CC BY
13
Б. Султанов отмечает, что там «волнения продемонстрировали несостоятельность действующих властей в решении острых внутриполитических и социально-экономических проблем». В частности, он отметил крайне высокий уровень безработицы в этих странах, особенно среди молодежи, а также неспособность властей справиться со стремительным демографическим ростом. По мнению ректора Университета «Туран» Р. Алшанова, казахстанское государство определило новую социальную политику, суть которой заключается в том, чтобы «не просто социально поддерживать и распределять деньги, а давать средства на развитие собственного дела, тем самым обеспечивая людей работой».
«Россия и новые государства Евразии», М, 2011 г., № 2, с. 82-88.
Жылдыз Урманбетова,
доктор философских наук
(Киргизско-российский славянский университет,
Киргизско-турецкий университет «Манас»)
(Киргизстан)
КИРГИЗСТАН: ВЗГЛЯД В НАСТОЯЩЕЕ
И БУДУЩЕЕ
Анализ социально-политической ситуации, сложившейся в Киргизской Республике (КР), позволяет говорить о кризисе идеи демократического мира во всем Центрально-Азиатском регионе. С момента обретения Киргизстаном суверенитета и провозглашения демократического государства прошло почти два десятилетия, которые наглядно иллюстрируют «опыт» строительства демократии: за последние пять лет произошли две революции и неоднократно изменялась Конституция страны. При подведении подобных промежуточных результатов возникает закономерный вопрос: имеет ли смысл рисковать и дальше, не грозит ли это полной потерей государственности?
В Киргизстане развитие демократии теоретически было разделено на определенные этапы, каждый из которых представлял собой определенный скачок (прорыв) в углублении демократических процессов. В первые годы после обретения суверенитета государствами Центральной Азии (ЦА) чрезвычайно популярной стала транзитология, описывающая процесс перехода к состоянию стабильного демократического государства с самоподдерживаю-
щейся структурой. Теории переходного общества являлись детищем западных политологов и социологов и предполагали применение рычагов продвижения демократии, принятых на Западе.
К примеру, З. Бжезинский в качестве частного примера внедрения демократических норм и механизмов развития «расписал» сценарий для ЦА (для каждой страны в отдельности), определив их перспективы как среднеуровневые, т.е. 50:50; однако западные социологи и политологи, оперируя исключительно западными критериями, «споткнулись» на региональном контексте. Долгое время ученые Киргизстана обсуждали один вопрос: насколько соответствуют происходящие в республике процессы основным критериям демократии; за основу принимался западный образец. В конце концов после скрупулезного анализа проводимых реформ многие из них пришли к выводу о невозможности механически переносить существующие стандарты демократии на общества иного типа, так как это может вызвать отторжение чуждых данному обществу нововведений. Таким образом, оказалось, что теорию переходного общества, определяющую одинаковые стандарты вне зависимости от региональных и культурно-исторических особенностей государств, ни в коем случае не следует считать универсальной.
В первые годы после обретения суверенитета Киргизстан стал «правофланговым» среди государств ЦА, строящих демократию: в республике была введена национальная валюта, она одной из первых на всем постсоветском пространстве вступила во Всемирную торговую организацию (ВТО). Все это свидетельствовало, что КР своевременно отреагировала на углубление рыночной системы хозяйства, являющейся важнейшей экономической характеристикой демократического общества. Кроме того, на фоне других республик ЦА, тяготевших к утверждению жесткой авторитарной власти, наличие в КР относительно независимой оппозиции свидетельствовало о политической демократичности киргизского общества.
Однако «демократичность» суверенного Киргизстана привела к двум переворотам, отбросившим республику в социально-экономическом плане на много лет назад и «отпугнувшим» инвесторов и любителей восточной экзотики; практически разрушенная страна стремительно теряет свою государственность. Кроме того, нарушен один из критериев эффективного государственного устройства - безопасность, так что национальная независимость и
суверенитет находятся под угрозой. Что же вызвало столь стремительное падение демократически настроенной республики?
