CC BY
17
л.г. ХОРЕВА
Оригинальная статья УДК 82-1/-9
DOI: 10.29025/2079-6021-2019-2-181-187
Категория события в новейшей испанской литературе (на примере малой прозы Андреса Неумана и Элены Косано)
Л.Г. Хорева
Российский государственный гуманитарный университет г. Москва, Российская Федерация ORCID ID: 0000-0002-3858-3091, e-mail: [email protected]
Получена: 15.04.2019 /Принята: 13.05.2019 /Опубликована онлайн: 25.06.2019
Резюме: Статья посвящена исследованию категории события в новейшей испанской прозе. Актуальность настоящего исследования обусловлена отсутствием в современном отечественном литературоведении исследований по категории события в новейшей испанской литературе. В статье дается обзор понятий «событие» и «событийность», приводятся основные характеристики данных концептов. Предметом изучения становятся концепты «событие» и «событийность» в новеллистике современной испанской писательницы Элены Косано, лауреата многочисленных национальных литературных премий, и аргентинского автора Андреса Неумана, который, по мнению испаноязычной критики, сегодня является лицом латиноамериканской литературы. В сборниках малой прозы, принадлежащих перу данных авторов, ярко проявляет себя дискурс безумия. Автор статьи показывает, что именно этот дискурс создает особое коммуникативное событие, которое не является событийным в полном смысле этого слова, поскольку испанская культура, столетиями существовавшая под сильным влиянием католицизма, не видела в безумии нарушений каких-либо норм. В этом отношении испанская литература и культура отличалась от французской, где безумец считался человеком, больным постыдной болезнью. На основе анализа новелл Андреса Неумана и Элены Косано автор приходит к выводу, что коммуникативным событием в их прозе является многократное повторение одного и того же мотива безумия, что дает возможность говорить об эстетике повтора как литературного приема и, шире, ритуальности повествования как нарративного события в новейшей испаноязычной литературе.
Ключевые слова: событие, событийность, новелла, дискурс, картина мира, Элена Косано, Андрес Неуман.
Для цитирования: Хорева Л.Г. Категория события в новейшей испанской литературе (на примере малой прозы Андреса Неумана и Элены Косано) // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. 2019; 2: 181-187. DOI:10.29025/2079-6021-2019-2-181-187.
Original Paper
DOI: 10.29025/2079-6021-2019-2-181-187
Category "Event" in the latest Spanish literature as exemplified by flash fiction of Andrés Neuman and Helena Cosano
Larisa G. Khoreva
Russian state University for the Humanities Moscow, Russian Federation ORCID ID: 0000-0002-3858-3091, e-mail: [email protected]
Received: 15.04.2019 /Accepted: 13.05.2019 /Published online: 25.06.2019
Abstract: Article deals with analysis of category of an event in the latest Spanish flash fiction. The relevance of the real research is caused by absence in modern literary criticism of researches on category of an event in the latest Spanish literature. In article the review of the concept "event" is given. The author of article in details considers the main characteristics of these concepts. The concept "event" in flash fiction of the modern Spanish writer Helena Cosano and the Argentina author Andres Neuman become a subject of studying. In the collections of short prose belonging to a feather of these authors the madness discourse brightly proves. The author of article shows, that this discourse creates a special communicative event, but it is not event in the true sense of the word. The Spanish culture, which during centuries existed under strong influence of Catholicism, did not see in madness any violation of any norms. In this regard the Spanish literature and culture differed from French one where the madman was considered as the person sick with a shameful disease. On the basis of the analysis of short prose of Andres Neuman and Helena Cosano the author comes to a conclusion that numerous repetition of the same motive of madness form the concept "event" that gives the chance to speak about a repetition esthetics as literary reception and, more widely, rituality of the narration as a narrative event in the latest Spanish-speaking literature.
Keywords, event, eventfulness, short story, discourse, worldview, Helena Cosano, Andres Neuman. For citation . Khoreva L.G. Category "Event" in the latest Spanish literature as exemplified by flash fiction of Andrés Neuman and Helena Cosano. Current Issues in Philology and Pedagogical Linguistics. 2019; 2. 181187. DOI. 10.29025/2079-6021-2019-2-181-187 (In Russ.).
