CC BY
55
Key words: subject of the crime, methods of investigation, forensic characteristics, method of committing a crime, diagnosis, profiling.
Konovalov Stanislav Ivanovich, Doctor of Law. sciences, prof., prof. Departments, [email protected], Tula, Russia, Tula State University
Changalidi Nikolay Vyacheslavovich, Adjunct, [email protected], Russia, Rostov-on-Don, Rostov Law Institute of the Ministry of Internal Affairs of Russia
УДК 343.1/343.36
К ВОПРОСУ РАЗГРАНИЧЕНИЯ ПОНЯТИЙ УГОЛОВНО-ПРАВОВОГО
И УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ЗАДЕРЖАНИЯ ЛИЦА, ПОДОЗРЕВАЕМОГО В СОВЕРШЕНИИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
А.В. Куликов, Г.А. Чобанов
Посвящена проблеме определения понятия уголовно-правового задержания лица, подозреваемого в совершении преступления; соотношению фактического, уголовно-правового и уголовно-процессуального задержания лица, подозреваемого в совершении преступления; анализу имеющихся в специальной литературе различных точек зрения и обоснованию выводов о необходимости разграничения и введения понятия уголовно-правового задержания в уголовное законодательство.
Ключевые слова: лицо, совершившее преступление; лицо, подозреваемое в совершении преступления; подозреваемый; фактическое задержание; уголовно-процессуальное задержание; уголовно-правовое задержание.
В научной литературе неоднократно обращались к обозначенной нами проблеме - определению понятия задержания лица, совершившего преступление, и подозреваемого в совершении преступления. Суть проблемы заключается в соотношении этих понятий и в том, что в уголовном законодательстве нет четкой регламентации понятия лица, совершившего преступление, в отличие от понятия лица, подозреваемого в совершении преступления, в уголовно-процессуальном законодательстве, что может способствовать нарушению конституционных прав и свобод человека и гражданина [1, с. 22-26]. Как правильно пишет С.А. Яковлева: «гарантировать реализацию принципа неприкосновенности человека и права на свободу его передвижения при задержании по подозрению в преступлении сложно в условиях, когда фактическое задержание лица по подозрению в совершении преступления не отграничивается от уголовно-процессуального задержания; отсутствует правовое регулирование фактического задержания лица по
25
подозрению в совершении преступления....» [2, с. 49-52]. Теория уголовного права в отличие от теории уголовного процесса не оперирует категорией понятия лица, подозреваемого в преступлении. В Общей части Уголовного кодекса содержится только одна норма, предусматривающая исключение уголовной ответственности при причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление. Исходя из текста ч. 1 ст. 38 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее - УК РФ), что «не является преступлением причинение вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании для доставления органам власти и пресечения возможности совершения им новых преступлений, если иными средствами задержать такое лицо не представлялось возможным и при этом не было допущено превышения необходимых для этого мер» [3]. То есть в данной норме речь идет о фактическом задержании лица, совершившего преступление. Согласно пункту 24 постановления Пленума Верховного Суда РФ «О применении судами законодательства о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление» дается разъяснение, что «исходя из положений статьи 38 УК РФ задерживающее лицо должно быть уверено, что причиняет вред именно тому лицу, которое совершило преступление (например, когда задерживающий является пострадавшим либо очевидцем преступления, на задерживаемого прямо указали очевидцы преступления как на лицо, его совершившее, когда на задерживаемом или на его одежде, при нем или в его жилище обнаружены явные следы преступления)» [4]. В пункте 18 этого же Постановления разъясняется, что «задержание лица, совершившего преступление, может производиться и при отсутствии непосредственной опасности совершения задерживаемым лицом общественно опасного посягательства. При этом задержание такого лица осуществляется с целью доставить его в органы власти и тем самым пресечь возможность совершения им новых преступлений» [4].
