CC BY
18
Библиографический список
1. Сусов И.П. Предложение и действительность. Коммуникативно-прагматические и семантические функции речевых единств. Калинин, 1990.
2. Запорожцев В.И. Двухкомпонентные сложносочиненные предложения. Диссертация ...кандидата филологических наук. Пятигорск, 1977.
3. Гальперин И.Р Текст как объект лингвистического исследования. Москва, 1987.
4. Коркмазов К. Горда бычакъ. Ставрополь: Карачай-Черкес белюмю, 1974.
5. Ахматова Ф.Х. О соотношении значений многозначного слова (на материале карачаево-балкарского языка). Вестник Майкопского государственного технологического университета. Майкоп: Издательство МГТУ 2015; № 1: 45 - 49.
6. Сенкевич М.П. Пособие по развитию речи. Москва: Просвещение, 1998.
References
1. Susov I.P. Predlozhenie i dejstvitel'nosf. Kommunikativno-pragmaticheskie i semanticheskie funkciirechevyh edinstv. Kalinin, 1990.
2. Zaporozhcev V.I. Dvuhkomponentnye slozhnosochinennyepredlozheniya. Dissertaciya ...kandidata filologicheskih nauk. Pyatigorsk, 1977.
3. Gal'perin I.R. Tekstkakob'ektlingvisticheskogo issledovaniya. Moskva, 1987.
4. Korkmazov K. Gorda bychak'. Stavropol': Karachaj-Cherkes belyumyu, 1974.
5. Ahmatova F.H. O sootnoshenii znachenij mnogoznachnogo slova (na materiale karachaevo-balkarskogo yazyka). Vestnik Majkopskogo gosudarstvennogo tehnologicheskogo universiteta. Majkop: Izdatel'stvo MGTU, 2015; № 1: 45 - 49.
6. Senkevich M.P. Posobie po razvitiyu rechi. Moskva: Prosveschenie, 1998.
Статья поступила в редакцию 01.04.21
УДК 811.35
Bazorkina Kh.B., Chief of Scientific-Research Sector, Ingush State University (Magas, Russia), E-mail: havva983@mail.ru
Barakhoeva N.M., Doctor of Sciences (Philology), Professor, Ingush Language Department, Ingush State University and Ingush Research Institute of Human
Science (Magas, Russia), E-mail: n.barakoyeva@mail.ru
TO THE QUESTION OF MODAL INDICATORS OF EVIDENTIAL VALUES IN THE INGUSH LANGUAGE. The article examines the problem of the relationship between such linguistic concepts as epistemic modality and evidentiality. The work pays great attention to the question of the degree of knowledge of these categories in natural languages. The methods of transmission of the meanings of epistemic modality and evidentiality are analyzed, and the cases of intersection of the meanings of modality and evidentiality in the Ingush language are also investigated. The connection between the categories of evidentiality and modality can be traced not only in the semantic loads that they carry, but also in the sometimes identical ways of realizing the meanings inherent in the categories of modality and evidentiality. Certain meanings within the semantic zone of evidentiality reveal a modal nature, and some modal indicators carry evidential meanings. The article describes evidential strategies for using modal indicators and modal strategies for using evidential indicators.
Key words: category, Ingush language, evidentiality, epistemic modality, visibility, source of information, necessity, possibility, probability, probabila-tive, presumptive evidentiality, miraculous, inferential evidentiality.
Х.Б. Базоркина, нач. Научно-исследовательского сектора ФГБОУ ВО «Ингушский государственный университет», г. Магас,
E-mail: havva983@mail.ru
Н.М. Барахоееа, д-р филол. наук, проф., ФГБОУ ВО «Ингушский государственный университет», ГБУ «Ингушский научно-исследовательский
институт гуманитарных наук имени Ч.Э. Ахриева», г. Магас, E-mail: n.barakoyeva@mail.ru
К ВОПРОСУ О МОДАЛЬНЫХ ПОКАЗАТЕЛЯХ ЭВИДЕНЦИАЛЬНЫХ ЗНАЧЕНИЙ В ИНГУШСКОМ ЯЗЫКЕ
В представленной статье рассматривается проблема взаимосвязи таких лингвистических понятий, как эпистемическая модальность и эвиденциаль-ность. В работе большое внимание уделяется вопросу о степени изученности данных категорий в естественных языках. Анализируются способы передачи значений эпистемической модальности и эвиденциальности. Также исследуются случаи пересечения значений модальности и эвиденциальности в ингушском языке. Связь между категориями эвиденциальности и модальности прослеживается не только в смысловых нагрузках, которые они несут в себе, но и в порой одинаковых способах реализации значений, свойственных категориям модальности и эвиденциальности. Определенные показатели эвиденциальности обнаруживают модальную природу. И некоторые модальные показатели несут в себе эвиденциальные значения. В статье описаны эвиденциальные стратегии использования модальных показателей и модальные стратегии использования эвиденциальных показателей.
Ключевые слова: категория, ингушский язык, эвиденциальность, эпистемическая модальность, заглазность, источник информации, необходимость, возможность, вероятность, пробабилатив, презумптивная эвиденциальность, миратив, инференциальная эвиденциальность.