Введение. В вопросе разработки нарратологических проблем термин «событие» становится главным в категориальном аппарате нарратологии и, шире, текстологии. «Событие» становится наследником другого основного признака повествования, а именно. повествующего голоса, который становится своеобразным посредником между автором и изображаемым им миром. Но если «голос» - как опосредующее изображение - можно расценивать как явление в высшей степени субъективное, то «событие», трактуемое как структура изображаемого, получило целый ряд определений.
Цель статьи. Определить статус «события» в новейшей испаноязычной литературе.
Методы исследования. В работе применяются такие методы исследования, как метод логического анализа художественного текста для выявления концепта события в рамках нарративной картины мира новейшей испанской литературы, описательный метод (обобщение, классификация, интерпретация), компаративный или сравнительный метод.
Обзор литературы. Ю.М. Лотман [5] определял «событие» как «пересечение запрещающей границы» и как «значимое нарушение нормы». Современные исследователи (В. Шмид [14], В. Тюпа [12; 13], И. Смирнов [8] и другие) значительно углубили и расширили этот концепт, разделив события на ментальные, акциональные, интеракциональные и естественные. Появился набор критериев, по которым ранжировался уровень событийности каждого события.
Сегодня первоочередной задачей исследователей данной категории становится уточнение норм, нарушение которых можно считать настоящим событием. Ю.М. Лотман, который был первопроходцем в этой сфере, указывал на социокультурную природу нормы, настаивая на том, что речь в подавляющем большинстве идет о нарушениях бытового поведения.
Сегодня основной акцент исследователи делают на нарушении норм внутритекстовой природы, которые присутствуют в сознании персонажей. Большую роль сегодня играет также литературный подтекст, поскольку ряд норм изначально заданы жанровыми рамками и их несоблюдение также может быть отнесено к категории события. Иными словами, сегодня категория «события» находится в прямой зависимости от интерпретации действия, в которой участвуют как сам автор, так и главный герой произведения, и, конечно, читатель. Здесь мы видим, что повествующий голос - посредник, бывший когда-то главным отличительным признаком повествования, но изгнанный из категориального аппарата структуралистской школой, снова возвращается на свою позицию.
Исследуя категорию «события», В. Шмид выделил ряд его основных признаков.
1. Релевантность - произошедшее изменение должно быть значительным;
2. Непредсказуемость - произошедшее изменение должно быть неожиданным для участников коммуникационного процесса. автора, читателя, персонажей произведения;
3. Консекутивность - произошедшее изменение должно не просто иметь место, но иметь последствия в мышлении и в действиях участников коммуникативного процесса;
4. Необратимость - произошедшее событие формирует такую позицию, что возвращение к прежнему миропорядку для участников коммуникативного процесса уже становится невозможен [9, с. 14];
Типологизируя события, В.И. Тюпа исходит из наличия в дискурсе референтной и коммуникативной функции [11]. Событие будет обладать разной степенью событийности, поскольку каждый язык и каждое произведение, написанное на национальном языке, обладает своей нарратологией.
Степень событийности определяется масштабом нарушенных норм и правил, принятых в том контексте, в котором существует данное произведение, а также с системой ценностей - личными этическими правилами адресата сообщения.
Согласно Ю.М. Лотману, событием «становится нарушение некоторого запрета, факт, который имел место, хотя не должен был его иметь» [5, с. 286]. При этом событие должно не только иметь место, оно должно обрести статус событийности, то есть быть интерпретированным и зафиксированным человеком. Согласно исследованиям В. Шмида [9, с. 13-23], изменения, которые являются тривиальными, не генерируют и не основывают события. В.И. Тюпа пишет следующее: «То или иное состояние бытия является субстратом факта: без наличного, наблюдаемого состояния чего-либо присутствующего в мире не может быть и факта [...] всякий текст - если не эксплицитно, то по крайне мере имплицитно - акси-ологичен, он вольно или невольно манифестирует некую систему ценностей. Для событийного статуса излагаемых фактов это принципиально.» [11, с. 19-20].
