CC BY
103
теория государства и права и конституционного права
Р. И. Байгутлин
к вопросу об эффективности правового регулирования (опыт аксиологического ПОДХОДА К ПРОБЛЕМЕ)
Рассматриваются вопросы ценностной детерминации правореализующего поведения как важнейшего условия эффективности правового регулирования общественных отношений. Обосновывается актуальность исследования проблем вариативности представлений о должном в социальном взаимодействии, достижения обществом консенсуса относительно ценностей человеческого общежития как основы массового добровольного правомерного поведения.
Ключевые слова: общественные отношения, эффективность правового регулирования, обязывающие и запрещающие нормы.
Следствием объективного процесса усложнения общественных отношений является тот факт, что право современного общества, как системное явление, достигло небывалой степени своего развития. Огромный массив перманентно меняющегося нормативного материала отражает динамичные процессы, происходящие на фоне глобализации в международной и национальных правовых системах.
Одновременно можно наблюдать и другой феномен: право не всегда успешно справляется с ролью ведущего социального регулятора. Происходит так называемая «девальвация права»1. Постановка проблемы далеко не нова2, однако она остается в центре внимания научной общественности, и в этой связи достаточно показателен, например, поставленный Ю. А. Тихомировым вопрос: «Нормативное регулирование: взлет или кризис?»3.
Что может в принципе свидетельствовать об эффективности правового регулирования общественных отношений? Если подойти к проблеме технически, не затрагивая аспект инструментальной адекватности юридических норм целям правотворца, то правовое регулирование эффективно, когда закрепленные в соответствующих источниках правила реализуются (воплощаются) в поведении конкретных участников общественных отношений. Формами реализации права, как известно, являются соблюдение правовых запретов, исполнение правовых обязанностей, использование субъективных прав, а также правоприменение. Сталкиваясь с нарушениями правовых запретов или неисполнением правовых обязанностей, мы, как правило, отмечаем правонарушающее поведение и констатируем объективную сторону преступлений или иных правонарушений. Поэтому
об эффективности реализации обязывающих и запрещающих норм права можно судить с определенной степенью условности по состоянию преступности и совершаемым правонарушениям. Высокий уровень преступности и превышающее разумные пределы количество правонарушений (особенно административных) — факты, прямо свидетельствующие о недостаточной эффективности реализации современного позитивного права. Косвенно это также свидетельствует и о недостатках правоприменения.
Иначе дело обстоит с определением эффективности реализации права через использование субъективных прав и правоприменение. В данном случае, видимо, можно говорить о неэффективности правового воздействия, имея в виду данные о массовых
злоупотреблениях правом, а также неиспользовании управомоченными субъектами предоставленных норм права для удовлетворения (обеспечения) частных или публичных интересов. В любом случае проблемы в этой области существуют, что отражается, в частности, в оживленной дискуссии относительно «теневого права», «неофициального права», «неправа» и т. д.4
Причин и условий недостаточной эффективности воздействия правовых средств на поведение участников общественных отношений, очевидно, можно выделить множество. Это совокупность в различной степени взаимосвязанных факторов: социальноэкономические условия жизни, особенности внутри- и внешнеполитической ситуации, традиции отношений между государством, обществом и личностью, светский характер мировоззрения в сочетании с плюрализмом ценностных и идеологических ориентаций, атомизация общества (падение социального капитала) и многое другое (включая и весь причинный комплекс преступности).
По нашему мнению, чем сложнее становится позитивное право, более произвольным и (или) трудно соотносимым с конкретными целями правового регулирования его содержание, тем в меньшей степени субъекты правового общения руководствуются требованиями или пользуются возможностями, закрепленными нормами права.