Основополагающим фактором, приведшим страну к трагедии и повергшим ее в пучину противоречий и конфликтов, является, на мой взгляд, механическое перенесение элементов демократии западного образца на совершенно неподходящую для них почву. В силу своеобразия менталитета, особенностей политического сознания и социальной памяти понимание демократии в киргизском обществе носило специфический характер, который никоим образом не совпадал с западным типом мышления, воспринимающим наличие демократических ценностей как одно из главных условий существования общества.
Для народов ЦА, и в частности для киргизов, на протяжении веков была характерна сакрализация власти, которая выражалась в почитании аксакалов (старейшин); родовые признаки политического сознания оказались достаточно сильны и стабильны на уровне подсознания, что поспособствовало яркому проявлению трайбализма в современной политике и вызвало новый виток «демократической сакрализации» власти. Вышеуказанные традиции, несмотря на все попытки социалистического режима их искоренить, в полную силу заявили о себе после обретения страной суверенитета. При этом ни одна из новоявленных политических элит не смогла стать общенациональной.
Следует отметить, что именно на элиты ложится ответственность за проведение важных исторических преобразований в обществе. Американские социологи и футурологи О. Тоффлер и X. Тоффлер утверждали, что понятие «груза ответственности» является решающим в любом понимании демократии и на уровне элиты необходимо формирование новых отношений, исходя из приоритета идеи стабильности и целостности общества. Нестандартное, далекое от общепринятого восприятие и понимание демократии было характерно как для самого народа, так и для политического истеблишмента, причем первый под демократией нередко понимал вседозволенность во всем (демократия в обыденном сознании - это только власть большинства, что означает возможность и необходимость осуществления этой власти, исходя из понимания массы; как следствие - народные бунты, продемонстрировавшие свою пусть и неорганизованную, но весьма значительную силу), а второй произвел на свет «демократическое» управление центральноазиатского образца (и, в частности, его киргизского толка).
Издавна бытует мнение, что киргизы - народ свободолюбивый и, при необходимости, героический. Однако в рамки этого утверждения никак не укладываются варварские бунты, периодически возникающие в стране, чьи правители предают свой народ, спасаясь бегством.
Пытаясь разобраться в объективных причинах происходящих в Киргизстане процессов, можно прийти к очень важному философскому выводу: каждый исторический этап общественного развития диктует свои законы. Если в середине XX в. (период относительной стабильности) считалось, что народ сам выдвигает историческую личность, а незаменимых людей не бывает, то к концу XX - началу XXI в., по мнению многих философов, главенствующее место заняла случайность; таким образом, понятие исторической личности наполняется особым смыслом. Именно случайность «даровала» Киргизстану первого президента, от которого зависело продолжение исторических традиций и политическое развитие республики; он и заложил основы лидерства. Появление второго президента уже не являлось случайностью; судьбы обоих политических лидеров оказались во многом схожи, однако во втором случае добавилась еще и «тюльпановая» революция. Между тем очередная «случайность» привела к новому государственному перевороту, позволив говорить о традиции исключительно насильственного перехода власти. Однако знание истории и здравый смысл заставляют признать, что традиции можно, а порой и необходимо менять, чтобы не появилась знаменитая гегелевская «дурная бесконечность».
Киргизстан находится на пороге третьего «обновления», и в подобной ситуации вполне естественны переживания относительно будущего страны; на плечи временного правительства, которое задалось целью принципиально изменить форму развития государства, ложится огромная историческая ответственность. В этой связи необходимо признать, что лимит доверия народа давно исчерпан, и с его стороны вполне закономерны не только сомнения и подозрительность, но даже некоторый нигилизм. Кто тот харизма-тичный лидер, под руководством которого народ сумеет сделать «прыжок» в историческое будущее? Не повергнет ли народ в пучину безысходности тот конфликт интересов, что таится внутри временного правительства и непременно даст о себе знать при установлении парламентской формы правления? Вполне очевидно, что очередной конфликт интересов уведет страну в неизвестность; два переворота за пять лет - это слишком много для любой стра-
ны, не говоря уже о маленькой республике, запутавшейся в бесконечных противоречиях, перманентном экономическом кризисе и политических конфликтах.
