отношение к соседним формам, предваряя, собственно, начало структурального подхода к семантике. Но если «классификация типов суждений Канта оказалась удачной и в настоящее время широко используется, его система категорий в целом неудачна, противоречива в деталях и малоэффективна в целом; в практике исследований она почти не используется... Напротив, система категорий Аристотеля - гибкая, она такова, какой ее обнаруживает язык по мере проникновения в него... Система Аристотеля влечет к неконтрастной теории значения» [3, с. 607-608].
Из чего следует, что именно язык отражает познание и понимание определенного фрагмента действительности, а также его отношения к другим элементам этой действительности. Так, многочисленные языки, существующие в мире, - это различные способы духовного освоения действительности, в основе которых лежат одинаковые принципы человеческого мышления. Практическое овладение миром, естественно, может строиться только на основе физического познания предмета и явления, на основе и в соответствии с их внутренними законами, но теоретическое овладение также учитывает эти внутренние законы.
Так, языковая форма художественного пространства писателя выполняет функцию материального закрепления идеального сознания, но при этом она организована по законам, на которых формируется истинное познание мира. «...Язык не столько преобразует действительность, сколько отражает ее в своих формах. Внешние условия жизни, материальная действительность определяют сознание людей и их поведение, что находит отражение в грамматических формах и лексике языка. Логика человеческого мышления, объективно отражающего внешний мир, едина для всех людей, на каком бы языке они ни говорили» [4, с. 118-119].
Таким образом, при явном влиянии идей Канта, Гегеля, Гумбольдта, Фейербаха и других в отечественной науке оформилась собственная концепция видения мира, взаимоотношения языка и сознания и других лингвофилософских проблем.
Данная концепция соотносится с художественным познанием мира, закрепленным в вербализованном языковом пространстве писателя. Для этого художественного пространства типично системное художественное раскрытие различий между миром языка и мирами души, сознания, а также их единства.
Конкретизируя многие положения В. Гумбольдта, А.А. Потебня постулирует общее происхождение рефлекторных движений, а также движений, образующих звуки речи, пытаясь доказать связь «членораздельности языка» с антропологическими характеристиками человека, обращая при этом особое внимание на природу значения слова. Рассматривая становление языка, А.А. Потебня называет в его развитии следующие определяющие этапы: а) превращение междометия в слово; б) осознание человеком вкладываемого им в это слово содержания.
Как отмечают критики, в рассуждениях А.А. Потебни о способностях человека рефлексировать над адекватным соотношением звучания и содержания отражается его стремление выявить структуру значения слова и структуру языкового сознания. Причем А.А. Потебня высказывает убеждение в том, что «в генезисе словесный знак должен отражать в своей фонетической структуре образы сознания, возникающие при восприятии того или иного предмета...» [5, с. 290]. Заслугой А.А. Потебни следует считать настойчивое проведение им мысли о том, что значение слова не только первично мотивировано чувственными образами, но благодаря словесной фиксации представлений они приобретают качество интерсубъективности... Происходит то, что А.А. Потебня называет «забвением внутренней формы слова» [там же]. Лишь через слово объективная сторона этого чувственного образа отделяется от субъективной, поскольку «чувственный образ - исходная форма мысли -вместе и субъективен потому, что есть результат нам исключительно принадлежащей деятельности и в каждой душе слагается иначе, и объективен, потому что появляется при таких, а не других внешних возбуждениях и проецируется душою» [6, с. 172].
Решение вопроса о соотношении объективного, субъективного и человеческого факторов в художественном тексте кроется не в констатации сходств или различий в отдельных элементах языка. Если трактовать эту особенность вслед за А.А. Потебней, то все особенности семантических, лексических и грамматических единиц языка в языковом сознании писателя укладываются в универсальную когнитивную систему. И особенности семантики языковых единиц не только не становятся преградой для единого и универсального процесса объективного познания, протекающего в языковой форме, но и участвуют в его создании.
Большое значение в концепции А.А. Потебни отводится слову. Слово играет определяющую роль в индивидуально-чувственном аспекте в качестве средства понимания себя и окружающих, ибо его смысл, в котором превалирует доля интерсубъективности, обусловливает взаимопонимание коммуникантов. А.А. Потебня указывает на знаковую функцию слова в мышлении, мотивируя это тем, что связанные со словом представления отнюдь не являются обязательными для вербального мышления, в силу чего человек может «думать сложными рядами мыслей, не вводя почти ничего из этих рядов в сознание» [6, 152]. Слово, по утверждению Потебни, способно выражать и понятие, и
чувственный образ, причем выраженный словом признак образа, выделенный и закрепленный в социуме, способствует разгрузке сознания, хотя для развитого сознания слово «становится чистым указанием на мысль, между его звуком и содержанием не остается для сознания ничего среднего» [6, с. 151].
