CC BY
46
9. Baldwin van Gorp. The Constructionist Approach to Framing: Bringing Culture Back In // Journal of Communication. Mar. 2007. V. 57. Issue 1. P. 60-78.
Поступила в редакцию 11.03.2008 г.
Pavlova O.V. The problem of differentiation between framing and other cognitive mechanisms of discourse interpretation. This article is devoted to theoretical explana-
tions of the difference between four cognitive mechanisms of discourse interpretation: framing, agenda setting, priming, and gatekeeping. It examines how these mechanisms are related and discusses their functions in the contexts within which they operate. As a conclusion, the article highlights the dimensions along which one can distinguish between framing as a basic cognitive mechanism and agenda setting, priming, and gatekeeping as secondary cognitive mechanisms.
Key words: cognitive linguistics, discourse, cognitive mechanism, framing, agenda-setting, priming, gatekeeping.
КЛЮЧЕВАЯ РОЛЬ ЛЕКСЕМЫ НЕБО В ПОЭМЕ С.Н. СЕРГЕЕВА-ЦЕНСКОГО «ПЕЧАЛЬ ПОЛЕЙ»
Ю.А. Непрокина
Для постижения всех ступеней смысла художественного произведения важную роль играет анализ языковой ткани, ключевых слов. Наращение семантического объема ключевой лексемы небо в тексте у тамбовского автора тесно связано с природной сменой времен года, так как небо - универсальная реалия, которая всегда присутствует в сознании человека. В результате чего данная лексема раскрывается с позиции языческого мировосприятия, а также вбирает в себя и традиции христианства, тем самым сохраняя информацию о быте и культуре народа.
Ключевые слова: семантика, структура текста, ключевая лексема, время года.
Язык символов - язык универсальный, так как с давних времен тайные знания, информация, которая была доступна ограниченному кругу людей, кодировалась в символах, но со временем эти знания получили огласку, однако сохранились далеко не в первозданном виде. Время стерло из памяти человечества многое, но те знания о мире, которые были наиболее важными и нужными, своеобразная философия жизни, нашли отражение и сохранились в языковом сознании народа, поэтому в художественном произведении, когда все подчинено замыслу автора, малейшие детали, штрихи, включенные в повествование, имеют смысл.
Для постижения всех ступеней смысла художественного произведения важную роль играет анализ языковой ткани. Наряду с другими не менее значимыми компонентами художественного текста (тематические, опорные или основные, стилеобразующие), принято выделять, так называемый, ключевой элемент или ключевое слово. Проблемой ключевого элемента в структуре художественного текста занимаются многие лингвисты [1-5]. Алгоритм его вычленения из ткани
повествования сводится не только к показателю частотности его употребления, тем более что функционирование ключевого элемента в тексте, как отмечает А. В. Пузырев, может осуществляться и посредством лишь упоминания о нем, которое обеспечивает рефлексивный мыслительный возврат к данной текстовой единице. Здесь доминирующую роль берет на себя связь ключевого слова с глубинным идейно-художественным замыслом автора, когда «на обогащение смысла данного слова работает вся система художественного произведения» [4], когда на каждом новом сюжетном витке слово «обрастает» новыми смысловыми нюансами [6]. В настоящее время в лингвистической науке толкование термина ключевой элемент, ключевое слово достаточно разнообразно. Но общим в данных трактовках является утверждение о необходимости выделения ключевых элементов при анализе текста. Теория текста позволяет расширить границы функциональной значимости данных структурных компонентов за счет понятий текстем [7], текстовых единиц [8], поэтем [9], эксперссем [10].
