CC BY
73
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Д.Н. Жаткин, А.А. Рябова
К ВОПРОСУ ОБ ИНТЕРПРЕТАЦИОННОМ ПОТЕНЦИАЛЕ БАЛЛАДЫ РОБЕРТА САУТИ «ИНЧКАПСКИЙ РИФ»
(НА МАТЕРИАЛЕ ПЕРЕВОДОВ Ф.Б. МИЛЛЕРА И А.П. ДОБРОХОТОВА) 1
Русско-английские литературные связи, английский романтизм, поэзия, баллада, художественный перевод, традиция, компаративистика, межкультурная коммуникация.
Баллада Роберта Саути «The Inchcape Rock» («Инчкапский риф», 1801), в основу сюжета которой была положена история пирата Ральфа (Ralph), развлечения ради срезавшего колокол, вывешенный аббатом Абербротока (Abbot of Aberbrothok) для предупреждения моряков об опасности столкновения с рифом в бурю, и впоследствии поплатившегося за cвой поступок (он сам стал жертвой морской пучины), была впервые переведена на русский язык в 1858 г. Ф.Б. Миллером и напечатана под заголовком «Ингкапский риф». Позднее в № 12 «журнала для детей и юношества» «Товарищ» за 1901 г. был опубликован перевод А.П. Доброхотова «Ингапский риф», послуживший своеобразным дополнением к помещенной в № 40 и 41 этого журнала за 1900 г. статье «На маяках», содержавшей упоминания об Ингап-ском рифе и разбойнике Ральфе.
В балладе Саути много описаний природы, так или иначе соприкасающихся с душевным состоянием главного героя, причем природа либо сопереживает ему, либо намеренно остается равнодушной к его чувствам. В частности, в эпизоде первой встречи пирата Ральфа с Ин-чкапским рифом, завершившейся срезанием и потоплением колокола, природа не ощущает приближения беды, которую несет безрассудный пират, что подчеркивается нарочитыми упоминаниями о безмятежности моря, неподвижности пиратского судна, беззвучии слабых ударов волн: «No stir in the air, no stir in the sea, - / The ship was as still as she could be; / Her sails from heaven received no motion; / Her keel was steady in the ocean. / Without either sign or sound of their shock, / The waves flowed over the Inchcape rock; / So little they rose, so little they fell, / They did not move the Inchcape bell» [Poetry, 1924, с. 153] (Тихо в небе, тихо на море, - / Корабль был настолько неподвижен, насколько мог; / Его паруса небеса не побуждали к движению; / Его киль был непоколебим в океане. / И без признака и без звука удара / Волны
Статья подготовлена по проекту НК-73(3) П «Проведение поисковых научно-исследовательских работ по направлению “Филологические науки и искусствоведение” в рамках мероприятия 1.2.1 Программы», выполняемому в рамках мероприятия 1.2.1 «Проведение научных исследований научными группами под руководством докторов наук» направления 1 «Стимулирование закрепления молодежи в сфере науки, образования и высоких технологий» федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы (госконтракт №П1304 от 01.09.2009).
шли над Инчкапским рифом; / Так слабо они вздымались, так слабо они спадали, / Они не тревожили Инчкапский колокол).
Если в английском оригинале все глаголы употреблены в прошедшем времени, что свидетельствует о завершенности действия, то в русском переводе Ф.Б. Миллера использован характерный прием употребления настоящего времени в значении прошедшего, придающий повествованию эмоциональность и создающий иллюзию изменяющейся реальности: «День ясен; отрадная тишь над волной; / Суда и матросы вкушают покой; / Живой ветерок в парусах не играет, / И киль без движенья в воде отдыхает. / Свирепый Ингкапский не пенится риф; / Его покрывает волною прилив; / И там, среди вод безмятежного лона, / Не слышно теперь колокольного звона» [Миллер, 1968, с. 373-374]. Экспрессивность приведенного поэтического фрагмента призвана создать впечатление возвышенного благородства несколько идеализированного морского пейзажа, на фоне которого, казалось бы, не может произойти ничего, что способно разрушить безмятежное спокойствие.
