CC BY
62
научный поиск
Я
ББК 81.2 РУС+71.0
УДК 811.161.1+303.446.22
В.В. ГАВРИЛОВ
К ВОПРОСУ О РОЛИ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ФАКТОРОВ В ФОРМИРОВАНИИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ (лингвокультурологический аспект)
V.V. GAVRILOV
TO THE PROBLEM OF THE ROLE OF GEOGRAPHICAL FACTORS IN FORMATION OF RUSSIAN CULTURE (lingvoculturological aspect)
Статья посвящена влиянию географических факторов на менталитет русского народа. Рассматривается оппозиция «земля - небо», а также локусы «лес», «река» и «степь». По мнению автора, загадочность русской души во многом определяется внешними факторами, такими, как социальный, религиозный, исторический и географический. Именно последний выбран для анализа. Приводятся примеры из русской и зарубежной литературы, анализируются русские фразеологические единицы.
The research work is devoted to the problem of influence of geographical factors on mentality of Russian people. The oppositions of earth - sky and forest - river are discussed. The author considers what the mistery of Russian soul is mostly defined by external factors, such as social, religious, historical and geographical. This last factor is chosen for our analysis. Examples from the Russian and foreign literature and Russian phraseological units are given.
Ключевые слова: менталитет, фразеологизм, культура, география, миф, философия, символ.
Key words: mentality, phraseological unit, culture, geography, myth, philosophy, symbol.
О влиянии на русскую культуру внешних факторов говорили многие историки, философы, литераторы, начиная с В. Ключевского, Н. Бердяева, В. Соловьева и заканчивая современными исследователями - Ю.М. Лотманом, Т.И. Балакиной, Ю.С. Рябцевым, П.Н. Милюковым. На формирование русской культуры оказали серьезное влияние прежде всего такие факторы, как географический, исторический и религиозный (при их безусловной диалектической взаимосвязи).
Остановимся на первом из них. В работе «Курс лекций по истории» В. Ключевский утверждает, что на формирование русского коллективного сознания оказали влияние бескрайние просторы страны. Эту же мысль находим в ряде работ Н. Бердяева. Автор отмечал, что россиянам легко давались большие пространства, однако они не могли их организовать «в величайшее в мире государство». «Вся внешняя деятельность русского человека шла на службу государству. И это наложило безрадостную печать на жизнь русского человека. Русские почти не умеют радоваться. Нет у русских людей творческой игры сил. Русская душа подавлена необъятными русскими полями и русскими снегами, она утопает и растворяется в этой необъятности» [1, с. 59]. Форма, порядок, по мнению Н. Бердяева, с трудом совмещаются с властью пространств над русской душой. То есть мы можем говорить о своего рода ин-тровертированности русских, поскольку «русская душа ушиблена ширью», «духовная энергия русского человека вошла внутрь, в созерцание, в душевность» [1]. Отсюда и смирение русского народа, которое стало его самосохранением. Власть шири породила целый ряд специфических русских черт
и недостатков: лень, беспечность, недостаток инициативы, слабо развитое чувство ответственности. Немец чувствует, что его не спасет Германия, он сам должен ее спасти. Русский человек думает, что его спасет Россия, русским чужд пафос мещанского (европейского) устроения жизни, ему не нужны законы и регламентации, поскольку они лишены смысла в таких необъятных просторах. Н. Бердяев как славянофил верил, что «исторический период власти пространств над душой русского народа кончается. Русский народ вступает в новый исторический период, когда он должен стать господином своих земель и творцом своей судьбы» [1, с. 64].
Г. Гачев в несколько экспрессивной манере, но также связывает формирование русских национальных черт с пространством, впрочем, имея в виду более, на наш взгляд, не географию, а геософию, «русский Космос». Россия для него - мать-сыра земля, пространство тут важнее, чем время. Россия сравнивается с женщиной, которая рождает себе мужа - Народ (как Гея-Земля в греческой мифологии рождает себе мужа Уран-Небо), который аморфность должен наполнить формой. Но русский народ оказывается вольным (к чему располагают бескрайние пространства), не желающим работать, поэтому, чтобы удержать «мужа» при себе, приходиться его «пришпиливать» крепостным правом, вводить формы регламентации. Значит, требуется России второй муж - европеец (Государство-Кесарь), который бы этот порядок обеспечил. Недаром в русском романе при женщине (России) два героя (народ и Кесарь): Онегин - и генерал при Татьяне, Вронский и Каренин-министр при Анне, бесСТАН-ный Григорий и есаул Листницкий при Аксинье, поэт-доктор Живаго и комиссар Стрельников при Ларе [см.: 2, с. 453-454].
