К вопросу о причинах переводческих трансформаций художественного произведения Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 82.03; 82:81'255.2

С. П. Сопова

К ВОПРОСУ О ПРИЧИНАХ ПЕРЕВОДЧЕСКИХ ТРАНСФОРМАЦИЙ ХУДОЖЕСТВЕННОГО

ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Рассмотрены два перевода повести А. П. Чехова «Скучная история» на французский язык, основное внимание сосредоточено на реализации основного для повести концепта скука/скучный и его семантических составляющих: однообразия и отчуждения. Проанализированы трудности перевода, связанные с объективными особенностями языков и сложностью самого произведения.

Ключевые слова: Чехов, «Скучная история», Рош, Парейр, перевод на французский язык, переводческая трансформация.

Перевод как таковой призван «максимально <.. .> приблизить двуязычную коммуникацию <.. .> к „естественнойодноязычной коммуникации» [1, с. 7-8]. По определению А. Д. Швейцера, перевод является процессом «межъязыковой и межкультур-ной коммуникации, при котором на основе <. > первичного текста создается вторичный текст (метатекст), заменяющий первичный в другой языковой и культурной среде» [2, с. 75]. Перевод изначально предполагает те или иные трансформации, поскольку он характеризуется «установкой на передачу коммуникативного эффекта первичного текста, частично модифицируемой различиями между двумя языками, двумя культурами» [2, с. 75]. Исследователем отмечен основной парадокс переводческого процесса, так называемая «двойная лояльность» переводчика - установка на «верность» оригиналу и установка на адресата и нормы его культуры [2, с. 75].

Художественный перевод, подчиняясь общим закономерностям, имеет свои существенные особенности. Т. А. Казакова выделяет художественный перевод как особый вид переводческой деятельности, направленный на создание равновеликого подлиннику художественного произведения в условиях переводящего языка и культуры [3, с. 4]. Такое назначение связано с целым рядом сложностей, обусловленных особой структурированностью художественного текста. Д. Дюришин, говоря о соотношении оригинального произведения с его переводом, подчеркнул, что речь должна идти не о «замене» слов, а прежде всего о «замене» «в определенном смысле всей системы, структуры художественного произведения» [4, с. 133]: перекладывать на другой язык нужно те моменты, посредством которых в системе оригинала из словесных элементов образуется цельная структура. «Переводчик обязан уяснить себе способ достижения этой цельности, цементирующий принцип организации литературного произведения, который, по сути дела, предопределяет смысловую амплитуду лексических единиц в контексте» [4, с. 133].

Таким образом, художественный перевод с необходимостью предполагает аналитически-тщатель-

ное прочтение оригинала, позволяющее выявить его структурную основу, в частности реализацию ключевых для него художественных концептов.

Произведения Чехова, как многократно отмечалось, представляют для переводчиков особую сложность. Литературный критик Шарль Дю Бос, один из самых пламенных почитателей творчества Чехова во Франции, в 1926 г. записал в своем дневнике: «Трудности, которые таит перевод произведений Чехова, почти не поддаются определению. Весь Чехов (я имею в виду его средства выразительности) - в этом ровном течении воды, в этой равнодушной покорности, которые представляют собой характерные черты самой жизни. <. > перед переводчиком Чехова трудностей как будто нет, а на самом деле - они повсюду, на каждом шагу» [5, с. 716]. Питер Брук, говоря о проблемах перевода произведений Чехова, называет основным свойством его стиля особенную точность и в связи с этим указывает на необходимость учитывать «строгую структуру, лежащую в основе развития мысли» [6, с. 118].

Сказанное в полной мере относится к повести Чехова «Скучная история». Ее текст представляет собой сложную систему словесно-образных мотивов, организованных стержневым концептом скука/ скучный. Повесть, появившаяся в 1889 г., вызвала множество споров и поныне порождает разноречивые интерпретации, что связано не только с остротой и сложностью затронутых в ней проблем, но и с особым способом их художественной подачи, требующим пристального внимания к структуре текста.

Такая специфика произведения создает особые трудности при переводе. Для исследования переводческих трансформаций и их причин были взяты два французских перевода этой повести: самый первый, выполненный писателем и переводчиком Дени Рошем в 1923 г., и последний на сегодняшний день, сделанный в 1960 г. Эдуардом Парейром.