Помимо семантического объема ключевого слова, в ходе повествования может изменяться и признак денотата, который стоит за ключевой лексемой. В связи с этим ключевые лексемы можно классифицировать на типы и подтипы. Например, если принять во внимание темпоральный признак, то оппозиция ключевых лексем день-ночь может быть репрезентирована в тексте следующим образом. В зависимости от времени года в тексте может присутствовать четыре различных описания ночи: осенняя, зимняя, весенняя, летняя ночь. В зависимости от времени суток описание ночи также варьируется: начало ночи, середина ночи и предутреннее время. То же самое относится и ко второму члену заявленной оппозиции. Таким образом, оппозиция ключевых лексем день-ночь может быть представлена в художественном тексте шестнадцатью языковыми моделями, выбор которых зависит и от художественного замысла, и от личности самого автора. От особенностей сюжета, от особенностей описываемой местности, а также от идейнохудожественного замысла произведения такое количество языковых моделей может меняться в сторону уменьшения или увеличения единиц (полярная ночь, белые ночи и т. д.), что влечет за собой процесс нейтрализации членов оппозиции, порождая тем самым новые смысловые нюансы. Такое авторское употребление помогает раскрыть содержание ключевых лексем в конкретном произведении, выявить их структуру, где тесно взаимосвязаны, переплетены мифопоэтические традиции и индивидуальное восприятие мира художником слова [8].
Наше внимание при лингвистическом анализе художественного произведения привлек образ-символ небо, так как небо являлось главным временным ориентиром у древних славян. По расположению небесных тел они определяли не только смену дня и ночи, времен года, но и осуществляли линейный счет времени. В современном обществе небо является связующим звеном мира человека и мира природы. По небу люди определяют погоду, время года за окном. Часто человек не замечает неба как такового, но в сознании данная реалия всегда присутствует, и каждый знает, какое сегодня небо: чистое и голубое или с облаками, или пасмурное и серое.
Небо в языческом прошлом славян связывалось с некой космической силой. Живительная сила солнца и дождя и в то же время их разрушительная мощь - все рождается на небе. Язык сохранил пословицу: «Не Земля родит, а Небо». Земля растит цветы, траву, деревья, дает пищу человеку и животным только благодаря небу. Наши предки боготворили небо, считая, что там находится «вечное царство блаженства». Во многих религиях небо представлялось как божий престол, а земля - подножие. В славянской мифологии небо называют «божий дом», в молитвах люди обращаются к небу [11].
Человек стремится проникнуть в тайные завесы Вселенной, постичь тайну жизни, но это ему не дано. Именно эта мысль проходит красной нитью в поэме С.Н. Сергеева-Ценского «Печаль полей» [12]. Рассмотрим, какая роль отведена образу неба в данном произведении. Повествование построено так, что семантическая эволюция ключевой лексемы небо в поэме происходит параллельно с эволюционным развитием сознания древнего человека: от язычества к христианству. В начале небо раскрывается с позиции языческого мировосприятия, подтверждение чему мы находим в славянской мифологии. С развитием сюжета лексема вбирает в себя и более поздние традиции, традиции христианства. Так, события повествования опутаны некой тайной, которой безраздельно властвует небо. Оно вступает равноправным героем в ход повествования, с безмолвной предре-шенностью нависая над Ознобишиным и Анной, которая опять ждет ребенка. Она и рада этому событию, и боится радоваться, так как прежние шесть детей появились на свет мертвыми. Образ неба присутствует практически во всех пейзажных зарисовках. Оно многолико: то ласково-голубое, несущее на землю плодотворные свет и тепло: Струилась земля на горизонте, широко отовсюду вливаясь в небо. Это были их брачные дни, дни июля, и только затем и поднималось солнце, чтобы могли они целиком во всю ширь отдаваться друг другу при его свете. О, нужно было зорко следить солнцу, чтобы не было земли неневестной ни на один муравьиный шаг! (с. 53-54), то воплощает собой нечто таинственное, беспредельное, неуютное - ночь: где гнезда пышной ромашки и шалфей тихо и загадочно белели теперь так
же, как в жидкой темноте белело странное лицо Анны (с. 42), где в тишине и жидкой темноте почти ощутительным казалось, как выходит что-то изо всех пор земли, слегка шурша, подымает траву и опавшие листья, развешивается по низким сучьям кленов и вязов, и кругом становилось тревожно и тесно от каких-то теней, всюду искавших воплощения (с. 57), когда стали слышны по ночам вой и хохот. Хохотал хозяин ночей пронзительно, подло и веще (с. 79).