Но вернемся к географическому пространству. Русский человек постоянно находился между лесом и степью, разделом между ними была река. Лес укрывал от врагов, но мешал земледелию. В мифологии он был населен чудовищами. Степь же, прекрасная в своей бескрайности, порождала племена врагов-кочевников. Таким образом, лишь река была безопасна, она кормила, служила транспортным путем, объединяла племена.
Лес связан, прежде всего, с животным миром. Там пребывают силы, враждебные человеку. Более того, уже на ранних этапах развития русского на-
рода возникает противопоставление «селение-лес», так как через лес по мифологическим представлениям проходит путь в мир мертвых. В.Я. Пропп сближает отправку героя в лес с обрядом инициации. «Это так называемая временная смерть. Смерть и воскресение вызывались действиями, изображавшими поглощение, пожирание мальчика чудовищным животным. Он как бы проглатывался этим животным и, пробыв некоторое время в желудке чудовища, возвращался... Для совершения этого обряда иногда выстраивались специальные дома или шалаши, имеющие форму животного» [6, с. 56]. В русских народных сказках, имеющих мифологические истоки, лес всегда дремучий, темный, таинственный, несколько условный, не вполне правдоподобный. Лес в сказке играет роль задерживающей преграды, он непроницаем. Это сеть, улавливающая пришельцев. Лес должен был давать возможность проводить обряд посвящения тайно. Он скрывал мистерию и вход в царство мертвых [6, с. 57-58]. Подобная традиция наблюдается в мифах и произведениях фольклорного характера и у других народов.
В мифах некоторых племен Океании за лесом помещается страна солнца. Согласно поверьям селькупов, в лесу расположен вход в нижний мир; мир мертвых - это тундра, окаймленная кедрами, или мыс, поросший кедровым лесом. Образ непроходимого девственного леса, окружающего входы в аид -подземное царство мертвых, характерен также для греческой и римской традиций. Христианская традиция сочетает понимание леса как зловещей «чащобы-прибежища зверей и драконов» с (обычно агиографическими) мотивами «лесного безмолвия» - благодатной среды для аскетического сосредоточения (именно как лес нередко трактуется «пустынь») [5, с. 49-50].
Восприятие леса как места загадочного, имеющего отношение к потустороннему миру, становится устойчивым мотивом и в зарубежной, и отечественной литературе, поскольку, в конечном итоге, не только народное, но и авторское творчество имеет мифологическую природу. В книге А. Ранчина, посвященной анализу интертекстуальных связей стихотворений И. Бродского с философскими и художественными произведениями европейских и отечественных авторов, читаем следующее: «Реминисценция из дантовской «Божественной комедии» указывает на мотив прожитой до половины жизни (по счету флорентийца, восходящему к средневековой традиции, это тридцать пять лет). Бродский в 1972-м и тем более в 1974 году приблизился вплотную к сроку, к возрасту, в котором Данте - персонаж «Божественной комедии» - очутился в загробном мире. Соответственно, в «1972 годе» подобием потустороннего мира оказывается «незнакомая местность», страна, обретенная в изгнании, а в «Двадцати сонетах к Марии Стюарт» ироническим синонимом «сумрачного леса» становится Люксембургский сад. Эти строки Данте превратились у Бродского в собственную поэтическую формулу. Она повторена в стихотворении «Келломяки (1982)»: В середине жизни, в густом лесу, / человеку свойственно оглядываться.» [7, с. 21-22]. Ярким примером восприятия леса как местности потусторонней может служить и стихотворение Н. Гумилева «Лес», которое заканчивается так:
Может быть, тот лес - душа твоя,
Может быть, тот лес - любовь моя,
Или, может быть, когда умрем,
Мы в тот лес направимся вдвоем [3, с. 36].