Этот код прочтения обычно совпадает с культурными нормами европейских стран (как это трактует в своей концепции Ж. Женетт [3]), либо интерпретируется как априори в теории событийности М.М. Бахтина [1]. Наиболее существенными признаками событийности являются релевантность и результативность. Эти категории взаимно детерминированы, их главной задачей становится изменение точки зрения в сознании реципиента.
Результаты и дискуссия. Что такое точка зрения? Многочисленные теории о картинах мира показывают, что практически любое явление может оказаться субъектом видения, так как точки ценностного отсчета могут свободно перемещаться даже в рамках одного текста. Непоколебимость точки зрения субъекта категории «я» была поставлена под сомнение сначала П.А. Флоренским, потом М.М. Бахтиным, который подчеркнул важность замены субъектных отношений на интерсубъектные [1]. Литература породнилась с физикой, а точнее с теоретическими принципами квантовой механики М. Планка. В русской литературе подобное уже можно было видеть в романах Ф.М. Достоевского, который в процессе создания событийности постоянно менял точку зрения на произошедшие события, так что далеко не сразу читатели могли и могут определить носителя нарративной функции в том или ином тексте. Между этими точками зрения может существовать диалог, если все стороны заинтересованы в этом диалоге. Но этот диалог может и исчезать. Это будет происходить в том случае, если персонажи совершают поступки, которые теоретически могут не противостоять культуре данного общества, но могут ломать саму идею нормы. В этом случае концепт «события» будет находиться на границе между порядком и хаосом.
Жанр в этой связи становится определенными рамками для литературного мира. Каждый жанр может в силу своей природы по-своему обходиться с каузальностью и темпоральной последовательностью изложенных фактов.
В эпоху постмодернизма нарративы теряют свою нормативную силу, в силу чего отпадает необходимость последовательных связей. В экстремальных примерах подобной установки нарратив со своей функцией организатора событийности видится как насилие над самым ценным в человеческом переживании. Часто любая последовательность событий приносится в жертву симультанности, которая дает возможность оставить статус события нерешенным.
Марина Загидуллина высказывает, на наш взгляд, интересную гипотезу о единстве концептов событийности в рамках литературной географии [9, с. 92-101]. Литература может быть рассмотрена не как некий метафорический центр, а как коррелят ментальных общностей. Лингвисты в один голос утверждают о различиях когнитивных картин мира, создаваемых в рамках национальных языков. На базе такого наблюдения мы можем сделать предварительно два вывода: 1) литература, существующая на одном языке, будет иметь схожие характеристики концептов «события» и «событийности»; 2) литература, существующая на разных национальных языках, имеет принципиальные различия в интерпретации вышеназванных концептов. Ссылаясь на работы В.М. Бехтерева, исследовательница выводит понятие «физиономии нации» и «закона коллективной рефлексологии» [9, с. 92-101]. Литературы, существующие в рамках одного ментального коррелята, создают свой базовый миф, свой уникальный текст,
выделяющий их из мировой литературы. К одному ментальному корреляту могут быть отнесены литературы, существующие на разных континентах, но написанные на одном языке. И наоборот, литературы, существующие в рамках одного социально-исторического и географического пространства, могут быть разделены по разным типам оценки события и событийности. Примером чему могут, например, служить литературы юга и севера США.
Испаноязычные литературы, вне всякого сомнения, подтверждают ее теорию, разрабатывая единый тип мироустройства и относительно одинаково трактуя категорию события.
Рассмотрим в качестве примера творчество двух современных испаноязычных писателей Элены Косано и Андреса Неумана.
Элена Косано - испанская писательница, дипломат. Уже первые произведения принесли ей признание испанской и зарубежной читающей публики. В 2013 в свет выходит книга новелл «Колдовские души» [17], за которую автор в 2014 получает престижную литературную премию им. Рубена Дарио. Книга новелл стала результатом теоретических воззрений автора, ее размышлений о сложных внутренних процессах, переживаемых глубоко в душе каждым из нас и влияющих на нашу жизнь и поступки.
Почему же новеллы испанской писательницы произвели эффект разорвавшейся бомбы в испанском литературном мире?
