CC BY
131
42. GAKO. F. P-897. Sh. 1. File 923. Sh. 84.
43. Ibid. File 713. Sh. 42.
44. Ibid. File 852. Sh. 25.
45. Ibid. File 713. Sh. 45.
46. Ibid. File 923. Sh. 146-147.
47. Ibid. File 904. Sh. 19-21.
48. GASPE TO. F. P-100. Sh. 1. File 165. Sh. 22-23.
49. GAKO. F. P-897. Shp. 1. File 1045. Sh. 43.
50. Ibid. File 713. Sh. 46.
51. Ibid.
52. Ibid. File 989. Sh. 161.
53. Ibid. File 821. Sh. 149, 151, 183, 261-262; ibid. File 923. Sh. 261.
54. Ibid. File 826. Sh. 60.
55. Ibid. File 923. Sh. 84.
56. Ibid. File 989. Sh. 163.
57. Ibid. File 713. Sh. 53.
58. Areas of the Gorky region... P. 125.
59. GAKO. F. P-897. Sh. 1. File 713. Sh. 46.
60. Ibid. Sh. 55.
61. Ibid. File 821. Sh. 51.
62. Ibid. File 852. Sh. 8 turn.
63. Ibid. File 976. Sh. 80-80 turn.
64. GASPE TO. F. P-100. Sh. 1. File 166. Sh. 144; GAKO. F. P-897. Sh. 1. File 1046. Sh. 80.
65. GASPE TO. F. P-100. Sh. 1. File 80. Sh. 37.
66. See, for example: the action Plan on the improvement of the city of Vyatka in 1934 Vyatka, 1934. УДК 94(470.6)
Л. Х. Батагова
К вопросу о природе терроризма на Северном Кавказе
В статье анализируются особенности развития терроризма на Северном Кавказе, обусловленные историческими, социально-политическими и этноконфессиональными предпосылками. В исследовании природы терроризма особое внимание уделяется вопросам социальной организации и общественной жизни ряда кавказских народов, а также современной конфессиональной ситуации в регионе. Автор рассматривает терроризм на Северном Кавказе как региональный феномен, имеющий общие и особенные черты, позволяющие выделить его специфические черты в рамках генезиса мирового терроризма.
The article considers peculiarities of derivation of terrorism in the North Caucasus as conditioned by historic background as well as by socio-political and ethno-confessional factors. When exploring the nature of terrorism, the author pays a special attention to social organization and public life of a number of Caucasian nations, as well as to the actual confessional situation in the region. The author considers terrorism in the North Caucasus as a regional phenomenon with similarities and peculiarities, which allow to identify its specificity within the genesis framework of the world terrorism.
Ключевые слова: терроризм, экстремизм, этнополитический конфликт, Северный Кавказ.
Keywords: terrorism, extremism, ethnopolitical conflict, North Caucasus.
Проблема терроризма и его трагических последствий является весьма актуальной в современном мире. Терроризм представляет серьезную угрозу безопасности и стабильности существования мирового сообщества. С середины 90-х гг. ХХ в. терроризм превратился в одну из острейших проблем, дестабилизирующих обстановку на Северном Кавказе и в целом в Российской Федерации. Республика Северная Осетия-Алания за последние 20 лет неоднократно испытала жестокие и кровавые акции различных террористов, в их числе теракт в школе № 1 г. Беслана, в результате которого в сентябре 2004 г. погибли 334 заложника, из них 186 детей.
© Батагова Л. Х., 2015 64
Исследование исторической, социально-экономической, политической природы терроризма, его региональных особенностей является необходимым как в теоретическом плане, так и с позиций потребностей социальной практики. Современный терроризм предстает как сложное и многогранное явление, для которого характерны совокупность специфических черт и особенностей, обусловленных становлением глобального информационного общества. За последние два десятилетия серьёзные изменения претерпели доктринальные установки терроризма, модернизировались структуры террористических организаций, расширилось использование ими современных технологий, новых вооружений, реальной стала перспектива применения оружия массового уничтожения. Особенность современного терроризма - значительный рост числа преступлений на фоне все большей жестокости их исполнения.