Здравый смысл нам подсказывает: чем сложнее, всеохватнее и динамичнее становится позитивное право, тем меньше о нем знают даже профессионалы. Что уж говорить о неискушенных в юридических вопросах гражданах. Эта ситуация чем-то напоминает предклассический этап развития римского права, когда компетентность в юридических вопросах была уделом жреческих коллегий (прежде всего понтификов и авгуров) вплоть до известного поступка Гнея Флавия. Сейчас писаное право не является секретом, но от этого оно не становится доступнее неподготовленному или не заручившемуся поддержкой юриста человеку. Таковы реалии современной, динамично развивающейся, требующей сложного и искусного регулирования социальной жизни.
Массовое изучение правовых знаний едва ли возможно и целесообразно, за исключением, конечно, их элементарных основ, как это делалось, например, в Древнем Риме, где мальчики заучивали Законы XII таблиц наизусть, как «необходимую песнь» (carmen necessarium)5.
Известный французский ученый-юрист, основатель Французской ассоциации юридической антропологии Норбер Рулан в одной из своих работ отмечает: «...в наших современных обществах, где каждый гражданин обязан знать нормы, на практике дело обстоит далеко не лучшим образом: гражданин часто не знает норм права либо узнает о них случайно из средств массовой информации»6.
Итак, участники общественных отношений (конечно, речь идет об индивидуальных субъектах как носителях сознания) могут оказаться (и оказываются в реальной жизни), осознавая это или нет, перед выбором вариантов юридически значимого поведения в условиях дефицита правовых знаний. При этом мы пока абстрагируемся от особенностей индивидуального правосознания, априорно считая носителей последнего добросовестными и социально ориентированными.
Однако проблема правомерного поведения не сводится к упрощенному приложению сократовского утверждения: «зло от незнания». Механизмы детерминации поведения человека сложны, и осведомленность о праве не играет непосредственной и решающей роли в формировании мотивации индивидуального поведения. Более того, как известно, преступники подчас значительно лучше разбираются в действующем законодательстве, чем правопослушные граждане.
Специалисты в области юридической психологии, как представляется, связывают решение этого вопроса с усвоенными в процессе социализации ценностями, сформированными ценностными ориентациями личности. Так, А. Р Ратинов в одной из своих работ пишет: «Ценностно-нормативная система личности служит внутренним механизмом управления социальным поведением. Для правомерного поведения в большинстве случаев бывает достаточно усвоения правовых принципов и общих целей, направляющих поведение в законопослушное русло: например, понимание и признание необходимости охраны неприкосновенности жизни, здоровья, достоинства, свободы, имущества и иных естественных для нашего (социалистического — Р. Б.) строя личных и общесоциальных ценностей. Будучи интериоризованы, эти исходные правовые положения — правовая аксиоматика — служат ориентирами для правомерного поведения в конкретной жизненной ситуации, даже если субъекту и неизвестны существующая на этот случай конкретная юридическая норма и уголовно-правовой запрет (такое конкретное знание необходимо лишь для исключительных, атипичных ситуаций)»7.
Достаточно продолжительная практика социального поведения с опорой на интерио-ризованные ценности приводит к его (поведения) стереотипизации, лежащей в основе механизма «правовой интуиции»8. Это, как правило, избавляет личность от необходимости постоянного рационального обоснования своих действий в типичных ситуациях социального взаимодействия. «В условиях конфликта ценностей,— отмечает А. Р. Ратинов, — борьба мотивов превращается в процесс умственного анализа и оценки всех «за» и «против» каждого возможного варианта поведения, в итоге чего принимается решение в пользу одного из них. Разумеется, мотивационный конфликт и принятие решения — процесс, протекающий в разных ситуациях и у разных людей с различной быстротой и степенью осознания всех его элементов». Ученый приходит к выводу о том, что «...основные деформации правового сознания лежат преимущественно в сфере отношений людей к правоохраняемым ценностям, социально-правовых установок и ценностных ориентаций»9. Итак, юридически значимое поведение человека напрямую зависит от его отношения к охраняемым правом ценностям, степени солидарности с ними и готовности отстаивать (достигать) их своим поведением.