При работе над чеховской повестью Рошу и Па-рейру пришлось принимать достаточно сложные переводческие решения для преодоления уже самых общих межъязыковых различий, поскольку

синтаксически строй русского и французского языков принципиально различен. Если при переходе от французского языка к русскому возможно использовать в качестве исходного элемента предложение, то при переходе от русского к французскому для нахождения соответствующего эквивалента необходимо искать более отдаленные аналоги [7, с. 44-46]. Первой же конкретной трудностью, с которой пришлось столкнуться переводчикам, стала передача названия повести на французский язык. Этой проблеме посвящено наше отдельное исследование [8, с. 15-18].

Здесь мы сосредоточились на реализации основного для «Скучной истории» концепта скука/скучный. Как показал анализ повести, его основными семантическими составляющими являются однообразие жизни (как характеристика окружающего мира) и отчуждение (как состояние, привычное для героя), которые постепенно выявляют свою экзистенциальную суть. Первая группа значений соответствует определению прилагательного «скучный» в словаре С. И. Ожегова как «наводящий скуку, неинтересный», вторая -«испытывающий скуку, невеселый» [9, с. 105]. Безусловно, между ними есть достаточно очевидные переклички, что не отменяет специфики каждой. В рамках данной статьи рассмотрим, каким образом переводчикам удается (или не удается) сохранить целостность двух указанных семантических составляющих стержневого концепта скука/скучный.

В оригинале произведения многократные лексические повторы формируют мотив томительнобессмысленного однообразия повседневного существования. Особенно большую группу в нем составляют слова с основой обыкновен- : «обыкновенный», «обыкновенно», «по обыкновению». Рош и Парейр передают эту лексическую группу следующим образом:

А. П. Чехов: «Часто я забываю обыкновенные слова <...>» [10, с. 252];

Д. Рош: «Souvent, j’oublie les mots usuels <...>» [11, с. 4];

Э. Парейр: «Souvent j’oublie les mots les plus or-dinaires <...>» [12, с. 14];

А. П. Чехов: «Обыкновенно, после тревожных расспросов о моем здоровье <...>» [10, с. 254];

Д. Рош: «Habituellement, apres s’etre inquietee de ma sante <...>» [11, с. 8];

Э. Парейр: «D’ordinaire, apres s’etre inquietee de ma sante <...>» [12, с. 17];

А. П. Чехов: «Обыкновенно, когда по утрам она приходила ко мне здороваться <. >» [10, с. 256];

Д. Рош: «D’ordinaire, quand elle venait m’em-brasser le matin <...>» [11, с. 11] ;

Э. Парейр: «D’habitude quand elle venait me dire bonjour le matin <...>» [12, с. 21];

А. П. Чехов: «Таить в себе злое чувство против обыкновенных людей <...>» [10, с. 257];

Д. Рош: «<. > dissimuler en soi un mauvais sentiment contre des gens ordinaires <...>» [11, с. 12];

Э. Парейр: «Contenir en soi une rage secrete contre des gens ordinaires <...>» [12, с. 22];

А. П. Чехов: «Те <.> обыкновенно несут свой крест терпеливо <...>» [10, с. 265];

Д. Рош: «Ceux <...> portent ordinairement leur croix avec patience <...>» [11, с. 26];

Э. Парейр: «Ceux <...> portent ordinairement leur croix avec patience <...>» [12, с. 39];

А. П. Чехов: «Когда актер <. > старается читать простой, обыкновенный монолог <...>» [10, с. 270];

Д. Рош: «Quand un acteur <...> s’efforce de lire <.> le simple et usuel monologue <...>» [11, с. 34];

Э. Парейр: «Quand un acteur <...> s’efforce de dire un monologue aussi simple, aussi ordinaire <...>» [12, с. 49];

А. П. Чехов: «Обыкновенно, когда я остаюсь сам с собою <...>» [10, с. 278-279];

Д. Рош: «D’ordinaire, quand je reste seul <...>» [11, с. 49];

Э. Парейр: «D’ordinaire, quand je reste seul <...>» [12, с. 68];

А. П. Чехов: «Обыкновенно после обеда <...>» [10, с. 280];

Д. Рош: «D’habitude, apres le diner <...>» [11, с. 51];

Э. Парейр: «D’ordinaire, juste avant le soir <...>» [12, с. 70];

А. П. Чехов: «По обыкновению, она лежит на турецком диване <...>» [10, с. 280];

Д. Рош: «Comme d’ordinaire, elle est etendue sur son divan turc <...>» [11, с. 52];

Э. Парейр: «Comme a l’ordinaire elle est etendue sur son sofa <...>» [12, с. 71];

