CC BY
235
© 2003 г. Ш.А. Гапуров
К ВОПРОСУ О «НАБЕГОВОЙ СИСТЕМЕ ГОРЦЕВ»
Один из болезненно дискуссионных в современном кавказоведении - вопрос о горском «хищничестве», или о набегах горцев. М.М. Блиев ввел и новый термин на этот счет - «набеговая система горцев» [1, с. 60]. По мнению А. Цаликова, о кавказских грабежах и разбоях, писалось необъективно, «...было отравлено ядом человеконенавистничества, расцвечено специфическими цветами российского национализма, принимающего на окраинах особенно уродливый характер безжалостной травли инородческого населения» [2].
Набеги горцев на соседние территории ради захвата добычи, пленных - явление, свойственное всем горцам Кавказа [3]. Оно нарастает с XVI в., наибольший размах получает в XVIII в. и продолжает свое существование даже в XIX в. Набеги как социальное явление не было национальной особенностью горцев, не вытекало из их «хищнической натуры», как полагали авторы,XIX в., оно было свойственно многим народам на определенной стадии развития. Вспомним викингов, средневековую Западную Европу, особенно Францию и Германию.
В XIX в. немало написано о набегах горцев. Так, И.Н. Березин, Н.Ф. Дубровин, В.А. Потто, Р.А. Фадеев, А. Лилов, А. Зиссерман и другие считали, что набеги горцев обусловлены их этнопсихологией, врожденной страстью к разбоям, грабежам, хищничеству [4-7].
Однако и в XIX в. были исследователи, пытавшиеся всерьез разобраться в природе горских набегов, например, И.Ф. Бларамберг и Ф.А. Щербина. Первый писал, что главная причина, толкавшая горца на набег - его бедность, порожденная неразвитостью экономики, малой плодородностью горных земель [8], второй, критикуемый в советской историографии за свои взгляды, был единственным из дореволюционных историков казачества, называвшим горско-казачьи набеги страшной взаимной трагедией. Он подчеркивал, что именно бедность толкала горца на набеги за военной добычей [9].
Среди советских и российских кавказоведов сложилось прочное мнение о том, что набеги горцев на соседние территории были порождены процессами классообразования (феодализации) в горных обществах Кавказа, аграрной перенаселенностью, отсталостью . горной экономики, низкой производительностью труда, когда нарождающаяся феодальная верхушка (увлекая за собой и часть общинников) искала источники обогащения в военных походах (набегах) на соседние земли, в особенности на территорию Восточной Грузии [10-12].
Особую позицию в вопросе о горских набегах занимает М.М. Блиев, считающий, что все жители Чечни и горной части Дагестана занимались в основном набегами: «...в Чечне тукхумы , как и «вольные» общества Дагестана, жили войной...» [1, с. 55]. Против
этого утверждения М.М. Блиева в свое время выступили многие историки. Так, с точки зрения В.П. Невской, «это не только не подтверждается историческим и этнографическим материалом, но и противоречит ему» [13]. Подобное же мнение о позиции М. Блиева относительно природы «набеговой системы» горцев высказали А.Л. Нарочницкий, Б.Х. Ортабаев, Ф.В. Тото-ев, Х.М. Ибрагимбейли, А.И. Хасбулатов, Х.Х. Рамазанов и другие кавказоведы [14]. Острой критике она подверглась и на Всесоюзной научной конференции в Махачкале в 1989 г. [15].
