CC BY
39
Анализ гносеологического содержания общеправовой теории маргинальности подтверждает актуальность и целесообразность изучения общей теорией права одного из основных понятий данной концепции - маргинального поведения. Учебно-методическая литература относит его к видам правомерного поведения. В некоторых работах отмечаются такие существенные характеристики данного феномена, как «промежуточность» или «пограничность» с неправомерным поведением, а также указывается на «предрасположенность» лиц, ведущих маргинальный образ жизни, к противоправному поведению [1, с. 195; 2, с. 379; 3, с. 438; 4, с. 561].
В отдельных случаях авторами конкретизируются группы лиц, являющихся носителями маргинального поведения, среди которых: лица без определенного места жительства, безнадзорные и беспризорные несовершеннолетние, нищие, хронические алкоголики и наркоманы, беженцы и вынужденные переселенцы, неоднократно судимые лица, рецидивисты и т.д., т.е. включаемые общей теорией права и криминологией в «группы риска».
Начало концептуальному теоретико-правовому познанию маргинального поведения, а также причинного комплекса, его обусловливающего, было положено В.В. Оксамытным. Исследователь анализирует каузальность поведения маргинальных групп, которое связано, по его мнению, с процессами переходного состояния общества. Периоды перестройки, реформирования (модернизации) общественных устройств детерминируют состояние пограничности, отчужденности у значительного числа граждан в эти периоды: «поведение маргинального человека уже не вписывается в рамки прежней системы социального регулирования ...человек, оторванный от своих социальных корней, испытывает чувство постоянной неудовлетворенности, не без основания видя ее главную причину в общественных переменах. Отсюда его потенциальная готовность воспринять консервативные лозунги, стать на путь асоциального поведения, впасть в агрессивность или, напротив, социальную апатию» [5, с. 134, 135].
Безусловно, эта позиция представляет значительный исследовательский интерес с точки зрения указанных процессов трансформации, объективно исторически присутствующих в том или ином общественном континууме. В то же время акцентирование внимания только на данном факторе каузальности процессов маргинализации, что было присуще советской маргиналистике, означает вульгаризацию этой сложнейшей проблемы. Понимание и познание проявлений маргинализированного состояния индивидов предполагает системный анализ взаимосвязи и взаимодействия всех компонентов, обусловливающих феномен маргинальности. Подобная постановка проблемы в познании социально-правового сегмента данного явления требует приложения множества усилий научного сообщества, что, несомненно, будет способствовать дальнейшему осмыслению и такого его важнейшего элемента, как маргинальное поведение.
Определенный юридический опыт исследования каузальности маргинального поведения как правового понятия имеется и в современных работах. Так, О.В. Нечаева, при рассмотрении правовых аспектов маргинальности уточняет факторы, обусловливающие маргинальное поведение, и относит к ним нормативно-правовую неопределенность или отсутствие уважения к действующему праву, вызванные глубокой деформацией правосознания маргинальной личности. Как утверждает Нечаева, нормы права не являются основным ориентиром поведения маргинальной личности [3].
А.А. Никитин отмечает, что такой вид поведения характеризуется пограничностью, балансированием на грани правомерного и неправомерного, но все-таки ближе к неправомерному и противоправному поведению [7].
И.М. Максимова, рассматривает маргинальное поведение в связи с изучением пассивного уровня правосознания и относит к формам преступного поведения, подчеркивая его ориентированность на цели и интересы, противоречащие обществу [8, с. 7].
Проблема познания общеправового содержания маргинального поведения, детерминированного, по нашему мнению, индифферентным, нигилистическим, а в крайних формах - агрессивным отношением к нормам права, особенно актуализируется при изучении причинности формирования данного вида правомерного / неправомерного поведения. Парадигма каузальности в теоретикоправовой науке в течение длительного времени нивелировалась позитивистским подходом,
доминировавшим в советский период. В позитивистских, нео- и постпозитивистских традициях при объяснении правовой действительности в большинстве случаев применяют формальнодогматический (нормативный) метод, что, в свою очередь, становится объектом перманентной критики со стороны приверженцев естественноправового и либертарно-юридического типов правопонимания.
В этом смысле как интегративная (интегральная) юриспруденция, так и общеправовая теория маргинальности при использовании инструментария методологического плюрализма находят оптимальным применение различных методов и подходов в целостности изучения правовых явлений. Исключение из этого правила не составляет и юридический позитивизм, который необходим для анализа особенностей законодательного регулирования маргинального поведения, где право представляет реальную социальную практику в эмпирически-контекстуальном формате.
Изучение причинности маргинального поведения в общей теории права до недавнего времени не входило в объектно-предметную сферу ее исследований. Тем не менее отдельные элементы каузальности маргинального поведения фрагментарно включаются в характеристики данного понятия. К ним исследователи относят такие внутренние мотивационные факторы, как страх перед ответственностью, личный расчет, боязнь осуждения и т.д., что, однако, не дает полного представления о механизмах детерминации указанного социально-правового феномена.