А. П. Чехов: «Идет и, по обыкновению, выставил вперед свой лошадиный подбородок <. >» [10, с. 285];

Д. Рош: «Il avance comme d’habitude son menton chevalin <...>» [11, с. 59];

Э. Парейр: «Il allait, son menton chevalin en avant comme d’habitude <...>» [12, с. 80];

А. П. Чехов: «Сидит он у меня обыкновенно около стола <...>» [10, с. 294-295];

Д. Рош: «Il s’assied pres de ma table <...>» [11, с. 76];

Э. Парейр: «Il s’assied d’ordinaire pres de la table <...>» [12, с. 100];

А. П. Чехов: «Входит, по обыкновению, жена <...>» [10, с. 296] и т. д.;

Д. Pош: «Ma femme entre comme d’habitude <...>» [11, с. У9], etc.;

Э. Парейр: «Comme a l’ordinaire ma femme entre <...>» [12, с. 104], etc.

Как видно из примеров, принимающий язык вполне позволяет перевести исходную лексическую группу с основой обыкновен- соответствующей французской группой с основой ordinaire-, но ни один из переводчиков не унифицирует такое лексическое оформление, в результате чего устойчивый в оригинале словесный мотив распадается. Следует, однако, отметить, что Парейр оказывается ближе к оригиналу, переводя 8У % слов этой группы посредством французских с единообразной основой ordinaire-, в то время как Pош использует ту же переводную основу только в ЗЗ % случаев (2У % составляют слова с основой habitu-, 13 % -с основой usuel-, а в У % случаев слова с основой обыкновен- вообще не переводятся на французский).

Мотив однообразия в произведении Чехова представлен также словами обычный/по обычаю; в переводах и они не сохраняют своего единства:

А. П. Чехов: «На лице у жены <. > обычное выражение заботы» [10, с. 2УУ];

Д. Pош: «Le visage de ma femme exprime <.. > le souci» [11, с. 4У];

Э. Парейр: «<...> sur le visage de ma femme son habituelle expression de souci» [11, с. 6З];

А. П. Чехов: «<...> обычное украшение серьезных статей» [10, с. 293];

Д. Pош: «<...> l’ornement coutumier des articles serieux» [11, с. У4];

Э. Парейр: «<...> l’ornement habituel des articles serieux» [11, с. 98-99];

А. П. Чехов: «Когда он начинает, по обычаю, превозносить немецких ученых <...>» [10, с. 29З-296];

Д. Pош: «Quand il commence, a son habitude, а exalter les savants allemands» [11, с. УУ];

Э. Парейр: «Quand, a l’accoutumee, il se met а exalter les savants allemands» [11, с. 102].

Парейр вновь оказывается ближе к оригиналу, с одной стороны, в силу того, что, в отличие от Pоша, переводит все без исключения случаи употребления слов обычный/по обычаю, с другой - в силу более единообразного выбора слов французского языка.

Мотив утомительного однообразия жизни реализуется в «Скучной истории» и через наречие непременно, несущее смысл предсказуемой неизбежности. В обоих переводах это словоупотребление тоже теряет стабильность, несмотря на то, что французский язык позволяет ее воспроизвести:

А. П. Чехов: «<...> жена <.. > непременно уронит коробку со спичками <...>» [10, с. 2З4];

Д. Pош: «<...> ma femme <.. > laisse tomber im-manquablement la boite d’allumettes [11, с. У]»;

Э. Парейр: «<...> ma femme <.. > laisse imman-quablement tomber la boite d’allumettes [12, с. 16]»;

А. П. Чехов: «<...> непременно падают на пол две-три шпильки» [10, с. 2У4-2УЗ];

Д. Pош: «<...> il tombe generalement <...> deux ou trois epingles» [11, с. 42];

Э. Парейр: «<...> tombent immanquablement deux ou trois epingles» [12, с. З9];

А. П. Чехов: «Один хочет быть в своих произведениях непременно мещанином, другой непременно дворянином и т. д.» [10, с. 292];

Д. Pош: «L’un, dans ses reuvres, veut etre absolu-ment petit-bourgeois ; l’autre absolument noble, etc.» [11, с. У2];

Э. Парейр: «L’un veut absolument paraitre, dans ses reuvres, petit-bourgeois, l’autre veut absolument etre gentilhomme, etc.» [12, с. 96];

А. П. Чехов: «<...> говорит не просто Пти, а непременно Жан Жак Пти» [10, с. 29З];

Д. Pош: «<...> il ne dit pas, par exemple, M. Petit, mais infailliblement Jean-Jacques Petit» [11, с. У6];

Э. Парейр: «<...> il ne dit jamais Petit tout court, mais infailliblement Jean-Jacques Petit» [12, с. 101].

