CC BY
166
ЯЗЫКОЗНАНИЕ
УДК 821.161.Г0.09
Бурыкин Алексей Алексеевич
доктор филологических наук, профессор Институт лингвистических исследований РАН, г. Санкт-Петербург
albury@rambler.ru
КИЕВСКИЙ ЗОДЧИЙ КУЗЬМИЩЕ КИЯНИН -АВТОР «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»?
В статье обосновывается одна из гипотез об авторе «Слова о полку Игореве», основанная на серии предположений, ранее высказанных и ныне обосновываемых автором данной статьи. Это предположение том, что «Слово о полку Игореве» было написано переводчиком трех повестей, входивших в Мусин-Пушкинский сборник, в составе которого «Слово» было обнаружено, обоснование сходств языка указанных произведений и отличий его от языка других повестей и летописных статей второй половины XII века, и основанное на сходстве лексики этих памятников с языком «Повести об убиении Андрея Боголюбского» построение, согласно которому переводчиком «Сказания об Индийском царстве», «Повести об Акире Премудром» и «Девгениева деяния» и автором «Слова о полку Игореве» может быть киевский зодчий или золотых дел мастер Кузьмище Киянин, предполагаемый с наибольшей вероятностью автор «Повести об убиении Андрея Боголюбского». Автор статьи отмечает общие для этих произведений тематические и эстетические элементы, которые могли быть свойственны архитектору, хорошо знакомому с искусством и историей Киева.
Ключевые слова: древнерусская литература, перевод, переводные повести Киевской Руси, «Слово о полку Игореве», Мусин-Пушкинский сборник, «Повесть об убиении Андрея Боголюбского», картина мира, летописи, миниатюры, эстетика.
Проблема автора «Слова о полку Игореве» - одна из сложнейших проблем в истории изучения древнерусской литературы. Не случайно одна только библиография к статье Л.А. Дмитриева «Автор "Слова о полку Игореве"» в биобиблиографическом справочнике [11, с. 16-32; 12, с. 24-36] занимает почти две страницы. В серии книг Б.А. Рыбакова, рассматривающих проблемы «Слова», одна из работ посвящена обоснованию точки зрения автора, согласно которой создателем «Слова» был киевский тысяцкий Петр Бориславич [22]. В рецензиях на этот труд было отмечено, что книга поражает обилием высказываемых гипотез [9, с. 226] и, несмотря на все усилия, предпринимаемые в отношении данной проблемы, точку в дискуссиях ставить рано [3, с. 220]. В наши дни появляются новые исследования по этой проблеме, часть их основана на традиционной датировке создания «Слова» если не конкретно в 1185 году, то в конце XII века [6; 7], авторы некоторых работ начинают относить создание «Слова» к XV веку [1]; сходной позиции придерживается и А.М. Ломов, атрибутирующий «Слово о полку Игореве» и «Задонщину» одному и тому же автору - Софонию Рязанцу [16; 17; 25]. Последняя гипотеза, как ни странно, оказывается в наибольшей степени связанной с лингвистическими обоснованиями авторства древнерусского текста. Обзор датировок создания «Слова» у разных исследователей был дан Л.А. Дмитриевым в одной из его работ [10, с. 33-35], к которому можно добавить лишь то, что Н.А. Мещерский и автор данной работы придерживаются самой ранней датировки «Слова», согласно которой оно было написано в конце лета или начале осени 1185 года [19, с. 179], поскольку мы не имеем оснований для та-
кого пересчета летописных дат похода Игоря на половцев и иных событий, связанных со «Словом» и отраженных в нем, который не соответствовал бы общепринятой хронологии. Мнения, высказанные в ряде новых книг [27], учтены Л.А. Дмитриевым в его работах по более ранним публикациям.
В подавляющем большинстве все претендующие на научность гипотезы и все высказываемые без серьезных аргументов предположения об авторстве «Слова», от наиболее надежно обоснованных до самых легкомысленных, основанных на произвольной связи того или иного имени, мелькнувшего в летописи, со «Словом о полку Игоре-ве», основываются на тексте памятника и прежде всего на его событийной составляющей. Разумеется, сопоставление сведений о подробностях похода Игоря и Всеволода на половцев, перипетии сражений, обстоятельства бегства Игоря и Овлура из плена, соотносительная топография - взаимное местоположение героев «Слова» на момент тех или иных событий, даты жизни персонажей «Слова» с принципом terminus ante quem - дают некоторые основания для реконструкции авторского портрета создателя «Слова» и датировки памятника.
Альтернативой данному подходу являются предположения, основывающиеся на языке «Слова» в сравнении его с другими известными нам памятниками древнерусской литературы второй половины XII - начала XIII века (если принимать самые расширенные датировки написания «Слова»), примером чего являются работы О.В. Тво-рогова [28] и В.Ю. Франчук [32-34]. Однако, как это ни странно, лингвистическая проблематика в вопросе индивидуального авторства «Слова», как показывают работы Л.А. Дмитриева, почти не затрагивалась, хотя занимала значительное место
© Бурыкин А.А., 2016
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова № 1, 2016
121
при обсуждении проблемы подлинности «Слова» и его роли для изучения истории русского литературного языка старшего периода.
