CC BY
166
УДК 811.51
И. А. Невская
КАТЕГОРИЯ ИНКЛЮЗИВА И ЭКСКЛЮЗИВА В АЛТАЙСКИХ ЯЗЫКАХ1
Рассматриваются средства выражения категории инклюзива и эксклюзива в алтайских языках: специальные местоимения и именные и глагольные показатели в тунгусо-маньчжурских и монгольских языках, формы минимального и расширенного инклюзива в императивной парадигме тюркских языков. Особое внимание уделено структурным схемам образования инклюзивных форм в алтайских языках. Рассматриваются также плеонастические личные местоимения множественного числа тюркских языков и якутские двойственные местоимения в плане их участия в выражении этой категории.
Ключевые слова: категория инклюзива/эксклюзива, алтайские языки, минимальный и расширенный инклюзив.
Введение
В статье описываются специализированные средства выражения инклюзивной и эксклюзивной семантики в алтайских языках. Эксклюзивные формы относятся к говорящему и третьим лицам, не участвующим в коммуникации (нелокуто-рам), но не включают адресата в скопус своей референции. Инклюзивные формы относятся к говорящему, адресату и, возможно, к третьим лицам. Тунгусо-маньчжурские и в меньшей степени монгольские языки имеют специальные эксклюзивные и инклюзивные личные и притяжательные местоимения, посессивные аффиксы, а также эксклюзивные и инклюзивные личные формы глагола, см. разделы 1 и 2. Что же касается тюркских языков, то, как мы писали ранее [2], некоторые лингвистические феномены, которые отдельными тюркологами оценивались как противопоставленные в плане категории инклюзива/эксклюзива (например, якутские двойственные местоимения и общетюркские личные местоимения, в которых присутствуют два или более аффикса множественности), по своей семантике не имеют к этой категории никакого отношения. Тем не менее они используют общеалтайские структурные модели образования инклюзивных форм на базе эксклюзивных, см. разделы 4 и 5.
Большинство сибирских тюркских языков и туркменский развили две формы императива неединственного числа первого лица (также называемые хортативными, кохортативными, эксхортатив-ными в типологической литературе), которые некоторыми тюркологами оцениваются как противопоставленные между собой эксклюзивные и инклюзивные формы. Мы уже показывали, что обе эти формы являются инклюзивными, причем одна из них, форма минимального инклюзива, относится только к говорящему и адресату, а другая, форма расширенного инклюзива, относится к говорящему, адресату или адресатам и, возможно, к третьим
лицам [2]. Формы расширенного инклюзива на базе минимального строятся по структурным моделям построения инклюзивных форм на базе эксклюзивных (см. раздел 3).
1. Инклюзивные и эксклюзивные формы в тунгусо-маньчжурских языках, структурные модели построения инклюзивных форм
1.1. Тунгусо-маньчжурские языки различают два местоимения 1-го л. мн. ч.; см. эвенкийские и удэгейские личные местоимения [3, с. 76; 4, с. 90-91].
Личные местоимения
эвенкийские удэгейские
SG PL SG PL
1 bi bu mut~mit 1 bi bu minti
(EXCL) (INCL) (EXCL) (INCL)
2 si su 2 si su
3 и 1 a a П 3 nua nuati
Аналогичная картина присутствует в большинстве тунгусо-маньчжурских языков; см. табл. 1 [5, S. 107]. Нанайский и ульчский языки не имеют этой категории. Формы, соответствующие эксклюзивным местоимениям других тунгусо-маньчжурских языков, выступают в них как формы общего 1-го л. мн. ч.
Эта категория реконструируется и для прото-тунгусо-маньчжурского [5, S. 108]:
*bi «я» *bua «мы:ЕХСЬ» ~
~ mun.ti «мы:ШСЬ»
*si «ты» *sua «вы»
*ni «он/а/о» *ti «они»
Основа эксклюзивного местоимения 1-го л. мн. ч., используемая в косвенных падежах, служит базой для образования инклюзивного местоимения [5, S. 111]. Элемент -ti/-t, присутствующий в составе инклюзивного местоимения, считается аффиксом множественного числа [6, с. 179], возмож-
1 Данный труд является несколько переработанным и сокращенным авторским переводом статьи, изданной на английском языке, см. [1].
Таблица 1
Именительный падеж тунгусо-маньчжурских личных местоимений 1-го л. мн. ч. и их косвенные основы
Маньчжурский Нанайский Ульчский Орочский Удэгейский Солонский Негид. Эвенк. Эвенский
Ье «^^ЕХСЬ» Ьиэ Ьие Ьи Ьи Ьи Ьи
теп+ Ьип+ тип+ тип+ тип+ тип+ тип+
шизе «^^ШСЬ» - - ЬШ тіпіі тйі Ьії(іа) тіі(і) тШ;
Таблица 2
Посессивные аффиксы в тунгусских языках
Форма Эвенк. Эвенский Негид. Удэгейский Нанайский
1РЬ:ЕХСЬ
-V -теип -%^ип) -теип -и -Ри
-С -теип -ип -кип, -теип, -рип, -уип -и -Ри
-п -тип -т(ип) -тип -ти -Ри
1РЬ:ШСЬ
-V -і, -Р -1 -1 -fi
-С -(і)і -(а)1 -(і)1 -fi
-п -іі -іі 4і
но, происходящим из прототунгусо-маньчжурско-го местоимения 3-го л. мн. ч. *И [7, с. 15-25].
Тунгусо-маньчжурские формы с семантикой «мой, твой, его и т. д.», т. е. по сути притяжательные местоимения, образованы от косвенных основ личных местоимений посредством суффикса, реконструируемого как *+щ, который функционирует также и как показатель родительного падежа [5, с. 90]. Образования с аффиксом -ц1 различают эксклюзивные и инклюзивные притяжательные местоимения в языках, имеющих эту категорию: эвенское типф «наш:ЕХСЬ» противопоставлено тШф «наш:ШСЬ» [8, с. 95], негидальское тип «наш:ЕХСЬ» противопоставлено тип’ф «наш: ШСЬ» [3, с. 116] и т. д.
1.2. Тунгусские языки различают также две формы посессивных и личных аффиксов 1-го л. мн. ч.
Тунгусские личные глагол
в именной и глагольной парадигмах. Эти аффиксы генетически связаны с личными местоимениями, хотя происхождение некоторых из этих аффиксов не вполне ясно. В маньчжурском языке нет посессивных аффиксов, здесь принадлежность выражается притяжательными местоимениями. Тунгусские языки имеют посессивные аффиксы, которые восходят к клитизированным личным местоимениям, и рефлексивно-притяжательные аффиксы, восходящие к слову Ьеуе «тело, человек, сам» в комбинации с посессивными маркерами. В табл. 2 показаны посессивные аффиксы в ряде тунгусских языков [6, с. 173]. Эти аффиксы имеют разные морфофонологические варианты после основ на гласную (-V), согласную (-С) и -п. Нанайский не имеет одну «общую» форму 1-го л. мн. ч., которая соответствует форме эксклюзива в других тунгусских языках.
Таблица 3
ые аффиксы 1-го л. мн. ч.
Форма Эвенкийский Эвенский Негидальский Удэгейский Нанайский
«Длинные» личные аффиксы глагола (кроме аориста и наст, вр.)
1РЬ:ЕХСЬ -теип -теип, -ип -теип -и -Ри
1РЬ:ШСЬ -1, -Р -й -1І -1І, -fi -
«Краткие» личные аффиксы (используются в аористе и перфекте)
1РЬ:ЕХСЬ
1РЬ:ШСЬ -Р -fi -
Клитизированные личные местоимения развиваются также в личные формы глагола, которые, соответственно, имеют эксклюзивные и инклюзивные формы в 1-м л. мн. ч., см. табл. 3 [6, с. 173—
174]. В ряде тунгусских языков отмечается тенденция образования инклюзивных личных форм, материально отличных от эксклюзивных. Согласно [6], эксклюзивные формы являются норматив-
ными. Что касается инклюзивных форм, мы имеем -tl(-ti) в посессивной парадигме (и в «длинных» личных глагольных формах) и -p (-fi в удэгейском языке) в вербальной парадигме. Котвич идентифицирует первый аффикс как инклюзивный формант (а также формант двойственного числа), а второй - как краткую форму личного местоимения bi, 1SG. Бенцинг считает эти форманты стянувшимся прототунгусо-маньчжурским личным местоимением *mün.ti, где элемент -ti является личным местоимением 3-го л. мн. ч., а также показателем множественности [5, с. 111].
Хотя категория клузивности1 кажется вполне стабильной в тунгусо-маньчжурских языках, определенные семантические сдвиги были отмечены в императиве эвенского языка, где, по словам Андрея Мальчукова (личная коммуникация), оппозиция эксклюзива/инклюзива заменяется на оппозицию минимального и расширенного инклюзива.
2. Эксклюзивные и инклюзивные формы в монгольских языках, структурные модели образования инклюзивов
Монгольские языки исторически имели две формы местоимений 1-го л. мн. ч. Инклюзивное местоимение реконструируется и в протомонголь-ском, хотя и оно считается инновацией в прото-монгольском языке позднего периода [10, с. 18-19], см. табл. 4. По мнению Янхунен, оно было составлено из местоимения 1-го л. ед. ч. *bi и 2-го л. мн. ч. *ta, т. е. я плюс вы: *bida (также *bide). Эксклюзивное местоимение ba - это комбинация bi «я» и форманта множественности -a. Данное мнение разделяет большинство монголистов [11, S. 2-4; 12, р. 215; 13, с. 176-178] и т. д. Монгольский ученый Тумуртогоо Домии [14] считает элемент -da в bida аффиксом множественности -dan. Он аргументирует это тем, что в письменных источниках, написанных монгольским, китайским, арабским письмом, это местоимение всегда пишется как bidan. В современных монгольских языках косвенная основа этого местоимения имеет форму bidan, beden, budan. Соответственно, До-мии считает, что местоимение bidan не могло быть инклюзивным местоимением, так как в его морфологической структуре нет элемента 2-го л. мн. ч. По его мнению, ba и bidan использовались параллельно как местоимения 1-го л. мн. ч. какое-то короткое время и не имели оппозиции эксклюзива/инклюзива. Некоторые монгольские языки развили эту категорию позже.
Мы можем отметить, что инклюзивные формы строились в алтайских языках различными спосо-
бами, одним из которых был аффикс множественности, добавленный к основе эксклюзива. Даже если монгольское инклюзивное местоимение не имело форманта 2-го л. мн. ч. в своей морфологической структуре, этот факт не исключает возможности существования категории эксклюзива/ инклюзива в исторических монгольских языках.
Таблица 4
Протомонголъские личные местоимения
Число 1 2 3
Singular *bi *ci *i
Plural *ba EXCL *bida INCL *ta *a
Согласно [15], в Сокровенном сказании монголов оппозиция эксклюзива и инклюзива уже существовала; местоимение Ыёа имело несколько функций: 1) инклюзива, 2) формы вежливости и возвеличивания (Р1. Majestatis). Ва также имело 2 функции: 1) эксклюзива, 2) формы скромности (Р1. Мо-destiae). Можно предположить, что изначальное местоимение 1-го л. мн. ч. *Ьа (в косвенных падежах *тап-) было ограничено эксклюзивной функцией и постепенно маргинализовалось. Хотя формальное различие инклюзивных и эксклюзивных местоимений сохраняется в современных монгольских языках в косвенных падежах, видимо, существовала тенденция слияния этих форм в номинативе и замены *Ьа на *Ыйа. Единственный монгольский язык, все еще сохраняющий изначальные личные эксклюзивные и инклюзивные местоимения, — это дагурский. Мы находим также остатки различия эксклюзива/инклюзива в глагольных личных показателях, восходящих к клитизирован-ным личным местоимениям [16, с. 85].
3. Инклюзив и эксклюзив в тюркских языках
3.1. Инклюзивные и эксклюзивные формы в тюркской императивной парадигме2
Большинство тюркских языков, как и древнетюркский, имеют только одну форму императива 1-го л. мн. ч.: древнетюркский sin-alim! [прове-рить-1МР. 1РЬ] «Давайте проверим!». Эти языки подразделяются на следующие группы:
1) языки, которые формально не различают эксклюзивной и инклюзивной семантики в императиве, как древнетюркский и турецкий. Форма императива 1-го л. мн. ч. может использоваться как в эксклюзивных, так и в инклюзивных контекстах. В ситуации, когда гости собираются уходить, турецкое предложение 01ё-еИт! [идти-1МР.1РЬ] может быть интерпретировано двояко: а) «Давайте
1 Термин «клузивности» (с1и8м!у) был создан для описания эксклюзивной и инклюзивной семантики и средств их выражения в языках разных систем в рамках единой категории. Эта категория привлекла пристальное внимание типологов в недавнее время [9].
2 Мы описывали категорию клузивности в тюркском императиве в [17].
пойдём!» (обращаясь к хозяину/хозяевам и приглашая его/их к совместному действию — инклюзивный контекст), б) «Ну, (мы) пойдём!» (обращаясь к хозяину/хозяевам и, возможно, спрашивая его/их согласия — эксклюзивный контекст);
2) языки с формой «общего инклюзива»: форма императива 1-го л. мн. ч. используется только в инклюзивных контекстах (например: балкарский, чалканский); в эксклюзивных контекстах используются другие наклонения.
Ряд тюркских языков, преимущественно сибирских, имеют более одной формы императива 1-го л. мн. ч. Мы выделяем среди них следующие группы:
1) языки, которые различают формы минимального и расширенного инклюзива: якутский [18, с. 320—322]: Ьаг-гах [идти-1МР.ШС.1МШ] «Давай пойдём (ты и я)!» и Ьar-iagir] [идти-1МР. ШС.1АиО] «Давайте пойдёмте (вы и я)!»; долганский [19, с. 179—182]: Ьаг-г'ад [идти-1МР.ШС.1МШ] «Давай пойдём (ты и я)!» и Ьar-iagir [идти-1МР. ШС.1АиО] «Давайте пойдёмте (вы и я)!»; тофа-ларский [20, с. 222—225]: а!-ааН' [взять-ШР ШС.1МШ] «Давай возьмём (ты и я)!» и а1-ааЩ/а1-ааЩаг [взять-1МРШС.1АиО] «Давайте возьмём (вы и я)!» и т. д. Помимо сибирских тюркских языков только туркменский имеет эту категорию; здесь -а:Ш/-а:И противопоставлено -а:1г.г/-а:И:г'^дд-1а:И [смотреть-1МР.ШС.1МШ] «Давай посмотрим!», gддlа:li:r [смотреть-1МР.ШС.1АиО] «Давайте посмотрим!» [21, с. 299; 22, с. 269—270];
2) языки, которые различают эксклюзивные, минимальные инклюзивные и расширенные инклюзивные формы; хакасский язык является единственным известным нам тюркским языком, который в императиве развил эксклюзивную форму 1-го л. мн. ч. ^: Ьís/-i:Ьis [23] в дополнение к формам инклюзива: А1-аг! [взять-1МР.ШС.1МШ] «Давай возьмем!», А1-ащаг! [взять-1МРШС.1АиО] «Давайте возьмем!», Al-i:Ьis! [взять-1МР.ЕХС1РЬ] «Давайте мы возьмем (но не ты)!».
Ряд тюркских языков России развил аналитические формы инклюзивного императива как результат калькирования соответствующих русских форм 1-го л. мн. ч. Наряду с синтетическими формами императива 1-го л. мн. ч. русский язык имеет две аналитические формы, состоящие из частиц давай/давайте плюс формы будущего, и настоящего времени или инфинитива основного глагола. Эти частицы сами восходят к императивной форме 2-го л. ед. или мн. ч.: дав-ай [дать-1МР.2БО], дав-ай-те [дать-1МР.2БО-2РЬ]. Эти формы различают минимальный и расширенный инклюзив: Давай пойдем (ты и я)! — минимальный инклюзив, Давайте пойдем (вы и я)! — расширенный.
Тюркские аналитические формы, построенные по русскому образцу, могут быть двух типов: они
могут различать минимальную и расширенную инклюзивную семантику или быть формами общего инклюзива. Они используют различные собственно тюркские ресурсы для структурного копирования русских форм и находятся на разных стадиях грамматикализации.
1. Чалканский язык, очевидно, находится в процессе образования аналитической формы общего инклюзива на базе переосмысления аналитической акционсартной формы со вспомогательным глаголом ver- «дать» и деепричастием на -А лексического глагола: Par-a ver-ek! [идти-CONV дать-IMP.INC. 1PL] «Давай/давайте пойдем (ты и я или вы и я)!». Эта форма имеет семантику общего инклюзива.
2. Чувашский и балкарский языки уже развили формы аналитического инклюзива в императиве по русскому образцу. В чувашском языке имеются три формы императива 1-го л. мн. ч.: синтетическая форма общего инклюзива Lar-ar! [сидеть-IMP1PL] «Давай/давайте посидим (ты или вы плюс я)!», аналитические формы минимального и расширенного инклюзива с частицей ayda, функционально аналогичной русской частице давай: Ayda lar-ar! [PTCL:SG сидеть-ШР^Ц] «Давай посидим!» противопоставлено Ayd-ár kunda lar-ar! [PTCL-PL сидеть-ШР^Ц] «Давайте посидим!». В балкарском языке мы видим похожую картину, но императивная частица здесь развилась на базе глагола kel «приходить»: сравните Kel bar-ayi'k! [PTCL:SG идти-ШР^Ь] «Давай пойдём!» и Kel-igiz bar-ayi'k! [PTCL-PL H#ra-IMP1PL] «Давайте пойдём!» [23, с. 198].
3.2. Структурные образцы построения тюркских инклюзивных форм
В тюркских языках, имеющих синтетические формы минимального и расширенного инклюзива, расширенный инклюзив строится по образцам, описанным в [24]. Первый структурный образец, аддитивный, используется в якутском, тофалар-ском, тувинском и туркменском: форма расширенного инклюзива состоит из формы минимального плюс императивный формант 2-го л. мн. ч. (т. е. мы + вы), сравните в якутском -IAx (минимальный инклюзив) and -IAG+Iy (расширенный; -Iy - императивный показатель 2-го л. мн. ч.).
Тюркские языки Алтая и Саяна (хакасский, шорский, алтайский и его разновидности), а также чулымский используют мультипликативную модель образования расширенного инклюзива: к аффиксу минимального инклюзива здесь добавляется показатель множественности -LAr (т. е. мы + мы).
В процессе исторического развития некоторых тюркских языков формы расширенного инклюзива несколько раз обновлялись [25]. Это обновление шло по следующей схеме: форма минимального инклюзива плюс формант расширенного инклю-
зива (показатель 2-го или 1-го л. мн. ч. или показатель множественности) давали форму расширенного инклюзива. Далее прежний показатель минимального инклюзива выходил из употребления, а его место занимал показатель расширенного инклюзива, который в свою очередь становился базой для образования новой формы расширенного инклюзива. На каких-то этапах развития языка несколько форм минимального и расширенного инклюзива существовали параллельно благодаря диалектным различиям или еще неполному переходу от прежней оппозиции к вновь образованной1.
4. Местоимения с несколькими показателями множественности
Тюркские языки не имеют инклюзивных и эксклюзивных местоимений. Однако некоторые тюркские местоимения считались представителями категории клузивности. Грёнбек одним из первых использовал термин инклюзив/эксклюзив для описания оппозиции местоимений 1-го л. мн. ч. с несколькими показателями множественности (т. е. плеонастических) и местоимений с одним показателем множественности: он считал, например, турецкое местоимение bizler от biz «мы» инклюзивным, а biz эксклюзивным [26], аналогично [27, с. 7-9; 28]. Подобные местоимения были отмечены в алтайском, тувинском, каракалпакском, киргизском, казахском и других тюркских языках [29, с. 208].
По нашим наблюдениям, подобные образования имеются в разговорных вариантах практически всех тюркских языков, хотя грамматики их и не всегда отмечают. Они описывались в тюркологии по-разному: в [21, с. 180-181] отмечается, что туркменское bizler - это то же самое, что и biz, или оно обозначает особую группу людей как сообщество; sizler - то же, что и siz, или особая группа людей, или вежливая форма. Ларс Йохансон [30, с. 51] считает, что подобные местоимения обозначают индивидуализированную множественность. Ф. Г. Исхаков [29, с. 216] отмечает, что в разговорном тувинском личные местоимения могут содержать два и более аффикса множественности: bister (bis «мы» + -LAr) //bisterler (bis «мы» + -LAr + -LAr). Кроме того, -s в bis - также аффикс множественности. Аналигичным образом строятся и плеонастические местоимения в других лицах: silerler (siler «вы» из siz «вы» + -LAr + -LAr), olarlar (olar «они»
из ol «он/а/о» + -LAr + -LAr). Мы можем добавить, что плеонастические местоимения используют ту же структурную модель, что и обновленные формы расширенного инклюзива (см. 3.1.2).
Что касается их семантики по сравнению с «нормальными» формами множественного числа, то, по нашим данным, они часто обозначают изолированную группу людей, которые противопоставлены общей массе людей, но часто они используются и как синонимы «нормальных» местоимений. Этот феномен описывался в алтайском языке в [31, с. 110], где отмечается, что это коллективные местоимения, часто имеющие ироническую и даже презрительную окраску: bister «мы и подобные нам, что-то в этом роде», slerler «вы и подобные вам». Что касается категории клузив-ности, то плеонастические местоимения к ней индифферентны: турецкие biz и bizler могут быть использованы по отношению к говорящему и адресату/адресатам, по отношению к говорящему и третьим лицам и т. д., основное условие их употребления - это то, что говорящий включает себя в реферируемую группу.
5. Якутские двойственные местоимения
Якутский язык имеет специфические формы местоимений двойственно-собирательных местоимений bihikki «двое из нас, мы вдвоём» и ähikki «двое из вас, вы вдвоём»: bihigi + ikki and ähigi + + ikki [27, с. 188-190]2, которые Грёнбек рассматривал как эксклюзивные [26, с. 81].
Местоимение bihikki обозначает собирательное действующее лицо, которое относится к говорящему и адресату или третьему лицу, выраженному отдельной номинальной фразой в номинативе, т. е. «мы вместе с кем-либо ещё»: kini bihikki biirge [он/а мы.вместе вместе] «мы вместе с ним/нею». Это местоимение используется в инклюзивных и эксклюзивных контекстах. Постороение «двойственно-собирательное местоимение + второй участник» занимает одно синтаксическое место в структуре предложения и может быть любым членом предложения.
Заключение
Мы не обнаружили общетюркских средств выражения категории клузивности, подобных тунгусо-маньчжурским и монгольским, ни в глагольной, ни в прономинальной сфере тюркских язы-
1 Мы не можем исключить возможности того, что первоначальная оппозиция эксклюзивных и инклюзивных форм по какой-то причине была заменена на оппозицию минимальных и расширенных инклюзивных форм. Семантически этот путь развития был бы более оправдан, так как причиной падения «старых» форм эксклюзива могло быть то, что эксклюзивные контексты в императиве очень редки; соответствующие формы в результате использовались только спорадически и уходили в забвение. Смена парадигмы, т. е. замена оппозиции эксклюзива/инклюзива на оппозицию минимальных и расширенных форм инклюзива, могла быть причиной обновления соответствующих форм. Как видим, эта оппозиция оказалась очень продуктивной и дала толчок развитию не только синтетических, но и аналитических форм инклюзива.
2 Структурная модель построения якутских двойственных местоимений напоминает нам монгольский способ маркирования однородных членов предложения.
ков. Тем не менее имеются две четкие изоглоссы в тюркской императивной парадигме, отражающие эту категорию. Сибирские тюркские языки и туркменский имеют оппозицию минимального и расширенного инклюзива в 1-м л. мн. ч. Остальные языки в основном нейтральны по отношению к этой категории. Тюркские языки в европейской части России имеют тенденцию выработки аналитических форм минимального и расширенного инклюзива по русскому образцу.
Сам факт, что сибирские тюркские языки развили специальные инклюзивные формы, а также что имеются общетюркские плеонастические и якутские двойственно-собирательные местоимения, примечателен. С одной стороны, их можно рассматривать как попытку скопировать категорию клу-зивности соседних алтайских языков тюркскими средствами, с другой стороны, эти формы могут быть остатками общеалтайской категории. То, что туркменский также имеет инклюзивные формы, особенно важно, так как туркменский язык, наряду с якутским, сохранил и многие другие древние черты, утраченные другими тюркскими языками.
Тюркские языки для образования форм расширенного инклюзива и плеонастических местоимений используют общие для всех алтайских языков модели. Мы отмечаем следующие общеалтайские
структурные черты. В языках с оппозицией эксклюзива/инклюзива формы эксклюзива служат основой для образования форм инклюзива. В языках с оппозицией минимального и расширенного инклюзива первый служит основой для образования второго. Показатели множественности и формы 2-го л. мн. ч. наиболее часто служат для образования инклюзивных и расширенных инклюзивных форм соответственно.
Близость этих стуктурных образцов очень примечательна. Не случайно тюркологи, занимающиеся также и другими алтайскими языками, рассматривали эти тюркские явления как оппозицию эксклюзива и инклюзива. А семантический сдвиг в сторону оппозиции минимальных и расширенных форм инклюзива объясняется нестабильностью этой категории в алтайских языках в целом: монгольские языки ее практически утратили, как и ряд тунгусо-маньчжурских, семантические сдвиги в императиве наблюдаются и в тунгусо-маньчжурских языках. Являются ли эти структурные общие черты доказательством генетического родства алтайских языков? Необязательно. На примере образования аналитических инклюзивных форм в тюркских языках России мы наблюдаем структурное заимствование категорий языками иных систем и иных языковых семей.
Список сокращений
AUX - auxiliary; AUG - augmented; CONV - converb; EXC - exclusive; IMP - imperative; INC - inclusive; PL - plural; PTCL - particle; SG - singular.
Список литературы
1. Nevskaya I. Inclusive and exclusive in Altaic languages // Transeurasian Verbal Morphology in a Comparative Perspective: Genealogy, Contact, Chance (Turcologica 78): collection of research papers / Eds. L. Johanson, M. Robbeets. Wiesbaden: Harrassowitz, 2010. P. 115-128.
2. Nevskaya I. A. Inclusive and exclusive in Turkic languages // Clusivity: Typological and Case Studies of the Inclusive-Exclusive Distinction: joint monograph / Eds. E. Filimonova. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2005. P. 339-357.
3. Колесникова В. Д., Константинова О. А. Негидальский язык // Языки народов СССР. Монгольские, тунгусо-маньчжурские и палеоазиатские языки. Л.: Наука, 1968. С. 109-129.
4. Кормушин И. В. Удэхейский язык. М.: Наука, 1998. 320 с.
5. Benzing J. Die tungusischen Sprachen. Versuch einer vergleichenden Grammatik. Wiesbaden: Verlag der Akademie der Wissenschaften und der Literatur in Mainz. 1955. AGSK. № 11. 151 S.
6. Kotwicz W. Studia nad j^zykami attajskimi. Krakow, 1953. Пер. на рус. язык: Исследование по алтайским языкам. М.: Изд-во иностр. лит., 1962. 371 с.
7. Бойцова А. Ф. Категория лица в эвенкийском языке. Л.: Наука, 1941. 192 с.
8. Новикова Р. Ф. Эвенский язык // Языки народов СССР. Монгольские, тунгусо-маньчжурские и палеоазиатские языки. Л.: Наука, 1968. С. 88-109.
9. Clusivity: Typological and Case Studies of the Inclusive-Exclusive Distinction: joint monograph / Eds. E. Filimonova. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2005. 436 p.
10. The Mongolic languages: joint monograph / Eds. J. Janhunen. L.-N. Y.: Routledge, 2003. 433 p.
11. Ramstedt G. J. Über mongolische Pronomina // JSFOu. 1904. № 23:3. S. 2-4.
12. Poppe N. Introduction to Mongolian Comparative Studies. Helsinki, 1955. 300 p.
13. Грамматика хакасского языка / под ред. Н. А. Баскакова. М.: Наука, 1975. 417 с.
14. Domii T. The inclusive and the exclusive in Mongolian // Mongol Ulsin Ix Sürgüülijn. Erdem sinzilgeenij bicig. Acta Mongolica / Eds. Shagdarsu-ren (s), Ts. Ulannbbaatar: National University of Mongolia, 2006. V. 6 (267). С. 77-78.
15. Doerfer G. Exklusiv und Inklusiv in der Geheimen Geschichte der Mongolen // Varia Eurasiatica. Festschrift für Professor Andras Rona-Tas. Szeged, 1991. С.29-35.
16. Санжеев Г. Д. Сравнительная грамматика монгольских языков. Глагол. М.: Наука, 1963. 266 с.
17. Nevskaya I. Inclusive and exclusive forms in the Turkic imperative paradigm // Essays on Turkish Linguistics (Proceedings of the 14th International Conference on Turkish Linguistics, August 6-8) (Turcologica 79): collection of research papers / Ed. S. Ay et al. Wiesbaden: Harrassowitz, 2009. P. 421-430.
18. Грамматика современного якутского литературного языка. М.: Наука, 1982. 322 с.
19. Убрятова Е. И. Язык норильских долган. Новосибирск: Наука, 1985. 213 с.
20. Рассадин В. И. Морфология тофаларского языка в сравнительном освещении. М.: Наука, 1978. 286 с.
21. Грамматика туркменского языка. I. Фонетика и морфология. Ашхабад: Илим, 1970. 330 с.
22. Clark L. Turkmen Manual. Wiesbaden: Harrassowitz, 1998. 708 p.
23. Dobrushina N., Goussev V. Inclusive imperative // Clusivity: Typological and Case Studies of the Inclusive-Exclusive Distinction: collection of research papers / Ed. E. Filimonova. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2005. P. 151-179.
24. Schönig C. Diachronic and areal approach to the Turkic imperative paradigm // Utrecht Papers on Central Asia. (Utrecht Turcological Series 2): collection of research papers / Eds. M. van Damme, H. Boeschoten. Utrecht: Institute of Oriental Languages, 1987. P. 205-222.
25. Nasilov D. M., Isxakova X., Safarov S., Nevskaya I. A. The Imperative sentences in Turkic languages // Typology of Imperative Constructions: joint monograph / Ed. V. S. Xrakovskij. München: Lincom, 2001. Р. 181-220.
26. Grönbech K. Der türkische Sprachbau. Kopenhagen: Levin and Munksgaard, 1936. 182 S.
27. Убрятова Е. И. Еще раз об исключительности (эксклюзиве) и включительности (инклюзиве) в якутском языке // Языки народов Сибири: грамматические исследования: сб. науч. трудов / под ред. Е. И. Убрятовой, М. И. Черемисиной. Новосибирск: Наука, 1991. С. 3-11.
28. Менгес К. Х. Категория включительности/исключительности в тюркских языках // Проблемы современной тюркологии: мат-лы II Всесо-юз. конф. (27-29 сентября 1976 г., г. Алма-Ата): сб. науч. трудов / под ред. Б. А. Тулебаева. Алма-Ата: Изд-во «Наука» Каз. ССР, 1980. С.385-387.
29. Исхаков Ф. Г. Личные местоимения // Исследования по сравнительной грамматике тюркских языков: моногр. Т. 2: Морфология / под ред. Н. К. Дмитриева. М.: Изд-во АН СССР, 1956. С. 208-263.
30. Johanson L. The structure of turkic // The Turkic languages: joint monograph / Eds. L. Johanson, E. Csato. L.: Routledge, 1998. P. 30-67.
31. Тыбыкова А. Т. Исследования по синтаксису алтайского языка. Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1991. 224 с.
Невская И. А., доктор филологических наук, главный научный сотрудник, приват-доцент.
Институт филологии СО РАН (Новосибирск), Институт тюркологии Берлинского свободного университета.
Ул. Николаева, 8, Новосибирск, Россия, 630090.
E-mail: [email protected]
Материал поступил в редакцию 25.11.2011.
I. A. Nevskaya INCLUSIVE AND EXCLUSIVE IN ALTAIC LANGUAGES
The article deals with the category of inclusive/exclusive in Altaic languages: special sets of pronouns and nominal and verbal forms in Manchu-Tungusic and Mongolic, forms of augmented and minimal inclusive in Turkic imperative paradigms. A special attention is paid to the structural patterns of building inclusive. All-Turkic multi-plural personal pronouns having more than one affix of plurality in their morphological structure as well as collective-dual pronouns in Yakut are characterized according to their ability to express inclusive/exclusive semantics.
Key words: exclusive, inclusive, minimal and augmented inclusive Altaic languages.
The Institute of Philology, Siberian Branch of RAS.
Ul. Nikolayeva, 8, Novosibirsk, Russia, 630090.
E-mail: [email protected]