В этом контексте возникает необходимость осуществления рефлексии в сферу философских фундаментальных положений аристотелевской концепции каузальности, изложенной в знаменитой «Метафизике» [9, с. 70] и объясняющей причинность возникновения любой социально-правовой реалии, в том числе и маргинального поведения. В каузальном континууме маргинальности задействованы формальные, материальные (политические, социально-экономические, духовнонравственные и другие существующие в обществе противоречия), деятельные или активные (недостатки законодательной и правоприменительной деятельности в сфере регулирования маргинального поведения, а также непосредственно само поведение лиц, ведущих маргинальный образ жизни и т.д.), целевые (стратегия обоснования и способы реализации задач правовой политики, правовой идеологии, цель которых -установление социального равновесия и порядка, законности и т.д.) причины, изучение которых предстоит осуществить в дальнейшем.
Причины правовой реальности, в том числе такого ее элемента, как маргинальное поведение, по сути, являются первоистоками данного феномена и проявляются в двух формах: трансцендентной и трансцендентальной. Трансцендентность, т.е. нормативность внешнего по отношению к субъекту правоприменения мироустройства, понимание которой выходит за «пределы человеческой материальной деятельности», и существует в виде «божественных», универсальных законов, добровольно принимаемых и выполняемых индивидами. Трансцендентальная причина характеризует обыденное отношение индивида к закону, придающее человеческому сознанию и поведению определенную направленность. Для поддержки и осуществления этой векторности в структуре личности присутствуют идеальные когнитивные структуры, предшествующие знаниям о праве, морали, законе. В рамках этой концепции человек предстает как самозаконодательствующий субъект, который верит в абсолютную перспективу будущего, обеспеченного действием существующего закона. Данное философское положение имеет, скорее всего, отношение к идеализированному пониманию человеком права и закона, находящегося в естественноправовом состоянии, и принадлежит, вероятно, сфере метафизики права.
В контексте философско-правовой парадигмы естественного состояния, изначально возникшей в мифах и легендах, преданиях о доцивилизационных периодах человеческого сообщества, поведение первобытных людей было обусловлено неразвитостью самосознания, низменностью и дикостью их пристрастий, поведенческих установок и т.д. Архаичное родовое сознание испытывало чувство страха перед возможностью наказания за нарушение запретов. Однако это чувство сочеталось с абсолютным авторитетом и уважением к социальным нормам, складывающимся в то время внутри родовых общин. В этом смысле система архаического табуирования выполняла важнейшую социальную функцию. Она способствовала предупреждению и предотвращению вероятности опасных процессов
внутри него, воздвигала мощную преграду в сфере недопущения возможности неуправляемости и вседозволенности во взаимоотношениях индивидов. Родовое общественное сознание поглощало индивидуальное, но важным фактором этого процесса являлось то обстоятельство, что интересы индивида полностью совпадали с интересами рода. «Общее, коллективное “мы-сознание” не только скрепляло родовую общность психологическими и даже, в некотором смысле, духовными узами, но и позволяло роду противостоять в качестве монолитной целостности всему остальному миру, населенному чужаками и врагами» [10, с. 84, 85].
В тот период правовое состояние как объективная необходимость цивилизованного существования сообществ сводилось к поиску возможностей, т.е. способов и механизмов, обеспечивающих сбалансированность и упорядоченность равных прав и обязанностей всех участников отношений. Обычное право, по всей вероятности, находило и использовало такие возможности. То же самое должно было происходить в период создания «искусственного» права, в рамках которого содержание превенции, базирующееся на тщательно изученных факторах каузальности возможного отступления от контекстуальных форм правового состояния, включая проявления негативных форм маргинального поведения, опредмечивалось в нормах и законах.
Сама по себе норма права, не обладающая пусть и искусственно созданной людьми «энергетикой» позитивного направления поведения субъектов в сторону аккомодации к требованиям правовых предписаний, вряд ли имеет шансы на подтверждение ее регулятивного смысла. Исполнение требований, содержащихся в этой норме, не будет иметь должного эффекта, если ее введение не получает одобрения большинства участников правоотношений. Такая постановка вопроса, на наш взгляд, является особенно актуальной как для современной общеправовой теории маргинальности, так и для общей теории права в целом. Ряд научных гипотез подтверждает наши предположения об объективности права, опосредуемой через субъектность восприятия и посредством нее - через правосознание конкретных индивидов. В частности, в научной литературе отмечается: «...если новое социальное положение, имеющее юридическое значение, признается значительной частью населения, то можно говорить об институционализации этого нового правового статуса» [11, с. 30].
Однако история формирования российского законодательства как в целом, так и в области регулирования маргинального поведения, социально-правовой опыт и разнообразные трансформации указывают на дискретность и разбалансированность содержательной стороны правовых предписаний, легитимизированных властными установлениями. Уже с периода формирования древнерусской государственности установление властью существенно субординированных и иерархически выстраиваемых разнопорядковых статусно-правовых предписаний, основанных на социальной дифференциации, не соответствовало представлениям о справедливости, морали, нравственности, этике взаимоотношений другой репрезентативной группы.