Исследователи отмечают, что мотивированность вербальной знаковости у А. А. Потебни имеет многоступенчатый характер. На начальном этапе, при «рождении» слова, знаковая мотивированность закреплена во внутренней форме слова, но продолжает играть определенную роль в сознании. По мере совершенствования сознания слово, лишенное чувственной опоры, становится произвольным знаком, но, тем не менее, оно сохраняет некоторую связь с чувственным образом, который, по выражению А.А. Потебни, в «сгущенном» виде выражен в слове, и этот образ «иначе направляет мысль». Говоря далее о «бессловесном мышлении», «мышлении без слов», А.А. Потебня опережает уровень развития науки, предполагая существование мышления, «осуществляемого» с помощью «универсального предметного кода», «языка пространственно-временных гештальтов», «предметно-схемного кода» и так далее.
Рассматривая отношение языка и мышления, А.А. Потебня постулирует три варианта функциональной нагрузки слова в работе сознания, первое из которых - известное ранее свойство языка выделять и закреплять чувственный образ, тем самым предопределяя дискурсивность речевого мышления. Отрицая возможность соединения «полной наглядности и непосредственности чувственных восприятий с совершенною одновременностью и отличностью мысли», А.А. Потебня исключает вероятность прямого соотнесения вербальной мысли с чувственным образом [6, с. 152-153].
Рассматривая проблему взаимосвязи языка и сознания, можно утверждать, что языковое сознание писателя по отношению к объективному миру выступает единым, также объективным человеческим фактором. Человечность языка автора выявляется в противопоставлении, которое ставит человека наравне со всеми другими предметами материального мира. Это двуединство и осталось бы в сфере материальных объектов, если бы художник не выступал бы в роли самопознающего субъекта.
Познание автора, направленное не на мир, а на художественное пространство - на человека, на самого себя, - и создает тот специфический фактор, который может быть назван субъективным фактором в языке писателя. Ведь художник, познающий мир и самого себя, противостоит миру не как пассивный объект, а как деятельный субъект, формирующий в своем сознании мир вещей как свой собственный мир. Человеческий фактор в художественном тексте проявляется наиболее обнаженно в бесчисленных суждениях, оценках, воздействиях и т. д. автора, что вызывает определенные сложности при анализе языковых средств. Может быть, наивысшая ступень проявления человеческого фактора в языке писателя обнаруживается тогда, когда предметом высказываний является языковая личность автора, и все оценочные моменты
становятся вдвойне авторскими. Субъективизм в этом случае как бы удваивается.
Язык художественного текста писателя играет действенную роль как средство выражения познающего субъекта, в качестве которого выступает в этом случае сам автор как часть мира. Человеческий фактор и в сознании, и в языке писателя есть лишь фактор специфики самого субъекта, причем специфики, усложненной не только особыми качествами человека как одновременно материального и духовного существа, но и спецификой познания, направленного как бы на самого себя, на свой внутренний мир.
И наконец, третий аспект взаимоотношения языка и мышления предполагает необходимость объективации мысли посредством внешнего предмета, заменяющего представляемый и мыслимый предмет, что предопределяет формирование языкового сознания автора, так как тезис о невозможности существования готовой оформленной до слова мысли А.А. Потебни указывает на новую проблему о соотношении объективации и выражения мысли.
Большое значение в изучении данной проблемы принадлежит трудам Г.Г. Шпета (1879-1937). Методологической базой для его работ послужила феноменология Гуссерля, которая, по утверждению Г.Г. Шпета, должна не только изучать «как есть все сущее и каждую форму бытия, но и вскрыть единый смысл и единую интимную идею за всем многообразием проявлений и порывов творческого духа в его полном и действительном самоосуществлении» [7, с. 7].
Влияние феноменологии отражается на его концепции сознания, которое рассматривается в единстве с «мыслимым, воображаемым, называемым содержанием», то есть с сознаваемым, когда всякий смысл и значение существуют лишь постольку, поскольку они связаны с сознанием, что приложимо, например, к произведенным человеком и ставшим частью его культуры предметам, выступающим знаками самих себя, и чьи образы в сознании могут функционировать как символы. Смысл этих предметов, их предметное значение обусловлены наличием сознания, способным их «воспринять и прочитать». Признавая, что осознание существующего имеет надиндивидуальный характер, проявляющийся в «сопричастности», «соучастности» к сознаваемому, Г.Г. Шпет не исключает возможность индивидуального влияния человека, в силу чего сознание интерпретируется им как «коллективный предмет», то есть имеет общественную природу [8, с. 54].
Личностный опыт писателя, его языковое сознание которого и исторический опыт общества могут служить базой для отражения «общественной природы», на которой построены автором те или иные утверждения относительно бытия мира и общества. Также писатель формирует картину мира как мировоззрение в том смысле, который определяется не искажающей природой языка и мышления, а степенью познания объективных закономерностей.