Настоящая работа основывается на результатах проработки нескольких по существу не связанных друг с другом гипотез о том, кто мог быть автором «Слова» и переводчиком «Повести об Акире», «Девгениева деяния» и «Сказания об Индийском царстве», могли ли все эти переводные повести принадлежать одному лицу и как именно они оказались сравниваемы с «Повестью об убиении Андрея Боголюбского», атрибутируемой Кузьмищу Киянину. Появление ряда таких гипотез могло бы быть ожидаемым явлением для истории древнерусской литературы по крайней мере с конца XIX века до начала XXI века - это касается единого авторства переводов повестей из Мусин-Пушкинского сборника и единства автора «Слова» и переводов повестей, среди которых «Слово» было обнаружено в конце XVШ века; а с атрибуцией «Слова» Кузьмищу Киянину, перспективу которой обсуждал Б.А. Рыбаков [22], получился казус: мы даем в итоге положительный ответ на тот вопрос - могло ли «Слово» быть написанным Кузьмищем - на который Б.А. Рыбаков дал отрицательный ответ по причинам чисто внешнего характера: ему не понравился политический кругозор Кузьмища. Тем не менее в обзорных статьях по проблематике авторства «Слова» нет и намека на что-либо подобное.
Сущность этой гипотезы состоит в том, что автором «Слова о полку Игореве» является тот самый книжник, которому принадлежат переводы на русский язык «Повести об Акире», «Девгениева деяния» и «Сказания об Индийском царстве», -тех самых повестей, тексты которых находились в Мусин-Пушкинском сборнике, в котором было найдено «Слово». В дальнейшем сходство лексики этих произведений с «Повестью об убиении Андрея Боголюбского», вскрывшееся при попытке определить степень контраста языка произведений Мусин-Пушкинского сборника и других повестей XII века, позволило - опять-таки в виде предположения - продолжить рассуждения Б.А. Рыбакова о том, мог ли Кузьмище Киянин, которого этот ученый считает создателем «Повести об убиении...», написать «Слово о полку Игореве» и найти принципиально иной ответ на этот вопрос, поддерживаемый на уровне языка, стиля и эстетики памятников.
Гипотеза первая: «Слово о полку Игореве» написано переводчиком повестей Мусин-Пушкинского сборника.
Автор данной работы высказал в осторожной форме предположение о том, что «Слово» и другие повести Мусин-Пушкинского сборника являются делом одних и тех же рук, еще во второй половине 1980-х годов [4, с. 80-81], заметив, что словосочетания лютый зверь или зверь лютъ встречаются в «Слове» и во всех трех названных выше перево-
дных произведениях. Исследовательский аппарат, включающий основные положения о датировке создания «Слова» и его авторстве, был выработан еще в 1980-е годы при обсуждении соответствующих проблем [35], и представлен в одной из недавних работ [19, с. 179-180]. Предполагается, что «Слово» было создано в конце лета или осенью 1185 года (после нападения половцев на Переяславль, но до смерти Владимира Глебовича Переяславского, получившего тяжкие ранения при обороне города в феврале 1187 г). Автор «Слова», по нашему мнению, не был участником похода, возможно, он жил в Киеве и был каким-то образом связан с Переяс-лавлем, о чем говорят его симпатии к князю Владимиру Глебовичу Переяславскому и к Всеволоду, который женат на «красной Глебовне», возможно, сестре Владимира. Высокий профессионализм литературного творчества, отмеченный Л.А. Дмитриевым для автора «Слова», побуждает искать создателя этого выдающегося литературного произведения в среде книжников. При этом не обязательно автор «Слова» должен быть связан с цехом летописцев, что предполагали Б.А. Рыбаков и другие авторы, он мог быть и переводчиком.
Данное предположение по-своему имеет довольно длительную традицию в изучении «Слова о полку Игореве» как литературного произведения: литература, посвященная параллелям в образной системе «Слова» и по крайней мере двух рассматриваемых нами произведений - «Повести об Акире» и «Девгениева деяния» - по существу необозрима (например, отмечены следы влияния «Девгениева деяния» на «Слово» [20, с. 47]), и в «Словаре-справочнике "Слова о полку Игореве"» регулярно указываются параллели к «Слову» из этих памятников. Влияние этих произведений на поэтику, топику и язык «Слова» отмечалось многократно, но эти вопросы никак не связывались с проблемой авторства «Слова», которая изначально имела иную область поисков.
Изучение поставленной проблемы накладывает обязательство подтвердить или взять под сомнение то предположение, что переводы трех названных выше памятников принадлежат одному и тому же переводчику. Этот вопрос весьма сложен и мы пока не можем обратиться к оригиналам повестей (тем более что для «Повести об Акире» он не установлен, а в отношении «Сказания об Индийском царстве» этот вопрос остался дискуссионным). Считается, что «Повесть об Акире» была переведена с сирийского или с армянского языков [23, с. 124]. Любопытно, что этот дискуссионный вопрос о языке, с которого была переведена «Повесть об Акире», у некоторых авторов не обсуждался вовсе даже в специальных работах [20, с. 61]. То, что перевод «Девгениева деяния» был сделан с греческого языка, сомнений не вызывает [30, с. 98-99]. Вопрос о языке оригинала
«Сказания об Индийском царстве» в справочных работах последних лет не ставился [24, с. 299], но, как указал А.С. Орлов, «Сказание об Индийском царстве» могло быть переведено с латинского языка [20, с. 27]. Можно, конечно, задаваться вопросом: мог ли один переводчик перевести «Повесть об Акире» с армянского или сирийского языка, «Девгениево деяние» - с греческого, а «Сказание об Индийском царстве» - с латинского? Впрочем, как писал Владимир Мономах задолго до создания «Слова», «отець мой (князь Всеволод Ярославич, 1030-1093. - А.Б.), дома седя, изумеяше 5 языкъ».
Этот вопрос - мог ли знать три языка древнерусский книжник - не играет для нас существенной роли: мы ставим вопрос иначе: могли ли переводы трех рассматриваемых нами повестей принадлежать одному автору - на основании сходств языка древнерусских переводов этих повестей. Такая задача сравнения лексического состава разных текстов делается вполне решаемой и не требует особенных усилий, тем более что и проблема знания трех разных языков для предполагаемого автора переводов Мусин-Пушкинского сборника и «Слова», как читатели смогут увидеть далее, оказывается решаемой положительно.