Все военные действия жителей горных районов Дагестана и Северо-Западного Кавказа М.М. Блиев называет набегами. Но он согласен с тем, что движение равнинного населения Северного Кавказа (в качестве примера приводятся выступления в Кабарде и Осетии в начале XIX в.) были вызваны колониальными мерами российского правительства и носили «со-циально-мотивированный характер» [1, с. 59, 60]. Однако эта схема «горы - равнина» оказывается у него совершенно не приложимой к Чечне, события в которой во второй половине XVIII - первой четверти XIX в. он трактует в особом плане. У чеченцев, полагает он, набегами занималось и равнинное население, причем темпы и масштаб их становились больше по мере развития земледельческого хозяйства [16, с. 126] и называет основной причиной экспансии чеченцев захват «новых земель» [16, с. 133]. Поскольку главным направлением чеченской экспансии со второй половины XVIII в., по М.М. Блиеву, служит русское Предкавказье, то получается, что чеченцы хотели захватить земли на российском берегу Терека. Безусловно, среди них было немало авантюристов, но даже им вряд ли пришло бы в голову попытаться захватить землю на российской стороне, поскольку в конце XVIII - начале XIX в. и правобережье Терека было далеко не все освоено чеченцами и здесь было немало свободных земель. Никто не приводит данных, подтверждающих это утверждение М. Блиева. Напротив, есть немало свидетельств тому, что чеченцы, жившие по Тереку и Сунже, старались не обострять отношений с российской стороной. А.И. Ахвердов писал, что надтеречные и присунженские чеченцы «желают и ищут мирное житье» [17]. «Весьма естественно, что русская власть прочнее утверждалась на плоскостях и равнинах, не представлявших выгодных условий для обороны и продолжительного, упорного сопротивления, - отмечал автор середины XIX в., - ...ближайшее же к русским пределам чеченское население, сознавая всю опасность открытой вражды с русскими и ценя выгоды своего положения, старались... сохранить мир. ...А потому опасались открыто нарушать мирные отношения...» [18]. Таким образом, вопреки утверждениям М.М. Блиева, чеченцы, жившие в бассейне Терека и Сунжи, не занимались набегами, доведенными до степени «экспансии». Более того, они
оказывались фактически заложниками, были не в состоянии воспрепятствовать горцам, совершавшим набеги на русскую пограничную линию [19], однако первыми подвергались карательным акциям казаков и царской армии. Российские же власти всячески притесняли мирных горцев, подозревая их в пособничестве своим непокорным единоверцам, а те в свою очередь расправлялись с ними, как с врагами, считает Г.И. Кусов [20].
Определяя народные движения в Кабарде и Осетии в начале XIX в. как социально мотивированные, М. Блиев в то же время относит к проявлениям набеговой системы крупнейшее освободительное движение конца XVIII в. в Чечне под руководством шейха Мансура, в котором участвовали в основном жители равнинной Чечни (центром его был современный пригород Грозного — селение Алды) [16, с. 135]. Причем военные действия против России начал не Мансур, напротив, в 1785 г. экспедиционный отряд полковника Пиэри напал на Алды и лишь после этого начинаются вооруженные выступления чеченцев, к которым затем присоединились дагестанцы, кабардинцы и закубанцы.
В российском кавказоведении XIX в. события в Чечне 1785 г. трактовались как возмущение, восстание части чеченцев. И.Н. Березин высказал на этот счет точку зрения, совпадающую с определением М.М. Блиева: «...С толпами охотников до грабежа и разгульной жизни Шейх-Мансур... носился около русских укреплений, являлся и перед Кизляром...» [5, с. 82].
В советской историографии восстание 1785 г. в Чечне определялось как народное движение [21], и сам М.М. Блиев в 1984 г. писал, что в Чечне «в 1785 г. ...началось антирусское движение населения во главе с ...шейхом Мансуром» [22].
Таким образом, и в XIX, и в XX столетиях некоторые авторы под общим названием «горские набеги» объединяют разные социальные явления - действительные походы горцев ради добычи и выступления против царских колонизаторов.