Предпринятый экскурс в юридическую психологию призван показать значимость влияния ценностей на правореализующее поведение и, следовательно, эффективность правового регулирования общественных отношений. Это в полной мере относится и к коллективным субъектам права, так как их активность опосредуется действиями конкретного человека или согласованными действиями нескольких людей.
Отметим еще одно важное обстоятельство: для внутренней детерминации правомерного поведения необходимо соответствие иерархии (шкалы) ценностей личности тому, что охраняется правом. Другими словами, взаимосвязанные фундаментальные ценности личности и позитивного права должны совпадать, а их интерпретация должна быть близкой, непротиворечивой. В этом случае можно ожидать добровольное (осознанное или интуитивное) правомерное поведение участников общественных отношений, представляющее собой цель правового воздействия. И наоборот, отрыв позитивного права от системы ценностей общества — фактор (важный, но не единственный) снижения эффективности правового регулирования, который невозможно компенсировать лишь полицейскими (принудительными) мерами.
Предпочтение внутренней регуляции поведения нравственно совершенного (усвоившего «правильную» систему ценностей) человека следованию внешним правилам имеет давнюю традицию в истории социальной мысли. Уже «благородный муж» Конфуция
руководствуется системой четко определенных принципов, так и христианин в «Слове о Законе и Благодати» Иллариона (XI в.), опираясь на Новый Завет, не нуждается в регулятивном действии законов10.
Не меньшее значение имеет содержательная сторона вопроса: какие именно ценности господствуют в обществе и поддерживаются государством. Реалии тоталитарных режимов XX в. свидетельствуют об опасном единстве общества и государства в признании так называемых псевдоценностей (ложных ценностей). Это сложная философская проблема11, ограничимся лишь следующим достаточно очевидным, как представляется, утверждением. В идеальном варианте позитивное право является эффективным средством обеспечения господствующих общечеловеческих ценностей. В этом случае оно само становится важнейшей социальной ценностью.
Среди общечеловеческих ценностей особое место по отношению к праву занимает справедливость. Проблема определения справедливости и, в частности, соотношения ее с правом издавна является предметом философского осмысления. Поиск критериев справедливости продолжается в наше время в конкурентной борьбе различных ее теорий, прежде всего в рамках двух основных подходов: универсально-рационалистического и партикуляристского12. Данная тема вызывает непреходящий (со скидкой на конъ-юнктурность) интерес и у правоведов, включая, что характерно, специалистов отраслевых юридических наук. Безусловно, проявляют себя представления о справедливости и в юридической практике, даже профессиональные юристы руководствуются ими при принятии решений. Так, по данным анкетирования, на вопрос: «Как Вы полагаете, может ли судебная практика существенно изменить понимание нормы права, блокировать ее применение по мотивам несправедливости, целесообразности?»,— более половины (56,3 %) из 1737 опрошенных в 2003-2006 гг. российских судей ответили утвердительно13. Наконец, категория «справедливость» представлена в различных вариациях в национальном законодательстве и международных правовых актах14.
Справедливость — это общечеловеческая ценность, и именно этим объясняется уделяемое ей внимание общества и его институтов, устанавливающих ее в качестве принципа нормативных систем (в том числе права) и требования к их воплощению в социальном поведении.
Справедливость является достаточно сложным для осмысления феноменом. Несмотря на то, что каждый человек выносит суждения «справедливо — несправедливо», делается это скорее интуитивно. Вербализация оснований для такой оценки, тем более формулирование общего определения справедливости является довольно непростой задачей. Полагаю, что это не случайно обусловлено интегральным, комплексным характером справедливости как ценности и основанных на ней представлений о должном. Попробуем развить эту идею.