Историография рассматриваемой проблемы обширна. Феномен терроризма в силу глобальности, многомерности и особой социально-политической значимости является предметом исследования отечественных и зарубежных ученых-обществоведов: историков, политологов, философов, юристов, социологов, которые заложили основательную теоретическую базу для создания работ, носящих междисциплинарный характер [1].
Вместе с тем следует подчеркнуть, что ни одна из современных теорий терроризма не дает полного и всеобъемлющего ответа на многочисленные вопросы, связанные с феноменом терроризма. Исследователи делают особый акцент на сложности однозначного определения дефиниции «терроризм», что обусловлено многоплановостью и разнообразием форм проявлений, а также неоднозначностью оценок. В настоящее время под терроризмом понимается столь обширный перечень явлений исторического, политического и социального порядка, что свести их к общему теоретическому знаменателю представляется весьма затруднительным. Подобная ситуация представляется вполне закономерной, так как возникновение и деятельность террористических организаций в разное время и в разных странах были вызваны конкретно-исторической спецификой их развития, имели свои причины и последствия в каждом конкретном случае.
Автор ставит задачу рассмотреть некоторые аспекты этноконфессиональных предпосылок терроризма на Северном Кавказе, обусловливающих региональную специфику данного феномена и позволяющих выделить его особенности в рамках генезиса мирового терроризма.
Особенностью современного российского терроризма является его северокавказская «прописка», и это не случайно. Кавказ в целом и Северный Кавказ в частности являлся и является объектом геополитических устремлений многих государств, имеющих свои экономические, национальные, религиозные и прочие цели, широко использующих различные механизмы политики и тайной агрессии, среди которых не последнее место занимает терроризм.
Терроризм на Северном Кавказе выступает в качестве внесистемного геополитического игрока, как одна из структур международного терроризма. Тенденция расширения зоны террористического влияния на Кавказе, стремление превратить регион в исламистский анклав, прибежище международных террористов, торговцев наркотиками и оружием наблюдается с 90-х гг. ХХ в. В этом проявляется одна из отличительных характеристик терроризма на Северном Кавказе - его тесная связь с криминалом, нити которого вели в Чечню. В 1990-е гг. Чеченская Республика-Ичкерия стала представлять своеобразный криминальный анклав на территории Российской Федерации, источник конфликтности, экстремизма и терроризма, распространявшихся на все сопредельные территории. Террористические организации Северного Кавказа в значительной мере оказались зависимы от целей и идеологии международного терроризма. В настоящее время, не имея возможности к открытому вооруженному сопротивлению, террористическое подполье вынуждено, получая финансирование из-за рубежа, проводить редкие, но жестокие террористические акты, направленные против мирных жителей (теракты в Волгограде в декабре 2013 г.).
Отмечая безусловное влияние внешних факторов, способствующих распространению терроризма (рост числа террористических проявлений в ближнем и дальнем зарубежье; социально-политическую и экономическую нестабильность в сопредельных государствах как бывшего СССР, так и Европы и Азии; наличие вооруженных конфликтов в отдельных из них, а также территориальных претензий друг к другу; стратегические установки некоторых иностранных спецслужб и зарубежных (международных) террористических организаций; наличие значительного «подпольного рынка» оружия (включая ВВ и ОВ) в некоторых сопредельных государствах), следует признать первостепенную роль внутренних причин.
Внутренние предпосылки экстремизма и терроризма кроются в сфере глубоких этнотерри-ториальных и межконфессиональных противоречий, характерных для многонациональных государств, переживающих кризис в сфере экономики, политики, социальных отношений. Спусковым крючком негативных проявлений стали непродуманные реформы периода перестройки, приведшие к распаду СССР, и последующие объективные и субъективные трудности становления
65
новой российской государственности, приобретшие особую остроту в таком многонациональном и поликонфессиональном регионе, как Северный Кавказ.