Поэтический перевод Ф.Б. Миллера передает не только замысел Саути, но и чувства самого переводчика, вызванные восприятием английского оригинала. Раскрывая собственные переживания, привнося в описание свое видение событий, русский интерпретатор прибегает к использованию различных художественных средств, в частности, вводит новые эпитеты, метафоры, использует прием олицетворения, а также дополняет перевод отсутствующими в оригинале художественными деталями, опускает отдельные нюансы описания. Например, в одном из самых ярких фрагментов английского стихотворения, посвященном воссозданию морского пейзажа в штиль и шторм, Саути использует только два эпитета - «perilous rock» («опасный риф») и «warning bell» («предупреждающий об опасности колокол»), тогда как в интерпретации Миллера находим: «день ясный», «отрадная тишь», «живой ветерок», «свирепый риф», «безмятежное лоно», «бездна кипучая», что является небольшой частью многочисленных эпитетов, употреблявшихся переводчиком.
А.П. Доброхотов, ориентировавшийся при переводе на детскую аудиторию, был движим стремлением к воссозданию наиболее ярких художественных деталей и образов, способных с самого начала приковать читательское внимание, придавал изображению романтично-сказочную тональность, представлял морской пейзаж в лазурных и изумрудных красках: «На море лазурном - покой, тишина, / Почти не шелохнет морская волна; / И парусом ветер совсем не играет, / И солнце на небе так ярко сияет. / Опасный Ингапский скрывается риф: / Сокрыл его волн изумрудных прилив» [Доброхотов, 1901, с. 182]. Заблаговременное упоминание об отсутствии колокола аббата Абербротока на своем обычном месте, не соответствующее английскому оригиналу, можно воспринимать в качестве творческой находки русского интерпретатора, увлекавшего юных читателей: «Там прежде был колокол, нет его ныне...» [Доброхотов, 1901, с. 182]. В целом Доброхотов превращал исторический эпизод в древнее предание, окутанное налетом таинственности, мистичности, чему, в частности, способствовало восприятие потопленного колокола как священного («Он был моряками причислен к святыне» [Доброхотов, 1901, с. 182]).
Отдельные строфы баллады Саути посвящены истории появления колокола у Инчкапско-го рифа. Несмотря на то что аббат Абербротока, установивший колокол, безусловно, пользуется симпатией автора произведения, последний не прибегает для создания характеристики к каким-либо особым лексико-семантическим и стилистическим средствам, ограничиваясь фразой «the holy Abbot of Aberbrothok» («святой / благочестивый аббат Абербротока»), показывающей одновременно и принадлежность героя к миру служителей культа, и его праведность. В переводе Миллера уважение к герою выражено посредством его характеристики как «почтенного аббата» («Был в Абербротоке почтенный аббат» [Миллер, 1968, с. 374]). Доброхотов вообще избегает каких-либо характеристик и оценок: «Жил в Абербротоке когда-то аббат» [Доброхотов, 1901, с. 182].
Последний стих четвертой строфы, сообщающий о благодарности моряков аббату («And blessed the Abbot of Aberbrothok» [Poetry, 1924, с. 154] (И прославляли аббата Абербротока)), почти дословно повторен в конце десятой строфы в реплике разбойника, отрицавшего заслуги аббата: «Will not bless the Abbot of Aberbrothok» [Poetry, 1924, с. 155] (Не будут прославлять аббата Абербротока); тем самым противопоставление поступков священника и пирата перенесено из содержательного подтекста в непосредственную художественную ткань повествования. В переводе Миллера значимый для английского оригинала повтор полностью утрачен: «И чтили игумена Абербротока / <.. .> / Не станет хвалить добродетель аббата» [Миллер, 1968, с. 374-375]. Доброхотов не упомянул о почитании аббата (хотя фрагмент реплики разбойника и акцентирует в его переводе внимание на богомольности народа: «Аббата не вспомнит народ богомольный» [Доброхотов, 1901, с. 183]), однако при этом намеренно увеличил рассказ об истории колокола на одну строфу, предвосхищавшую дальнейшие события: «Зачем он теперь никогда не звучит? / - Об этом преданье нам так говорит: / Потоплен был колокол Ральфом-пиратом - / Пират захотел пошутить над аббатом» [Доброхотов, 1901, с. 182]. Если Доброхотов, равно как и Миллер («Я славную штуку сыграю с аббатом» [Миллер, 1968, с. 374]), характеризует поступок Ральфа как предполагавшуюся шутку, то автор английского оригинала при описании оценки разбойником своих действий оказывается склонен к выбору более жесткого, эмоционально окрашенного глагола «plague» (уст. «насылать (чуму, бедствие, проклятие), свирепствовать», разг. «изводить, досаждать»): «And I’ll plague the priest of Aberbrothok» [Poetry, 1924, с. 154] (И я навлеку проклятие на священника Аберброто-ка).