В последней трети XVIII в. основным направлением горских набегов становится российская погранич-’ ная линия. Представляется, что с этого времени меняется, во всяком случае частично, природа, характер этого социального явления. Строительство Кавказской военной линии, сопровождавшееся массовой конфискацией земель у горцев, явилось важнейшим шагом на пути.установления российской власти на Северном .Кавказе. Горцы со временем стали понимать, что эта линия представляет серьезную угрозу для их независимости, традиционного образа жизни. М.С. Тотоев считал, что именно с этого периода усиливается борьба горцев против царских войск, поскольку в Кавказской линии они стали видеть «смертельную угрозу для себя» [23]. В.А. Потто отмечал, что вначале «военные действия горцев носили характер мелких нападений на одиночных людей или на небольшие команды...» [4, с. 284]. Тут важно обратить внимание на определение автором этих действий
горцев - «военные действия», а не «разбойничьи набеги». Совершенно очевидно, что В.А. Потто - крупнейший кавказовед дореволюционного периода - понимал, что с возведением Кавказской линии начинает меняться характер горских набегов. Горцы превосходно понимали разницу между занятием страны военной силой и истинным завоеванием ее, т.е. заселением. «Укрепления, - говорили они, - “это камень, брошенный в поле, дождь и ветер снесут его; станица — это растение, которое впивается в землю корнями и понемногу застилает и схватывает все поле”» [4, с. 284]. Основными звеньями Кавказской линии действительно были казачьи станицы. Под них отводилась большая и лучшая часть горских земель. В. Дегоев подчеркивал, что казачество было движущей силой русской военно-экономической колонизации Северного Кавказа [24]. «Империя, расселяя на Кубани казаков (то же самое относится к Малке, Тереку, Сунже и т.д. -Ш.Г.), обрекала их на неизбежное столкновение с горцами, видевшими в них не только возможность поправить свое экономическое положение, но и угрозу своей независимости» [25]. Нападая на поселения и станицы по Кавказской линии, горцы пытались остановить колонизацию северокавказских земель. Это в большинстве своем были уже не просто «набеги ради грабежа», а форма антиколониальной борьбы.
Разумеется, далеко не все набеги горцев на российскую пограничную линию в последней трети XVIII - начале XIX в. представляли собой проявление антиколониальной борьбы. Несомненно, были среди них и грабительские набеги [26]. Но сами набеги как социальное явление становятся с этого времени намного сложнее, чем раньше. Г.А. Ткачев подчеркивал, что «раньше чеченцы шли на линию ради грабежа и добычи, так теперь они стали нападать ради спасения души и за веру, во славу Божию» [27]. Кроме набегов ради добычи, были и такие, в которых горцы любые действия на российской стороне рассматривали либо как месть за убитых сородичей во время карательных походов казаков и царских солдат на горские земли, либо как борьбу за свободу [28-30].
С последней трети XVIII в. военные акции кабардинцев, чеченцев и дагестанцев против кордонной линии на Северном Кавказе можно называть набегами лишь условно, так как в большинстве своем это была антиколониальная борьба в форме партизанских действий. Набеги были традиционно сложившейся формой защиты и нападения горцев в условиях отсутствия сложившихся государств и регулярной армии. М. Ходорковский называет горские набеги «местными традициями ведения войны» [31]. Стремительные набеги на противника и «рейды возмездия» с захватом пленных, лошадей и скота были, по мнению М. Гаммера, главным методом ведения войны у горцев [32].
В период существования имамата Шамиля, имея единое руководство, горцы начнут воевать с царскими войсками крупными силами, но до этого разделенные политически северокавказцы не могли оказать России сильного организованного сопротивления. Тем не менее, как пишет Ф. Пономарев, с момента
возникновения Кавказской линии они начали «беспрерывную и утомительную войну небольшими партиями, которая вместе с мелкими хищническими нападениями, заставляла казаков быть постоянно настороже, была для них весьма отяготительна» [33]. «Хищнический способ войны», как называли партизанскую борьбу горцев царские военачальники и многие авторы XIX в. [34], был вызван конкретными историческими и географическими условиями. Не имея государства, военной промышленности и регулярной армии, разобщенные на множество племен и народностей (а народности - на общества, союзы обществ), горцы использовали единственно возможные в тех условиях (с точки зрения эффективности) методы войны - партизанские действия, используя горнолесистый ландшафт местности.
На Северном Кавказе «русская армия столкнулась с уникальным противником, - пишет В.В. Дегоев, - бесстрашным, хитрым, виртуозным. В горах, действуя в родной стихии и диктуя свои правила игры, он имел очевидное преимущество. Как ни странно, сила горцев заключалась именно в их разобщенности, которая помогала стать неуловимыми и непобедимыми» [35].
В последние годы, особенно с началом чеченского кризиса, появилось немало публикаций, в которых действия горцев в XVIII - XIX вв. преподносятся в самом черном цвете и главный довод при этом - набеги, «хищнические» способы войны. В этих работах особо подчеркивается, что горские набеги явились главной причиной Кавказской войны, а Россия представляется обороняющейся, защищающейся стороной [36]. При этом упускается из виду, что горцы «сражались на своей родине, защищали свои земли, села, семьи, образ жизни и обычаи» [37], и в борьбе против одной из ведущих военных держав того времени, безусловно, имели моральное право на любые действия во имя этих целей. Горцы действовали так, как могли: «диверсионными актами - убийствами русских генералов, конными набегами на населенные пункты и воинские гарнизоны» [38].'