Из трактовки положений статьи 38 УК РФ Пленумом Верховного Суда РФ можно предположить, что речь идет не только о задержании лица с применением к нему воздействия (силы) в связи с совершением им визуально очевидного для других лиц (очевидцев) преступления, но при отсутствии непосредственной опасности совершения задерживаемым лицом общественно опасного посягательства, то есть для задержания достаточно знания, что это вероятный преступник, что не совсем понятно для сотрудников правоохранительных органов и граждан. Можно ли при этом категорично утверждать о том, что отсутствие очевидного факта совершения преступления не позволяет применить положение ст. 38 УК РФ? И что лицо, которое осуществляет задержание, должно достоверно знать о преступном поведении, а не просто предполагать его? Однозначных ответов на эти вопросы нет. Неясность возникает в том, что в реальной действительности сотрудники правоохранительных органов и граждане, как правило, задерживают подозреваемое в преступлении лицо, а не лицо, совершившее преступление, за исключением тех лиц, в отношении которых уже возбуждены уголовные дела, предъявлено обвинение, кто скрылся от суда и следствия и находится в
розыске. Поэтому Пленум Верховного Суда РФ в п. 20 указанного Постановления вынужден констатировать, что «к лицам, совершившим преступление, следует относить лиц, совершивших как оконченное, так и неоконченное преступление, а также соучастников соответствующего преступления. При этом наличие вступившего в законную силу обвинительного приговора в отношении таких лиц не является обязательным условием при решении вопроса о правомерности причинения им вреда в ходе задержания»
[4].
Между тем формально-догматическое понимание в уголовном праве задержания лица, совершившего преступление, не аналогично имеющемуся понятию в Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации (далее -УПК РФ) задержания лица, подозреваемого в преступлении. Ведь задерживаемое лицо на момент фактического задержания может не иметь никакого процессуального статуса, прежде всего как подозреваемого. В настоящее время остаётся неурегулированным вопрос о правовом статусе лица, задержанного на месте совершения преступления или после его совершения, когда не принято ещё решение о возбуждении уголовного дела. Ключевую роль в этом вопросе играет степень подозрения [5, с. 38]. Ведь задержание лица на месте преступления становится началом возникновения подозрения в отношении этого конкретного лица, как совершившего преступление (указали очевидцы, на нем следы преступления и др.). Но на первый взгляд очевидные подозрительные факты для задержания могут быть ошибочно восприняты и затем не подтвердиться. В уголовном процессе степень подозрения усиливается в результате проверки фактических данных и получения первых доказательств, что становится основанием для уголовно-процессуального задержания и появления такой процессуальной фигуры как подозреваемый. Но формально подозреваемым задержанное лицо, совершившее преступление, становится только при условии выполнения требований ч. 1 ст. 46 УПК РФ: «1. Подозреваемым является лицо:
1) либо в отношении которого возбуждено уголовное дело...;
2) либо которое задержано в соответствии со статьями 91 и 92 настоящего Кодекса;
3) либо к которому применена мера пресечения до предъявления обвинения.....;
4) либо которое уведомлено о подозрении в совершении преступления в порядке, установленном статьей 223.1 настоящего Кодекса» [6].
В анализируемых нормах не раскрыто и играет второстепенную роль состоявшееся фактическое задержание лица, на которое указывает С.А. Яковлева, хотя оно по смыслу ближе к уголовно-правовому понятию лица, совершившего преступление, и которое, как правило, предшествует по времени уголовно-процессуальному задержанию [2, с. 49-52]. Сегодня в науке нет единства мнений относительно правовой природы задержания лица, подозреваемого в совершении преступления, и которое следует отнести к уголовно-правовым отношениям. Процессуалисты работают в своем узком
правовом поле, предостерегая его от проникновения уголовно-правовых понятий. Указанная ситуация осложняет процесс познания сущности одного правового института, тех последовательных действий, различных этапов задержания лица, подозреваемого в преступлении. Так, И.А. Ретюнских обоснованно указывает: «В России в результате правовой неопределенности на практике фактически действуют два вида задержания лица по подозрению в совершении преступления: задержание, когда человек фактически ограничивается в свободе (поимка, захват, доставление в правоохранительные органы), и задержание, при котором физическое задержание получает процессуально-правовое оформление в виде протокола задержания (ст. 92 УПК РФ)» [7, с. 161].