Итак, лес в контексте отечественной культуры выступает как источник опасности, место, где соприкасаются два мира - живых и мертвых. С одной
стороны, лес вызывает безотчетный страх, но, с другой стороны, притягивает к себе именно своей таинственностью, он способен укрыть, одарить, если человек преодолеет страх.
Степь, открытое пространство - это воля, свобода, отсутствие каких-либо обязательств, дикая, кочевая жизнь. Но если учесть, что славяне на всем протяжении своего развития вели оседлую жизнь, занимаясь земледелием, степь для них не стала освоенным ареалом проживания. Слова В. Ключевского, говорившего о страхе славян перед степью, находят свое подтверждение и в книге Г. Гачева «Национальные образы мира. Космо-Пси-хо-Логос»: «Земледельцы малоподвижны (ср. углы избы и всесторонность юрты); когда лицом к лицу - сильны, но кочевники ускользают, вьются вьюном, надо на все стороны поворачиваться - и тут у земледельцев, привыкших к четким различениям... сторон в пространстве, голова идет кругом... При такой круговой ориентировке в пространстве и тактике боя, очевидно, для кочевников не имеет нравственного различия, убит ли спереди или стрела в спину вошла - то, что так важно для земледельческих народов» [2, с. 42]. Итак, оседлый образ жизни предполагает некоторую неторопливость, прямолинейность как черту характера, длительную подготовку перед совершением какого-либо поступка или дела, что в той или иной степени свойственно русским людям до сих пор (ср: Русские долго запрягают, но быстро ездят. Тише едешь - дальше будешь.). Но человек оседлый, привыкший к тому, что ориентиры его жизненного пространства четко обозначены (эти границы не стоит смешивать с регламентациями государственного характера), теряется на открытом пространстве, испытывает дискомфорт. Русский человек не «дальнозорок». Ему проще ориентироваться в лесу, поскольку все приметы даны вблизи. Степь с ее просторами и отсутствием близких вех, «указателей» навевает своим однообразием скуку, уныние, тоску. Степь опасна, несет смерть, так как до дома далеко (ср.: В той степи глухой / Замерзал ямщик). В известных строках А.С. Пушкина:
По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит,
Колокольчик однозвучный
Утомительно гремит, -внутреннее состояние автора передается с помощью эпитетов, и даже колокольчик не звенит, не звучит, а гремит, что характеризует состояние переезда как нечто крайне неприятное, раздражающее. Дорога, большие расстояния воспринимаются русским человеком как враждебная сила. Люди, срывающиеся с места, ведущие кочевую жизнь, во все времена осуждались русскими (ср.: Иван не помнящий родства - то есть «человек, оторванный от корней, родины»; перекати-поле; более позднее образование летун - «человек, часто меняющий место работы»). Актуальность подобных нравственных установок объясняется тем, что до революции 1917 года Россия была страной аграрной, избравшей экстенсивный путь развития. Только в период бурного развития промышленности люди стали сниматься с мест и переезжать в города. Впрочем, еще вплоть до 50-х годов ХХ века жителям сел и деревень не выдавались без веских оснований паспорта, что не позволяло крестьянам менять место жительства. Таким образом, и исторические, и социально-политические предпосылки сформировали ряд характерных черт русской менталь-ности.
Река во многих мифологических системах воспринимается как «стержень» вселенной, мирового пути, пронизывающего верхний, средний и нижний
миры. В Библейской и христианской традициях, оказавших мощное влияние на формирование русской культуры, река также играет существенную роль. В награду людям реки прокладываются в пустыне, открываются в горах, иссекаются из скалы; в наказание же реки иссушаются, превращаются в пустыню, в смолу, в кровь, наполняются гадами (Исх. 7, 17-21; Быт. 41, 1-3). В Новом Завете в реке Иордан происходит крещение водой. Символические значения реки в мифологии различных народов - препятствие, опасность, потоп, наводнение; ужас, вход в подземное царство; речь. Мотив вступления в реку означает начало важного дела, подвиг; переправа через реку - завершение подвига, обретение нового статуса, новой жизни [5, с. 374-376].