Мотив однообразия представлен в чеховской повести также глаголом надоесть, который у Pоша переводится в основном как «ennuyer» (наскучить), что относит его непосредственно к мотиву скуки, играющему важную роль в оригинале; тем самым для заглавного концепта некоторая редукция семантического спектра отчасти компенсируется усилением основной семантики. У Парейра же этот глагол вообще распадается на более мелкие группы слов и выражений:

А. П. Чехов: «Когда надоедает ходить, сажусь за свой стол» [10, с. 2З4];

Д. Pош: «Quand je suis las de marcher, je m’as-sieds а mon bureau» [11, с. 6];

Э. Парейр: «Quand j’en ai assez de marcher, je m’assieds а mon bureau» [12, с. 1З];

А. П. Чехов: «Извините за неделикатность, но мне, наконец, это надоело!» [10, с. 26У];

Д. Pош: «Pardonner ma brutalite, mais, а la fin, fa m’ennuie !» [11, с. 29];

Э. Парейр: «Excusez-moi d’etre discourtois, mais а la fin, j’en ai assez» [12, с. 44];

А. П. Чехов: «<...> знакомые, давно надоевшие тени <...>» [10, с. 280];

Д. Pош: «Les ombres familieres et ennuyeuses <...>» [11, с. З1];

Э. Парейр: «<...> des ombres familieres dont je me suis, depuis longtemps, lasse <...>» [12, с. У0];

А. П. Чехов: «<...> достаточно пяти минут, чтобы он надоел мне» [10, с. 29З];

Д. Рош: «<...> il suffit de cinq minutes pour qu’il m’ennuie <...>» [11, с. 77];

Э. Парейр: «<...> il lui suffit de cinq minutes pour m’assommer <...>» [12, с. 101];

А. П. Чехов: «Надоел, выдохся.» [10, с. 299];

Д. Рош: «Il m’ennuie, il est tari...» [11, с. 84];

Э. Парейр: «Il m’assomme, il a fait son temps...» [12, с. 110].

Среди случаев неточной передачи определенных слов, составляющих мотив однообразия в оригинале, отметим также перевод наречия часто. Для его передачи Рош и Парейр используют французские наречия souvent и frequemment. Оба переводчика отдают предпочтение слову souvent: Рош использует его в 12 случаях из 14, Парейр - в 11. Наречие frequemment Рош использует 1 раз, Парейр - 2. Оба переводчика один раз (но в разных случаях) никак не передают слово часто на французский язык.

Таким образом, мотив однообразия, формирующий одну из важнейших семантических составляющих концепта скука/скучный в оригинале повести, у Роша и Парейра ослабляется в силу неполной, неточной и неединообразной передачи всех его лексических компонент, тогда как и переводной язык, и прозаическая форма текста вполне позволяют их передать. Причиной такой ситуации является прежде всего невнимательность или небрежность переводчиков или, точнее, недооценка той роли, которую играет мотивная организация произведения.

Если семантика однообразия выступает в повести объективной характеристикой мира, который окружает героя, то семантика отчуждения характеризует его субъективные ощущения. Семантика отчуждения реализуется в ряде мотивов, прежде всего мотиве равнодушия, имеющем множество вариаций. Этот мотив достаточно точно передан обоими переводчиками:

А. П. Чехов: «<...> теперь сидит рыжий купец, очень равнодушный человек <...>» [10, с. 257];

Д. Рош: «Maintenant, c’est un marchand roux, homme indifferent a tout <...>» [11, с. 13];

Э. Парейр: «<...> maintenant, c’est un marchand roux, indifferent a tout <...>» [12, с. 13];

А. П. Чехов: «Прежде я любил обед или был к нему равнодушен <...>» [10, с. 277];

Д. Рош: «Jadis, j’aimais le temps du diner, ou y etais indifferent <...>» [11, с. 46];

Э. Парейр: «Autrefois j’aimais le dejeuner, ou j’y etais indifferent <...>» [12, с. 64];

А. П. Чехов: «Разве мир стал хуже, а я лучше, или раньше я был слеп и равнодушен?» [10, с. 282] и т. д.;

Д. Рош: «Le monde est-il devenu pire ou moi meil-leur, ou etais-je auparavant aveugle et indifferent ?» [11, с. 55], etc.;

Э. Парейр: «Le monde est-il devenu pire et moi meilleur, ou bien etais-je aveugle et indifferent?» [12, с. 75], etc.