Проведенный анализ имеющихся точек зрения позволяет нам выделить два основных подхода к пониманию сущности задержания лица, подозреваемого в преступлении. Сторонники первого узкого подхода полагают считать задержание лица, подозреваемого в совершении преступления, только мерой уголовно-процессуального принуждения, и что оно заключается в обоснованном кратковременном лишении такого лица права на свободу и личную неприкосновенность, ссылаясь при этом на разъяснение законодателя по задержанию подозреваемого в преступлении как на меру уголовно-процессуального принуждения (п. 11 ст. 5 УПК РФ). Подобные взгляды отражены в работах Л.В. Головко [8, с. 524-525], С.Б. Россинского [9, с. 246], А.П. Рыжакова [10, с. 117-119], М.Е. Токаревой [11, с. 28], С.С. Черновой [12, с. 15] и других исследователей.
Сторонники второго подхода рассматривают задержание лица, подозреваемого в преступлении, как самостоятельное следственное действие, имеющее поисково-познавательную направленность, и связывают его с формированием доказательств. Такая позиция прослеживается в работах С.А. Шейфера [13, с. 91; 14], В.М. Быкова [15, с. 73], Е.С. Комиссаренко [16, с. 87, 91] и других исследователей. Вместе с тем эта позиция подвергается резкой критике. Отдельные авторы, как С.Б. Россинский, высказывают резкое суждение об отнесении задержания подозреваемого к числу следственных действий как о явном анахронизме [17, с. 77]. Придерживаясь первой позиции, он пишет: «Являясь мерой процессуального принуждения и будучи направленным исключительно на обеспечение надлежащего поведения человека и создание условий для решения задач уголовного судопроизводства, задержание подозреваемого не может рассматриваться как следственное действие и включаться в их систему» [18, с. 29].
Третья группа исследователей ищет компромисс, и полагают считать задержание лица, подозреваемого в преступлении, мерой принуждения, имеющей комплексный характер, содержащей отдельные элементы поисково-познавательной направленности, которые схожи по своим задачам со следственными действиями. В развитие идей С.А. Шейфера более широкий подход предложен А.А. Тарасовым, который, констатируя противоречивую правовую природу задержания, указывает и приводит соответствующие
аргументы, что задержание подозреваемого не есть просто уголовно-процессуальное действие, оно выступает уникальным способом закрепления в материалах уголовного дела тех сведений благодаря протоколу задержания, который имеет доказательственное значение, и которые не могут быть получены иными процессуальными средствами [19, с. 7-12].
Подвергая критике позицию А.А. Тарасова относительно доказательственного, познавательного значения протокола задержания подозреваемого, С.Б. Россинский тоже начинает говорить о более широком подходе, что «задержание подозреваемого предполагает более глубокие проблемы... Сложный комплексный характер задержания подозреваемого (фактическое задержание - доставление - составление протокола и т.д.), предполагающий его многогранность, неоднородную правовую природу, невольно наводит на закономерный вопрос: а в какой конкретный момент человек реально оказывается во власти правоохранительных органов и лишается возможности свободно располагать собой? Ответ на него очевиден. Это происходит одновременно с так называемым фактическим задержанием (захватом), являющимся самым первым (допроцессуальным) этапом всей процедуры задержания подозреваемого в момент совершения преступления. Именно в тот момент реально ограничивается предусмотренное ст. 22 Конституции право на свободу и личную неприкосновенность; тогда же человеку предоставляются основные юридические гарантии, оберегающие статус задержанного и его последующие взаимоотношения с правоохранительными нормами» [20, с. 13-19].