Что же следует предпринять для сохранения государственности и обеспечения стабильного развития государства? В первую очередь необходимо уделить особое внимание Конституции КР (за время суверенного развития она изменялась пять раз); перманентные покушения на Основной закон страны говорят о том, что он не является гарантом безопасности, национальной независимости и развития. В настоящее время совершается шестое -и принципиальное - изменение Конституции. Окажется ли идея парламентской республики спасительной для Киргизстана? Сама идея, возможно, и хороша, однако она не может быть реализована в стране, где преобладают экономические трудности, непрекращающиеся политические конфликты, социальные взрывы и духовная опустошенность населения. Кроме того, успех парламентаризма во многом зависит от развитости политических партий, имеющих четко выработанную концепцию развития и социальную базу, и от наличия харизматичных лидеров.
В настоящее время в стране начинается предвыборная гонка; в срочном порядке организуются новые политические партии, что усугубляет атмосферу хаоса. В этой связи следует отметить, что наряду с новыми в республике существуют политические партии, функционирующие достаточно длительное время - казалось бы, его было вполне достаточно, чтобы проработать варианты выхода из сложившегося кризиса. Члены временного правительства нередко сравнивают Киргизстан с Великобританией, что, мягко выражаясь, можно назвать политической недальновидностью: речь идет о государствах с совершенно непохожими историческими путями, не говоря уже об уровне политического сознания и социальной памяти, степени экономического, социального развития и культуры (в первую очередь - политической). Данное сравнение напоминает акаевский лозунг превращения КР в центральноазиат-скую Швейцарию, до сих пор вызывающий улыбку; к сожалению, при выработке стратегии развития государства мы наступаем на одни и те же грабли.
Вооружившись идеей парламентаризма, Киргизстан, находясь в тяжелейшем состоянии, провоцирует кардинальное изменение политической системы. Хотя возможно, что события, произошедшие в республике, дадут новый толчок развитию, поскольку известно, что трагедия обладает огромным культуротворческим
потенциалом. Еще одним аргументом в пользу парламентаризма может послужить тот факт, что в истории киргизов известны случаи коллективного принятия судьбоносных решений. В любом случае реализация идеи парламентской республики покажет, насколько очередная «элита» одержима патриотическими чувствами спасения отчизны и способна ли она решать важнейшие проблемы с точки зрения интересов народа. В настоящий момент Киргизстан находится на краю пропасти, парламентаризм либо окончательно уничтожит республику, либо вызовет прорыв коллективного разума, воли и решимости и сохранит государственность; инстинкт самосохранения должен подсказать оптимальный путь для развития.
Теоретической подоплекой для возможного скачка Киргиз-стана в будущее может послужить идея о том, что архетип киргизов - кочевой тип мышления - среди прочих характеристик содержит и восприимчивость к переменам; киргизы достаточно легко адаптируются к изменяющимся условиям. Вторым, не менее важным условием для дальнейшего развития республики является трезвый, объективный взгляд на саму возможность построения демократического государства; необходимо определить, является ли эта идея сверхидеей для киргизов. Западный либерализм и демократия хороши для самого Запада, достигшего определенных позитивных результатов, которыми он «делится» со всем миром; но стоит ли копировать чей-то опыт и ждет ли нас подобный успех? На наш взгляд, практика элементарного подражания без учета местных культурно-исторических традиций не имеет смысла.
В данном случае наиболее привлекательной выглядит идея конструктивистов, для которых «наиболее принципиально положение о том, что социальная реальность не является ни неизменно данной, ни рационально предопределенной. Реальность ценностно и культурно своеобразна». Конструктивисты исходят из того, что у «всякой рациональности имеются исторически своеобразные корни; она создается и пересоздается деятельным участием политически влиятельных участников. Сами интересы (а следовательно, и рациональность) заданы социально, а не интеллектуально. Они подлежат прежде всего социальному изучению и пониманию. Ключом к такому пониманию является историческое и политическое осмысление интересов. Отсюда вытекают три основных принципа конструктивизма: культурная, историческая и политическая обусловленность социального действия».