Советская партийно-государственная система долгое время удерживала многие межнациональные и межрелигиозные проблемы в латентном состоянии. С распадом Советского Союза все они «неожиданно всплыли» на поверхность политической жизни, приняв форму межнациональных войн, экстремизма, терроризма. Политизировавшись за время перестройки, коренные народы Северного Кавказа дали выход всем накопившимся обидам и претензиям. Стремясь к восстановлению «исторической справедливости» или же выражая желание занять более высокое по сравнению с соседними этносами положение, все коренные народы демонстрировали всеобщее рвение доказать свою древность, автохтонность, былое могущество, а также «уколоть» соседний народ, обвинив его в пришлости, в «недостаточной культурности» и т. п. Люди, вооружившись «новыми знаниями», выходили на митинги, требуя убраться «пришельцам» и отдать исконные территории другим, более «достойным» народам. Началась борьба взаимоисключающих взглядов и интенсивные поиски «национальных героев». Ситуация осложнялась тем, что в республики Северного Кавказа устремились тысячи беженцев из Грузии, Азербайджана, Таджикистана, Киргизии, Казахстана и других государств СНГ. Стихийная миграция населения также несла в себе большой конфликтогенный потенциал. В этой сложной общественно-политической, межнациональной и межрелигиозной обстановке протекала чеченская драма 90-х гг. ХХ в., созрела почва для экстремизма и терроризма на Северном Кавказе.
Таким образом, одним из основных, наиболее выраженных факторов нарастания террористической угрозы является конфликтность региона. При этом данный аспект усиливается тем, что, выступая следствием развернувшихся противоречий, он сам обостряет последние, становясь преградой для их разрешения.
Терроризм на Северном Кавказе имеет глубокие исторические корни, обусловленные особенностями социальной организации и общественной жизни горских народов, в которых особую значимость имеют родовые (тайповые, тукхумные) структуры [2]. Незавершенность социально-экономической и политической трансформации общинно-родовых (тайповых) структур горских обществ в иерархические, государственно-институализированные, начатая в середине
XIX в., в ходе Кавказской войны и драматически продолженная в ХХ в., является одним из важнейших факторов трудноискоренимости терроризма на Северном Кавказе. Основная масса коренного населения региона, занятого в сельском хозяйстве, сохранила приверженность традиционализму и в ХХ в. Это способствовало консервации архаичных элементов социального устройства, таких, например, как кровная месть, круговая порука, создающая прочную базу пособничества террористам, что создавало и создает серьезные трудности в борьбе с терроризмом.
Безусловно, тайповая структура и многие другие северокавказские социальные институты претерпели определенную эволюцию в результате и царской, и большевистской модернизации. Вместе с тем тайп как система общественных отношений оказал упорное сопротивление новому. В связи с этим отечественный историк М. М. Блиев отмечал: «Не случайно как устойчивая форма общественного уклада тайповые отношения не только определяли общий облик партийно-советских властных структур в Чечне, но и этим структурам "диктовали" свои условия. К 30-м гг.
XX в. в ходе коллективизации тозы, а затем и колхозы возникали по тайповому принципу или "кубам" (аул Шали, например, делился на 10 "кубов", каждый из которых объединял по 300350 индивидуальных хозяев); "кубы" создавались по принадлежности к одному тайпу или гару (гар-ветвь тайпа). Наличие в Чечне в условиях утверждения тоталитарной системы тайповых колхозов и даже райкомов партии являлось не только экзотическим свидетельством прочности чеченского тайпа. Оно указывало также на ту опасность, которую таило в себе насильственное структурирование двух совершенно несовместимых типов общества» [3]. Репрессии и депортация 30-40-х гг. ХХ в., создавшие депортированным народам Северного Кавказа «общего врага» в лице советской России, способствовали консервации традиционной культуры. Последовавшее после возвращения на историческую родину в 50-60-е гг. ХХ в. административно-территориальное переустройство, с произвольно установленными границами, стало новым фактором осложнения отношений в регионе и способствовало возникновению в постсоветской России этнотер-риториальных споров, которые разожгли костры межнациональных конфликтов.