Наращение семантического объема ключевого слова тесно связано с природной сменой времен года, которая также наделена определенной функцией: вся жизнь Анны подчинена строгому ритму природы. Не случайно основную текстовую нагрузку несут такие глагольные лексемы, которые передают поэтическую образность в тексте: струилась земля - струится обычно вода, воздух и т. п.; вливаясь - вновь как о воде. Усиливается и роль эпитетов в обычной адъективной форме, а также за счет глаголов и субстантивных форм: ромашки и шалфей - загадочно белели; лицо у Анны - в жидкой темноте (сомнение вызывает положительность семантики слова жидкий к темноте, но это авторское выражение передает образ ночи, который также от времени года меняется, наращивая свою семантику).
О своей беременности Анна узнает именно весной, когда вокруг все возрождается, и сообщает Ознобишину о ребенке поздним вечером, когда тайна жизни становится понятнее, ближе к человеку, когда происходит наиболее полное слияние человека с природой, когда вокруг только ты, небо и гудение майских жуков: Гудели майские жуки, от них домовитой и хлопотливой была земля. О, она не засыпала - она только копила силы. Дышала кистями вязов, сережками лещины, яблонями и грушами в цвету... И с полей низами ползли к усадьбе вздохи, и первые звезды начинали, неуверенно дрожа, прокалывать кое-где небо (с. 41). Противопоставление небо и земля, которое снимается часто различными способами, здесь образует единство за счет глагольной лексики: земля -дышала (сережками лещины, яблонями и грушами в цвету), ползли вздохи; небо - звезды начинали, неуверенно дрожа, прокалывать. Связь с человеком обусловлена использованием символической сущности зем-
ли-матери, которая была домовитой и хлопотливой, она только, как и Анна, копила силы. Такое тождество Анны и земли прослеживается на всем протяжении поэмы: и от волос Анны пахнет так же, как от тяжелой росистой травы кругом и от цветов, ночных цветов, только теперь раскрывших свои головки; и так же, как в нежном теле Анны, внизу под ногами и дальше и шире кругом, в тех черных дымящихся земных пластах, где живут и ветвятся и сосут влагу всеми мочками корни, теплело и струилось что-то так же заботливо и бесшумно (с. 42).
Наступает лето, и Анна вместе с природой благоухает ароматами полевых трав и цветов, даже походка ее становится легкой, волнистой и веселой. Каждый прожитый Анной день был битком набит солнцем, цветами, заботами об обеде, чае, здоровом сне. И наступающий летний вечер мягко обволакивает, постепенно погружая все вокруг в бархатную густую тишину, когда хлеба начинают слышнее цвести к ночи. И еще в этот вечер облака на западе переливчато горели тремя цветами: пурпурным, оранжевым и палевым, а потом так нежно и тихо лиловели, синели, серели, все уходя от земли; а земля жадно настигала их где-то внизу, перебрасывая к ним легкие мосты из сумерек, земля не хотела расстаться с ними и на ночь: это были их брачные дни. Несли цветы: чабер, бледные колокольчики, зверобой, розовый шпажник. Садилось солнце, и хлеба слышнее цвели к ночи (с. 60). Такое изображение земли и неба уходит корнями в глубь веков, когда языческое сознание человека в результате многолетнего наблюдения за периодической сменой времен года породило миф о брачном союзе Земли и Неба, где Небу отдана «воздействующая роль, мужская», а Земле - «воспринимающая, женская». Так, зимой Земля спит, она «неплодная», закаменевшая от холода и стужи, с наступлением весны-лета Небо обнимает Землю, как невесту, «рассыпая на нее сокровища своих лучей и вод», и Земля становится «чреватою и несет плод» [11]. Изобразительный результат и здесь достигается за счет преобладания глагольных форм горели, лиловели, синели, серели, которые содержат семантику цвета, что обеспечивает дополнительную динамику повествования наступления летнего вечера.
Небо всегда и повсюду властвует над землей, люди всегда ощущают его могущество. Напрасно они совершают обряды для ублажения небесных богов, чтобы спасти урожай: И против солнца, исподволь ставшего врагом земли, гибнущие поля подняли самое святое, что было на них, - крестную силу: старенького о. Леонида, старые хоругви, старый-старый колокольный звон...