Продолжая характеризовать безмятежное спокойствие накануне роковых событий, Саути без броских эпитетов упоминал о веселом свете солнца, наполнявшем радостью окружающий мир: «The Sun in heaven was shining gay; / All things were joyful on that day» [Poetry, 1924, с. 154] (Солнце в небесах светило весело; / Все было радостно в тот день). По сравнению со стилем автора английского оригинала стиль, избранный Миллером при воссоздании облика солнца, преображающего мир, характеризовался торжественностью и высокопарностью: «Луч солнца в величии пышном своем / Сверкает, и все веселится при нем» [Миллер, 1968, с. 374]. Описывая веселый гомон морских птиц, Саути подчеркивал, что они издают крики радости во время полета: «The sea-birds screamed as they wheeled around, / And there was joyance in their sound» [Poetry, 1924, с. 154] (Морские птицы кричали, кружа вокруг, / И была радость в их крике); в интерпретации Миллера птицы, выражающие восторг, не летают, а купаются и ныряют: «И птицы морские, купаясь, ныряют / И криками радость свою выражают» [Миллер, 1968, с. 374]. В переводе Доброхотова, значительно отклоняющемся от оригинала, солнце становилось одним из элементов морского пейзажа наряду с морем и ветром («Как море кругом бесконечно широко! / Лицо освежает морской ветерок, / А солнце вдали озаряет восток» [Доброхотов, 1901, с. 182]), при этом вместо птиц упоминались рыбы («В волнах серебристая плещется рыбка.» [Доброхотов, 1901, с. 182]), а само описание смещалось в текст фрагмента, описывающего прибытие Ральфа к рифу.
При интерпретации стихов седьмой строфы «He felt the cheering power of spring, - / It made him whistle, it made him sing» [Poetry, 1924, с. 154] (Он чувствовал бодрящую силу весны, - / От чего он свистел, от чего он пел), передающих настроение пирата, Миллер использовал олицетворение («Дыханье весны его сердце живит» [Миллер, 1968, с. 374]) и стандартизованное словосочетание «весел духом» («И весел он духом, поет и свистит» [Миллер, 1968, с.
374]), однако избежал авторского повтора внутри стиха. Доброхотов оставил от всей строфы только один стих: «Вдруг Ральф улыбнулся зловещей улыбкой» [Доброхотов, 1901, с. 182], тогда как в оригинале, вслед за передачей настроения пирата, в общих чертах описан его разбойничий замысел: «His heart was mirthful to excess; / But the rover’s mirth was wickedness» [Poetry, 1924, с. 154] (Его душа была радостна излишне; / Но радость пирата была грехом). В переводе Миллера сохранено упоминание о том, что разбойника веселит «умысел грешный»,
однако улыбка пирата является творческой находкой русского интерпретатора: «И вдруг улыбнулся при мысли потешной; / Но радость разбойника - умысел грешный» [Миллер, 1968, с. 374].