С помощью категории «справедливость» охватывается очень широкий круг явлений социальной жизни. Дадим следующее субоптимальное (не претендующее на завершенность, универсальность или концептуальность) определение справедливости — это категория индивидуального или надындивидуального сознания, отражающая систему (совокупность) представлений о должном в социальном взаимодействии. Примем без критического анализа положение о том, что представления о должном определяются усвоенными ценностями. Складывается впечатление, что справедливость в этом случае можно представить в виде качественной характеристики определенной комбинации (сочетания) иерархически организованных ценностей. Набор ценностей может быть различным, но он ограничен теми из них, которые определяют социальное существование человека,
общежитие и имеют рациональное содержание (соответственно, не будем рассматривать ценности эстетического, гносеологического характера и ценности-чувства: красоту, истину, дружбу и т. д.). На наш взгляд, свобода, равенство, гуманизм и порядок являются фундаментальными ценностями социального бытия человека, на которых основываются другие (законность, свободомыслие, толерантность, демократия и т. д.). Интерпретация и приоритетность ценностей (каждая нижестоящая в иерархии ценность актуализируется при условии обеспечения требований вышестоящей) в сочетании с различным их набором могут быть вариативными, что приводит к разнообразию описываемых категорией «справедливость» представлений о должном.
Предложенная конструкция в определенной степени близка взглядам Н. Н. Алексеева
о том, что «истинная мера относительного достоинства ценностей» составляет идею справедливости15. Можно заметить и определенное созвучие данного выражения точке зрения итальянского юриста Н. Боббио, резюмированной О. В. Мартышиным следующим образом: «.справедливость проявляется в других ценностях, она устанавливает их иерархию и соотношение между ними»16.
Действительно, критериями суждений о справедливости в конкретных ситуациях могут выступать проявления равенства, свободы, законности, гуманизма и других ценностей. Так, допустимы утверждения: «Это справедливо, так как обеспечивает равенство» или «Это справедливо, так как законно». Смысл же обращенного суждения без дополнительных пояснений уловить труднее. Сами ценности, например свобода и равенство, разделяются не всеми (сравните позиции Ж.-Ж. Руссо и Ф. Ницше), и не всегда (не во все времена) в определенном смысле относительны. Возникает вопрос: каким критерием руководствоваться при определении ценности? Ведь представления конкретного человека о должном в социальном общении могут основываться на неприятии ценности человеческой жизни и неприкосновенности личности, а также других вариантов того, что обычно называют антиценностями.
Ценность обычно понимается как объективное значение объекта для субъекта. Признаем в качестве объекта в данном случае идею (систему идей), отражающую определенную модель отношений между организованными в общество людьми. Соответственно, субъектами могут выступать человек либо разного масштаба сообщества людей (в пределе — все человечество). Объективное значение объекта для субъекта в этом случае должно быть положительным (способствовать существованию субъекта, например, человека как «существа политического»), иначе принято говорить об антиценности. Именно в первом случае субъект объективно заинтересован в сохранении, развитии и трансляции данной идеи. И наоборот, массовая ориентация людей на деструктивные взаимоотношения в конечном итоге ставит под сомнение само существование данного общества. Критерием ценности для социального субъекта, таким образом, является логика его сохранения и развития в данном качестве (или целесообразность). Кроме того, согласимся с Л. Н. Столовичем в том, что ценность объективна как часть социокультурной реальности, обладает онтологическим статусом, в отличие от эмоциональной или рациональной оценки17.
Сами ценности, как представляется, обусловлены антропологически, заданы природой человека (как ни метафизично это звучит). В их основе лежит принципиальная потребность человека в определении коренных вопросов социального бытия: отношение к себе и другим (базовые ценности равенства, свободы и гуманизма), необходимость предсказуемого социального взаимодействия (предпочтение порядка, основанного на власти или самоорганизации). Эти базовые ценности социального бытия человека (общежития)
имеют определенную тенденцию к конфликту друг с другом (свободы и равенства, свободы и порядка, порядка и гуманизма и т. п.), который снимается через формирование более частных ценностей (демократии, например) в конкретно-исторических условиях социальной практики.