Во время Отечественной войны 1812 г. французы не раз упрекали русских партизан в неправильных, незаконных с их точки зрения методах войны. В ответ на это М.И1 Кутузов отвечал: «Трудно остановить народ, ожесточенный всем тем, что он видел, ...народ, готовый жертвовать собою для родины, и который не делает различий между тем, что принято и что не принято в войнах обыкновенных» [39].' Адыгский просветитель Адыл-Гирей Кешев объяснял, почему горцы вынуждены вести войну за независимость именно партизанскими методами: «...не корысть и не кровожадность, а жажда подвигов и не умиравшая в сердце народа любовь к независимости и свобода одушевляли адыгов в продолжительной борьбе за политическое свое существование» [40]. По мнению И. Попко, партизанская линейная война не всегда ограничивалась мелкими набегами, а принимала иногда характер серьезных военных действий, когда соединялись целые племена, которые открыто нападали на Кавказскую линию [41]. Строительство
крепостей и казачьих станиц на кабардинских землях, карательные экспедиции царских войск вынуждали кабардинцев нападать на укрепления Кавказской линии, пишут Б.К. Мальбахов и К.Ф. Дзамихов. Историки XIX в. абсолютизировали эти факты и изображали борьбу кабардинцев и других народов Северного Кавказа как «разбой и хищничество» [42-44].
Совершая набеги на российское пограничье, горцы воевали не с русскими поселенцами, с которыми им незачем было враждовать, не с казаками, с которыми они в XVI - первой половине XVIII в. жили в целом мирно, а с «царской властью, посягнувшей на их законы, обычаи и вольность» [20, с. 22]. Ф.А. Щербина, анализируя горские набеги, подчеркивал, что горцы угоняли скот, захватывали пленных, нападали на казачьи станицы, караулы и отряды и «вообще с ожесточением уступали каждую пядь своих владений, мстя колонизаторам края при всяком случае» [20, с. 214]. Как видим, здесь речь идет о защите горцами своих владений от колонизаторов края, а не о грабительских, хищнических нападениях северокавказцев на казачьи станицы. Некоторые авторы XIX в. понимали и суть борьбы горцев, и методы их действий.
В кавказоведческой литературе XIX - XX вв. большинство авторов в набегах всегда обвиняли горскую сторону. Для российских военачальников и в особенности для А.П. Ермолова, набеги горцев были основным официальным поводом для военных экспедиций против горских аулов, имевших «явно выраженный карательный характер», - указывают В.А. Георгиев и
Н.Г. Георгиева [45]. При этом совершенно упускается из виду, что набеги с XVIII в. носили взаимный характер. М.Н. Покровский отмечал, что набеги были в сущности делом обоюдным и весьма трудно было установить, кто на кого стал «набегать» первым — горцы на казаков или казаки - на горцев [46]. У. Лау-даев пишет, что с переселением чеченцев на плоскость «русские нападали на них, грабили их имущество, жгли хутора, убивали и пленили людей, так что еще долго чеченцы не решались оседло водвориться на ней», отвечали им теми же мерами [47]. «Если кабардинцев русские власти выставляли как грабителей, то в такой же степени грабежами, несомненно, занимались и казаки», - отмечал В.Н. Кудашев [48]. Они не оставляли без ответа ни один набег горцев на российскую пограничную линию [49].
Походы казаков и царских войск на горские земли, снаряжаемые под предлогом наказания горцев за набеги, далеко не всегда были адекватными акциями возмездия. Чеченцы могли рассказать о случаях, когда за убийство одного казака истреблялись до последнего жители целого аула [46, с. 25]. Часто репрессиям подвергались совершенно безвинные аулы [50]. «Иногда обстоятельства погони складывались так, - свидетельствует И. Попко, - что казаки...не имея уже надежды возвратить свою потерю, хватали первую попавшуюся под руку добычу на неприятельской земле и с нею отходили назад к линии» [41, с. 253].