Вернулись только вечером, окропившие все поля, омолившие каждый колос, усталые, пыльные, потные, но с мягким округлым сознанием, что сделали для полей все, что могли, и что от засухи к дождям пробита дверь: где-то идут и вот-вот, может быть, этой же ночью придут вызванные заклинанием небесные коровы - тучи (с. 65). Небо не внимает мольбе. Оно как живое: чувствующее, думающее, знающее все: а небо раскатисто хохотало, подмигивало. Удивительно, но автор точно передает символику и структуру обряда вызывания дождя, сохраняет его ключевые лексические компоненты, вводя в текст своего повествования.
Но вот приходит осень. Ночь, всегда сопутствующая Анне и Ознобишину, становится зловещей. Небо опускается все ниже и ниже, постепенно погружая все в безвременную ночь, с каждым днем все суживая круг и нависая тяжелей и плотнее. Тишина и сумеречная влага постепенно опутывает весь дом. Анна уже не выходит на ночные прогулки, более того, затыкает окна подушками, чтобы не слышать пугающие звуки ночи: Сначала в усадьбе ждали этого хохота, и когда раздавался он, сыро шевеля темноту, испуганно вздрагивали, оглядывались и поводили, как от тесных тисков, плечами; а потом ждали уже, что вот настанет ночь, и будет кто-то насмешливо фыркать, выть, клектать горлом... И так как Анна совсем не могла слышать этих криков и мягкими подушками наглухо закрывала окна, то Ознобишин одну ночь всю до рассвета проходил с ружьем в саду (с. 79-80).
И наступает самое темное время года -конец декабря. Никто не в силах изменить предначертанное. Не в состоянии ничего изменить и Анна, которая даже подумать боится о неблагоприятном исходе беременности, гадает в ночь на Николин день, чтобы узнать будущее. И, несмотря на благоприятный исход гадания, небо обрушивается на поля
снежным потоком, укрывая их, погружая в величественное безмолвие, захватывая все вокруг в объятия холода и снега. Теперь кругом только зловеще-загадочное небо. Покой обволакивает все, покой и холод постепенно проникает и в Анну: Еле видно было верхушки лип и крышу завода. Не смеркалось еще, но уже хотело смеркаться. Ветер стал резче - гуще и синей поземка. Холод плотно смыкался со всех сторон. Анна стала чувствовать боль в колене и снег, растаявший около локтей. Но шла деревянно и упрямо, вся остывшая снаружи и теплая внутри, как снега, под которыми хранится озимь (с. 105). Здесь смысловая нагрузка ложится на сложную предикативную часть предложения, в состав которой входят те же ключевые компоненты в их синонимичных вариантах лексем, но в новой грамматической форме: резче, гуще, синей - сравнительная степень, что передает динамику в отличие от уже известного.
Ознобишин хочет изменить судьбу, победить нависший над ними рок. Он пытается покончить жизнь самоубийством, но не может этого сделать, хотя уже все рассчитано, когда и как. Но что-то мешает ему, то ли небо необычное с лиловыми облаками, каких никогда не было раньше, то ли собака, заглядывающая в глаза: В лиловой аллее снег был живой; шевелились тихо рясы лип и скатерти кленов; с яблонь то здесь, то там украдкой падали пухлые клочья. Все с головой окунулось в этот нежный настой из ушедшей ночи и непришедшего дня: густо и тепло было. Серыми пятнами расплылись и воздухе далекие петушьи крики из птичника. Кудлатая дворняга, бурая со спины и желтая к брюху, медвежеголовая и лисохвостая, откуда-то сзади неслышно подобралась к нему по его следам, заглянула снизу в глаза и мягко бросилась ему на грудь с тихим визгом... Точно повернулась какая-то ручка двери и открыла: нависли на сучьях лиловые облака, каких никогда не было раньше; говорилась сказка, которую говорит земля только детству, окутала душу теплотою, мудростью и неясным светом, при котором виднее глубь, и Ознобишин понял, что не нажмет курка пальцем правой ноги, - что нельзя этого сделать в такое утро (с. 98-99). Появляются в большей степени авторские единицы текста, которые дополняют уже привычные поэтические образы: шевелились тихо рясы, пада-
ли пухлые клочья, нежный настой из ушедшей ночи и непришедшего дня, кудлатая дворняга медвежеголовая и лисохвостая. Данные компоненты могут быть определены по их роли в формировании семантики произведения как текстовые единицы [8].