«Любовь, любовь, любовь...», «История одной навязчивой идеи», «Потерянный ангел» - все вышеназванные тексты представляют собой довольно бессвязные тексты, в которых прагматика берет верх над синтаксической выровненностью; читатель становится свидетелем нарушения естественного порядка тематико-рематического развертывания текста. В большей степени это наблюдение применимо к первой новелле сборника «Любовь, любовь, любовь.». Лирический герой новеллы признается в любви к некой женщине, облик которой остается загадкой как для него самого, так и для читателей - то она высокая блондинка Мадлен, то смуглая красавица Мишель, то длинноногая Бренда, то рыжеволосая Дженнифер. Любовная лирика сменяется риторикой ненависти и завершается умоляющими интонациями прийти к нему. Читатель поневоле вовлечен в процесс создания текста, что мы можем интерпретировать как когнитивно-коммуникативное событие данного высказывания. Отсеивая невнятные фрагменты и выстраивая собственную логику повествования, читатель становится активным участником сотворчества, интерпретируя прочитанное в своем ключе.
Мы можем утверждать, что текст, в котором отсутствует связное изложение событий и который построен вопреки принятым законам коммуникации, то есть целенаправленно написан так, чтобы затруднить однозначную интерпретацию рассказанных событий, будет отвечать иному режиму коммуникации адресанта и адресата: вместо привычного «Я - он» текст существует в режиме «Я - я», иначе говоря, текст живет по нормам автокоммуникации, что провоцирует множественность интерпретации.
Аналогично этой новелле Элены Косано построена новелла аргентинского писателя Андреса Неумана, которого испаноязычная критика сегодня по праву называет лицом аргентинской и, шире, латиноамериканской литературы. Новелла «Подсолнух» [16, с. 322-327] построена как диалог врача психотерапевта и его пациента. Текст представляет собой сплошной поток речи и информации, так что читателю - реципиенту по мере чтения становится все сложнее понять, где заканчивается слово врача и начинается слово пациента. Речь мужчины, сообщающего врачу о своем твердом намерении покончить жизнь самоубийством в самое ближайшее время, бессвязна, нелогична. Напротив, речь женщины-психотерапевта вначале упорядочена. Она пытается вызвать его на разговор, поговорить с ним о причине такого внезапного решения. Но по мере разговора она нарушает внешние границы этики и начинает рассказывать ему о своей жизни, в которой было все: муж-садист, избиения, непонимание со стороны родных. Пациент и врач на несколько минут меняются ролями. Теперь уже мужчина слушает исповедь своего врача, которая на несколько минут становится безумной, теряя свою невозмутимость и открывая душу буквально первому встречному. Результат для нее оказывается неожиданным. Мужчина возмущен тем, что эти события происходили в ее жизни, и заявляет, что больше не испытывает к ней должного уважения, а потому назло ей не будет заканчивать жизнь самоубийством, а будет жить дальше. В паре с этой новеллой Андрес Неуман публикует другую - новеллу «Любовь» [16, с. 327-329], в которой главный герой описывает свои чувственные переживания при близости с парализованной девушкой, признаваясь в конце, что только она пробудила в нем то чувство, что люди называют любовью.
Парадоксальные решения персонажей открывают множество интерпретаций для читателя, который таким образом имплицитно получает обширный экзистенциальный опыт.
Подводя итог вышесказанному, мы можем сделать следующий вывод: взятый за основу дискурс безумия создает особое «коммуникативное событие» (Тойн А.ван Дейк [2]), но событийным этот феномен делают вовсе не сингулярность, то есть однократность и беспрецедентная выделенность из множества других. И в этом отношении новейшая испанская литература идет вразрез с утверждением Вольфа Шмидта [9, с. 13-23], согласно которому сингулярность является уникальной характеристикой события. Мы позволим себе с этим не согласиться.
Событийность, как показывает пример двух испаноязычных авторов, представляет собой подверженный историческим трансформациям феномен нарративной репрезентации и является индикатором определенной ментальности. Является ли феномен безумия чем-то уникальным, явно выбивающимся из ряда вон событием в испанской культуре? Не случайно ли так случилось, что самый известный безумец всех времен и народов - Дон Кихот - является испанцем по национальности? В испанской культуре, которая находилась под сильным влиянием католицизма, безумие коррелировало с божественным откровением. Этим испанские новеллы коренным образом отличаются от французской литературы и культуры, в которой сам факт безумия считался крайне постыдным явлением.