В изучении языка памятников древнерусской литературы и книжности уже обращалось внимание на особую роль полных словоуказателей к текстам для изучения их языка и конкретно - лексики [29]. Нами с аналогичной целью осуществляется сравнение алфавитных словников «Слова» и трех повестей, находившихся в одном с ним сборнике. В настоящее время есть возможности сверить словники интересующих нас текстов при помощи компьютерных программ, анализирующих частотность лексики текстов, и тем самым избежать той «выборности» примеров, какая характерна для картотек и словарей.
Для нашей темы весьма существенно, что списки «Повести об Акире» и «Девгениева деяния» и сами по себе являются довольно редкими: «Дев-гениево деяние» известно в четырех списках, «Повесть об Акире» в древнейшей редакции - в пяти списках, тем не менее две из трех этих повестей («Повесть об Акире» и «Сказание об Индийском царстве») встречаются в конвое «Задонщины» (в сборнике со списком У [13]). Этот факт однозначно свидетельствует о следующем: автор «За-донщины» имел перед собой не рукопись «Слова», а сборник того же самого состава, что и Мусин-Пушкинский сборник.
Данный вопрос является принципиальным в ряде отношений: прежде всего это археография и история текста «Слова» в рукописной традиции, о которой мы таким образом можем судить по судьбе текстов произведений - ближайших «соседей» «Слова» и о составе сборников, предшествующих дошедшим до нас или известным нам рукописным
сборникам. Интересно, что и этот факт - совместная встречаемость интересующих нас повестей в одних и тех же сборниках - не привлек к себе внимания: отмечен лишь один подобный случай [31, с. 290]. В то время как наличие этих произведений в составе сборника со «Словом» и в конвое «Задонщины» значительно важнее совместной представленности переводных повестей в разного рода дискуссиях и выстраивании оригинальных концепций и гипотез.
Рассуждения тех, кто оспаривает подлинность «Слова» или сомневается в ней (из которых значимой фигурой является только А.А. Зимин), согласно которым сходства в составе «Слова» и трех указанных повестей объясняются тем, что составитель «Слова» XVIII века пользовался указанными текстами для написания «Слова», лишены смысла. Среди замечаний палеографов нет свидетельств того, что листы со «Словом» как-то отличались от оформления всего остального Мусин-Пушкинского сборника или второй его части, за вычетом Хронографа, датируемого началом XVII века, налицо присутствие двух из трех интересующих нас повестей в конвое «Задонщины», неизвестной издателям «Слова» на 1800 год (иначе их можно было бы заподозрить в намеренном конструировании конвоя к «Слову»). Наконец, абсурдность и научная бездоказательность самой идеи о «поддельности» Слова, трещащая по всем швам и по существу рухнувшая посла выхода книги А.А. Зимина [14] -здесь против А.А. Зимина выступает все, начиная с нереальной для него вторичности Краткой редакций «Задонщины», ныне окончательно доказанной и фундаментально обоснованной [26], и кончая тем, что Иоиль Быковский вообще не имеет отношения к Мусин-Пушкинскому сборнику со «Словом» [2]. Кстати, стоит обратить внимание на то, что «Слово о полку Игореве» уникально среди древнерусских воинских повестей и летописных повестей отсутствием мотивов смерти, столь типичных для русской воинской ментальности и присущих иным воинским повестям.
Гипотеза вторая: переводы «Повести об Акире», «Девгениева деяния» и «Сказания об Индийском царстве» принадлежат одному и тому же переводчику.
Поставленная проблема заставляет выявлять не только сходства в лексике «Слова» и трех переводных повестей, но и лексические отличия данного корпуса текстов, по нашему мнению, предположительно написанных одним автором, от других текстов, близких по времени к созданию «Слова» и времени перевода трех повестей, которые датируются по косвенным признакам и по характеру языка второй половиной XII - началом XIII века. Как думается, для решения этой задачи было бы необходимо сопоставить лексику «Слова» и трех повестей Мусин-Пушкинского сборника с другими
произведениями, близкими по времени создания и по жанру с интересующими нас текстами.
Исследованию данного вопроса сопутствуют две другие проблемы - выявление общего лексического фонда произведений, близких по жанру, т. е. такой лексики, обнаружение которой в нескольких близких по хронологии и жанру текстах не будет иметь доказательной силы, и проблемы лексических отличий текстов, которые не имеют филологической связи друг с другом и с огромной вероятностью принадлежат разным авторам. С целью решения этих задач нами для сопоставления были выбраны три текста второй половины или последней трети XII века - «Слово о князьях», «Сказание о князьях Владимирских», и «Повесть об убиении Андрея Боголюбского» как произведения, соответствующие хотя бы в общих чертах «Слову» по тематике и жанру. Сравнение лексики этих текстов позволяет увидеть ожидаемо общие элементы, обусловленные жанром и темой, и дифференцирующие элементы, которые можно относить к специфическим элементам языка их авторов. В частности, здесь ожидаемо появятся отдельные слова и целые тематические группы, по тем или иным причинам отсутствующие в «Слове» или интересующей нас группе памятников. Яркий пример: в «Девгениевом деянии» есть слово гусли, а в «Повести об Акире» - слово гудец, то самое слово, которым автор «Задонщины» назвал Бояна, но ни того, ни другого нет в «Слове» даже при ме-тафоризованном описании игры на гуслях: таков авторский замысел оригинального текста.