Река как символ в русской культуре имеет все-таки положительную аксиологию. В фольклоре, в частности, в сказках, пословицах она выступает как кормилица-поилица (ср.: молочные реки, кисельные берега); она защищает, успокаивает, убаюкивает. Достаточно в этой связи вспомнить диалог князя Игоря с рекой из «Слова о полку Игореве» в пересказе Н. Заболоцкого: И на волнах витязя лелея, Рек Донец: «Велик ты, Игорь-князь! Русским землям ты принес веселье, Из неволи к дому возвратясь». «О, река, - ответил князь, - немало И тебе величья. В час ночной Ты на волнах Игоря качала, Берег свой серебряный устлала Для него зеленою травой».
В данном случае автор использует такой вид тропа, как олицетворение. Река наделяется совокупностью качеств, которые свойственны матери. Это и нежность, и доброта, и желание приласкать, защитить свое дитя. Отношение к реке как к одному из родителей проявляется, в частности, в следующих характеристиках: Волга-матушка, Урал (Днепр, Иртыш, Дон)-батюшка.
С рекою славяне делились своими печалями, предполагалось, что ее воды уносили все дурное. В реку девушки бросали венки - гадали о суженых.
До сих пор мы говорили о горизонтальном пространстве, но бинарная оппозиция «земля - небо; верх - низ» при формировании культуры, менталитета славян, пожалуй, даже более значима, чем оппозиция степь - (река) - лес.
Земля. Это одна из основных стихий мироздания. Земля часто выступает в виде супруги неба в космогонических мифах. Вещественными символами союза неба и земли является дождь (то есть вода) и молния (то есть огонь). У славян (земледельческого народа) произошло олицетворение земли как стихии плодородия, впрочем, мужем Земли может быть и Солнце. У древних славян существовал культ «Матери сырой земли». При учете того, что есть еще и преисподняя, а вся земля окружена океаном, она занимает срединное место как по вертикали, так и по горизонтали (ср.: пуп земли - самый центр). Земля характеризуется максимальной сакрализованностью и чистотой, поскольку центр рассматривается как священный эмбрион вселенной [4, с. 466-467]. В настоящее время земля у славян становится символом низа, материального, антитезой небесному (дольнее - горнее), ср. фразеологизмы быть ближе к земле, человек от земли (от сохи), земляной червь, но также остается символом протяженности пространства по горизонтали: за тридевять земель, на краю земли, чужие земли.
Небо. Это прежде всего абсолютное воплощение верха, члена одной из семантических оппозиций (верх - низ). Его свойства: абсолютная удаленность
и недоступность, неизменность, огромность слиты в мифологическом сознании с его ценностными характеристиками - трансцендентностью и непостижимостью, величием и превосходством неба над всем земным. Небо простерто над всеми, все видит, оно внешне по отношению к предметам мира, поэтому оно -дом всего мира. Небо как податель тепла и влаги - активная творческая сила (мужское начало), источник блага и жизни. Небо оказывается душой универсума, воплощением абсолютной «духовности». Семантический комплекс неба таков: верх=благо=власть=непостижимость=вечность [5, с. 206-208]. Небо для славян - это, прежде всего, источник света, тепла, блага. Мотив получения материальных или духовных благ с неба повторяется весьма часто в русских народных сказках. Так, в сказке про чудо-меленку старик поднимается по гороховому стручку на небо и забирает оттуда волшебную «золотую-голубую» меленку, которая способна «производить» всякий раз «блин да пирог» (материальные блага) и петушка (охрана). На уровне фразеологии небо также имеет указанные значения (хватать звезды с неба, лучше синица в руках, чем журавль в небе, манна небесная, на седьмом небе и т.д.) Небо для православного человека одухотворено, священно. Господь говорит в Нагорной проповеди: «Не клянитесь вовсе: ни небом, потому что оно Престол Божий; Ни землею, потому что она подножие ног Его.» (Мат. 5, 34-35).