Следует отметить, что далеко не всегда набеги казаков и регулярных российских войск на горские ау-
лы были «акциями возмездия». Нередки бывали случаи, когда они совершались без всякого повода со стороны горцев, ради добычи и наград, а то и просто ради интереса [7, с. 331]. В.А. Потто писал, что набеги на чеченцев, «составлявшие поэзию казачьей жизни, воспитывавшие дух их, несомненно, были сродни и нашим гребенцам, но предпринимались ими ни для одной добычи, не по нужде «добыть себе зипунов», а просто из лихого молодечества, из желания окурить порохом молодежь, не знакомую еще с боевыми опасностями, не дать затупиться своей шашке или заржаветь в чехле заветной стамбульской винтовке» [4, с. 284]. Некоторые авторы XIX в. считали, что постоянные казачьи набеги на чеченцев и ингушей были необходимы в качестве профилактической меры, чтобы те помнили всегда о неотвратимости возмездия «за возможные шалости».
Походы царских войск на горские земли практически всегда сопровождались уничтожением полей, посевов, садов, собранного урожая, угоном скота. И это становилось еще одним поводом к набегам на российское пограничье - чтобы не умереть с голоду. Как отмечал П.А. Гаврилов, «горцы были вынуждены отыскивать средства к жизни в военной добыче», из-за частых переселений с места на место в результате нападений российских войск [51]. Е. Лачинов, бывший свидетелем уничтожения царскими войсками селений в Малой Чечне, подчеркивал, что теперь их жителям ввиду наступающей зимы ничего не остается, как «искать себе пропитание воровством и грабежом» на Кавказской линии, чтобы не умереть с голоду [52].
Походы царских войск и казаков на горские земли, осуществляемые под предлогом наказания горцев за набеги, не способствовали «усмирению и покорению», а только еще более ожесточали их. «Результаты всех этих набегов (российских. - Ш.Г.) ныне нам вполне ясны, - писал Г.Н. Казбек, - и история уже сделала им должный приговор - она назвала их не только бесполезными, но и вредными» [53].
Взаимные набеги горцев и казаков, царских войск сопровождались, безусловно, жестокостями с обеих сторон. Ф.А. Щербина подчеркивал, что набеги происходили с «поразительным упорством, стойкостью и взаимным ожесточением, принесшим много зла, разорения и горя обеим сторонам» [30, с. 131]. «Казаки же при своих впадениях в аулы горцев для избежания излишних издержек на содержание пленных...резали на месте жен, детей и стариков», — указывал В. Савинов [54].
Конечно, и горцы при нападениях на казачьи станицы, русские поселения, на военные укрепления тоже проявляли жестокость. Но по своим масштабам результаты действий горцев и царских войск были несопоставимы. Горские отряды, совершавшие набеги, были небольшими. Царские войска и казаки производили свои налеты на горские аулы крупными силами с применением артиллерии. Поэтому и количество жертв среди мирного населения с обеих сторон было разным. По данным А.П. Гизетги, потери мир-
ного населения с российской стороны с конца XVIII в. и до середины XIX в. на Кавказе составили около 2 тыс. чел. убитыми, раненными и попавшими в плен [55]. Потери мирного населения у горцев были во много раз больше. Например, во время набега казаков на' селение адыгейского кн. Эриге-Мансурова 3 октября 1823 г. было только убито 500 чел. [56]. Почти столько же людей было уничтожено в чеченском селении Дады-Юрт в сентябре 1819 г. [57]. А ведь таких аулов в Закубанье, Кабарде и Чечне было истреблено во время набегов царских войск и казаков десятки; соответственно велико было и число уничтоженного мирного населения. .
Российские войска и казаки при налетах на горские аулы уничтожали все — дома, сады, сено, хлеб. Горцы, как правило, этого не делали. Да, убивали сопротивляющихся, захватывали в плен не только мужчин, но и женщин с детьми, угоняли скот, «но редко зажигали сена и хлеба в поле» [41, с. 249].