Крах советского государства в 1991 г., непродуманное и радикальное реформирование экономических и политических основ общества, в том числе вывод федеральных войск из Чечни, ослабили российскую государственность, которая утратила монополию на легитимное насилие. Сохранившиеся традиционные социальные институты народов Северного Кавказа присвоили ее себе, возрождая и легализуя многие обычаи и традиции, позволяющие многочисленным группировкам бороться за власть, влияние и природные ресурсы. Неизжитая традиционная родовая ор-66
ганизация, пересаженная в постсоветскую реальность, дала практически готовую модель клана. Представляется, что клановая и патронажная социальная организация Северного Кавказа за постсоветские годы укрепилась. Родовые и клановые группы связаны теперь не только архаичными взаимными обязательствами, но и бизнесом, большими деньгами, пролитой в клановых междоусобицах кровью. Ситуация усугубляется тем, что Северный Кавказ полиэтничен. Противоречия и конфликты между кланами, созданными на моноэтнической основе, часто выступают как межэтнические. Это провоцирует перманентную конфликтность, зачастую принимающую форму религиозного конфликта.
Кланово-родовые общности оказались, по сути, вне контроля государственных правоохранительных органов, которые связаны с ними и зачастую находятся под надзором определенных патронажных групп и потому вынуждены применять силу закона избирательно.
Одним из главных факторов, придавших клановости на Северном Кавказе второе дыхание, стала деиндустриализация большинства национальных республик, произошедшая в результате катастрофических для региона постсоветских преобразований. Почти полное прекращение функционирования современной промышленности и деградация сельского хозяйства, его натурализация в постсоветский период привели к утрате современных форм экономики, к архаизации экономической и общественной жизни, и как результат - к усилению влияния и расцвету этноклановой системы.
Нынешнее российское руководство ясно осознает необходимость новой индустриализации страны и Северного Кавказа в том числе. Об этом свидетельствуют принятие Стратегии социально-экономического развития СКФО до 2025 г., утвержденной постановлением Правительства РФ от 6.09.2010 г. № 1485-р, а также ориентиры развития, обозначенные президентом В. В. Путиным в послании Федеральному Собранию РФ 12.12. 2013 г. Несомненно, только принятием законов и программ дела не решишь. От властей требуется неформальный подход, искренняя заинтересованность в решении проблем региона. Время декларативных документов и заявлений должно закончиться. Необходимы адекватные действия, направленные на стабилизацию политической, экономической и социальной обстановки, приоритетное внимание вопросам безопасности, повышению общего жизненного уровня, занятости населения, в первую очередь, молодежи.
Сущностные проявления северокавказского терроризма во многом обусловлены противоречиями в этноконфессиональной сфере, которые являются основополагающими в эскалации терроризма в регионе. Анализ проблемы показывает, что сегодня основные конфликтогенные процессы переместились в религиозную сферу. Религиозный ренессанс 1990-х гг. способствовал превращению религии в важнейшую сферу общественной жизни, оказывающую непосредственное влияние на социально-политические процессы на Северном Кавказе. При этом падает влияние традиционного ислама, среди молодежи все большее влияние приобретает так называемый «чистый ислам», «истинный», «фундаментальный». Исламских фундаменталистов на Северном Кавказе называют «ваххабитами». Фундаменталисты отрицают все исторические напластования традиционного суннизма, накопившиеся в течение его более чем 1000-летнего развития, и стремятся к восстановлению «чистоты» первоначального ислама на основе Корана и Сунны [4].
Радикальный ислам пустил прочные корни в Дагестане и Чечне ещё в начале 1990-х гг. Эти республики всегда были наиболее исламизированными на Северном Кавказе, и традиции политических движений под зеленым знаменем имеют там давнюю историю. Распространение исламского фундаментализма среди черкесов, карачаевцев, кабардинцев, балкарцев, ингушей является новым и тревожным фактором, так как исламизация этих народов традиционно была ниже и ислам здесь не оказывал существенного влияния на политику [5].