Лексический материал, показывающий взаимные сходства отдельных памятников, входивших в состав Мусин-Пушкинского сборника и близких к ним по времени, классифицируется следующим образом:
1) Совпадения лексики «Слова» и трех или двух повестей их Мусин-Пушкинского сборника при отсутствии их в других текстах. Таковы слова Вьда-ти, гнездо, гора, девица, мыслити, повкдати, птици, р'кка, сл^дъ, сребреныи, старъ, творити, трава, чръленыи, \здити.
2) Нераритетные совпадения лексики «Слова» и «Повести об Акире». Это следующие слова: б-кда, велми, веселие, вино, вода, вълкъ, всту-пати, вгкжа, година, голова, дань, день, жесток, забыти, здравъ, знаемъ, искусити, летети, лжа, метати, минути, мыслити, об^дъ, од\ти, орелъ, печаль, плавати, поб^гоша, ползти, помянути, по-летети, порох (с реинтерпретацией в «Слове...», где в сочетании пороси поля прикрываютъ при-сутстует не порохъ, а порось (Порось, ж. Мелкие капли росы на траве, растениях [СРНГ 30, с. 80]), послушати, потечи, похоть, привести, проливати, ратаи, ратный, ржати, рогъ, рядити, св'кдати, стрела, утро, хула, черный, чюжъ.
3) Нераритетные совпадения лексики «Слова» и «Девгениева деяния». К ним относятся следую-
щие слова: б-кжати, битися, величие, вергнути, враны, вскочити, заднии, зверин, знаменье, издалече, красный, крыло, летати, лисицы, милый, молния, обычай, поехати, пожрети, плакати, по-крыти, похитити приклонити, пудити, песнь, рыкати, сЬдло, сЬдлати, сидети, скочити, сабля, сапогъ, сватъ, соколъ, сонъ, струна, темно, тьма, успети, хитръ, хотети, христиане, худъ, часто, человеческий.
4) Нераритетные совпадения лексики «Слова» и «Сказания об Индийском царстве»: таких слов не так много вследствие небольшого объема самого «Сказания.»: воскочити, гора, дубъ, дети, ем-лють, искати, каменный, море, погаснути, столп, створити, устье.
5) Лексические раритеты «Слова» и «Повести об Акире»: беберъ, вверже, въсплакатися, въсто-нати, глядати, изронити, подкнутися, рядить. Здесь присутствуют и редкие слова (бебер ~ бе-брянъ), и редкие префиксальные или суффиксальные образования.
6) Лексические раритеты «Слова» и «Девгение-ва деяния»: въскормити, златокованный, къмети, кожухъ, паволока, похытити, сабля, стрежати.
Тут вместе с редкими лексемами и производными словами присутствуют и ранние фиксации слов, ставших распространенными значительно позже, например сабля.
7) Лексические раритеты «Слова» и «Сказания об Индийском царстве»: емлють, король, погасну-ти, свивати.
При немногочисленности этой группы слов она все-таки весьма показательна: слово король встречается в одинаковом написании, обращает на себя внимание и употребление производных глаголов в одинаковом оформлении и в одних и тех же видовых значениях.
8) Совпадения в лексике всех сравниваемых памятников «Слова», трех переводных произведений и трех оригинальных повестей, созданных примерно в одно время со «Словом», не имеющие доказательности. В данную группу входят слова братъ, братия, великий, видети, власть, вои, вр^кмя, гла-голати, гласъ, господинъ, единъ, животъ, земля, златъ, злато, князь, многъ, нкбо, нести, нощь, от-ецъ, очи, речи, святой, слава, слово, солнце, сынъ, человгккъ, честь.
Как кажется, эти лексические единицы, несмотря на разнородность включающих их тематических и лексико-семантических групп, составляют топический реквизит и средства оформления хронотопа древнерусской светской «княжеской» повести периода XII - начала XIII веков.
Репрезентативные совпадения лексики «Слова» и произведений, не входивших в Мусин-Пушкинский сборник, буквально единичны. Так, в «Сказании о князьях Владимирских» встречаются слова ввергнути, жребии, заити, наполнитися, хорю-
говь, в «Слове о князьях» - жребии и наполнитися. Такие совпадения, как мы полагаем, не могли бы быть сочтены показательными для любых текстов.
Подведем некоторые итоги. Произведения, входившие в Мусин-Пушкинский сборник, то есть «Слово о полку Игореве» и три переводные повести, имеют ряд общих черт не только среди редких слов и, возможно, индивидуальных авторских новообразований (к ним вполне можно отнести слово златокованный), сходство которых замечено давно и отмечено в «Словаре-справочнике "Слова..."», но и в фоновом лексическом массиве, характеризующем описания природы - мир природы, а также мир артефактов. Наряду с лексикой, общей для воинских повестей второй половины XII века, в них имеется довольно много специфических лексем, как мы полагаем, характеризующих ментальный лексикон и художественную картину мира их автора и переводчика. Морфологические и синтаксические черты языка этих четырех произведений в целом не противоречат тому сходству, которое мы наблюдаем на материале лексики, а сходство на уровне производных слов оттеняет близость языковых черт всех этих памятников весьма выразительно.
В свете наблюдаемых соответствий лексики, которым не противоречат факты грамматики, гипотеза о том, что «Слово» может принадлежать переводчику «Повести об Акире», «Девгениева деяния» и «Сказания об Индийском царстве», выглядит вполне убедительной. Одновременно появляется уверенность в том, что «Слово» не может принадлежать авторам других оригинальных княжеских повестей второй половины XII века - сходства языка этих текстов, которым могла бы быть придана доказательная сила, по существу отсутствуют, то есть различия между лексикой «Слова» и словарным составом этих повестей оказываются слишком значительными, чтобы сближать эти произведения не только на уровне авторства, но даже на уровне какого-либо влияния.