Содержание понятия справедливости исторически обусловлено. Потребности в стабилизации или развитии общества предполагают приоритетность (доминирование) одних ценностей над другими, а также их определенную интерпретацию. Так, общество, находящееся на грани распада, нуждается в идеологически обоснованной мобилизации, способной удовлетворить запрос на порядок. Попеременное доминирование ценностей свободы и равенства при соблюдении приемлемого уровня порядка обеспечивает стабильное развитие общества. В свою очередь, содержание этих фундаментальных ценностей социального бытия человека и, следовательно, справедливости развивается и обогащается, отражая опыт их осмысления в конкретных условиях общественно-исторической практики.
Итак, допустимо, на наш взгляд, утверждать о том, что справедливость как система идей или требований, определяемая комбинацией (иерархическим сочетанием) ценностей социального бытия человека, сама является ценностью и объективна как часть социокультурной реальности. Представления субъекта о должном в общественной жизни, естественно, субъективны, определяются оценкой осознанных и объективно значимых принципов организации социального взаимодействия, составляющих содержание справедливости.
Значит ли это, что справедливость является инвариантной исторически детерминированной системой идей или требований (умопостигаемой или интуитивно понимаемой как своеобразное «Дао»)? Полагаем, что нет. Правильных решений в истории не существует, действительность не эквивалентна самым совершенным умопостроениям, абстрактным и схематичным по своей сути. Приоритеты могут быть различными, как и эффективные пути их обеспечения. Поэтому общество для успешного развития может руководствоваться разными концепциями справедливости, главное, чтобы в их основе лежали апробированные историческим опытом общечеловеческие ценности, разделяемые основной массой его членов.
А как же быть с устоявшимся представлением о справедливости как равновесии, соответствии социально значимого поведения и реакции на него общества в лице его представителей или институтов? Представляется, что здесь нет противоречия с ранее обозначенными позициями. Ведь обеспечение баланса поведения человека и социальной реакции на него в большинстве случаев является необходимым условием выживания социума. Если принять тезис об объективной и ориентированной на сохранение и развитие общества природе ценностей социального взаимодействия, можно, видимо, согласиться с тем, что эта система ориентиров поведения в отношениях с другими людьми (их общностями) как раз и служит достижению этого баланса. Поэтому справедливость, выражая данные ценности в их взаимодействии, требует обеспечения соответствия социально значимого поведения и реакции на него, согласования частных и публичных интересов. В этом состоит ее роль в обществе, что и отражает данный генерализованный императив.
Приведенные выше рассуждения в какой-то мере спекулятивны, уязвимы для критики и, вероятно, могут вызвать улыбку аксиолога или представителя психологической науки. Более важным в данном случае представляется то, что они ориентируют на поиск оснований релятивности представлений о должном в социальном взаимодействии. Определив причины разнообразия этих взглядов, можно наметить пути их сближения.
Ключ к этому — в признании социальными субъектами конкретных фундаментальных ценностей социального бытия, в достижении согласия в вопросах их иерархии и, соответственно, интерпретации. В контексте заявленной темы статьи важно, что это положение является также одним из условий добровольного правомерного поведения участников общественных отношений. Второе условие заключается в адекватном воспроизведении данной системы ценностей в позитивном праве и в процессе его реализации.
Предпочтителен, видимо, именно консенсус (не диктат или манипуляция) в определении ценностей, так как позиция членов общества в этом случае предполагается как осознанная и добровольная. Анализируя противоречивость интересов различных общественных групп, А. А. Аузан, тем не менее, полагает возможным заключение определенного социального контракта на основе взаимных компенсаций, уступок18. Термин «контракт» здесь употребляется не в формальном смысле (официальный договор или документ), а как достигнутое определенными способами согласованное поведение людей. Речь в данном случае идет о социальных аспектах справедливости как принципах распределения между членами общества ограниченного количества материальных благ. Как уже отмечалось, представления о справедливости связаны с оценкой очень широкого круга явлений общественной жизни. Поэтому методологически целесообразно также выделять морально-этические и правовые аспекты справедливости19. Хотя данное различие и достаточно условно, оно позволяет предметно исследовать юридическую сторону проблематики.