На Кавказе рост экстремистских тенденций в исламе стал в наибольшей степени ощущаться в ходе самоопределения и «суверенизации» Чечни и последовавших затем военных операций на территории этой республики. Ваххабизм оказался системой разжигания внутрирелигиозной и межэтнической вражды, ибо воспринимал войну между чеченскими сепаратистами и Россией как «священную». Лозунгами джихада пытались облечь свое движение откровенные националисты и криминальные элементы, преследующие собственные политические цели. Под «видом войны с неверными» подвергались изгнанию и уничтожению любые формы инакомыслия. Такая форма ислама была на руку уголовникам, которые составляли основной костяк дудаевских бандформирований.
Вместе с тем налицо и определенные аспекты внутреннего свойства, которые делают ваххабизм привлекательным, прежде всего для молодежи, которая составляет важнейшую часть этого движения и готова на крайние формы «священной борьбы», что представляет серьезную опасность. Ваххабитская доктрина отличается рационализмом и доступностью, обладает четкой внутренней логикой, что позволяет преодолевать элитарность и замкнутость традиционного на
67
Северном Кавказе суфизма. Декларируя строгое следование положениям Корана и Сунны, ваххабиты как бы «модернизируют» ислам, очистив его от мистики, суеверий и патриархальных традиций, против которых восстает сознание современного человека [6].
Привлекательной чертой ваххабитской идеологии также является ее способность транслировать протест против традиционных форм социальной организации. Быстрое имущественное расслоение людей в постперестроечные годы, смещение морально-нравственных ориентиров и нарушение процесса социализации наиболее болезненно сказывается на молодежи, порождая у них протест против негативных сторон современной жизни (коррупции, взяточничества, нищеты и т. д.). Традиционный ислам, вплетенный в государственно-административную систему, оказался не способен играть роль выразителя социального протеста. Близость господствующей северокавказской элиты к традиционному исламу и религиозная легитимация последним сложившейся системы социально-экономических отношений выталкивает часть населения, несогласную с клановой организацией общества, в объятия различных версий «нетрадиционного ислама».
Не менее важно и то, что ваххабитские общины представляют собой организованную, нередко вооруженную силу, способную обеспечить своим членам реальную защиту в условиях разгула преступности и анархии. Помимо этого духовный эгалитаризм ваххабитов, проповедующих равенство верующих перед Аллахом, сочетается в их учении с призывами к социальному равенству и справедливости. Ваххабитская идеологическая доктрина с её акцентом на социально-политическую активность индивида служит эффективным средством мобилизации на борьбу против несправедливости и беззакония, в то время как служители традиционного культа, несмотря на аналогичные призывы по введению шариатского устройства общества, воспринимаются частью «старого порядка», «старой системы» [7].
Но ваххабизм не смог консолидировать общество. Он, наоборот, раскалывает его. Сегодня основные конфликтогенные процессы переместились во внутриконфессиональную сферу. Религиозные «споры» зачастую приводят к физическому уничтожению «оппонентов». Примеров тому, к сожалению, множество: убийство муфтия Кабардино-Балкарии А. Пшихачева в декабре 2010 г., заместителя муфтия Казани В. Якупова в июле 2012 г., заместителей муфтия Северной Осетии И. Дударова (декабрь 2012 г.) и Р. Гамзатова (август 2014 г.). Эти убийства не случайны, они свидетельствуют, что некие силы сознательно пытаются как взорвать ситуацию внутри мусульманской общины, так и дестабилизировать ситуацию в регионе. Особенно это очевидно в традиционно стабильной интернациональной и многоконфессиональной республике, какой является Северная Осетия-Алания. Муфтий республики Хаджимурат Гацалов в интервью, данном газете «Северная Осетия», заявил: «Кому-то очень не нравится миролюбивый ислам, исповедуемый в Осетии, кто-то стремится разжечь в ней национальную и межрелигиозную ненависть. Думаю, и время выбрано не случайно - за несколько дней до десятилетия бесланской трагедии!» [8]
В решении этноконфессиональных проблем современного Кавказа необходим масштабный комплекс мер социально-экономического и политического порядка, дополняемый необходимыми шагами в конфессиональной сфере, прицельными акциями спецслужб и правоохранительных органов, выверенным идеологическим влиянием. Большая роль в стабилизации этноконфессио-нальной ситуации отводится формированию в обществе общероссийской гражданской идентичности, устойчивой психологической ориентации на ненасилие и терпимость, на восприятие мира как позитивного процесса, тесно связанного с взаимопониманием и солидарностью между всеми народами и конфессиями на Северном Кавказе.