Еще одним важным мотивом, формирующим в «Скучной истории» семантику отчуждения, является лень. Со словом лень в тексте повести лексически связано слово лентяй, однако в переводе такая связь остается только у Роша:

А. П. Чехов: «Аргумент, который все лентяи приводят в свою пользу <...>» [10, с. 265];

Д. Рош: «L’argument que les paresseux emploient <...>» [11, с. 26];

Э. Парейр: «L’argument que tous les faineants emploient <...>» [12, с. 40];

А. П. Чехов: «<. > глухо спрашивает лентяй» [10, с. 266];

Д. Рош: «<. > demande sourdement le pares-seux» [11, с. 27];

Э. Парейр: «<...> demande le faineant d’une voix sourde» [12, с. 41];

А. П. Чехов: «Для ленивого тела - мягкие кушетки, мягкие табуретки, для ленивых ног - ковры, для ленивого зрения - линючие, тусклые или матовые цвета <...>» [10, с. 273] и т. д.;

Д. Рош: «De molles chaises longues pour le corps paresseux, les tabourets mous pour les jambes pares-seuses, des tapis de couleurs deteintes ou de couleurs mates pour les yeux paresseux <...>» [11, с. 40], etc.;

Э. Парейр: «Pour le corps paresseux, de souples divans, de souples tabourets; pour les pieds pares-seux, des tapis, pour le regard paresseux des couleurs peu tenaces, ternes ou mates <...>» [12, с. 57], etc.

С ленью тесно связана небрежность, не получающая в переводах единообразного представления:

А. П. Чехов: «Одета она <...> небрежно.» [10, с. 274];

Д. Рош: «Elle est <...> habillee <...> sans soin» [11, с. 41];

Э. Парейр: «Elle s’habille <...> sans soin» [12, с. 58];

А. П. Чехов: «<. > из ее небрежно сделанной прически <...>» [10, с. 274-275];

Д. Рош: «<...> de sa coiffure, negligemment faite <...>» [11, с. 42];

Э. Парейр: «<...> de ses cheveux coiffes avec negligence» [12, с. 59].

Мотив лени также реализуется через семантику глагола лежать, ассоциирующегося в контексте «Скучной истории» не просто с отдыхом, необходимым для восстановления сил, а с бесцельным и бездеятельным времяпрепровождением. Ни Рош, ни Парейр не сохраняют единообразную передачу этой семантики на французском языке, в результате чего одна из составляющих мотива лени серьезно редуцируется:

А. П. Чехов: «<. > от <. > долгого лежания на диване <...>» [10, с. 266];

Д. Pош: «<...> de long repos sur son divan» [11, с. 28];

Э. Парейр: «<...> les longues siestes sur un divan <...>» [12, с. 42];

А. П. Чехов: «По целым дням Катя лежит на кушетке <...>» [У, с. 2У4];

Д. Pош: «Katia reste etendue des jours entiers sur sa chaise longue <...>» [11, с. 40];

Э. Парейр: «Elle reste etendue des jours entiers sur un divan <...>» [12, с. ЗУ];

А. П. Чехов: «<. > на которых она лежит по целым дням» [10, с. 2У4];

Д. Pош: «<...> sur lesquels elle reste des jours entiers» [11, с. 41];

Э. Парейр: «<...> oй elle passe des jours entiers» [12, с. З8];

А. П. Чехов: «<...> она лежит на турецком диване <...>» [10, с. 280];

Д. Pош: «<...> elle est etendue sur son divan turc <...>» [11, с. З2];

Э. Парейр: «<...> elle est etendue sur son sofa <...>» [12, с. У1];

А. П. Чехов: «А ты все лежишь <...>» [10, с. 281];

Д. Pош: «Tu es toujours etendue <...>» [11, с. З2];

Э. Парейр: «Tu es toujours couchee <...>» [12, с. У1].