В настоящее время С.Б. Россинским, как процессуалистом, закончено монографическое исследование, посвященное сущности задержания подозреваемого. В данной работе он выделяет главное: «На основании рассмотрения различных подходов к понятию и сущности задержания подозреваемого, ведущихся по этому поводу научных дискуссий и обусловленных ими коллизий уголовно-процессуального законодательства мы пришли к убеждению о многогранности, многоуровневой природе этой доктринальной и правовой категории. Нами было высказано предположение, что имеющиеся в теории уголовного процесса и криминалистике подходы не должны противопоставляться друг другу; каждый из них всего лишь более или менее удачно характеризует разные проявления одного и того же сложного правового феномена. Представляется, что задержание подозреваемого можно рассматривать, по крайней мере, в четырех различных ипостасях: а) как меру уголовно-процессуального принуждения; б) как процессуальную комбинацию; в) как тактическую операцию; г) как совокупность режимных мероприятий» [21, с. 151-154].
Соглашаясь с концепцией С.Б. Россинского о многогранности задержания лица, подозреваемого в совершении преступления, что оно состоит из нескольких этапов, в том числе содержит допроцессуальную форму, в то же время следует возразить ему о предоставлении задержанному основных юридических гарантий, оберегающих статус задержанного, с момента
задержания, которых в реальности нет до уголовно-процессуального оформления задержания.
Мы исходим прежде всего из уголовно-правового понимания задержания лица, подозреваемого в преступлении, которое является первичным и базовым, в том числе для решения уголовно-процессуальных задач. Действительно, фактическое задержание начинается с момента ограничения лица свободы передвижения (захвата) и завершается доставлением (передачей) задержанного органу дознания или следователю, уполномоченному принимать решение об уголовно-процессуальном задержании либо об освобождении задержанного. Таким образом, фактическое задержание является первичным этапом, своеобразным аналогом процессуального действия - задержания лица по подозрению в совершении преступления.
Нам интересен современный подход к формулировке этапов задержания лица по подозрению в совершении преступления. Так, С.А. Яковлева в развитие ранее приведенной ее позиции о выделении фактического задержания, предлагает дополнить ст. 5 УПК РФ п. 58.1 текстом следующего содержания: «Фактическое задержание - лишение свободы передвижения лица по подозрению в совершении преступления, влияющее на срок исчисления задержания подозреваемого, как меры процессуального принуждения, оформляемое протоколом о фактическом задержании». Она же, как процессуалист, предлагает дополнить УПК РФ ст. 92.1, предусматривающей процедуру фактического задержания, изложив ее в следующей редакции:
«1. Следователь, руководитель следственного органа, дознаватель, начальник органа дознания, представитель органа дознания оформляет протокол о фактическом задержании лица по подозрению в совершении преступления с обязательным указанием даты, времени, места, оснований, квалификации преступления, в совершении которого лицо подозревается, и иных обстоятельств фактического задержания, разъяснения прав фактически задержанному лицу» [2, с. 49-52].
В этой связи заслуживает внимания подход С.М. Куценко, который предлагает до возбуждения уголовного дела наделить задержанное лицо статусом «заподозренный в совершении преступления». По его мнению, «с приданием правового статуса запускается механизм наделения любого участника уголовного судопроизводства дополнительными правами, которые образуют совокупность общепризнанных международных, конституционных, уголовно-процессуальных и установленных федеральными законами прав, а также, по его мнению, необходимо дополнить УПК РФ ст. 461 «Заподозренный в совершении преступления» [22, с. 151-154].