При построении государства или выполнении того или иного социального действия ни в коем случае нельзя подгонять реальность под готовые стандарты. Необходимо учитывать культурно-исторические факторы: особенности восприятия мира, систему ценностей, существующую в обществе, а также политическое сознание и социальную память.
Не следует забывать о том, что в определении стратегии развития необходимо исходить из национальных интересов, выдвигая их в качестве приоритетных, а не пытаться слепо применять существующие концепции, которые диктуют нам определенную стратегию поведения; при этом необходимо идти на определенный геополитический компромисс.
Не следует забывать и о том, что в построении суверенного государства ключевую роль играет идеология, которую так и не удалось выработать за два десятилетия независимости Киргизстана. А без масштабного видения перспектив дальнейшего развития довольно сложно преодолеть существующие в обществе противоречия. В первые годы независимости была широко распространена теория о вреде идеологии; проводились многочисленные конференции и семинары, посвященные вопросу внедрения неидеологического сознания, тогда как идея западной демократии сама несет в себе определенный культурно-идеологический контекст.
Впоследствии стали предприниматься попытки создания национальной идеологии, но все они оказались бесплодными. Это касается и «Семи заветов "Манаса", трактовавших духовное наследие в угоду политическим целям, и лозунга «Киргизстан - наш общий дом», в котором был некорректно затронут вопрос межэтнического согласия, и идеи «Киргизстан - страна прав человека», которая никоим образом не выделяла КР из ряда других государств, поскольку так можно назвать любую демократическую страну. Таким образом, в настоящее время существует острая необходимость выдвижения действительно национальной идеи, способной консолидировать весь народ, и, что самое главное, в ней обязательно должна быть реализована идея гражданской идентичности.
Период суверенного развития в странах СНГ был ознаменован кризисом идентичности, причем в Киргизстане он проявился во всех своих формах: гражданской, национальной и религиозной. Представляемая Западом иерархия идентичностей поражает обилием содержащихся в ней незаметных на первый взгляд мелочей; в
Киргизстане об этой теории, представляющей собой по-своему интерпретированное понятие национального самосознания, заговорили относительно недавно, и особенно о ее идеологической составляющей. Без должного культивирования феномена гражданской идентичности сложно говорить о возможности сплочения народа вокруг какой-либо идеи. Кроме того, необходимо также помнить о полиэтничности и поликультурности Киргизстана; существует проблема сохранения этнического многообразия и обеспечения устойчивого развития всех народностей на базе гражданского единства. Идентичность индивидуальна, но она есть и продукт социального взаимодействия: «Членом этнической группы и, тем самым, носителем определенной этнической идентичности делает индивида не его происхождение (биологическое или культурно-историческое), а та роль, которую он играет в социальном взаимодействии. Идентичность есть не свойство, а отношение; отсюда ее открытость и подвижность».
Имеет ли смысл пытаться искусственно создавать идеологию, которая впоследствии не будет востребована? Вероятно, гораздо разумнее было бы выделить ее из самого процесса конструирования нашего мира, а в формировании гражданской идентичности особый упор сделать на преемственность. Главная роль должна отводиться системе образования, призванной не просто всячески культивировать эту идею, но и совершенствовать механизмы, влияющие на целостность восприятия (ярким примером может послужить создание в советский период октябрятской, пионерской и комсомольской организаций). Вместе с тем интересна и теория Ю. Хабермаса о необходимости восприятия идентичности как проекта: «В этом смысле очень важно понять идентичность не только как приходящую из прошлого, но в качестве проекта»; тем самым культурный контекст дополняется социально-политическим. К вопросу о разрешении противоречий между гражданством и национальной идентичностью вполне применима теория «политической аккультурации», предлагаемая Ю. Хабер-масом; в ее реализации важную роль играет наличие соответствующих субъективного и объективного факторов. Субъективный фактор выражается в способности и готовности личности понять и принять свое положение, т.е. интегрироваться в новое государство. Объективный фактор заключается в ответственности государства за создание новой политической системы и в следовании демократическим ценностям как единственно приемлемым, причем приоритетом является охрана прав и интересов гражданина. В данном
случае упоминание о демократических ценностях следует воспринимать в рамках западного понимания, и, как считает Д. Хоугленд, «процесс, не основанный на демократических ценностях, очень скоро будет отброшен или деградирует до неузнаваемости».