Взаимные набеги казаков, царских войск, с одной стороны, и горцев — с другой, к концу XVIII в. приняли такой огромный размах, характер настоящей партизанской войны, что они стали серьезно мешать разработке и проведению кавказской и международной политики петербургского кабинета. В 1796 г. перед началом персидского похода граф Зубов получил от Екатерины II следующие инструкции: «Не заниматься покорением народов, оружием неукротимых и от сотворения мира не признававших ничьей власти; неважные грабежи их презирать, против коих полезнее умножать собственные предосторожности и оными наказывать дерзающих, чем отмщать целому народу за грабежи нескольких хищников и возбудить против себя взаимно отмщение целого народа, а трудными походами в ущельях терять людей напрасно, тратить время и одерживать победы бесполезные» [41, с. 274]. После смерти Екатерины II поход В. Зубова был прекращен и инструкции императрицы относительно горских набегов никак не сказались на дальнейших действиях кавказской администрации.
В том же 1796 г. 300 казаков произвели набег за Кубань и захватили 5 тыс. овец. Набег был совершенно немотивированный (вовсе не «акция возмездия»), причем произведен был на территории, считающейся сферой влияния турецкого султана. Дело дошло до Порты, которая выразила протест против действий казаков. Возникла угроза международного скандала, и Павел I, не желавший обострять отношений с Османской империей и с горцами, особым рескриптом командующему тогда на Кавказе графу Гудовичу в 1797 г. запретил набеги российских войск не только за Кубань, но и на остальные горские земли с целью «отвратить всякие поводы к ссорам с соседственными народами и к взаимным с их стороны набегам» [58]. Однако кавказская политика российского правительства оказалась крайне непоследовательной. Одной рукой запрещая набеги против горцев, Павел I в рескрипте генералу Кноррингу 9 ноября 1799 г. писал: «Атаману Гребенского войска майору Зачетову объявить Монаршее благоволение за баранту, сделанную
чеченцам» [5, с. 371]. Более того, в 1800 г. Павел 1 вообще снял все ограничения на производство набегов против-горцев и разрешил «репрессалию» [58, с. 407]. Фактически же кавказские военачальники ни в XVIII в., ни позже практически не прислушивались к рекомендациям и приказам Петербурга относительно репрессий против горцев и поступали всегда так, как они считали нужным.
Научный спор о характере и природе горских набегов на российское пограничье на Северном Кавказе во второй половине XVIII - первой трети XIX в. носит не только чисто академический характер. От различного подхода к оценке этого явления зависит и ответ о характере самой Кавказской войны, борьбы горцев против царизма в тот период. Те авторы, которые сводят эту борьбу только к набегам ради добычи, обогащения, считают, что «набеги на станицы и гарнизоны... были начисто лишены тех высоких идейных установок, которые предполагает «антиколониальная борьба» [59] и что «тезис о войне на Кавказе как о высшем этапе развития набеговой системы отрицает освободительную природу этой войны» [60].
Думается, что социальное явление, известное под названием «горские набеги», во второй половине XVIII — первой трети XIX в. было неоднозначным и преимущественно представляло собой проявление освободительной борьбы горцев в форме партизанских действий.
Порожденные колониальной политикой царизма, взаимные набеги казаков и горцев во второй половине XVIII - начале XIX в. делали невыносимо тяжелой жизнь пограничного населения по обе стороны Кавказской военной линии.
Литература
1. Блиев М.М. Кавказская война: социальные истоки и сущность // История СССР. 1983. № 2.
2.’ Цаликов А. Кавказ и Поволжье. М., 1913. С. 101.
3. Гамрекели В.И. Вопросы взаимоотношений Восточной Грузии с Северным Кавказом в XVIII в. Тбилиси, 1972. С. 25-26.
4. Потто В.А. Два века Терского казачества. Ставрополь, 1991.
5. Березин И.Н. Путешествие по Дагестану и Закавказью. СПб., 1843. С. 157.
6. Фадеев. Р.А. Шестьдесят лет Кавказской войны. Тифлис, 1860. С. 23,25.
7. Зиссерман А. Современное состояние Кавказа // Современник. 1857. № 11. С. 27.
8. Бларамберг И.Ф. Кавказская рукопись. Ставрополь, 1991. С. 18-19.
9. Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Т. 2. Екатеринодар, 1910. С. 30-31.