Каким образом можно достичь согласия, консенсуса в обществе относительно ценностей человеческого общежития? Здравый смысл подсказывает только самое общее решение данной задачи — через адекватную социальную коммуникацию. Однако это суждение порождает лишь целый ряд более конкретных вопросов. Как организовать эту коммуникацию? Кто будет ее субъектами? Какой язык общения (категориально-понятийный аппарат) использовать, чтобы понять друг друга? Каким образом прийти к согласию? Как рационально усвоить признанные ценности? Как сделать их элементом культуры, вписать в механизмы социализации? Представляется, что поиск ответов на эти и другие возникающие вопросы — актуальная задача для современной гуманитарной науки, решение которой принципиально возможно через построение теорий различного уровня на базе специальных, в том числе междисциплинарных исследований. Тем более что разработка различных аспектов этой и смежных проблематик ведется специалистами, в частности, аксиологами права. Так, А. Н. Бабенко отстаивает диалог в качестве средства формирования, реализации и освоения ценностей права, а также правовое воспитание как необходимый элемент социализации личности20.
Возможно ли вообще специально-научное (нефилософское) исследование справедливости, определяемой нами как набор иерархически организованных ценностей социального общежития? Представляется, что такое изучение возможно, для этого есть необходимые предпосылки. Как было отмечено выше, объективно (вне сознания познающего субъекта-исследователя) существуют индивидуальные и надындивидуальные представления о справедливости. Можно утверждать, что справедливость, как ценность, является социокультурной реальностью, значимым элементом человеческой культуры в многообразии ее конкретно-исторических проявлений. Так, например, она объективирована в творческом наследии многих мыслителей, в художественных произведениях. Правоведы могут констатировать использование категории «справедливость» в нормативных и правоприменительных актах, правоположениях. Итак, справедливость представлена в культуре в виде символики, художественных и исторических примеров (точнее,
их трактовки), требований нормативных систем, религиозных и рационалистически верифицируемых (философских и конкретно-научных) идей и концепций. Следовательно, существует определенная эмпирика и материалы для научного осмысления этого феномена, что делает данную рефлексию принципиально возможной (прежде всего в рамках социологии, психологии, правоведения)21.
Каковы критерии справедливости применительно к оценке позитивного права или практики его реализации? Достаточно распространенная позиция — их соответствие правам и свободам человека и гражданина22. Но этот подход применим далеко не ко всем случаям, охватываемым правовым регулированием (например, в сфере межбюджетных отношений), и не дает очевидного решения при коллизии прав и свобод разных людей, а также интересов личности, общества и государства. Очевидно, должны быть и другие критерии. Как представляется, их основой в любом случае будут ценности социального взаимодействия, конкретизированные применительно к соответствующим предметам регулирования (например, вытекающее из равенства требование обеспечить равноправие лиц, обладающих одинаковым процессуальным статусом). Сами права и свободы человека и гражданина, несомненно, производны от определенной системы ценностей.
Формальная определенность права ставит проблему пределов и способов отражения социальных ценностей в праве. Так, обратившись к действующему законодательству, можно обозначить некоторые используемые приемы юридической техники: декларирование ценностей (например, в преамбулах документов), формулирование и последовательное закрепление вытекающих из них требований в качестве принципов правового регулирования и правореализующей деятельности, установление соответствующих правил, в том числе определяющих процедурные аспекты справедливости и создающих необходимые юридические гарантии.