В переводе Доброхотова имеется ряд художественных деталей, идентичных интерпретации Миллера, например, дословно повторяется стих «И колокол срезал могучей рукою» [Миллер, 1968, с. 374; Доброхотов, 1901, с. 183], являющийся вариантом стиха оригинала «And cut the warning bell from the float» [Poetry, 1924, с. 153] (И отрезал колокол, предупреждающий об опасности, от бакена), в котором упоминается функциональное назначение колокола, назван бакен («float»), однако ничего не говорится о «могучей руке» разбойника. В десятой строфе перевода Доброхотова можно увидеть стих «И злобно, и дико сэр Ральф хохотал» [Доброхотов, 1901, с. 183], почти буквально взятый у Миллера («И с хохотом злобным разбойник сказал» [Миллер, 1968, с. 375]), тогда как в оригинале Саути нет характеристики поведения пирата после того, как он срезал колокол. Приведенные наблюдения свидетельствуют о том, что Доброхотов был знаком с первым переводом «Инчкапского рифа», выполненным Миллером, причем этот перевод оказал на него несомненное влияние.
В описание шторма, разбушевавшегося по возвращении пирата Ральфа в Шотландию, Доброхотов ввел много незаконченных предложений, призванных создать у читателя смутное предчувствие грядущей беды: «Чу, море колышет. темнеет волна. / Как ночь, почернела небес глубина. / И солнце померкло. Не видно лазури. / Весь день бушевала жестокая буря. / Но к вечеру стихла.» [Доброхотов, 1901, с. 183]. Всего этого нет в английском оригинале, создающем зарисовку окружающего мира, в которой буйство природы связано с густым туманом, закрывшим солнце, и штормовым ветром: «So thick a haze o’erspreads the sky / They cannot see the sun on high; / The wind hath blown a gale all day; / At evening it hath died away» [Poetry, 1924, с. 155] (Такой густой туман застилает небо, / Они не видят солнце в вышине; / Ветер дул штормовой весь день; / Вечером он утих). Миллер остался верен автору оригинала, хотя и заменил «wind <.> blown» («ветер <.> штормовой») ураганом: «На синие волны спустился туман, / В нем солнце померкло - и вдруг ураган / Завыл и весь день бушевал на просторе; / Но к ночи он стих - успокоилось море» [Миллер, 1968, с. 375].
Эмоциональность эпизода кораблекрушения раскрыта Саути с помощью использования простых синтаксических конструкций и восклицательных предложений: «They hear no sound; the swell is strong; / Though the wind hath fallen, they drift along; / Till the vessel strikes with a shivering shock, - / O Christ! it is the Inchcape rock!» [Poetry, 1924, с. 155] (Они не слышат звона, прилив мощный; / Хотя ветер спал, они плывут по течению; / Пока корабль не ударяется, разбиваясь вдребезги, - / О, Господи! это Инчкапский риф!). Если в переводе Миллера сохранена общая канва описания, лишенного восклицаний и дополненного упоминаниями о кипящей бездне и упавших мачтах («Но звона не слышно, лишь бездна кипит; / Фрегат по стремленью ветра летит - / И вдруг затрещал он, и мачты упали, / И рифы Ингка-па пираты узнали» [Миллер, 1968, с. 375], то в более вольной интерпретации Доброхотова сообщается только о факте гибели корабля, при этом многочисленные детали оригинала, создающие эмоциональный фон событий, полностью утрачены: «На риф вдруг Ингапский корабль налетает, / Об острые камни корабль разбивает» [Доброхотов, 1901, с. 183]. При интерпретации стихов «Sir Ralph, the rover, tore his hair; / He cursed himself in his despair. / The waves rush in on every side; / The ship is sinking beneath the tide» [Poetry, 1924, с. 156] (Сэр Ральф, пират, рвал волосы; / Он проклинал себя в отчаянии. / Волны хлещут со всех сторон; / Корабль тонет в море), в которых отчаяние Ральфа было усилено посредством употребления глаголов прошедшего времени, словно предрекавших неминуемый конец, Миллер настойчиво использовал только настоящее время, вносил отдельные детали (в частности, упоминал о разбитой корме), что в общей сложности делало картину кораблекрушения более реальной: «Час кары злодею теперь настает; / В отчаяньи страшном себя он клянет; / Удар за ударом корму разбивает, - / В пучине кипучей пират утопает» [Миллер, 1968, с.