Возможно, инстинктивно желает убить ребенка Анны, даже сам не осознавая того, когда везет ее кататься на лошади и разгоняет их так, что уже не может ими управлять. Его действия, сознательные или нет, направлены на одно: желание самому вершить свою судьбу. Но все напрасно. Ничего он не может изменить в этом мире, здесь уже все решено без него, кем-то там, наверху. Хранителем этой тайны в повести выступает образ неба. И герои не знают, куда деться от этого неприятного неуютного неба: И все трое вобрали в себя из этого заболоченного тучами неба и загрязненной дождем земли одну общую мысль: «Если бы куда-нибудь уехать! Если бы можно было куда-нибудь, во что-нибудь другое уехать! (с. 93). Вновь мы видим сходство: земли - загрязненной дождем; неба - заболоченного тучами. Поэтому все трое вобрали в себя... одну общую мысль. Удивительна образность, символичность определений: то, что присуще земле (заболоченность), отдано небу, и то, что присуще небу (дождь), отдано земле. Очищения, как это принято, водой здесь нет.
И то, чего они тайно боялись, все-таки случилось. Ребенок у Анны погибает, холод забирает его: Кутали ее в теплые одеяла, целыми днями топили печь, - холода нельзя было выжить (с. 113). Анна сливается в единое целое с полями, с небом, погружаясь в вечность. Здесь и далее идет уже развитие христианской семантики данной ключевой лексемы: Конца не было: без конца на восток и на запад распахнулись дедовские поля и тесно охватили душу. На глазах во всю ширину их росла Анна в белом, - и вот уже слились в одно - тело и поля (с. 118). Небо в древних цивилизациях мыслилось как высшее пространство, где пребывают души умерших - рай, небесное царство. Образ неба вмещает в себя и образ души, и образ вечности, которые в сознании народа соприкасаются и тесно взаимосвязаны. И Анна, нагадав в ночь на Николин день «счастье», обретает его там, на небе, погружаясь в вечный покой. Причем автор косвенно сообщает нам,
что Анна умирает 19 января на Крещение, а в Крещенскую ночь небо открывается, и по примете, что у неба попросишь в эту ночь, то и сбудется. И Анна нашла свой покой, к которому она стремилась на земле. И в то же время небо - это провидение, промысл, высшие силы, власть небес [13].
Таким образом, образ неба у Ценского вобрал в себя культ язычества, христианства. Здесь нашли отражение те смысловые нюансы, которые древние люди ставили превыше всего. В результате анализа ключевой лексемы небо мы пришли к выводу, что традиции наших предков не забыты и возвращаются к нам переосмысленными через художественную литературу. С развитием цивилизации изменяются взгляды, в какой-то степени мышление людей, даже в пределах одной нации, одной менталитетной сферы. Но ядро этого знания пока не подвержено времени, и мудрость, накапливаемая веками, живет в нас, в нашем сознании, в языке, скорее даже в подсознании, и художники слова помогают нам своим творчеством ее постичь.
1. Арнольд И. В. Стилистика современного английского языка. Л., 1981.
2. Кожин А.Н. и др. Функциональные типы русской речи. М., 1982.
3. Одинцов В.В. Стилистика текста. М., 1980.
4. Пузырев А.В. О необходимости разграничения опорных и ключевых элементов текста при его филологическом анализе // Язык и мышление: Психологический и лингвистический аспекты. Материалы шестой Всерос. науч. конф. (Ульяновск, 17-20 мая 2006 г.) / отв. ред. А.В. Пузырев. М., 2006. С. 181-196.
5. Шанский Н.М. Созвучья слов живых // Русский язык в школе. 1983. № 6. С. 62-68.
6. Язикова Ю.С. Семантическая эволюция ключевого слова в художественном тексте // Текст. Структура и семантика: докл. восьмой Междунар. конф. М., 2001. Т. 2. С. 159-163.