Гипотеза третья: сходство лексики и языка произведений Мусин-Пушкинского сборника и языка «Повести об убиении Андрея Боголюбского» означает, что автор «Повести об убиении...» Кузьмище Киянин является переводчиком повестей Мусин-Пушкинского сборника и автором «Слова о полку Игореве».
На фоне указанных здесь различий непонятными и интригующими выглядят лексические соответствия «Слова» и такого памятника, как «Повесть об убиении Андрея Боголюбского» по Ипатьевской летописи. Общими для этих произведений оказываются такие слова, как въскладати, вгктрило, гля-дати, дружина (не попавшее в группу 8, объединяющую нерепрезентативную лексику), златоверхий, мужьство, оксамитъ, паволока, плакатися, при-гвоздити, поткнутися, сабля, узорочье.
С одной стороны, наличие таких сходств, среди которых есть и необычные производные (златоверхий, ветрило, пригвоздити), как представляется, закономерно при общности языковой основы древнерусских памятников XII века и постепенном расширении круга текстов, привлекаемых к исследованию проблемы. Кстати, упоминание сабли в «Девгениевом деянии» и стрелы в «Повести об Акире» заметно контрастирует с оригинальными повестями XII века, однако сабля присутствует в «Повести об убиении Андрея Боголюбского», что противоречит указаниям А.А. Зимина [14, с. 121]. Редкость этих слов в летописях до XIII века понятна - ни стрелы, ни сабля не являются княжеским оружием, в то время как предметом описания в текстах выступают чаще всего князья.
С другой стороны, эти неожиданные сходства побуждают обратиться к истории «Повести об убиении...» и проблеме ее авторства, а также вслед за многими другими исследователями «Слова» попытаться связать авторство «Слова» с конкретными персонами.
Б.А. Рыбаков в своем исследовании сочинений летописцев - претендентов на авторство «Слова» -внимательно рассматривает «Повесть об убиении Андрея Боголюбского» и атрибутирует эту повесть Кузьмищу Киянину [21, с. 78, 104], обсуждая и иные мнения, известные в литературе [21, с. 100]. По определению Б.А. Рыбакова, Кузьмище Киянин был «хитрецом», т. е. специалистом по внутренней декоративной отделке зданий [21, с. 109], знал и любил архитектуру, и соответствующие пассажи в летописных статьях служат указанием на его стиль в изложении событий на письме. Заметим, что в изложении Б.А. Рыбакова не слишком справедливо то, что якобы Кузьмище концентрировался на декоративной отделке и не знал архитектуры, оказался равнодушен к фресковой росписи храма [21, с. 95, 98]. Кузьмище был приглашен во Владимир из Киева или Чернигова [21, с. 110]. Ранее этого у северского князя Святослава Всеволодича служил некто с прозвищем Киянин [21, с. 125], и прозвище выдает в нем киевлянина. В последний раз в летописях манера Кузьмища Киянина усматривается в 1184 г. [21, с. 122].
Интересно наблюдение Б.А. Рыбакова относительно связи присутствия повествования Кузьми-ща с наличием миниатюр в летописи, которые иногда точнее передают содержание, чем рассказ [21, с. 126, 127, 128]. Как писал Б.А. Рыбаков о Кузь-мище, «Возможно, что иллюстрирование летописи велось под его наблюдением. Там, где кончается текст Кузьмища, прекращается и иллюстрирование событий. Когда же вновь возобновляется текст Кузьмища, то вновь появляются миниатюры» [21, с. 126]. Странно, что Б.А. Рыбаков не решился атрибутировать Кузьмищу протографы этих миниатюр: ведь архитектор, декоратор или дизайнер должен
был уметь рисовать. Собственно говоря, возможно, что и участие Кузьмища в повествовательном летописании связано как раз с изобразительными компонентами летописания, иначе трудно понять совмещение занятий золотых дел мастера с изложением событий в летописных статьях.
Б.А. Рыбаков отводит кандидатуру Кузьмища Киянина на авторство «Слова» так: «Как летописец одного из Ольговичей, как автор, любящий щеголять цитатами из церковной литературы, Кузьмище Киянин не сближается с автором великой поэмы. Кроме того, по своему образу мыслей Кузьма (мастер золотого узорочья?), нигде не поднимался на высоту такого судьи князей, каким был автор "Слова"» [21, с. 500].
Здесь у нас возникает ряд вопросов. Каково было настоящее имя архитектора - Кузьмище, то есть Кузьма, или же Косма? Был ли он уроженцем Киева, за что в других землях именовался Кия-нином, или прибыл в Киев из Константинополя? В любом случае более чем вероятно то, что Кузь-мище - будем называть его так - учился архитектуре и искусству отделки зданий в Византии. В последнем случае (даже если он не был византийцем, а только изучал в Византии науки и ремесла), он должен был знать в совершенстве греческий язык и мог знать еще несколько языков, распространенных в Византии, то есть латинский и армянский.
Гипотеза четвертая: Кузьмище Киянин как автор «Слова о полку Игореве» по материалам текста «Слова» и по проявлениям профессиональных знаний киевского зодчего.
Итак, некто Киянин упоминается при княжеском столе северского князя Святослава Всеволо-дича в 1160-е годы, в 1174 году он оказывается во Владимире в дни убийства Андрея Боголюбского, а последнее гипотетическое участие Кузьмища Киянина, наиболее вероятного автора «Повести об убиении Андрея Боголюбского», относится к 1184 году - году, непосредственно предшествующему времени похода Игоря Святославича на половцев. Нет ничего противоречивого в том, что Кузьмище Киянин в 1184 году, отойдя от строительных дел и будучи отлучённым от летописания (если его участие в летописании в плане составления летописных статей вообще не преувеличено), знаток языков и письменности, вполне мог найти себе занятие в переводе литературных произведений с тех языков, которыми он владел. Одновременно с этим он в 1185 году в связи с неудачным походом Игоря Святославича (напомним о том, что он мог ранее бывать в Северском княжестве) вспомнил прошлое - написание «Повести об убиении Андрея Боголюбского» - и составил между переводами небольшое произведение о драматических событиях похода Новгород-Северского князя на половцев.