375]. Безысходность положения Ральфа, неминуемость его гибели показаны Доброхотовым при помощи повтора лексемы «напрасны»: «Час грозный возмездия Ральфу настал - / У рифа Ингапского он утопал. / Напрасны все крики, напрасны моленья: / Разбойнику Ральфу не будет спасенья!» [Доброхотов, 1901, с. 183]. При этом следует отметить, что ни один из русских переводчиков не обратил внимания на использованный Саути английский фразеологизм «tear hair» («рвать волосы (на голове от отчаяния)»).
В финальной строфе «Инчкапского рифа» предложенные интерпретаторами варианты перевода лексемы «dreadful» («страшный, ужасный, грозный, чудовищный»), характеризующей послышавшийся Ральфу звон Инчкапского колокола, - «таинственный» у Миллера и «громовой» у Доброхотова - не передают в полной мере всего ужаса балладного действа: «But ever in his dying fear / One dreadful sound he seemed to hear, - / A sound as if with the Inch-cape bell / The Devil below was ringing his knell» [Poetry, 1924, с. 156] (Но неизменно в предсмертном страхе / Один ужасный звук он, кажется, слышал - / Звук, как будто в Инчкапский колокол / Дьявол внизу звонил ему похоронную песнь). Однако при интерпретации лексемы «Devil» («дьявол») русские переводчики прибегли к использованию множественного числа («дьяволы» - у Миллера, «духи» - у Доброхотова), тем самым, вероятно, надеясь придать ситуации большую зловещесть: «И в миг неизбежной погибели он / Услышал из бездны таинственный звон, / Как будто бы дьяволы, встретив пирата, / Ударили в колокол вещий аббата!..» [Миллер, 1968, с. 375]; «Когда утопал он в пучине морской, / Из бездны раздался вдруг звон громовой, / Как будто бы в колокол звучный аббата / Ударили духи, встречая пирата» [Доброхотов, 1901, с. 183].
Говоря о сохранении интерпретаторами художественной формы английского подлинника, отметим, что Ф.Б. Миллер, известный своими талантливыми переводами из В. Шекспира, Ф. Шиллера, Г. Гейне, Р. Гамерлинга, успешно передал метрический строй, сохранил строфу-четверостишие и общее количество стихов оригинала - шестьдесят восемь. В его «Ин-гкапском рифе» максимально близко к первоисточнику переданы характерная тональность и настроение, на которые, однако, наслоились и эмоции самого интерпретатора, выраженные с помощью изобразительно-выразительных средств. А.П. Доброхотов обошелся с английским текстом гораздо более вольно, отказался от сохранения характерного метрического строя, деления произведения на четверостишия, хотя при этом и сохранил общее количество стихов первоисточника. Для его перевода, ориентированного на детскую аудиторию, характерна русификация, более оправданная в переводах первой половины XIX в., нежели в переводе начала XX в. Впрочем, элементы русификации (например, выбор таких слов и словосочетаний, как «колокол чудно спасал», «не видно не зги», «удальцы», «синее море» (последнее названо и в переводе Миллера)) скорее были обусловлены стремлением переводчика представить оригинал в форме древнего предания, сказания, которое должно было заинтересовать юных читателей, способствовать расширению их кругозора. Вместе с тем в обеих русских интерпретациях сохранены реалии англоязычной культуры - «sir» («сэр»), «abbot» («аббат, игумен»), «Inchcape Rock» («Инчкапский риф»), «Aberbrothok» («Аберброток»), «Scotland» («Шотландия»).
Библиографический список
1. Доброхотов А.П. Ингапский риф // Товарищ. 1901. № 12. С. 182-183.
2. Миллер Ф.Б. Ингкапский риф // Мастера русского стихотворного перевода: в 2 кн. Л.: Сов. писатель, 1968. Кн. 1. С. 373-375.
3. Poetry. Ballads Old and New. N.Y.: George H. Doran, 1924.