Если говорить о современной символической парадигме, в основе которой - названные пространства, то следует отметить одну, на наш взгляд, важную деталь: современный русский человек уже не «ушиблен ширью», как, по замечанию Бердяева, это было прежде. Наш современник, горожанин не зависит от леса, покорил эту стихию, как, впрочем, и горизонтальное пространство в целом. Сейчас расстояния, благодаря высокоскоростному транспорту, сократились. Человек уже не испытывает безысходной грусти относительно того, что российские дали не могут быть им освоены. Он перебрался в город, где, действительно, все регламентировал, рассчитал, распределил. Однако парадокс заключается в том, что, используя реку как необходимый придаток, сбрасывая в нее нечистоты, уйдя от степи, от леса, русский человек оказался в другом лесу - городе. И это ясно прослеживается на уровне языка (ср. фразеологическую единицу каменные джунгли). В роли деревьев выступают теперь многоэтажные здания, русский человек по-прежнему «близорук» (ср.; заблудиться в трех соснах), ему нужны указатели, близкие ориентиры. В роли чудовищ выступают крысы, тараканы, микробы, но опаснее всего транспорт. И данные статистики неутешительны: ежегодно на дорогах России погибают десятки тысяч людей. Но считается, что если неукоснительно соблюдать правила (дорожного движения), то опасность человеку не грозит. Иначе говоря, человек создал миф (транспорт) и ритуалы (правила), которые способствуют ограничению власти стихии. Кроме врагов, у человека есть помощники: дорожные указатели, разметка, светофоры. Бесстрастные стражи порядка, хранители закона, имеющие право решать, кто прав, а кто виноват (жрецы?) - представители ГИБДД. Миф порождает фразеологию: зеленая улица, зебра, чайник, полосатый жезл, железный конь (друг), дорожная лента, дорожное кольцо, тише едешь - дальше будешь, спеши медленно и т.д.
Но, оказавшись среди большого количества людей (в общине?), русский человек остался интровертированным (одиночество толпы, отдельные квартиры). Фразеологизм «душа нараспашку» имеет в настоящее время, скорее, пейоративную окраску, поскольку так можно сказать либо о не слишком далеких людях, либо о пьяных (см.: измененное психическое состояние).
Русский человек (исконный землепашец) ушел от земли (асфальт), следовательно, распалась бинарная оппозиция «земля - небо». Деревья-дома загораживают небосвод. Современный человек уже не вторит вслед за М.В. Ломоносовым: «Открылась бездна - звезд полна.». Он просто не видит этой бездны. Город сковывает развитие человека как по горизонтали (освоение пространства), так и по вертикали (аристократизм духа, геософия). Возможно, именно поэтому горожанин продолжает оставаться интровертом: либо эгоистом, цель жизни которого - занять место под солнцем, заработать деньги (западный вариант), либо бесконечно рефлексирующим субъектом, бездеятельным созерцателем (восточный вариант).
Итак, можно сделать следующие вводы:
- культура может быть осмыслена через описание национальных черт народа;
- на формирование русской культуры оказали серьезное влияние географические факторы;
- невозможность организовать обширные пространства России сыграла решающую роль при формировании таких черт русского народа, как апатия, созерцательность, интровертированность, склонность к рефлексии;
- в основе менталитета русского народа лежат бинарные оппозиции, которые в свою очередь определяются древними мифологическими представлениями.
Литература
1. Бердяев, Н.А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности [Текст] / Н.А. Бердяев. - М.: Мысль, 1990. - 208 с.
2. Гачев, Г.Д. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос [Текст] / Г.Д. Гачев. - М.: «Советский писатель», 1988. - 233 с.
3. Гумилев, Н.С. Стихотворения и поэмы [Текст] / Н.С. Гумилев. - Тбилиси: «Мерани», 1989. - 496 с.
4. Мифы народов мира. Энциклопедия [Текст]: в 2-х т. / гл. ред. С.А. Токарев. - М.: Рос. энциклопедия, 1994. - Т. 1. А-К. - 671 с.
5. Мифы народов мира. Энциклопедия [Текст]: в 2-х т. / гл. ред. С.А. Токарев. - М.: Рос. энциклопедия, 1994. - Т. 2. К-Я. - 719 с.
6. Пропп, В.Я. Исторические корни волшебной сказки [Текст] / В.Я. Пропп. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 1996. - 367 с.
7. Ранчин, А.М. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Бродского [Текст] / А.М. Ранчин. -М.: Новое литературное обозрение, 2001. - 464 с.
ББК Ш 141.12-5 УДК 808.2
Т.А. СИРОТКИНА T. A. SIROTKINA
ЭТНОНИМЫ В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЕ УРАЛЬСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
ETHNONYMS IN PROSE OF URAL WRITERS
В статье рассматриваются этнонимы (названия народов), функционирующие в художественной прозе современных писателей Урала. Рассматривают-