Семантика отчуждения реализуется в повести и через обособленность героя от своего известного имени. Николай Степанович с мрачным юмором отмечает, что его имя «принадлежит культуре и в этом качестве живет свободной, не знающей границ жизнью» [13, с. 111], в отличие от него самого, с его «физической немощью, несомненной близостью к смерти» [13, с. 111]. Отчуждение героя от своего имени прямо реализуется через суждения о нем как о чем-то автономном. Ситуация обособленного, отчужденного существования «имени» намечена в повести и применительно к Михаилу Федоровичу, своей личной неустроенностью контрастирующему со «счастливой» фамилией. Перевод предложения, реализующего эту мысль, представлен у Pоша и Парейра следующим образом:

А. П. Чехов: «Происходит он от старинной дворянской фамилии, довольно счастливой и талантливой, играющей заметную роль в истории нашей литературы и просвещения» [10, с. 284];

Д. Pош: «Il appartient а une vieille famille, noble, assez heureuse et assez douee, qui a joue un role re-marquable dans l’histoire de notre litterature et de notre culture» [11, с. З8];

Э. Парейр: «Il est issu d’une vieille et noble famille а qui n’a manque ni la chance ni le talent, et qui a joue un role important dans notre litterature et notre culture» [12, с. У9].

В данном случае полноценно передать мотив отстраненности переводчикам помешали семантические особенности французского языка. Дело в том, что русское слово «фамилия» обязательно имеет номинативную семантику, хотя может обозначать также семью и род. Французское же слово «famille» означает только семью и род, таким образом, в переводе семантика имени утрачивается.

Фундаментальный разрыв между номинативной и физической сторонами существования человека подчеркивается в «Скучной истории» также и ироническим отклонением главного героя от повествования о себе в первом лице, что сохраняется в переводе Парейра и частично утрачивается у Роша:

А. П. Чехов: «После двухчасовой езды мое превосходительство ведут в нижний этаж дачи и помещают его в небольшой, очень веселенькой комнатке <...>» [10, с. 292];

Д. Рош: «Apres deux heures de voiture, on conduit mon Excellence au rez-de-chaussee d’une villa, et on me loge dans une petit chambre tres gaie <...>» [11, с. 71];

Э. Парейр: «Apres deux heures de voiture, on in-troduit mon Excellence au rez-de-chaussee d’une villa et on l’installe dans une petit chambre tres gaie <...>» [12, с. 94].

В повести Чехова отчужденность героя от своего имени реализуется и на уровне синтаксиса, что не находит отражения в переводах:

А. П. Чехов: «Если бы меня спросили: что составляет теперь главную и основную черту твоего существования? Я ответил бы: бессонница» [10, с. 252];

Д. Рош: «Si l’on me demandait quel est le trait principale et essentiel de mon existence presente, je repondrais: l’insomnie» [11, с. 6];

Э. Парейр: «Si l’on me demandait: ‘Quel est au-jourd’hui le trait principale et fondamentale de ton existence?’, je repondrais: l’insomnie» [12, с. 15].

В оригинале видим здесь разделение сложноподчиненного предложения на две автономные части, что придает фразам парадоксальный вид некоего диалога-интервью, которое в принципе возможно по отношению к знаменитости, но получает комический оттенок благодаря невозможному в таком случае обращению на «ты». Это подчеркивает расхождение между номинально-статусным и реальным положением Николая Степановича.

Семантика отчуждения реализуется и заглавным мотивом скучный/скука/скучать, описывающим отстраненно-равнодушное состояние персонажей, бессодержательность и бесплодность их общения, бесполезность совершаемых ими действий, отсутствие интереса к чему-либо. Переводчикам удается вполне точно и единообразно передать этот мотив, взяв за основу прилагательное «en-nuyeux» (сущ. «ennui», гл. «ennuyer»). Однако Рош

в значительной мере расширяет данный мотив в своем переводе. Случаи передачи различных форм глагола «надоесть» французским «ennuyer» (+ «en-nuyeux») описаны выше. Но переводчик вовлекает в мотив скуки и другие чеховские слова:

А. П. Чехов: «От недоброго медицинского

прошлого уцелела только одна традиция <. >» [10, с. 260];

Д. Pош: «De l’ennuyeux passe medical, il ne s’est conserve qu’une tradition <...>» [11, с. 18];

А. П. Чехов: «И досаднее всего, что курица Гнеккер оказывается гораздо умнее орла-профес-сора» [10, с. 296];

Д. Pош: «Et ce qui est le plus ennuyeux, c’est que la poule Gnekker se montre bien plus spirituelle que l’aigle-professeur» [11, с. У8];

А. П. Чехов: «Опять этот Михаил Федорович! -говорит Катя с досадой» [10, с. 299];

Д. Pош: «Encore ce Mikhail Fiodorovitch ! dit Katia ennuyee» [11, с. 84].