В контексте данного тезиса можно утверждать, что процессы, происходившие в Киргизстане, не были основаны на демократических ценностях в их западном понимании, что и привело к деградации искусственной демократии. Кризис государственного развития неизбежно порождает и кризис гражданской идентичности, который проявляется и на гражданском, и на культурном уровнях; он является следствием потери востребованности и значимости самоопределения человека в рамках общества или культуры. Подобная социокультурная ситуация требует проверки временем. Ответом на политические и социальные вызовы современности служит новая гражданская, «государственная» идентичность, которая сродни общественному самосознанию: насколько высок его уровень, настолько и адекватен он миру глобального бытия.
Проблема формирования гражданского общества в рамках независимого национального государства чрезвычайно актуальна с точки зрения плюрализма и диалога культур, так как акцент делается на гражданскую и культурную идентичность, являющуюся основополагающим механизмом самоопределения и самореализации общества. Немалую роль играет и региональная идентичность в рамках геополитического региона ЦА, которая в настоящее время актуализируется и функционализируется; она может серьезно способствовать прогрессивному развитию каждой из стран. Формирование такой центральноазиатской идентичности необходимо, так как противостоять вызовам современной глобализации способен лишь регион в целом - отдельному государству это не под силу. С точки зрения геополитического единства ситуация, сложившаяся в Киргизстане, не может не беспокоить его ближайших соседей; дальнейшее углубление кризисной ситуации в КР грозит региону потерей целостности и дестабилизацией.
Проведение в Киргизстане демократических преобразований тесно связано с модернизацией всех сфер жизни - экономической, политической, социальной, духовной; с первых лет суверенитета она вылилась в вестернизацию, т.е. в копирование моделей политических институтов и системы ценностей Запада. Однако нововведения не смогли «внедриться» в общество и вызвали «синдром отчуждения»; с небывалой силой проявились консервативно-
традиционные черты киргизского национального характера. Вполне возможно, вариант развития КР не укладывается в общие рамки общепринятого понятия демократии. Соответственно, модернизация также должна обрести свою стратегию, учитывающую все нюансы экономики и индивидуальной политической культуры народа, имеющей порой весьма противоречивые проявления.
* * *
Анализ причин сложившейся социально-политической и социокультурной ситуации в Киргизстане позволит не только лучше понять настоящее, но и определенным образом заглянуть в будущее. Одним из важнейших шагов в процессе выработки стратегии дальнейшего развития КР является осознание на государственном уровне губительности механического копирования стандартов демократии; необходимо глубокое осмысление специфичного культурно-исторического контекста, сложившегося в республике. При этом существенную роль играет понимание культуры мышления; умелый акцент на культивировании определенных черт менталитета способен привести к более устойчивым и долгосрочным результатам, так как критерием развития любого общества выступает личность, являющаяся основным субъектом государства. Такой подход связан с актуализацией вопросов патриотизма, служащего камертоном единства народа.
В последние десятилетия патриотизм считался чрезвычайно непопулярным феноменом постсоветского периода, однако события в КР показали обратное: патриотизм у киргизского народа заложен на уровне подсознания. Сегодня Киргизстану необходимо использовать все свои возможности для осуществления прорыва; необходимо решить вопрос: «Быть или не быть?» Как представляется, единственно верным ответом на этот извечный вопрос должно стать создание демократического общества, основанного на его специфическом культурно-историческом контексте.
«Центральная Азия и Кавказ», Лулео (Швеция), 2010 г., т. 13, вып. 3, с. 177-184.