В интересующей нас части Мусин-Пушкинского сборника произведения имеют следующий
порядок: «Сказание об Индии богатой», т. е. «Сказание об Индийском царстве», «Синагрип цесарь Адоров и Наливской страны», т. е. «Повесть об Акире Премудром», «Слово о полку Игореве» и «Девгениево деяние» [31, с. 288]. Если порядок текстов отражает хронологию работы над ними, то к моменту написания «Слова» у его предполагаемого автора были готовы переводы двух названных выше повестей и, вероятно, имелся оригинал «Девгениева деяния», который был им прочитан. После составления «Слова» автор должен был взяться за перевод «Девгениева деяния» и завершил его.
В тексте «Слова» при внимательном рассмотрении обнаруживается множество деталей, которые становятся понятными, только если исходить из того, что его автор - зодчий, человек, связанный, с одной стороны, со строительством, с другой -с искусством. Вероятно, не случайно в текст «Слова» оказались включены слова, по которым читатели могли бы узнать стиль автора - « Уже дьскы безъ mhca в моемъ тереммк златовърскмъ», «высоко скдиши на своемъ златокованн-кмъ cmojrk... ».
Б.А. Рыбаков писал о литературной манере Кузьмища: «Бросая последний взгляд на центральную часть дворцового комплекса, где должен был завершиться трагический акт, автор задерживает внимание читателя на таких, в сущности, второстепенных деталях, как позолоченные флюгера и какие-то птицы на крышах» [21, с. 98]. В «Слове» мы видим почти то же самое - по существу с одним и тем же предметом. Любопытно, что слова камень и форма каменiе, представленные в «Слове» лишь сочетанием «каменныя горы», широко употребительны в переводных текстах Мусин-Пушкинского сборника и в «Повести об убиении...». Не выглядит случайным и то, что автор «Слова» так внимателен к городским храмам - Софии Киевской, Софии Полоцкой, Церкви Богородицы Пирогощей, которые служат для него ориентирами. Парадоксальность сообщения «Слова» о погребении Изя-слава Ярославича «Съ тоя же Каялы Святопълкъ полел^я отца своего. ко Святой Софш къ Кы-еву» [19, с. 227-228] находит свое разрешение: Кузьмище мог знать о месте упокоения этого князя не как летописец или человек, знакомый с какой-то группой летописей, а как архитектор, знающий, где именно и в каком именно храме погребен тот или иной князь.
Известная фраза из рассказа о Всеславе Полоцком «Тъй клюками подпкръся о кони» находит новое нетривиальное понимание исходя из данных «Словаря русских народных говоров», где слово конь имеет значения «1. Стык двускатной крыши, верхняя слега или балка на нем; конек. || Крыша избы. || Верхняя слега на крыше под коньком. || Выступающие с двух краев крыши концы стропил, иногда имеющих вид конской головы» [СРНГ 14, с. 275]. Диалектные параллели для слова клюка
таковы: Клюка и клюха «.5. Брус с загибом, на который настилается крыша. 6. Железный крюк, на который вешается жолоб для стока воды под крышей. 7. Деревянный шест с загнутым в виде крюка концом для поддерживания водосточного жолоба у крыши» [СРНГ 13, с. 319-320]. Показательны «строительные» значения лексем клюка и конь, неожиданно выявляющиеся в диалектных данных и вписывающие это слово в неожиданно открывающейся ряд строительных терминов в «Слове.», входящих в состав скрытых метафор. Таким образом, клюками подгкпЪръся о кони (теперь похоже, что именно о кони, а не окони, как иногда читали с толкованием «приобрел коней»), выглядит какой-то идиомой, содержащей строительные метафоры, связанные с названиями дома, или скорее княжеского терема. Может быть, автор намекает, что Всеслав стал князем киевским незаконно, в образной форме - проник в княжеский терем через крышу, как бы мы сейчас выразились, по водосточной трубе? Кстати, слово конь как зооним в «Слове» не употребляется вообще: в его тексте фигурируют только княжеские кони - комони.
По-новому в свете нашего предположения об авторе «Слова» выглядит известный пассаж «Слова»: «помчаша красныя д^вкы половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты, орьтъмами, и япончицами, и кожухы начашя мосты мостити по болотомъ и грязивымъ ммкстомъ, и всякыми узорочьи половкцкыми» - здесь противопоставлены два вида «узорочья»: ткани, очевидно, византийского или восточного производства, и предметы одежды половцев, отношение к которым оказывается подчеркнуто разным.
Все знают, что в «Слове» представлено большое количество названий народов - соседей Киевской Руси, с которыми русичи поддерживали отношения, с кем когда-то воевали, о ком вообще что-либо знали. Нет в этом перечне одного народа - «ясов», осетин, хотя есть даже касоги - осетинское название кабардинцев. Не в том ли дело, что один из участников убийства Андрея Боголюбского был «ясин»? («Ты ныне в оксамите стоиши, а князь нагъ лежитъ»), нет в «Слове» и волжских болгар, названных в «Повести об убиении.» «погаными».
Становится понятным и внимание литератора - писателя и переводчика - к такому произведению, как «Сказание об Индийском царстве», где описывается богатое убранство царского двора, значительное место в нем отведено и описанию драгоценных камней. Само собой разумеется, что текст, в котором речь идет о палатах, отделанных золотом, серебром и драгоценными камнями, мог привлечь внимание такого человека, как Кузьми-ще, так как предметы, о которых идет речь в этом произведении, входят в сферу его профессиональных интересов. Это же пристрастие Кузьмища отмечено и Б.А. Рыбаковым [21, с. 199-100]. Теперь
можно даже понять, почему именно перевод «Сказания об Индийском царстве» открывает список литературных работ автора, отождествляемого нами с зодчим Кузьмищем Киянином.