В Испании же безумие как таковое не нарушает никаких норм, так как вполне укладывается в категорию божественного чуда, которое было привычным явлением, начиная с эпохи Средневековья. Божественные безумцы буквально наводняют испанскую литературу несколько столетий. В такой достаточно замкнутой системе мышления, преломляющего жизнь отдельного человека сквозь призму безумия как божественного прикосновения, не приходится говорить о каком-то масштабном изменении состояния, которое может быть расценено как событие и может стать по-настоящему событийным как для персонажей новелл, так и для читателя как полноправного участника процесса создания произведения. Потребность в новом, неслыханном может быть удовлетворена при помощи маленьких событий. Нельзя забывать, что в случае обоих авторов - Элены Косано и Андреса Неумана - мы имеем дело с эстетикой повтора, то есть оба пишут и ставят в один ряд не одну, а несколько новелл, повествующих о разных типах безумия. Здесь мы можем констатировать эстетику повтора и, шире, ритуальность повествования, когда разворачивающееся действие в его самых разных ипостасях воспринимается как персонажами, так и читателями как действительно нечто неслыханное. Но необычность и неслыхан-ность заключаются именно в многократности повторения, а не сингулярности, как это происходит в литературах других стран.
Заключение. Дискурс безумия становится коммуникативной стратегией текстового освоения мира в новейшей испанской литературе. Именно дискурс безумия, соотнесенный с дискурсом мистического постижения мира, детерминирует ее тематику и модальности высказывания. Принимая во внимание историю испанской культуры, литературы, истории, то есть их глубокую связь с религией, становится очевидным, что концепт безумия в Испании имеет иную интерпретацию, чем, например, во Франции, где безумец почитался больным постыдной болезнью человеком. Испанская интерпретация безумия в ряде моментов похожа с русской: безумец начинает восприниматься как истинно божий человек, которому открылась высшая истина.
В свете сказанного безумие как чудо не является событием в литературном произведении в полном смысле этого слова. По-настоящему событийным становится повтор одного и того же мотива в разных интерпретациях, что свидетельствует о ритуальности повествования, которое и становится визитной карточкой новейшей испанской литературы.
Список литературы
1. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Москва: Художественная литература, 1975. 504 с.
2. Дейкван Т.А. Язык. Познание. Коммуникация: сборник работ. Москва: Прогресс, 1989. 310 с.
3. Женетт Ж. Фигуры: в 2 т. Т. 2. Москва: Издательство им. Сабашниковых, 1998. 472 с.
4. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. Волгоград: Перемена, 2002. 477 с.
5. Лотман Ю.М. Структура художественного текста / Об искусстве. Санкт-Петербург: «Искусство -СПБ», 1998. С. 285.
6. Плотникова С.Н. Дискурс и дискурсивное пространство // Дискурс как универсальная матрица речевого взаимодействия. Москва: Ленанд, 2018. С. 31-62.
7. Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. Москва: Канон-пресс-Ц, 2002. 624 с.
8. Смирнов И. Текстомахия: как литература отзывается на философию. Санкт-Петербург: Петрополис, 2010. 207 с.
9. Событие и событийность: сборник статей / под ред. Валерия Марковича и Вольфа Шмида. Москва: Издательство Кулагиной - Интрада, 2010. 296 с.
10. Тэрнер В. Символ и ритуал. Москва: Наука, 1983. 277 с.
11. Тюпа В.И. Историческая реальность и проблемы современной компаративистики / В.И.Тюпа. М.: Издательство РГГУ, 2002. 64 с.
12. Тюпа В.И. Литература и ментальность. Москва: Юрайт, 2019. 231 с.
13. Тюпа В.И. Модусы художественности (Конспект цикла лекций) // Дискурс. Новосибирск, 1998. № 5-6. С. 163-173.
14. Шмид В. Нарратология. Москва: Языки славянской культуры, 2003. 312 с.