Конституция РФ, безусловно, закрепляет определенную систему ценностей, с разной степенью успешности развиваемую отраслевым законодательством применительно к соответствующим предметам правового регулирования. Однако это закрепление достаточно общее, предполагающее различные варианты истолкования их (ценностей) приоритетности, интерпретации и взаимодействия. Свидетельством тому являются, в частности, правовые позиции Конституционного Суда РФ, выраженные в соответствующих постановлениях, а также (что в данном случае показательнее) особые мнения его судей. Сказанное, на наш взгляд, свидетельствует о важном (возможно, приоритетном) значении идеологии для отраслевого развития и реализации требований, диктуемых закрепленными в Основном Законе ценностями. Мы полагаем, что последовательная поддержка властью сформированной на основе общественного консенсуса рационалистически легитимируемой идеологии все же не нарушит установленного Конституцией РФ (ч. 1 ст. 13) принципа идеологического многообразия. Ее содержание составит система представлений о таком характере экономических, политических и иных социальных институтов, который отвечал бы определенным ценностям социального бытия и работал на их воплощение в жизнь общества.
Можно ли создать подобную идеологию вопреки устоявшейся репутации последней как «искаженной реальности» и инструмента манипуляции? Не будет ли подобная попытка очередным утопическим проектом, приводящим при его воплощении к отрицанию своих основополагающих идей? Что может гарантировать позитивную роль идеологии в решении социальных проблем: эффективная демократия, в том числе многопартийность, и реальный диалог государства с дееспособным гражданским обществом или, условно говоря, «философ на троне»? Что будет ее стабильной основой (определенная конфигурация
ценностной системы, вытекающие из нее «принципы справедливости», как у Д. Ролза), а что должно стать предметом конкурентной борьбы за признание в открытом обществе (например, через программы политических партий)? Представляется, что ответы на эти и другие вопросы могут быть найдены в результате философского и конкретно-научного осмысления проблематики, а целенаправленное преобразование социальной действительности, несмотря на печально известные исторические примеры, при определенных условиях все же предпочтительнее непоследовательного реформаторства.
Итак, эффективность правового регулирования напрямую зависит от правореализующего поведения человека, которое в значительной степени определяется усвоенными ценностями. Следовательно, массовое добровольное правомерное поведение требует соответствия господствующей в обществе ценностной системы тому, что обеспечивается посредством позитивного права. Не умаляя важности совершенствования восприимчивых к этому элементов механизма правового регулирования, представляется необходимым вернуть в предметное поле юриспруденции вопросы инструментального соответствия права смыслам, которыми современное общество оправдывает его существование. У этой проблематики есть не только философско-правовое, но и собственно-правовед-ческое измерение.
Примечания
1 Термин употребил, правда, с несколько иной смысловой нагрузкой А. Ф. Черданцев еще в 1989 году. См.: Черданцев А. Ф. Социалистическое право и справедливость // Справедливость и право: Межвуз. сб. науч. тр. Свердловск, 1989. С. 12.
2 См., напр.: Пашков А. С. Эффективность правового регулирования и методы ее выявления // Сов. государство и право. 1965. № 8; Самощенко И. С. Изучение эффективности действующего законодательства // Сов. государство и право. 1969. № 8.
3 Тихомиров Ю. А. Нормативное регулирование: взлет или кризис? // Журн. рос. права. 2006. № 4. С. 96-102.
4 См., напр.: Баранов В. М. О теневом праве // Новая правовая мысль. 2002. № 1. С. 13-20; Бачинин В. А. Неправо (негативное право) как категория и социальная реалия // Государство и право. 2001. № 5. С. 14-20; Минниахметов Р. Г. Еще раз о соотношении права и государства // Право и политика. 2005. № 3; Трикоз Е. Н. Теневое право: миф или реальность // Законодательство и экономика. 2005. № 1. С. 56-61; Самигуллин В. К. Право и неправо // Государство и право. 2002. № 3. С. 5-9.
5 См.: Косарев А. И. Римское право. М., 1986. С. 22.
6 Рулан Н. Юридическая антропология: Учеб. для вузов / Пер. с фр.; Отв. ред. В. С. Нерсесянц. М., 2000. С. 46.
7 Ратинов А. Р. Структура правосознания и некоторые методы его исследования // Методология и методы социальной психологии. М., 1981. С. 205-206.