10. Петрушевский И. Джаро-Белоканские вольные общества в первой трети XIX столетия. Тифлис, 1934. С. 19-21; Гарданов В.К. Общественный строй адыгских народов. М., 1967. С. 169-177; Блиев М.М. Кавказская война... С. 54-57; Блиев ММ., Дегоев В.В.
Кавказская война. М., 1994. С. 133-146; Брегвад-зе А.И. Славная страница истории. М., 1983. С. 57-58; Гамрекели В.И. Указ. соч. С. 21-41; История народов Северного Кавказа (конец XVIII в. - 1917 г.) М., 1988. С. 38; Робакидзе А.И. Некоторые черты горского феодализма на Кавказе // Советская этнография. 1978.' № 6. С. 22-23; Авраменко А.М. и др. Об оценке Кавказской войны с научных позиций историзма // Кавказская война. Уроки истории и современность. Краснодар, 1994. С. 29-30 и др. ’
11. История народов Северного Кавказа. С. 38.
12. АКАК. Т. IV. С. 3.
13. Невская В.П. Проблемы сельской общины и горских народов Северного Кавказа в современном кавказоведении // Изв. СКНЦ ВШ. Обществ, науки. 1988. № 1. С. 44. '
14. История народов Северного Кавказа. С. 38; Орта-баев Б.Х., Тотоев Ф.В. Еще раз о Кавказской войне: о ее истоках и сущности // История СССР. 1988. № 4. С. 59-60; Ибрагимбейли Х.М. Народно-освободительная борьба горцев Северного Кавказа под руководством Шамиля против царизма и местных феодалов // Вопросы истории. 1990. № 6. С. 152—
' ‘ 156; Национальные движения в условиях колониализма (Казахстан, Средняя Азия, Северный Кавказ). Целиноград, 1991. С. 65-68; Халилов А.М. Национально-освободительное движение горцев Северного Кавказа под предводительством Шамиля. Махачкала, 1996. С. 39-40 и др.
15. Народно-освободительное движение горцев Дагестана и Чечни в 20-50-е гг. XIX в.: Материалы Всесоюзной научной конференции 20-22 июня 1989 г. Махачкала, 1994.
16. Блиев М.М., Дегоев В.В. Указ. соч. С. 126.
17. История, география и этнография Дагестана (ИГЭД). М., 1958. С. 227.
18. Шамиль и Чечня // Военный сборник. 1859. Т. 9. С. 123.
19. Архив Раевских. Т. 3. СПб., 1910. С. 391.
20. Кусов Г.И. А.С. Пушкин на Кавказе в 1820 и 1829 гг. // Пушкин и Кавказ. Владикавказ, 1999. С. 22.
21. Магомедов P.M. История Дагестана. С. 230-231; История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М., 1988. С. 454-455; Ахмадов Ш.Б. Имам Мансур. Грозный, 1991. С. 268-270.
22. Киняпта Н.С., Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России. М., 1984. С. 67.
23. Тотоев М.С. Взаимоотношения горских народов с первыми русскими поселенцами на Северном Кавказе // Изв. Северо-Осетинского НИИ. Т. 12. Дза-уджикау, 1948. С. 153.
24. Дегоев В.В. Кавказ в структуре Российской государственности: наследие истории и вызовы современности // Вестник Института цивилизации. Вып. 2. Владикавказ, 1999. С. 131.
25. Авраменко А.М. и др. Указ. соч. С. 31.
26. Очерк Кавказской войны // Военный сборник. 1864. № 5. С. 283.
27. Ткачев ГА. Гребенские, Терские и Кизлярские казаки. Владикавказ, 1911. С. 55.
28. Белевич К. Несколько картин из Кавказской войны и нравов горцев. СПб., 1891. С. 12.
29. Воспоминания о Кавказе и Грузии // Русский вестник. 1869. № 4. С. 690.
30. Щербина Ф.А Краткий исторический очерк Кубанского казачьего войска // Кубанское казачье войско. 1696- 1888. Краснодар, 1996. С. 112.
31. Ходорковский М. В королевстве кривых зеркал (основы российской политики на Северном Кавказе до завоевательных войн XIX в. // Чечня и Россия: общества и государства. М., 1999. С. 20.
32. Гаммер М. Шамиль. М., 1998. С. 43.
33. Пономарев Ф. Материалы для истории терского казачьего войска с 1559 по 1880 год // Военный сборник. 1880. №10. С. 365.