В ряде работ, посвященных проблеме авторства «Слова», отмечалась такая странная, по мнению ряда пишущих, особенность языка автора, как определенный баланс между книжными и разговорными формами, и это давало основания предполагать, что «Слово» написано иностранцем. Это, в частности, отмечал К.С. Аксаков [15], при этом данная ремарка не свидетельствует о скепсисе К.С. Аксакова в вопросе о подлинности «Слова». На мнение К.С. Аксакова обратил внимание и Н.К. Гудзий [8]. Мы могли бы не вспоминать об этом, однако однородность языка рассматриваемых нами произведений заставляет обратить внимание на то, что, на первый взгляд, количество неполногласных и полногласных форм, причем форм для одних и тех же слов, встречается в этих произведениях примерно в одной и той же пропорции. Любопытно, что и распределение претеритальных форм глагола (имперфект, аорист, перфект) для форм несовершенного и совершенного вида выглядит весьма сходным. В свете этого наблюдения, которое в свое время сделал С.П. Обнорский для языка «Слова» [18], должны быть продолжены на материале всех рассмотренных в настоящей работе памятников.
Предположение о том, что автором «Слова о полку Игореве» мог быть зодчий Кузьмище Кия-нин, вполне согласуется с многими представлениями об авторе «Слова», извлекаемыми из его текста. Попробуем суммировать их:
1) это человек, связанный к книжностью, но не принадлежащий к церковной среде и хорошо знающий светскую литературу разных жанров, в том числе переводную, а также фольклор, в том числе восточный эпос;
2) это человек, знакомый с летописями, но не имеющий отношения к содержательному и словесному оформлению летописных повестей 1185 года, рассказывающих о неудачном походе Игоря на половцев;
3) почти невероятно, чтобы автор «Слова» был участником похода, даже какая-либо эксклюзивная специальная информация о быте дружинников и военных знаниях в «Слове» отсутствует; все, что мы там встречаем, не выходит за пределы риторики воинской повести;
4) описание природы в «Слове» подчинено художественному канону, который предполагает представление её в составе модели мира, близкой по составу к полноте, тому самому канону, который дожил в изобразительном искусстве до Высокого Возрождения [5];
5) предметом внимания автора являются архитектурные объекты - храмы, а также фортифика-
циннные сооружения - забрала городских стен, детали конструкции княжеских теремов и элементы их декоративной отделки.
То, что автором «Слова» оказывается человек высокопрестижной профессии, учившийся в Византии и связанный с искусством, многое объясняет и в вопросе о связях текста произведения с произведениями, образами, мотивами различных европейских и восточных литературных произведений второй половины XII века, универсальной и общей для ряда видов искусства и для своего времени эстетикой, точечными проявлениями влияния фольклора - как восточнославянского, так и, даже преимущественно, восточного; наконец, особым вниманием автора к образцам архитектуры и их декоративному убранству. Однако главным основанием для отождствления автора «Слова» с переводчиком трех повестей из Мусин-Пушкинского сборника и одновременно автором «Повести об убиении Андрея Боголюбского» остается значительное сходство языка этих произведений, в первую очередь лексики, и единообразного пропорционального соотношения полногласных и неполногласных форм с приоритетом последних, и в том числе - совпадения редких слов, почти не встречающихся в других памятниках XII - начала XIII веков.
Сказанное здесь, разумеется, еще одна гипотеза, связанная с персонификацией авторства «Слова о полку Игореве», не имеющая других оснований, кроме сходства лексики «Слова» и одной из повестей второй половины XII века. Первоначально автор видел задачу своей работы только в обосновании своей гипотезы о единстве личности автора «Слова» и переводчика трех повестей, ставших известными на Руси в последней трети XII или начале XIII века. Языковой материал текстов Мусин-Пушкинского сборника неожиданно позволил связать с ними «Повесть об убиении Андрея Бого-любского» и далее выявить дополнительные черты сходства сравниваемых текстов и получить информацию об их предполагаемом авторе - Кузьмище Киянине. Впрочем, мы полагаем, что, подобно другим исследователям «Слова», нам также дозволено иметь право на предположения о личности автора «Слова о полку Игореве».
Библиографический список
1. Бобров А.Г. Проблема подлинности «Слова о полку Игореве» и Ефросин Белозерский // Acta Slavica Iaponica. - Sapporo, 2005. - Т. 22. - С. 238298.
2. Бобров А.Г. Происхождение и судьба Мусин-Пушкинского сборника со «Словом о полку Игоре-ве» // Труды Отдела Древнерусской литературы. -СПб., 2014. - Т. 62. - С. 528-553.
3. Буганов В.И. [рецензия на:] Б.А. Рыбаков. Петр Бориславич. Поиск автора «Слова о полку
Игореве». М., 1991 // Отечественная история. -1994. - № 6. - C. 215-220.
4. Бурыкин А.А. Из лексикологических комментариев к тексту «Слова о полку Игореве» // Всесоюзная конференция «Методология и методика историко-словарных исследований, историческое изучение славянских языков, славянской письменности и культуры»: тезисы докладов. - Л.: ЛГУ, 1988. - С. 80-81.
5. Бурыкин А.А. Лексика, связанная с природой, в «Слове о полку Игореве» и проблемы средневекового художественного канона // Материалы XXXII Международной филологической конференции. 11-15 марта 2003 г. - Вып. 11: Материалы секции истории русского языка. - Ч. 1. - СПб., 2003. - С. 3-8.