15. Abbot Y. Porter. Narrativity // Handbook of Narratology. Ed. P. Hühn, J. Pier, W. Schmid, J. Schönert. Berlin, 2009. Pp. 309-328.
16. Baroni P., Revaz Fr. Narrative Sequence in Contemporary Narratology, The Ohio State University Press, 2016. 280 p.
17. Cosano Helena. Almasbrujas. Madrid: Editorial «Pigmalion Edypro», 2013. 140 p.
18. Pequeños Resistencias. Antología del nuevo cuento español (2001-2010). Edición de Andrés Neuman. Madrid: Editorial «Páginas de Espuma», 2010. 505 p.
19. Schmid Wolf. Narrativity and Eventfulness // What is Narratology? Questions and Answers Regarding the Status of a Theory / Ed. T. Kindt, H.H. Müller. Berlin, New York, 2003. Pp. 17-33.
References
1. Bahtin, M.M. (1975). The problems of literature and aesthetics, Moscow: Fiction, 504 p. (In Russ.).
2. Dejk, van T.A. (1989). YAzyk. Language. Khowledge. Communication, Moscow: Progress, 310 p. (In Russ.).
3. ZHenett, ZH. (1998). Figures, T. 2, Moscow: Publishing house of Sabashnikov, 472 p. (In Russ.).
4. Karasik, V.I. (2002). Language orbit: percon, concepts, discourse, Volgograd: Peremena, 477 p. (In Russ.).
5. Plotnikova, S.N. (2018). Discourse and discoursive space. Discourse as universal matrix of verbal interrelations, Moscow: Lenand, р. 31-62 (In Russ.).
6. Lotman, YU.M. (1998). Structure of literary text, St. Petersburg: Art SPB, 285 p. (In Russ.).
7. Riker, P. (2002). Conflict of interpretations. Essay about hermeneutics, Moscow: «KANON-press-C», 624 p. (In Russ.).
8. Smirnov, I. (2010). Textomahia. The literature responds to philosophy, St. Petersburg: Petropolis, 207 p. (In Russ.).
9. (2010). Event and trigger. Collected works, Moscow: Kulagina's publishing house - Intrada, 296 p. (In Russ.).
10. Terner, V. (1983). Symbol and ritual, Moscow: Science, 277 p. (In Russ.).
11. Tyupa, V.I. (2002). Historical Reality and problems of modern comparative investigations, Moscow: Publishing house RGGU, 64 p. (In Russ.).
12. Tyupa, V.I. (2019). Literature and set of mind, Moscow: YUrajt, 231 p. (In Russ.).
13. Tyupa, V.I. (1998). Modes of artistic merit. Set of lectures conspectus, Diskurs, Novosibirsk, no 5-6, pp. 163-173 (In Russ.).
14. SHmid, V. (2003). Narratology, Moscow: Languages of Slavic culture, 312 s. (In Russ.).
15. Abbot Porter, Y. (2009). Narrativity, Handbook of Narratology. Ed. P. Hühn, J. Pier, W. Schmid, J. Schönert, Berlin, pp. 309-328.
16. Baroni P., Revaz Fr. (2016). Narrative Sequence in Contemporary Narratology, The Ohio State University Press, 280 p.
17. CosanoHelena (2013). Almas brujas, Madrid: Editorial «Pigmalion Edypro», 140 p.
18. (2010). Pequeños Resistencias. Antología del nuevo cuento español (2001-2010). Edición de Andrés Neuman, Madrid: «Editorial Páginas de Espuma», 505 p.
19. Schmid Wolf (2003). Narrativity and Eventfulness, What is Narratology? Questions and Answers Regarding the Status of a Theory. Ed. T. Kindt, H.H. Müller, Berlin, New York, pp. 17-33.
Хорева Лариса Георгиевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры романской филологии, Российский государственный гуманитарный университет, кафедра романской филологии Института филологии и истории; 125993, г. Москва, Российская Федерация, Миусская площадь, 6.
Larisa G. Khoreva, PhD in Philology, Associate professor of Russian State University for the Humanities, Department of Romanic philology, Philology and Gistory Institute; 6 Miusskaya sq., 125993, Moscow, Russia; e-mail: [email protected].