Разделяя во многом изложенную точку зрения С.А. Яковлевой и С.М. Куценко, мы, во-первых, полагаем данный статус отразить в уголовном законе, чтобы реально соблюсти права лица, задержанного в связи с совершением преступления. Во-вторых, на наш взгляд, любое необоснованное усложнение процедуры задержания чревато увеличением риска незаконности его производства. Процедура задержания подозреваемого лица должна быть проста
и универсальна. Любой сотрудник правоохранительных органов и гражданин должен иметь право задержать лицо, которое совершает правонарушение (проступок либо преступление), и не думать, кто, кого, когда, в каком порядке имеет право задержать, и что будет, если данные требования окажутся невыполненными.
Нами выдвинут тезис, требующий дальнейшего обоснования, что сначала происходит фактическое задержание такого заподозренного лица, которое может осуществить как любой сотрудник правоохранительного органа, так и гражданин. Но не каждое такое задержание трансформируется в уголовно-процессуальное задержание, о чем свидетельствуют действующие нормы отраслевого законодательства. Так, согласно п. 2 ст. 14 Федерального закона «О полиции», полиция имеет право задерживать: «1) лиц, подозреваемых в совершении преступления, а также лиц, в отношении которых избрана мера пресечения в виде заключения под стражу, - по основаниям, в порядке и на срок, которые предусмотрены уголовно-процессуальным законодательством Российской Федерации» [23].
Мы также предлагаем выработать комплексное понятие задержания лица, подозреваемого в преступлении, базовой частью которого должно стать уголовно-правовое понятие задержания лица, совершившего преступление, последовательно включая в него составной частью и уголовно-процессуальное задержание подозреваемого.
В связи с изложенными аргументами необходимо дополнить анализируемую статью 38 УК РФ примечанием в следующей редакции: «Примечание 1. Под понятием задержания лица, совершившего преступление, следует понимать фактическое задержание лица, заподозренного в совершении общественно опасного деяния, запрещенного настоящим Кодексом под угрозой наказания, для доставления в правоохранительный орган и принятия решения об уголовно-процессуальном задержании либо об освобождении.». В предлагаемой редакции уголовный закон будет прямо указывать на совершение общественно опасного деяния как основания для задержания преступника. Задержание лица, заподозренного в совершении общественно опасного деяния, означает фактическое задержание. Мы же его как отдельный этап задержания отграничиваем от уголовно-процессуального задержания, которое может и не состояться. Ведь для уголовно-процессуального задержания необходимо наличие веских оснований и совокупность проверенных фактических данных, дающих право обоснованно подозревать лицо в совершении преступления, что может осуществляться только в рамках возбужденного уголовного дела.
Список литературы
1. Чобанов Г.А., Перцев Д.В. Недостатки уголовно-правовой регламентации задержания лица, совершившего преступление и ответственности за заведомо незаконное задержание //Вестник
Калининградского филиала Санкт-Петербургского университета МВД России: Научно-теоретический журнал. Калининград, 2019. № 2 (56). С.22-26.
2. Яковлева С.А. Задержание подозреваемого в механизме реализации принципа неприкосновенности человека и права на свободу передвижения // Российский следователь. 2018. № 3. С. 49 - 52.
3. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13.06.1996 № 63-Ф3 (ред. от 17.06.2019) //Собрание законодательства РФ. 17.06.1996. № 25. Ст. 2954.
4. О применении судами законодательства о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27.09.2012 № 19 // Российская газета. 2012. 3 октября.
5. Плошкина Я.М. Учение о подозрении в уголовных процессах России и Германии // Юридический вестник Самарского университета. 2019. Т.5. № 1. С. 36-43.
6. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18.12.2001 № 174-ФЗ (ред. от 26.07.2019) // Российская газета. 22.12.2001. № 249.
7. Ретюнских И.А. Процессуальные проблемы задержания лица по подозрению в совершении преступления: дис. ... канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2001. 172 с.
8. Курс уголовного процесса / под ред. Л.В. Головко. М.: Статут, 2016. 1278 с.
9. Россинский С.Б. Уголовный процесс: учебник. М.: ЭКСМО, 2009. 735с.