Таким образом, масштабная и устойчивая эскалация терроризма на Северном Кавказе обусловлена комплексом внутренних предпосылок, имеющих глубокие исторические корни, которые в значительной степени определяют специфические черты данного явления в регионе. Питательной почвой экстремизма и терроризма на Северном Кавказе является возрождение комплекса архаических представлений, стереотипов и норм поведения, на фоне которых отмечается всплеск национализма, религиозного фанатизма, политизация ислама, вызванные к жизни реалиями нынешней социально-экономической и политической обстановки.
Укорененность традиционалистских структур в общественной жизни ряда северокавказских республик, конфликтность региона, радикализация ислама и падение влияния традиционного ислама предопределяют региональную специфику терроризма, который в этих условиях становится трудноискоренимым и разнообразным. Таким образом, терроризм на Северном Кавказе носит не ситуационный характер, а является выражением накапливавшихся и нерешенных системных проблем современного российского общества, имеющих историческую предопределенность.
Примечания
1. Борисов С. Н. Философско-культурологический анализ феномена терроризма в мире традиционализма и современности. Белгород: Изд-во БелГУ, 2007; Шахов М. Н. Теоретические проблемы современного терроризма. М.: ИБПИТ, 2003; Замковой В. И., Ильчиков М. З. Терроризм - глобальная проблема современности. М.: Ин-т междунар. права и экономики, 1996; Хантингтон С. Столкновение цивилизаций // Полис. 1994. № 2; Allan R. Terrorism: Pragmatic International Deterrence and Cooperation. N. Y.: Institute for East-West Security Studies, 1990; Bell J. B. Transnational Terror. Washington, D. C.: American Enterprise Institude, 1975; Laquer W. Terrorism. L., 1983; Wilkinson P. The Laws of War and Terrorism // The Morality of Terrorism / Ed. by D. Rappoport, Y. Alexander. N. Y.: Columbia University Press, 1989.
2. Блиев М. М. Россия и горцы Большого Кавказа. На пути к цивилизации. М.: Мысль, 2004. С. 49.
3. Блиев М. М. Традиционная структура чеченского общества и феномен российско-чеченских конфликтов / / Национальные отношения и межнациональные конфликты. Владикавказ: Изд-во СОГУ, 1997. С. 118.
4. Добаев И. П. Исламский радикализм: сущность, идеология, политическая практика. Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2003. С. 330-332.
5. Закон Республики Дагестан «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан» // Собрание Законодательства Республики Дагестан. Махачкала,
1999. Ст. 3290; Закон Карачаево-Черкесской Республики № 6-РЗ от 4 мая 2000 г. // День республики.
2000. 6 мая; Постановление Парламента КБР от 28.04.2005 г. № 481-П-П «Обращение Парламента КБР в Государственную думу Федерального собрания РФ по вопросу совершенствования борьбы с терроризмом и экстремизмом в Северо-Кавказском регионе»// Сборник законов и постановлений Парламента КБР (февраль - август 2005 г.). Нальчик, 2005; Закон РСО-А от 27.12.2010 г. № 389-РЗ «О Республиканской целевой программе по противодействию экстремистским проявлениям в РСО-А на 20112013 гг.». Текущий архив Парламента РСО-А, 4-й созыв.