6. Войтович Л. Кшька зауваг до ново! дискусп навколо «Слова о полку Iгоревiм» // Фортеця: збiрник заповедника «Тустань» на пошану Михаила Рожка. - Львiв, 2009. - C. 40-56.
7. Войтович Л.В. К дискуссии о подлинности «Слова о полку Игореве» и его авторах // Rossica Antiqua. - 2011. - № 1. - C. 42-59.
8. Гудзий Н.К. «Слово о полку Игореве» и древнерусская литературная традиция // Литературный критик. - 1938. - № 5. - С. 59-83. Перепечатано в кн.: Гудзий Н.К. Литература Киевской Руси и украинско-русское литературное единение. -Киев, 1989. - С. 153-180.
9. Данилевский И.Н. [рецензия на:] Б.А. Рыбаков. Петр Бориславич. Поиск автора «Слова о полку Игореве». М.: Молодая гвардия, 1991 // Отечественная история. - 1994. - № 6. - С. 220-227.
10. Дмитриев Л.А. Автор «Слова о полку Иго-реве» // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 40. - Л., 1985. - С. 32-42.
11. Дмитриев Л.А. Автор «Слова о полку Игореве» // Словарь книжников и книжности Древней Руси. - Вып. 1 (XI - первая половина XIV в.). - Л., 1987. - С. 16-32.
12. Дмитриев Л.А. Автор «Слова» // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: в 5 т. - СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. - Т. 1. А-В. - 1995. - С. 24-36.
13. Дмитриева Р.П. Взаимоотношение списков и редакций «Задонщины» и текст «Слова о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. К вопросу о времени написания «Слова». - М.; Л., 1966. - С. 199-263.
14. Зимин А.А. Слово о полку Игореве. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2006. - 516 с.
15. ЛихачевД.С. Изучение «Слова о полку Иго-реве» и вопрос о его подлинности // «Слово о полку Игореве» - памятник XII века: сб. статей. - М.; Л., 1962. - С. 5-78.
16. Ломов А.М. «Слово о полку Игореве» и «За-донщина»: Дилогия Софония старца? // Вестник Воронежского государственного университета. Сер. 1, Гуманитарные науки. - 2000. - № 2. - С. 38-60.
17. Ломов А.М. «Слово о полку Игореве» и вокруг него. - Воронеж, 2010. - 244 с.
18. Обнорский С.П. Очерки по истории русского литературного языка старшего периода. - М.; Л.: Изд. АН СССР, 1946. - 199 с.
19. Олядыкова Л.Б. «Слово о полку Игореве». Современные проблемы филологического изучения / Л.Б. Олядыкова, А.А. Бурыкин. - Элиста: Изд-во Калм. гос. ун-та, 2012. - 265 с.
20. ОрловА.С. Переводные повести феодальной Руси и Московского государства. - М.: Изд-во АН СССР, 1934. - 190 с.
21. Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». - М.: Наука, 1972. - 523 с.
22. Рыбаков Б.А. Петр Бориславич. Поиск автора «Слова о полку Игореве». - М.: Молодая гвардия, 1991. - 286 с.
23. Сатина М.А. Повесть об Акире Премудром // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: в 5 т. - СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. - Т. 4. П-Слово. - С. 124.
24. Салмина М.А. Сказание об Индийском царстве // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: в 5 т. - СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. - Т. 4. П-Слово. - С. 299.
25. Смирнов В.Б. Новая гипотеза об авторстве «Слова о полку Игореве». Рецензия на книгу: Ломов А.М. «Слово о полку Игореве» и вокруг него. Воронеж: Изд.-полиграф. центр Воронеж ун-та, 2010. 244 с. // Вестник ВолГУ Сер. 8. - 2011. -Вып. 10. - С. 143-150.
26. Соколова Л.В. Первоначальна ли краткая редакция Задонщины? (В связи с новейшими работами о взаимоотношении «Слова о полку Игореве»
и «Задонщины») // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 62. - СПб., 2014. - С. 673-724.
27. Сумаруков Г.В. Полоцкая княжна Мария Ва-сильковна - автор «Слова о полку Игореве». Исследования тайнописи / Г.В. Сумаруков, Н.С. Серегина. - Полоцк: А.И. Судник, 2008. - 53 с.
28. Творогов О.В. Мова «Слова о полку Игореве» (пвдсумки и завдання вивчення) // Мовознав-ство - 1975. - № 6. - С. 6-31.
29. Творогов О.В. Лексический состав «Повести временных лет». Словоуказатели и частотный словник. - Киев: Наукова думка, 1984. - 218 с.
30. Творогов О.В. Девгениево деяние // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: в 5 т. - СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. - Т. 2. Г-И. - С. 98-99.
31. Творогов О.В. Мусин-Пушкинский сборник // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: в 5 т. - СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. - Т. 3. К-О. -С. 287-291.
32. Франчук В.Ю. Мог ли Петр Бориславич создать «Слово о полку Игореве?» (Наблюдения над языком «Слова» и Ипатьевской летописи) // Труды Отдела древнерусской литературы. - Л., 1976. -Т. 31. - С. 77-92.
33. Франчук В.Ю. Дослщжуемо мову «Слова о полку Iгоревiм» // Мова. Людина. Сустльство. -Кшв, 1977. - С. 253-261.
34. Франчук В.Ю. К вопросу об авторе // Вопросы литературы. - 1985. - № 9. - С. 157-163.
35. Meschersky N. Sulla datazione e la paternita dello «Slovo...» // N. Meschersky, A. Burykin // Annali di Ca' Foscari. Rivista della facolta di lingue e letterature straniere dell'Universita di Venezia. XXVI, 1-2. - 1987. - P. 161-175.