Языковая форма автора, воплощающаяся определенными языковыми средствами мировоззрения человека, все-таки не может рассматриваться как чисто субъективное явление, так как само мировоззрение как идеальная сущность в целом принадлежит бытию мира.
Языковое мышление, по мнению Г.Г. Шпета, является идеальным воплощением смысла, ибо смысл «может существовать в каких угодно онтологических формах, но мыслится он необходимо в формах слова -понятия, природа которых должна быть раскрыта как природа начала активного, образующего, энергийного, синтетического и единящего» [9, с. 51].
Эти положения Г.Г. Шпета позволяют объяснить, почему для автора понятие слова не есть результат особой сетки понятий каждого языка. Отсутствие тех или иных материальных объектов в определенном ментальном пространстве может объяснить и отсутствие соответствующих понятий в языковом обозначении объектов картины мира. Понятие слова у писателя связано с реальной действительностью, то есть с тем же единым миром, совокупность свойств которого отображается в различных значениях отдельных слов или групп слов в разных языках. Не предметный мир создается языком писателя. Язык его творчества отображает исторический опыт каждого народа по освоению «единящего мира». И выделение специфических предметных средств детерминировано культурой, в рамках которой функционируют данные предметы. «Если я не включен в эту культуру, не владею принятыми в ней способами коммуникации, я не в состоянии выявить смысловое содержание, объективированное в предметах-посредниках» [10, с. 248].
Несколько в ином ключе решается данная проблема у М.М. Бахтина, проводившего аналогию между «диалогической природой сознания» и «диалогической природой самой жизни». По М.М. Бахтину, язык выступает вербализованной формой сознания, которое, в свою очередь, могло развиваться только с опорой на гибкий и телесно выражаемый материал. Язык может быть презентирован в виде «реальных единиц речевого общения - высказываний», поскольку речь «всегда отлита в форму высказывания, принадлежащего определенному речевому субъекту, и вне этой формы существовать не может» [11, с. 249].
Отличительными характеристиками высказывания служат «предметно-смысловая исчерпанность, речевой замысел» говорящего и «композиционно-жанровые» формы завершения [11, с. 255].
Относительная независимость речевого сознания от языкового материала обусловлена знанием формальных языковых средств и умением использовать все речевые жанры в их совокупности, причем сознание в своей речевой форме выражено всегда конкретными речевыми жанрами. Следовательно, согласно М.М. Бахтину, осознанное является всегда вербализованным.
Итак, вышесказанное позволяет заключить, что абстрактная форма отражения мира в сознании автора выступает материально в словесной форме и конкретно - в сложной динамике своих связей в бесконечном речевом
процессе, который мотивирован знанием формальных языковых средств и умением использовать все речевые жанры в их совокупности. Как лексическая система, так и грамматическая структура языкового материала художественного пространства во всех своих звеньях дают прямое доказательство того, что языковые единицы у данного автора организуются и продуцируются только на уровне понятийного мышления и воспринимаются в коммуникации не чувственной, а мыслительной сферой человека. Это свойство языковой коммуникации реализуется только в силу того, что вербализация художественного пространства предполагает сознательную, мыслительную операцию как условие речевой организации и мыслительное, сознательное восприятие речи, т. е. понимание речевых единиц.
Литература и источники
1. Выготский Л.С. Психология искусства. - М., 1986. - 573с.
2. Кант И. Сочинения. В 6-ти томах. - М., Т.4. 1965. - 544с.
3. Степанов Ю.С. Язык и метод современной философии языка. - М.: Языки русской культуры, 1998. - 784 с.
4. Мечковская Н.Б. Язык и религия. - М., 1998. - 352с.
5. Портнов А.Н. Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии Х1Х-ХХ веков. - Иваново: Изд. Ивановского университета, 1994. - 364 с.
6. Потебня А.А. Слово и миф. - М.: Правда, 1989. - 622с.
7. Шпет Г.Г. Эстетические фрагменты // Соч. - М.: Правда, 1989. - 601с.
8. Шпет Г.Г. Сознание и его собственник // Статьи по философии и психологии. - М., 1916. - С. 156-210.
9. Шпет Г.Г. Введение в этническую психологию. - М., 1927. - 148с.
10. Лекторский В.А. Субъект, объект, познание. - М.: Наука, 1980. - 358с.
11. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979. -421с.
АХИДЖАКОВА МАРЬЕТ ПШИМАФОВНА - доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой общего языкознания Адыгейского государственного университета. Россия, Майкоп (zemlya-ah@ayndex.ru) AKHIDZHAKOVA, MARYET P. - Doctor of Philology, professor, department chair of general linguistics Adige state university. Russia, Maikop.