6. Макаров Д. В. Официальный и неофициальный ислам в Дагестане. М.: ИВ РАН, 2000. С. 27.
7. Макаров Д. В. Указ. соч. С. 29.
8. Гацалов Х. Х. Это подлое и циничное убийство // Северная Осетия. 2014. 20 авг.
Notes
1. Borisov S. N. Filosofsko kul'turologicheskij analiz fenomena terrorizma v mire tradicionalizma i sovremennosti [Philosophical and cultural analysis of the phenomenon of terrorism in the world of traditionalism and modernity]. Belgorod. Publishing house of BelSU. 2007; Shahov M. N. Teoreticheskie problemy sovremennogo terrorizma [Theoretical problems of modern terrorism]. Moscow. IBPIT. 2003; Zamkovoy V. I., Ilchicov M.Z. Terrorizm - global'naya problema sovremennosti [Terrorism is a global problem of modernity]. Moscow. In-t of Intern. Law and Economics. 1996; Huntington S. Stolknovenie civilizacij i politiki [Clash of civilizations and the Policy]. 1994, No. 2; Allan R. Terrorism: Pragmatic International Deterrence and Cooperation. N. Y.: Institute for East West Security Studies, 1990; Bell J. B. Transnational Terror. Washington, D.C.: American Enterprise Institude, 1975; W. Laquer Terrorism. L., 1983; Wilkinson P. The Laws of War and Terrorism // The Morality of Terrorism / Ed. by D. Rappoport, Y. Alexander. N. Y.: Columbia University Press, 1989.
2. M. M. Bliev Rossiya i gorcy Bol'shogo Kavkaza. Na puti k civilizacii [Russia and the mountaineers of the Big Caucasus. On the way to civilization]. Moscow. Mysl'. 2004. P. 49.
3. M. M. Bliev Tradicionnaya struktura chechenskogo obshchestva i fenomen rossijsko chechenskih konfliktov [Traditional structure of Chechen society and the phenomenon of Russian-Chechen conflicts in ethnic relations and ethnic conflicts]. Vladikavkaz. Publ. of SOSU. 1997. P. 118.
4. Dobaev I. P. Islamskij radikalizm: sushchnost', ideologiya, politicheskaya praktika [Islamic radicalism: the nature, ideology, political practice]. Rostov-na-Donu. Publ. of SKSC HS. 2003. Pp. 330-332.
5. The law of the Republic of Dagestan "On banning Wahhabi and other extremist activities on the territory of the Republic of Dagestan" // collected Legislation of the Republic of Dagestan. Makhachkala. 1999. Art. 3290; Law of the Karachay Cherkess Republic No. 6-RZ of 4 may 2000 / / Republic Day. 2000. 6 may; The resolution of the Parliament of the CBR dated 28.04.2005, No. 481-P-P "Appeal of the Parliament of the CBR to the State Duma of the Federal Assembly of the Russian Federation concerning improvement of the fight against terrorism and extremism in the North Caucasus region"/ / Collection of laws and decrees of the Parliament of the CBR (February - August 2005.). Nalchik. 2005; Law of North Ossetia-Alania dated 27.12.2010 No. 389-RZ "On the Republican target program on counteraction of extremist manifestations in RDF And in 2011-2013". The current archive of the Parliament of North Ossetia-Alania, 4th convocation. (in Russ.)
6. Makarov D. V. Oficial'nyj i neoficial'nyj islam v Dagestane [Official and unofficial Islam in Dagestan]. Moscow. Institute of Oriental studies. 2000. P. 27.
7. Makarov D. V. Op. cit. P. 29.
8. Gatsalov H. H. EHto podloe i cinichnoe ubijstvo [This is a vile and cynical murder] // Severnaya Osetiya - North Ossetia. 2014. 20 Aug.