8 Там же. С. 207.
9 Там же. С. 211, 214.
10 См.: История политических и правовых учений: Учеб. для вузов / Под общ. ред. В. С. Нерсесянца. М., 1998. С. 29, 155.
11 Подробнее о псевдоценностях и общечеловеческих ценностях см., напр.: Столович Л. Н. Об общечеловеческих ценностях // Вопр. философии. 2004. № 7. С. 86-97.
12 См.: Печерская Н. В. Современный дискурс справедливости: Джон Ролз или Майкл Уолзер? // Общественные науки и современность. 2001. № 2. С. 77-88.
13 См.: Бошко С. В. Прецедент, закон, доктрина (опыт социолого-юридического исследования) // Государство и право. 2007. № 4. С. 77.
14 См., напр.: Боннер А. Т. Законность и справедливость в правоприменительной деятельности. М., 1992. С. 5-32; Соловьева А. А. Категория справедливости в правовом регулировании: историкотеоретическое исследование: Дис. ... канд. юрид. наук. Челябинск. 2006. С. 15-34; Байгутлин Р. И. Использование категории «справедливость» в законодательстве // Науч. тр. Рос. акад. юрид. наук. Вып. 6. Т. 1. М., 2006. С. 44-47.
15 См.: АлексеевН. Н. Идея справедливости // Русская философия права: философия веры и нравственности (антология) / Сост. А. П. Альбов, Д. П. Масленников, А. И. Числов, С. В. Филиппова. СПб., 1997. С. 172.
16Мартышин О. В. Проблема ценностей в теории государства и права // Государство и право. 2004. № 10. С. 11.
17 См.: Столович Л. Н. Указ. соч. С. 89-92.
18 См.: Аузан А. А. Договор-2008: критерии справедливости // http://www.polit.ru/lectures/2006/05/18/ auzan.html.
19 См., напр.: Соловьева А. А. Указ. соч. С. 8.
20 См.: Бабенко А. Н. Правовые ценности и освоение их личностью: Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2002. С. 15, 16.
21 Конечно, есть и иные точки зрения, например, представителей постмодернистской парадигмы относительной рациональности. См.: ЛадёрК.-Х. Теория аутопойезиса как подход, позволяющий лучше понять право постмодерна (от иерархии норм к гетерархии изменяющихся паттернов правовых интероотношений) // Изв. вузов. Правоведение. 2007. № 4. С. 13-42.
22 См., напр.: Кучуради И. Справедливость — социальная и глобальная // Вопр. философии. 2003. № 9. С. 21.; Соловьева А. А. Указ. соч. С. 171; Самигуллин В. К. Закат права или переоценка ценностей // Право и политика. 2005. № 12.
А. А. Ерофеев
НАЦИОНАЛЬНЫЕ КОНСТИТуЦИОННЫЕ ЦЕННОСТИ И ГЛОБАЛИЗАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ
Рассматривается одна из наиболее сложных теоретических проблем современного конституционного права России — проблема ценностей и интересов. Большое внимание уделено системному анализу существующих точек зрения на данную проблему в свете развития отечественного законодательства.
Ключевые слова: глобализационный процесс, национальные ценности, конституционные ценности, национальные интересы, национальная безопасность.
Современный этап развития государственности отличается значительным влиянием глобализационных процессов на национальные правовые системы в целом и отдельные элементы правовой действительности. Несмотря на то, что глобализация охватывает широкий круг сфер жизни человека, общества и государства, именно правовая, а в большей степени конституционно-правовая, сферы вовлечены в эти процессы непосредственно. Как отмечается в литературе, в условиях глобализации, демократизации и информатизации в современном мире особенно сильно действует тенденция к выстраиванию и закреплению в праве единых критериев и норм гражданского общества и правового государства. Переходная ситуация в мире характеризуется такими явлениями, как утрата стабильности старого режима и поиск путей консолидации на новых основаниях, смена политического режима, при которой новый режим имеет качественно отличительные