7. Диброва Е.И. Категория художественного текста // Семантика языковых единиц: докл. четвертой междунар. конф. М., 1998. Т. 2. С. 256.
8. Пискунова С. В. Тайны поэтической речи (грамматическая форма и семантика текста): монография. Тамбов, 2002. С. 65-251.
9. Руделев В.Г. Принципы сегментации поэтической речи // Поэтика литературы и фольклора. Воронеж, 1979. С. 75-77.
10. Григорьев В.П. Поэтика слова. На материале русской советской поэзии. М., 1979. С. 148.
11. Грушко Е.А., Медведев Ю.М. Русские легенды и предания. М., 2006. С. 379, 413-414.
12. Сергеев-Ценский С.Н. Неторопливое солнце: роман, повести, рассказы. М., 1985.
13. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М., 1998.
Поступила в редакцию 3.04.2008 г.
Neprokina Yu.A. The key role of the lexeme sky in a poem S.N. Sergeyev-Tsenski «The sadness of fields». The
analysis of linguistic gist, key words plays an important role in comprehension of writer's work all meaning stages. Semantic volume augmentation of key lexeme SKY in the texts of Tambov writer is closely connected with a natural change of seasons, for the sky is a universal reality, which is always present in human consciousness. As a result, the said lexeme is perceived from the viewpoint of heathen outlook, and it contains Christianity traditions as well, by this way keeping the information of people’s life and culture.
Keywords: semantics, structure of the text, key lexeme, season.
ЭПИТЕТ КАК СРЕДСТВО РЕПРЕЗЕНТАЦИИ КОНЦЕПТА «ПРИРОДА» (НА МАТЕРИАЛЕ ПОЭТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ Н. РУБЦОВА)
А.А. Пустовалова
В статье рассматриваются концептуальные представления о природе, закрепленные в поэтическом языке Н. Рубцова. Одним из основных средств репрезентации концепта «природа» выступает эпитет. Анализ поэтических текстов показывает востребованность и многофункциональность данного языкового явления в лирике Н. Рубцова.
Ключевые слова: эпитет, концепт, природа, репрезентация.
Научное понимание термина «природа», как известно, отражено в энциклопедической и специальной литературе. Анализ ее показывает, что данный термин в содержательном плане оказывается неоднозначным. Эта неоднозначность обусловлена тем, что различные науки (языкознание, география, геология, экология, биология, ботаника, химия, физика, астрономия, философия, социология, история, психология, этика, право, методология науки) используют для определения понятия «природа» разные признаки. Так, для лингвистики - это языковой аспект, представленный в лексических номинациях природы, для философии и социологии - это место человека в системе знаний о природе и мире, развитие общественных отношений и т. д.
Безусловно, в понимании термина «природа» человеку в большей степени присуще бытовое осмысление, ориентация на т. н. обыденное, практическое сознание. В этом случае научное определение как бы корректирует бытовое понимание термина, хотя последнее оказывается первичным в повседневном познании действительности. Оно складывается под влиянием круга общения человека, его житейского опыта, художест-
венного сознания и осмысления данного понятия в произведениях литературы. Особый интерес представляют фольклорные тексты -пословицы и поговорки, - наиболее ярко иллюстрирующие обыденное познание природы в целом и ее проявлений.
Так, в словаре пословиц В. И. Даля в основе народного, бытового понимания природы лежит идея Бога, божественного происхождения земли, мира: «Земля русская вся под богом»; «Божья тварь богу работает». Вместе с тем, исходя из основ христианской морали, в пословицах заключена мысль о высшем начале добра и справедливости, свойственном природе и ее проявлениям: «Пчела жалит только грешника» [1].
Пословицы фиксируют модели устройства и организации мира природы, отражают иерархию ее элементов, основных проявлений, важнейших для человеческой жизни: огонь - царь, вода - царица, земля - матушка, небо - отец, ветер - господин, дождь -кормилец, солнце - князь, луна - княгиня. Имея указания на все четыре стихии природы, народная мудрость как о первоэлементе все же говорит о земле, о земной тверди:
