CC BY
16128
DOI: 10.38197/2072-2060-2021-231-5-128-144
какая модель экономики
и финансового сектора
необходима россии?1 what model of economy and financial sector does russia need?
МИРКИН ЯКОВ МОИСЕЕВИЧ
Член Правления ВЭО России, заведующий отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений имени Е.М. Примакова РАН, д.э.н., профессор
YAKOV M. MIRKIN
Head of International Capital Markets, Primakov National Research Institute of World Economy and International Relations, Doctor of Economics Sciences, Professor
В статье раскрыты модель коллективного поведения населения и массовая идеология, формирующие современные структуры экономики и общества в России. Показана «левизна» общества,
АННОТАЦИЯ
1 Статья подготовлена на основе доклада, сделанного автором на Научном форуме «Абалкинские чтения» на тему «Стратегия развития и экономическая политика России: вызовы и решения» (Москва, Дом экономиста, 22 сентября 2021 г.)
патернализм как фундаментальные характеристики, влияющие на институциональное устройство России. Дан анализ действующей модели экономики и показано, как она определяется стандартами коллективного поведения и массовой психологией населения. Демонстрируются иные модели экономики (англо-саксонская, китайская и т.п.), раскрывается их несовпадение со стандартами коллективного поведения, доминирующими в российском обществе. Обосновано предположение, что социальная рыночная экономика («континентальная модель») в наилучшей степени отвечала бы потребностям России, учитывая ее традиции, наиболее важные цели, стоящие перед страной, долговременные модели коллективного поведения и преобладающую массовую идеологию. Раскрыты базовые параметры социальной рыночной экономики, дающие возможность России перейти к устойчивому развитию. ABSTRACT
The article reveals the models of collective behavior and the ideology that dominates in public consciousness, generating modern structures of the economy and society in Russia. Shows the "leftism" of society, paternalism as fundamental characteristics that create the institutional structures of Russia. The analysis of the current model of the economy is given and it is shown how it is determined by the standards of collective behavior and "psychological" dominants of society. Other models of the economy (Anglo-Saxon, Chinese, etc.) are discussed, their incompatibility with the standards of collective behavior prevailing in Russian society is revealed. The thesis is put forward that the social market economy ("continental model") would best meet the needs of Russia, given its traditions, the most important goals facing the country, the most common models of collective behavior that have historical roots, and the prevailing mass ideology. The basic parameters of the social market economy, which enable Russia to move to long-term sustainable development, are discussed.
130
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
Командная экономика, англо-саксонская модель, китайская модель, модель экономики, социальная рыночная экономика, финансовый сектор.
KEY WORDS
Anglo-Saxon model, Chinese model, command economy, model of economy, social market economy, financial sector.
Что за экономика сформировалась после 30 лет транзита в России? Об этом дают представление программы четырех крупнейших партий в их экономической части. Практически все поставленные задачи решаются через бюджет. Большинство обещаний, даваемых перед выборами, — «увеличить, дать льготы, снизить, добиться улучшения, повысить размеры, обеспечить и выплатить» имеет своим источником налоги и бюджет. Конечная потребность в средствах? Нет расчетов. Но понятно (со всей неизбежностью), что бюджет не безграничен. «Раздать всем сестрам по серьгам» за счет бюджета и в то же время профинансировать ускоренный рост экономики, более высокую норму инвестиций, покрыть потребность в денежных средствах для сильной обороны и безопасности, да еще и накапливать крупнейшие, даже избыточные резервы — не удастся. Невозможно решить все эти задачи одновременно.
В основе этого полагания на бюджет — все та же экономика, основанная на сырье, в сильнейшей степени зависящая от крайне волатильных внешних факторов — глобального спроса и мировых цен на сырье, от валютных курсов, прежде всего доллара и евро как резервных валют, от шоков из-за рубежа, от обмена сырья на современные технологии в меру готовности к этому других стран и санкционных режимов.
Экономика, которая пронизана вертикалями и монополиями, с огосударствлением до 80-85% (сегодня — 55-70%, по разным оценкам). Заранее известно, что такая экономика малоподвижна, в ней возникают миллионы людей, всегда смотрящих снизу вверх в поисках того, чтобы «выторговать еще кусок» у государства и крупных корпораций. Люди не слишком инициативные и инновационные, люди кормящиеся, зависимые, люди служащие, когда семейное бытие — преимущественно «умеренная бедность». Собрать ресурсы «снизу», на уровне микро-, в регионах, доставить наверх, соединить их в одних руках, в центре, со всеми сверхконцентрациями, а затем распределять их сверху вниз, решая, кому развиваться, а кому просто существовать — такова основа модели «бюджетной» экономики и философии общества с высочайшим уровнем централизации.
Коллективное поведение населения и массовая идеология общества ориентированы, прежде всего, на эту модель. Вот опрос Института социально-политических исследований в структуре РАН (проведен в конце 2020 года). У 65% населения есть деньги для приобретения еды и одежды, но телевизор и холодильник — уже с трудностями. 3% объявляют себя нищими, 15% — бедными. На богатых и «обеспеченных» (нет проблем купить холодильник) остаются 4% и 14% соответственно [3, с. 43]. Доверяют власти по вертикали (64% — Президенту РФ, 51% — правительству), то же — для армии (60%), но отказывают в доверии банкам и предпринимателям (9%) [3, с. 16]. Больше чем 40% объявляют, что «сколько ни работай, материального благополучия не обеспечишь» [3, с. 22]. 54% считают (и только 17% имеют обратное мнение), что государство пока не выполняет своей обязанности по обеспечению достойной жизни граждан
13?
(опрос сентября 2020 года) [6, с. 47]. Обратите внимание — обязанности! По мнению 68%, «России нужна твердая рука», 71% отказываются от перемен в пользу стабильности, они хотят именно стабильности [3, с. 27]. Но нам нужны модернизация, изменения, быстрый рост, а не стабильность, динамика, а не стагнация!
Общество перенасыщено идеями коллективизма, оно пронизано «левизной». По опросам, для 44% социализм и порядок — синонимы, для 38% социализм — это коллективизм, для 29% он равнозначен справедливости. А что такое «капитализм»? Для 45% — «власть узкой группы людей», для 28% он означает социальную незащищенность, для 23% капитализм синоним бедности. 17% видят будущее России в «социализме» Швеции, 11% — «любители» китайского социализма, но только 9% хотели бы в России общества по модели Германии, США, Франции, Великобритании (по данным опроса, проведенного в декабре 2020 года) [3, с. 26, 30, 31].
Большинство населения «влюблено в государство». 65% опрошенных считают, что роль государства необходимо усилить в самых разных сферах, включая экономику и бизнес [2]. Всего лишь 28% — за то, чтобы вмешательство государства было минимальным. А какова главная обязанность государства? Для 96% — оказывать социальную поддержку и заботиться обо всех. А о чем, собственно, заботиться? В первую очередь здравоохранение и образование, на 3-м месте — «новые производства», обеспечение жильем — на 4-м [2]. Они — «люди государевы».
В таком обществе «победившего патернализма» доля среднего и малого бизнеса очень мала. Сегодня в России — 20-22% ВВП, в 2-3 раза меньше, чем в Европейском союзе. «Работу и зарплату мне дает крупный бизнес, у него же
я лечусь, отдыхаю, учусь сам и учу своих детей, получаю жилье или даже льготные ссуды на жилье. Мне это положено, для меня все это распределят и до меня и моей семьи доведут. Да, я служу у „них", „они" мне обеспечат стабильность, а на мой век мне хватит». Такова философия службы, и она действенна, она побеждает, пока есть сырье, пока на него есть спрос и потоки сырья и валюты против него могут обеспечить приемлемый уровень жизни. А если вдруг придет настоящий кризис, родом из внешнего шока или из какой-либо внутренней деформации? Как быть с огромной потребностью в устойчивом, долгосрочном развитии, опережающим другие страны? Разве оно возможно? В такой ситуации нужны профи, не зависимые в своих мнениях, те, кто готов принять на себя высокие риски и всю ответственность за свои решения, не покоряясь, не склоняя низко головы! И невозможно «выскочить» из кризиса без крупнейшего среднего класса, с растущим имуществом, который работает на больших инвестиционных горизонтах!
В программах двух «системных» партий есть требования национализации важнейших отраслей, земли, стратегических компаний. Это тоже отклик на общественные настроения. Все «радости жизни» — Госплан, контроль за валютными операциями, государственное кредитование. Какая модель экономики неизбежно выстроится из таких требований? Ответ — административная экономика 1930-1990-х. Или, что то же самое, мобилизационная экономика сталинского типа.
Такие экономики могут быть эффективными, очень успешными только в «годины бедствий», в тяжелейших обстоятельствах для страны. Это заранее известно. Известен опыт 10-15 подобных экономик, в том числе советской, которые после первого рывка, взрыва энергии в самом начале,
134
затем год за годом начинали угасать, все больше отставая от индустриальных стран в технологиях, при все большем подрыве интереса населения к мобильности и инновациям, с нарастающей бюрократией и при управленческом отборе, который должен быть признан отрицательным.
Мы не знаем ни одного случая в истории, когда командные экономики не начинали бы отставать от рыночных в части технологий и качества жизни. Люди, экономические агенты, которые являются зависимыми и у которых подавлен интерес к эффективности, к новому и к росту, жесткие вертикали бюрократии, неизбежная генерация ошибок «в верхах», отрицательный отбор кадров и, наконец, самая низкая цена людей как ресурсов, самый жесточайший их расход при самых узких ограничениях, в рамках которых они могут существовать, — все это «цена утопии», цена попыток осуществить то, что нежизнеспособно. Никто не может преодолеть нашу «биологическую сущность» — быть добытчиком, накапливать ресурсы, дающие нам все больше свободы, конкурировать, будучи свободным охотником, при этом полностью совмещая свой, частный и общий, коллективный интерес.
Можно пытаться полностью подчинить человека. Можно делать его «служивым» до мозга костей, можно с детства погружать его в «великие проекты», которым нужно посвятить всю жизнь, но он плохо творит, если ему трудно купить сметану для своих детей. В Советском Союзе, в крупнейшей мобилизационной экономике мира, уже в 1970-1980-х годах было широко распространено экспертное мнение, заключающееся в том, что страна отстает на 10-15 лет в гражданских технологиях. Годами в официальную повестку дня включался вопрос о научно-техническом прогрессе, многажды при-
нимались решения об «ускорении» и «интенсификации», но на самом деле об очевидном: «Нужно догнать!».
А какие модели экономики и финансового сектора еще можно было бы формировать в России?
В 90-е делались попытки создания в России экономики по англо-саксонской модели. Они были крайне неудачны — мы другие. Тем более что высвобождение сил рынка — немедленно и сразу — в крупнейшей индустриальной экономике, построенной на командных принципах, привело к быстрому ее разрушению, превращению ее из универсальной в сырьевую, вызвало глубокий кризис общества, с миллионными потерями населения. Все равно что животное, родившееся и выросшее в клетке, выпустить на свободу, без всяких ограничений и транзитов. Оно немедленно будет уничтожено. Именно так и случилось в российской экономике благодаря сильной внешней конкуренции и отсутствию значимых прямых инвестиций из-за границы (кроме вложений в сырьевой сектор).
Естественный ответ на неудачи 90-х — попытка перехода к китайской модели, или, точнее, к видимости китайской модели. С начала 2000-х российская элита оказалась глубокой подверженной идее заимствования китайского опыта. Все в нем привлекательно для нее — вертикали, высочайшая роль государства в экономике, одна и та же ключевая идеология, «владеющая массами», управляемость, подконтрольность «человеческих ресурсов», широкие возможности прямо воздействовать на их поведение, ограничения тайн и свободы личности.
Тем не менее мы — другие. Азиатская модель — не по нашему размеру. Попытка «натянуть» ее на российское население скорее вызовет взрывной рост серой, неформальной
13
и черной экономики под лозунгами «на наш век хватит». Вместо дисциплины и высочайшей производительности — броуновское движение населения. Глубокую разницу в моделях коллективного поведения хорошо показала пандемия 2019-2020 гг.
Китайская модель неизбежно должна двигаться к приращению рыночных/экономических свобод. Китай поглощен тем, чтобы победить отчаянную бедность, которой было так много в этой стране еще четверть века назад. В Китае шаг за шагом должен увеличиваться средний класс, с его экономическими требованиями и попытками влиять на устройство общества. Или же китайская модель «зайдет в тупик».
У нас тренд обратный. Грубо говоря, когда государства становится все больше, а рынка, частного бизнеса — все меньше (не по объемам, но в относительном измерении). Мы можем пытаться воспроизводить китайскую модель по форме, по инструментам, не получая при этом того же качества экономики и тех же темпов роста, что в Китае, и, самое главное, в гораздо меньшей степени, по факту, преследуя те цели, которые пришлось решать в Китае: уход от бедности, становление среднего класса, растущее имущество семей.
А какая «модель» на деле сложилась у нас? «Латиноамериканская». Очень высокая роль государства, «особенный путь» развития (утверждаем, что уникальный), преобладание вертикалей, регулярные кризисы, приходящие вслед за шоками из-за рубежа, очень много неформальной экономики, преобладание умеренной бедности, когда население занято времянками и выживанием. Хотя сохраняются острова высоких технологий, тем не менее абсолютно преобладает сырьевая экономика, в которой финансы деформированы уже десятилетия, при том что в сравнении с китайской моделью рас-
ширен рыночный сектор, особенно в финансах. Это — модель стагнации, с крайне высокой волатильностью, с глубокой зависимостью от импорта технологий, оборудования, комплектующих, исходников, товаров народного потребления (масса пустых продуктовых ниш). Неслучайно глобальные инвесторы почти четверть века принимают Россию за Бразилию, и наоборот. Финансовые динамики двух стран (акции, курсы национальных валют) очень сильно, практически функционально коррелированы [4], [5, с. 290-292].
Тогда какая модель нам нужна? Чтобы найти ответ на этот вопрос, сначала нужно определиться в целеполагании — зачем строим? На переломе 1990-х все, что происходило в России, было подчинено выходу из Союза. Затем началось строительство рынка как самоцели, как того, что автоматически решает все проблемы в силу того, что существует, что у него есть бытие, по дороге занимаясь копированием, как будто мы находились в Нью-Йорке, или в Лондоне, или во Франкфурте-на-Майне с Брюсселем. Потом стояли за право быть великой державой, особенно крупной, имеющей решающее значение среди других. Но за всеми этими задачами, каждая из которых была уровня макро-, уровня «сверх», подчинены ли мы, не на словах, а на деле, главной цели?
Она — понятна. Только достигая ее, можно быть успешными в изменениях экономики и общества. Главная цель — качество жизни, российские семьи, народ, уверенность и состоятельность их бытия. Жить — до 80 плюс, попасть хотя бы в первую двадцатку мира по ожидаемой продолжительности жизни. Резко снизить бедность. Добиться абсолютного преобладания среднего класса — ядра общества, сильных семей с растущим имуществом, которые бы находись на уровне развитых экономик. Не ниже уровня Чехии
138
в состоятельности (а лучше — Германии) — 80% населения. Если бы это случилось, у нас была бы другая страна. Что еще? Очень удобные малые и средние поселения, качественная социальная инфраструктура по всей территории России, не только в отдельных городах. Страна, которая бы кипела детьми.
Продолжительность и качество жизни населения на уровне развитых стран — это и есть главная цель, которым должна подчиняться экономика, любые реформы, которые осуществляются в ней, любое движение в экономической, финансовой или любой другой политике государства. Не баррели, не тонны, не мегаватты, а люди, и не на словах — а на деле!
Сильная, полная имущества семья — большая универсальная экономика — инновации, мобильность — великая армия. Разве это не очевидно? Население, пусть даже в умеренной бедности, разбросанное по огромной стране при отрицательной демографии, жестко контролируемое «сверху», насыщенное «левизной» и патернализмом, не создаст той степени защиты национальных интересов, которой требует современный, полный противоречий мир.
Очередной вопрос, который возникает, — как это сделать? Что именно мы создаем? Конечно же, не шведскую модель, не выдержим налогов. Но есть успешный пример, как раз для нас. История сделала нам такой подарок. Речь идет о социальной рыночной экономике, о «континентальной модели» в Европе, в том числе в странах бывшего «соцлагеря». Германия, Австрия, Словения, Словакия, Польша, Чехия. В основе такой экономики — баланс между частными и общими интересами, «золотое сечение» между ними. С одной стороны, большой средний класс, мобильное, с высокой энергией «делания» население, развитое чувство дома и се-
мьи. Доля малого и среднего бизнеса в экономике доходит до 45-60% ВВП. Гораздо большая независимость семьи и человека от внешних обстоятельств (то, о чем мечтал Людвиг Эрхард) [7]. С другой стороны, роль государства гораздо выше, чем в англо-саксонской модели, очень сильны традиции и практика социальной защиты.
В нашем обществе эти идеи немедленно будут подвергнуты публичному сомнению. Безапелляционным мнениям не будет числа. Разве рыночная экономика и «социальность», сильная защита, данная всеми для каждого, совместимы? Разве возможно, чтобы был милостивым капитализм? Разве способны соединяться в одной конструкции «рыночный» и «социальный»? Ответ: да, это возможно. История показывает, что так бывает. Социальная рыночная экономика — пространство среднего класса. Доля среднего и малого бизнеса в ВВП Германии — 55% (в России — 20-22%). Бесплатным является образование (то есть финансируется за счет налогов). Для желающих есть сегмент платного образования (почему бы нет). Развернуты в самых изощренных формах и существуют все виды обязательного страхования — медицинское, пенсионное, от безработицы. Их источники дифференцированы (за счет личных взносов, платежей работодателей и государства (налоги)). Зарплаты велики, и их размер учитывает обязательные расходы на страхование. Практикуются все виды выплат, возмещающих личные риски — по материнству, «больничные», по инвалидности, сиротам и овдовевшим и т.п. За счет государства работают пенсионные схемы госслужащих, осуществляются выплаты жертвам преступлений, войн, потерпевшим при исполнении служебных обязанностей.
Подобная практика есть и в России. Но для нас важно то, насколько глубоки сети социальной защиты не в тран-
140
зитной экономике, только что оттолкнувшейся от социализма, а в одной из самых развитых рыночных экономик мира, с высоким качеством средней, массовой жизни и ее продолжительностью 81+. Капитализм на одной из своих «вершин» вовсе не свел к нулю обязательства общества. Не привел к торжеству «социального дарвинизма». Наоборот, созданы и поддерживаются самые изощренные сети, обеспечивающие социальную безопасность. И еще, конечно, важна «глубина» выплат по отношению к объемам экономики. На социальные расходы (включая как публичные финансы, так и частные источники) в Германии идут 25,9% ВВП. Во Франции эти расходы составляют 31% ВВП (20172019 годы, OECD). Эти расходы растут, еще в 1960-м они не превышали 16-17% ВВП. 10,2% ВВП уходит на пенсии, на медицину — 8,2% ВВП (OECD). Коэффициент замещения зарплат пенсиями — под 40% (у нас около 30%). При этом доля государства в собственности на бизнес ограничена, хотя и выше, чем в англо-саксонской модели. Доля государства в 10 крупнейших компаниях в Германии — 11% (2013, WEF). В России она составляет не менее 40-50%.
В «государстве благосостояния» (социальная рыночная экономика) неизбежны высокие налоги, чтобы выполнить обязательства перед населением. Доходы общего правительства в Германии — 47% ВВП (IMF, 2020). Для России это слишком много (у нас — 35% ВВП), для экономики невозможно быстро расти с такими налогами. Тема не менее это еще раз показывает, что высокая социальная «нагрузка» и рынок могут быть совместимы.
А что такое «финансовый сектор» в социальной рыночной экономике? Ответ — «банковская модель» (аналог — континентальная Европа), при ограниченной роли рынков
ценных бумаг, деривативов, финтеха, институциональных инвесторов, брокерско-дилерских компаний, при невысокой капитализации рынков акций, но очень высокой про-низанности экономики долгами (кредиты, облигации, коммерческие бумаги и т.п.). В основе банковской модели — более высокая концентрация собственности и контрольных участий в бизнесе, чем в англо-саксонском мире («капитализм стейкхолдеров», «контрольных участий» вместо «капитализма акционеров»). Ориентация компаний — не столько капитализация, не взрывной ее рост, сколько долгосрочное финансовое развитие, способность устойчиво выплачивать дивиденды. Розничные инвесторы больше «любят банковские депозиты» и долговые ценные бумаги (фиксированная доходность) в сравнении с акциями, с краткосрочными спекуляциями, с активным трейдингом на финансовом рынке. У них ниже толерантность к рискам, меньше мобильность, слабее любовь к инновациям, в т.ч. финансовым, чем в «обществах эмигрантов» (англо-саксонская модель).
Либеральные партии напрасно именуют «правыми» в России. Их программы — скорее левых либералов, приверженцев социальной рыночной экономики, похожей на Германию и ряд стран континентальной модели.
С континентальной Европой у нас глубокие связи. Да мы и сами — «континентальные». Нужно помнить нашествия на Россию. Но важно помнить и 5-6 модернизаций России, технологических «догнать», глубоко связанных с Германией, Нидерландами, Францией, Бельгией, в целом с европейским влиянием. Немецкое проникновение в России было очень сильным. Многое строилось по образцу Германии. Даже столыпинская реформа имела своим источником наблюдения, как устроена аграрная жизнь в Германии и Прибалтике.
142
Право, философия, экономическая теория, исторические науки, управление государством, публичные финансы и рынки капитала, высшее образование — идеологические основы общества строились под сильнейшим воздействием Германии, продолжавшимся не менее трех веков. Марксизм — это ведь тоже немецкие корни. Германия — яркий пример социальной рыночной экономики. В 1990-2000-е годы Германия — партнер России № 1 в потоке технологий и современного оборудования, после 2014 года — № 2 (после Китая).
Возможна ли в России социальная рыночная экономика континентального типа, какой она развивается у европейских соседей? Умеренная, взвешенная, состоятельная, технологичная. Да, конечно. А «государство благосостояния» можем? Абсолютно. Стоит только повторить вслед за премьер-министром Столыпиным: ««Наше экономическое возрождение мы строим на наличии покупной способности у крепкого, достаточного класса на низах» [1, с. 68]. А потом создавать ее год за годом, перестав клясть капитализм.
А если нет? Неизвестность, высокие риски будущего. Но мы хорошо знаем, что будем метаться из крайности в крайность, будем болеть как общество, пока не найдется верный, точный ответ на вопрос о том, что ждать в будущем — какую же модель экономики мы строим в России?
Библиографический список
1. Государственная деятельность председателя Совета министров, статс-секретаря Петра Аркадьевича Столыпина. Ч. I. СПб.: изд. Е. Варпаховской, 1911.
2. Государство и общество: цели, приоритеты, императивы. Аналитический обзор. — М.: ВЦИОМ, январь 2021 г. // Доступен
по адресу: https://old.wriom.ru/index.php?id=236&uid=10703, дата обращения 24.05.2021.
3. Куда идешь, Россия? Экспресс-информация / В.К. Левашов, Н.М. Великая, И.С. Шушпанова [и др.]; отв. ред. В.К. Левашов; ФНИСЦ РАН. - М.: ФНИСЦ РАН, 2021.
4. Миркин Я., Лебедева К. (2018). Феномен связанной динамики в глобальных финансах (Россия, Бразилия). Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право, 11 (1). — С. 155-169. DOI: 10.23932/2542- 0240-2018-11-1-155-169.
5. Миркин Я. Финансовое будущее России: экстремумы, бумы, системные риски. — М.: GELEOS Publishing House; Кэпитал Трейд Компани, 2011.
6. Социальное государство и гражданское общество в условиях реализации национальных проектов: [монография] / В.К. Левашов, Н.М. Великая, И.С. Шушпанова [и др.] / отв. ред. В.К. Левашов; ФНИСЦ РАН. — М.: ФНИСЦ РАН, 2021.
7. Эрхард Л. Благосостояние для всех. — М.: Дело, 2001.
References
1. Gosudarstvennaja dejatel'nost' predsedatelja Soveta ministrov, stats-sekretarja Petra Arkad'evicha Stolypina. Ch. I. Spb, izd. E. Varpahovskoj, 1911.
2. Gosudarstvo i obshhestvo: celi, prioritety, imperativy. Analitich-eskij obzor. — M.: VCIOM, janvar' 2021 g. // Dostupen po adresu: https://old.wciom.ru/index.php?id=236&uid=10703, data obrashheni-ja 24.05.2021.
3. Kuda idesh', Rossija? Jekspress-informacija / V.K. Levashov, N.M. Ve-likaja, I.S. Shushpanova [i dr.]; otv. red. V. K. Levashov; FNISC RAN. — M.: FNISC RAN, 2021.
4. Mirkin Ja., Lebedeva K. (2018). Fenomen svjazannoj dinami-ki v global'nyh finansah (Rossija, Brazilija). Kontury global'nyh
144
transformacij: politika, jekonomika, pravo, 11 (1). 155-169. DOI: 10.23932/2542- 0240-2018-11-1-155-169.
5. Mirkin Ja. Finansovoe budushhee Rossii: jekstremumy, bumy, sistemnye riski. — M.: GELEOS Publishing House; Kjepital Trejd Kompani, 2011.
6. Social'noe gosudarstvo i grazhdanskoe obshhestvo v uslovijah realizacii nacional'nyh proektov: [monografija] / V.K. Levashov, N.M. Velikaja, I.S. Shushpanova [i dr.] / Otv. red. V.K. Levashov; FNISC RAN. — M.: FNISC RAN, 2021.
7. Jerhard L. Blagosostojanie dlja vseh. M.: Delo, 2001.
Контактная информация / Contact information
Национальный исследовательский институт мировой экономики и международных отношений имени Е.М. Примакова Российской академии наук, Российская Федерация, 117997, Москва, ул. Профсоюзная, 23.
Primakov National Research Institute of World Economy and International Relations, Russian Academy Of Sciences, 23, Profsoyuznaya Str., Moscow, 117997, Russia.
Миркин Яков Моисеевич / Yakov M. Mirkin yakov.mirkin@gmail.com