«Тандемные» волеизъявления власти и религии в нормативных установлениях выражали беспрецедентный характер социального неравенства и были обусловлены сословной или социальностатусной спецификой выстраивания структуры российского общества. Власть придавала своим желаниям и стремлениям императивный характер, наказывая за отступление от правовой ортодоксальности жесткими мерами принуждения. Бесконечные процессы реформирования российского государственного устройства, вмешательство в личную жизнь граждан, манипулирование правом - все это искажало истинно ценностное предназначение данного важнейшего института.
Пограничность и отчужденность большинства российского населения нашли выражение в открытой ответной реакции на самоуправство власти и закона. Такое право не могло исполнять своего основного предназначения - регулирования общественных отношений - стать обязательным по причине его неодобрения большинством населения. По мнению советских историков, социологов и юристов, совокупность этих причин способствовала установлению явного исторического социального противостояния господствующего и низшего «маргинального класса» [12, с. 92-153].
Между тем правовая норма подразумевает воплощение в должное, которому в обозримом будущем только предстоит стать сущим, и в сущее, которому следует видоизмениться для того, чтобы
стать должным. Основанное на социальном неравновесии сущее не может привести к однопорядковому должному. В этой ситуации создается лишь иллюзия оптимальных моделей правового поведения, желаемое выдается за действительное, а в структуре личности возникает когнитивный диссонанс. В одной содержательной плоскости сознания индивида формируются два различных не согласующихся представления об одном факте. Рассудок раздваивается либо между противоречиями, либо противоположениями о справедливом и несправедливом: 1) «заходит в тупик» и (или) 2) инициирует переход от индифферентного к нигилистическому, а возможно, и агрессивному отношению к закону. При этом эклектика трансцендентного и трансцендентального объективизируется в такое маргинальное состояние сознания, как трансгрессия, приводящая к выработке и принятию индивидом соответствующего решения (акта поведения), которое выходит за границы пределов и возможного, и должного. Принимая во внимание специфику маргинального (амбивалентного и «пограничного») правосознания, характеризующегося предрасположенностью к совершению правонарушений, второй вариант в этой ситуации всегда будет наиболее предпочтительным [13, с. 67-76].
В данном контексте приобретает значение одна их «вечных», с точки зрения В.В. Лазарева, проблем общей теории права - выбор индивидов между подчинением требованиям несправедливых законов (приказаниям нелегитимной власти) или сопротивлением им [14, с. 354-404], что особенно важно при изучении причинности маргинального поведения.
Стереотипы поведения, содержащиеся в норме права, должны исходить из общечеловеческих, а не только частно-групповых или только государственных ценностей, лежащих в основе их признания, по возможности, максимальным числом участников правоотношений. Тогда нормативность исполняет свое историческое предназначение. Пограничность состояний нормативности / анормативности должна разрешаться при помощи нормы - арбитра, содержательно-смысловое содержание которой может и должно способствовать адаптации поведения маргинальных индивидов к социальному порядку. Если же содержание правовой нормы априорно лишено формально-равновесного смысла, то она не сумеет подтвердить свою нравственность и ценность, а, в определенном смысле, и истинность. В итоге такая норма перестанет быть полезной, в том числе и для узкого круга социальных субъектов, ее предлагающих.
Литература
1. Сорокина Ю.В. Государство и право: философские проблемы. М., 2004.
2. Перевалов В.Д. Теория государства и права. М., 2008.
3. Лазарев В.В. Теория государства и права. М., 2011.
4. Радько Т.Н. Теория государства и права. М., 2012.
5. Оксамытный В.В. Правомерное поведение личности: теоретические и методологические проблемы: Дис. ... д-ра юрид. наук. Киев, 1990.
6. Нечаева О.В. Правовые аспекты маргинальности: Дис. ... канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2006.
7. Никитин А.А. Маргинальное поведение личности как объект теоретико-правового исследования: Дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2006.
8. Максимова И.М. Правосознание как источник правового поведения личности: Автореф. . канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2005.
9. Аристотель. Сочинения: В 4 т. М., 1976. Т. 1.
10. Бачинин А.В., Сальников В.П. Причинность как философско-правовая проблема: Монография. СПб., 2002.
11. Честнов И.Л. Субъект права: от классической к постклассической парадигме // Правоведение. 2009. № 3.
12. Степаненко Р.Ф. Генезис общеправовой теории маргинальности: Монография / Под ред. О.Ю. Рыбакова. Казань, 2012.
13. Степаненко Р.Ф. Когнитивный диссонанс в структуре маргинальной личности // Вестник экономики, права и социологии. 2012. № 1.
14. Теория государства и права: Хрестоматия: В 2 т. / Авт.-сост. В.В. Лазарев, Е.В. Мирень. М., 2001.Т. 2.