34. Зиссерман А. История 80-го пехотного кабардинского генерал-фельдмаршала князя Барятинского полка. СПб., 1881. С. 269.
35. Дегоев В. Три силуэта Кавказской войны: А.П. Ермолов, М.С. Воронцов, А.И. Барятинский // Звезда. 2000, №9. С. 141.
36. Балуевский Ю.Н. Уроки кавказских войн // Военноисторический журнал. 2000. № 5. С. 4-5; Георгиев В А., Георгиева Н.Г. Кавказская война (1829 - 1864 гг.) // Преподавание истории в школе. 1999. № 6. С. 22-23; Муханов В.М. Россия и Кавказ: история взаимоотношений // Гербоведъ. 1998. № 3. С. 12; Азаров В., Марущенко В. Кавказ в составе России // Ориентир. 2001. № 3. С. 12-13; Московский журнал. История государства Российского. 1995. № 2. С. 2-3; Демин А.М. Казаки в Кавказской войне (1817 -1864) // Казаки в войнах России. М., 1999. С. 110.
37. Ортабаев Б.Х., Тотоев Ф.В. Указ. соч. С. 87.
38. Демин А.М. Указ. соч. С. 108.
39. Кутузов М.И. Письма. Записки. М., 1989. С. 358.
40. Избранные произведения адыгских просветителей. Нальчик, 1980. С. 126.
41. Попко И. Терские казаки со стародавних времен. Исторический очерк. СПб., 1880. С. 274.
42. Караты И. Через семь десятков лет // Революция и горец. 1929. № 9. С. 49.
43. Кокиев Г. Военно-колонизационная политика царизма на Кавказе // Революция и горец. 1929. Ка 4. С. 30.
44. Мальбахов Б.К., Дзамихов К.Ф. Кабарда во взаимоотношениях России с Кавказом, Поволжьем и Крымским ханством (середина XVI - конец XVIII в.). Нальчик, 1996. С. 24.
45. Георгиев В.А., Георгиева Н.Г. Указ. соч. С. 23.
46. Покровский М. Завоевание Кавказа // Россия и Кавказ. СПб., 1995. С. 25.
47. Лаудаев У. Чеченское племя // Сборник сведений о кавказских горцах (ССКГ). Т. VI. Тифлис, 1872. С. 19.
48. Кудашев В.Н. Исторические сведения о кабардинском народе. Нальчик, 1991. С. 78.
49. Пономарев Ф. Указ. соч. С. 367; Короленко О.П. Двухсотлетие Кубанского казачьего войска. 1696 -1896. Екатеринодар, 1896. С. 25; Ржевусский А. Терцы: Сборник исторических, бытовых и географическо-статистических сведений о Терском казачьем войске. Владикавказ, 1888. С. 4; Попко И. Указ. соч. С. 247-249 и т.д.
50. Тройно Ф.П. Кавказская война и судьбы горских народов // Кавказская война: история и современность. С. 83.
51. Гаврилов ПА. Устройство поземельного быта горских племен Северного Кавказа // ССКГ. Вып. 11. Тифлис, 1869. С. 4.
52. Лачинов Е. Исповедь // Кавказский сборник. Т. 1. Тифлис, 1876. С. 77.
53. Казбек Г.Н. Куринцы в Чечне и Дагестане. Тифлис, 1885. С. 32.
54. Савинов В. До Ермолова и при Ермолове // Северная пчела. 1861. № 148.
55. Гизетти А Л. Сборник сведений о потерях Кавказских войск во время войн кавказско-горской, персидских, турецких и Закаспийском крае. Тифлис. 1901. С. 111.
56. Дебу И.О. Кавказской линии и присоединенном к ней черноморском войске. СПб., 1829. С. 217.
57. Записки А.П. Ермолова: В 2 ч. Ч. 2. М., 1868. С. 87.
58. Короленко П.П. Двухсотлетие Кубанского казачьего войска. 1696 - 1896. Екатеринодар, 1896. С. 40.
59. Россия и Северный Кавказ: 400 лет войны? М., 1998. С. 12.
60. Отечественная история. 1997. № 6. С. 174.
Грозный ___________________________________________________________________________22 апреля 2003 г.