В «Скучной истории» помимо слова скука присутствует еще слово скучища, приобретающее в контексте саркастического тона высказываний значение невыносимого душевного состояния, в контексте соотносимого со смертью. В переводах стилистическая окраска этого слова отсутствует: Pош и Парейр используют нейтрально окрашенное слово ennui (скука), что обусловлено морфологическими возможностями французского языка:

А. П. Чехов: «Скучища страшная, мухи мрут. Эту скучищу можно сравнить только разве с тою, какая бывает у нас в актовом зале <...>» [10, с. 28З];

Д. Pош: «Un ennui effroyable; les mouches meurent. Cet ennui ne peut se comparer qu^ celui qui regne dans notre Salle des Fetes <...>» [11, с. 60];

Э. Парейр: «On s’ennuie horriblement, les mouches en meurent. Cet ennui ne peut se comparer qu^ celui qui regne dans la salle du conseil <...>» [12, с. 81].

Употребление слов с корнем скук-/скуч- заканчивается в середине четвертой главы. Дальше скука прямо не называется, но воссоздается посредством других мотивов, все более явно обнаруживающих свое экзистенциальное содержание. В пятой главе, где скука является «предвосхищением небытия» [14], доминируют мотивы тяжести, темноты, страха, молчания, тишины. Соответствующая скуке семантика наиболее полно передается с помощью в значительной мере синонимичного слова нудно, которое в переводе Парейра оказывается именно скукой (ennui):

А. П. Чехов: «<. > на душе тяжко, нудно, так что даже жаль, что я не умер внезапно» [10, с. 303];

Э. Парейр: «<...> je me sens simplement le creur lourd, plein d’ennui, а tel point que j’en viens а regar-der de ne pas etre mort sur le coup» [12, с. 11У].

В заключительной, шестой главе скука резуль-тирует из мотивов бессонницы, равнодушия, молчания, тишины, холода и одиночества, но главным образом - смерти, поскольку речь здесь уже непосредственно идет «о ее ощущении, присутствии, предчувствии» [14]. Все эти мотивы, развиваясь и взаимодействуя в тексте, формируют семантическое поле концепта скука/скучный, который получает итоговую экспликацию в слове тоска, достаточно точно переданном обоими переводчиками как angoisse:

А. П. Чехов: «<. > все это не помешает мне умереть на чужой кровати, в тоске, в совершенном одиночестве.» [10, с. 306];

Д. Pош: «<...> tout cela ne m’empecherait pas de mourir sur un lit etranger, dans l’angoisse et dans une entiere solitude» [11, с. 94-9З];

Э. Парейр: «<...> cela ne m’empechera pas de mourir sur un lit etranger, dans l’angoisse, dans une entiere solitude...» [12, с. 123].

Pазвернутое сопоставление экзистенциальных мотивов повести Чехова с их франкоязычными переводами станет темой отдельного исследования.

Приведенные примеры показывают, что семантика однообразия представлена в переводах более полно и точно в сравнении с семантикой отчуждения. В переводе Парейра мотив однообразия передан точнее и адекватнее, чем в переводе Pоша, в силу более единообразного и полного перевода всех компонентов этого мотива. Однако даже в таком виде смысловой потенциал однообразия во франкоязычном переводе Парейра не соответствует в полной мере оригинальному.

Семантика отчуждения представляется более сложной для передачи на французском языке. Помимо переводческой невнимательности, из-за которой допускаются неточности в переводе этой семантической составляющей, адекватному воспроизведению оригинала здесь мешают еще и объективные языковые особенности. Помимо этого задача переводчика усложняется необходимостью переводить отдельные слова, принимая во внимание их лексические связи, благодаря которым расширяется тот или иной мотив.

Список литературы

1. Латышев Л. К. Проблема эквивалентности в переводе: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 1983. 32 с.

2. Швейцер А. Д. Теория перевода (статус, проблемы, аспекты). М., 1988. 216 с.

3. Казакова Т. А. Художественный перевод. Теория и практика. СПб.: ООО «ИнЪязиздат», 2006. 544 с.

4. Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литературы. М.: Прогресс, 1979. 320 с.

— 11У —

5. Литературное наследство. Т. 68. М.: Изд-во АН СССР, 1960. 969 с.

6. Литературное наследство. Т. 100, кн. 1: Чехов и мировая литература. М.: Наука, 1997. 640 с.