10. Рыжаков А.П. Комментарий к статье 91 УПК /Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации (постатейный) //Справочно-правовая система «КонсультантПлюс», 2014.
11. Токарева М.Е., Буланова Н.В., Быкова Е.В., Власова Н.А., Руденко С.В. Меры процессуального принуждения в досудебном производстве по уголовным делам / под ред. М.Е. Токаревой. М.: Юрлитинформ, 2005. 184 с.
12. Чернова С.С. Меры уголовно-процессуального принуждения. М.: Юрлитинформ, 2015. 194 с.
13. Шейфер С.А. Проблемы развития системы следственных действий в УПК РФ // Уголовное право. 2002. № 3. С. 90-92.
14. Шейфер С.А. Следственные действия. Основания, процессуальный порядок и доказательственное значение. Самара: Изд-во «Самарский университет», 2004. 228 с.
15. Быков В.М. Правовые основания производства следственных действий по УПК РФ // Уголовное право. 2007. № 1. С. 72-76.
16. Комиссаренко Е. С. Следственные действия в уголовном процессе России: дисс. ... канд. юрид. наук. Саратов: СЮИ МВД России, 2005. 238 с.
17. Россинский С.Б. Механизм формирования результатов «невербальных» следственных и судебных действий в уголовном судопроизводстве. М.: Проспект, 2015. 208 с.
18. См. подр.: Россинский С.Б. Понятие и сущность следственных действий в уголовном судопроизводстве: дискуссия продолжается // Законы
России: опыт, анализ, практика. 2015. № 2. С. 5-16.
19. Тарасов А.А. О доказательственном значении протокола задержания // Юридический вестник Самарского университета. 2019. Т.5. №1. С. 7-12.
20. Россинский С.Б. Дискуссия «Тарасов vs Россинский» о задержании подозреваемого: подведение первых итогов // Юридический вестник Самарского университета. 2019. Т.5. № 1. С. 13-19.
21. Россинский С.Б. Задержание подозреваемого: конституционно -межотраслевой подход. Монография. М.: Проспект, 2019. 192с.
22. Куценко С.М. Критерии соразмерности ограничения прав лица, заподозренного в совершении преступления.//Вестник Калининградского филиала Санкт-Петербургского университета МВД России. 2018. № 4 (54). С.151-154.
23. О полиции: Федеральный закон от 07.02.2011 № З-ФЗ (ред. от 18.07.2019) // Российская газета. № 28. 10.02.2011.
Куликов Александр Викторович, д-р юрид. наук, проф., Заслуженный юрист РФ, зав. кафедрой, bmw 0052@rambler. ru, Россия, Калининград, Балтийский федеральный университет имени И. Канта
Чобанов Георгий Артурович, соискатель, [email protected], Россия, Калининград, Балтийский федеральный университет имени И. Канта
ON THE ISSUE OF DISTINGUISHING BETWEEN THE CONCEPTS OF CRIMINAL LA WAND CRIMINAL PROCEDURE DETENTION OF A PERSON SUSPECTED OF COMMITTING
A CRIME
A.V. Kulikov, G.A. Chobanov
It is devoted to the problem of determining the concept of criminal law detention of a person suspected of committing a crime, the ratio of the actual, criminal law and criminal procedure detention of such a person, the analysis of various points of view in the specialized literature and the substantiation of conclusions about the need to distinguish and introduce the concept of criminal law detention in criminal law.
Key words: person who committed a crime; person suspected of committing a crime; suspect; actual detention; criminal procedure detention; criminal detention
Kulikov Alexander Viktorovich, Doctor of Law. Sciences, Prof., Honored Lawyer of the Russian Federation, Head. Chair, [email protected], Russia, Kaliningrad, Baltic Federal University named after I. Kant
Chobanov George Arturovich, applicant, [email protected], Russia, Kaliningrad, I. Kant Baltic Federal University