7. Anton Tchekhov. 1860-1980 // Silex. N 16. Grenoble. 1980. P. 44-46.

8. Ласточкина С. П. Повесть А. П. Чехова «Скучная история» во французских переводческих интерпретациях // Вестн. Томского гос. пед. ун-та (Tomsk State Pedagogical University Bulletin). 2010. Вып. 8 (98). С. 16-18.

9. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка (С-Я). Изд-во «Азъ», 1992. 660 с.

10. Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: В 18 т. Т. 7. А. П. Чехов, 1888-1891. М.: Наука, 1977. 517 с.

11. Antone Tchekhov. Oeuvres completes. Tom III. Une banale histoire. Traduit du russe par Denis Roche. (Seule traduction autorisee par l'auteur). Paris. Librairie Plon. 1923. 304 p.

12. Anton Tchekhov. Une banale histoire. Traduction du russe par Edouard Parayre, revue par Lily Denis. Paris. Gallimard. 2012. 144 p.

13. Разумова Н. Е. Творчество А. П. Чехова в аспекте пространства. Томск: Изд-во Том. гос. ун-та, 2001. 522 с.

14. Семкин А. Д. Скучные истории о скучных людях? Журнальный зал «Нева». Приметы времени. 2012. № 8. URL: http://magazines.russ.ru/ neva/2012/8/s12.html (дата обращения 19.10.2013).

Сопова С. П., аспирант.

Томский государственный педагогический университет.

Ул. Киевская, 60, Томск, Россия, 634061.

E-mail: [email protected]

Материал поступил в редакцию 13.01.2014.

S. P Sopova

ABOUT SOME REASONS OF TRANSLATOR’S TRANSFORMATIONS OF FICTION

Two translations of A. P. Chekhov’s narrative “A Dreary Story” into the French language are described; realization of a basic concept dreary and its semantic components (monotony and estrangement) are in the center of the author’s attention. Some difficulties connected with some objective features of the language and complexity of the work itself are analyzed.

Key words: Chekhov, "A Dreary Story", Roche, Parayre, translation into the French language, translator’s transformation.

References

1. Latyshev L. K. The problem of equivalence in translation. Abstract of thesis doc. philol. sci. Moscow, 1983. 32 p. (in Russian).

2. Shveitser A. D. Theory of translation (status, problems, aspects). Moscow, 1988. 216 p. (in Russian).

3. Kazakova T. A. Literary translation. Theory and practice. St. Petersburg, InYazizdat Publ., 2006. 544 p. (in Russian).

4. Durishin D. Theory of comparative study of literature. Moscow, Progress Publ., 1979. 320 p. (in Russian).

5. Literary heritage. Vol. 68. Moscow, Academy of Science of USSR Publ., 1960. 969 p. (in Russian).

6. Literary heritage. Vol. 100, book 1: Chekhov and world literature. Moscow, Nauka Publ., 1997. 640 p. (in Russian).

7. Anton Tchekhov. 1860-1980. Silex. No. 16. Grenoble, 1980. P. 44-46.

8. Lastochkina S. P. Chekhov's narrative “A Dreary Story” in French translators' interpretations. Tomks State Pedagogical University Bulletin, 2010, no. 8 (98), pp. 16-18 (in Russian).

9. Ozhegov S. I., Shvedova N. Yu. Explanatory dictionary of the Russian language (S-YA). “Az” Publ., 1992. 660 p. (in Russian).

10. Chekhov A. P. Complete set of works and letters in 30 v. Works: In 18 v. V. 7. A.P. Chekhov, 1888-1891. Moscow, Nauka Publ., 1977. 517 p. (in Russian).

11. Antone Tchekhov. Oeuvres completes. Tom III. Une banale histoire. Traduit du russe par Denis Roche. (Seule traduction autorisee par l'auteur). Paris. Librairie Plon. 1923. 304 p.

12. Anton Tchekhov. Une banale histoire. Traduction du russe par Edouard Parayre, revue par Lily Denis. Paris. Gallimard. 2012. 144 p.

13. Razumova N. E. A. P. Chekhov’s works in the aspect of space. Tomsk, Tomsk State University Publ., 2001. 522 p. (in Russian).

14. Semkin A. D. Dreary stories about dreary people? Journal room: Neva Publ. Time description. 2012. No. 8. URL: http://magazines.russ.ru/ neva/2012/8/s12.html (accessed 19.10.2013) (in Russian).

Tomsk State Pedagogical University.

Ul. Kievskaya, 60, Tomsk, Russia, 634041.

E-mail: [email protected]