Проблема эвиденциальности в последнее время обращает пристальное внимание исследователей. В результате были описаны основные способы выражения эвиденциальности во многих языках мира. Основными трудами, посвященными данной проблеме, являются работы Уиллета (1998), Плунгяна (2003), Айхенвальд (2004), Козинцевой (1994) [1 - 4] и др.
Понятие «эвиденциальность» происходит от латинского слова «evidential» и подразумевает специальное средство обозначения того, что говорящий или другое лицо были автором или свидетелем высказывания. Также под эвиден-циальностью понимается грамматическая категория, выражающая источник информации [5, с. 320].
Сам термин «эвиденциальность» стал известен благодаря статье Якобсона [5], но первое упоминание можно обнаружить в принадлежащем Францу Боасу очерке языка квакиутль, опубликованном в 1911 году [6, с. 43].
Предметом исследования в данной статье является проблема взаимопроникновения и взаимосвязи между категориями модальности и эвиденциальности в системе ингушского глагола.
Объектом исследования здесь являются глагольные формы прошедшего времени ингушского языка.
Актуальность исследования состоит в том, что до сих пор проблема выражения эвиденциальных значений в системе ингушского языка не получила своего достаточного освещения.
Научная новизна состоит в том, что нами анализируются случаи пересечения значений эвиденициальности и эпистемической модальности в системе ингушского глагола.
Одна из наиболее интересных проблем, с которыми сталкиваются лингвисты, изучающие эвиденциальность, - взаимосвязь между категориями эвиденциальности и эпистемической модальности. Существуют различные мнения по этому поводу: от тесной связи между этими двумя категориями до отсутствия таковой вообще. Некоторые лингвистические школы предполагают, что эвиден-циальность - это часть эпистемической модальности [1,3,7], другие считают, что это совершенно разные две категории [8]. Кроме того, существует мнение, что эти две категории частично взаимодействуют друг с другом [2].
Прежде всего, на наш взгляд, стоит остановиться на рассмотрении соотношения таких лингвистических понятий, как «эвиденциальность» и «модальность».
Что касается модальности, отметим, что большинство лингвистов определяют ее как функционально-семантическую категорию. При этом различают объективную модальность, выражающую отношение к действительности, и субъективную (эпистемическую, оценочную), в которой реализуется отношение говорящего к сообщаемому. Средствами реализации оценочной (субъективной) модальности могут выступать модальные слова, глаголы, интонация, модальные частицы, порядок слов и др.
Именно с эпистемической модальностью и связывают в языкознании значение эвиденциальности. В лингвистике эвиденциальность рассматривают как в широком, так и узком смысле.
Эвиденциальность в широком смысле понимают как эпистемическую модальность, выражающей уверенность говорящего в достоверности информации, опосредованным или непосредственным свидетелем которой он был или обладал знаниями о ней, или слышал о ней от третьих лиц. Следовательно, эвиден-циальность эпистемической модальности несет в себе значения уверенности, сомнения, возможности и необходимости.
Эвиденциальность в узком значении указывает на источник информации [9].
Если модальность - категория универсальная, которая присутствует во всех языках мира, то категория эвиденциальности до недавних пор была «свойственна лишь ограниченному кругу языков. И только в последние годы стала рассматриваться как полноправный элемент универсального грамматического набора» [10, с. 321]. Следует отметить, что сегодня «эвиденциальность рассматривается в языкознании как языковая универсалия» [11].
В ингушском языке проблема эвиденциальности рассматривалась в работах Барахоевой Н.М., Тариевой Л.У. [12; 13], в которых указано на наличие лексических и грамматических средств выражения значения эвиденциальности в ингушском языке. А также в более ранних работах, связанных с исследованием проблем глагола в нахских языках Долакова РИ., Дешериева Т.И. [14; 15], отмечающих наличие в системе глагольных форм нахских языков наклонений со значениями очевидности и неочевидности (заглазности) действия [15, с. 170].
Обобщая результаты имеющихся исследований по ингушскому языку, можно утверждать, что эвиденциальность находит свое выражение в форме прошедшего времени совершенного или несовершенного вида (формы, передающие эвиденциальное значение очевидности и завершенного или незавершенного действия, образующиеся соответственно от основы настоящего или прошедшего времени глагола при участии аффикса «-ар»: оал-ар - «говорил», аьл-ар - «сказал», подтверждающий то, что говорящий сам являлся свидетелем событий, лично их наблюдал); перфекта (образуется присоединением аффикса -д к основе формы прошедшего времени совершенного вида - аьнна-д) и плюсквамперфекта (который образуется путем присоединения суффиксов - дар (-бар, -вар, -яр) к основе причастно-деепричастной формы прошедшего времени совершенного вида - аьнна-дар- «говорил, сказал когда-то»). Последние две формы передают значение неочевидности действия.
Мы в своей работе придерживаемся мнения, что эвиденциальность в ингушском языке выражается и в широком, и узком значениях, то есть ингушский язык имеет специальные грамматические средства эвиденциальных значений, указывающих на источник информации, а также и специальные средства для передачи эвиденциальных эпистемических значений, о которых пойдет речь в данной статье. Иногда указанные значения пересекаются в одних и тех же грамматических формах глагола.
По нашему мнению, связь между категориями эвиденциальности и модальности прослеживается не только в смысловых нагрузках, которые они несут в себе, но и в порой одинаковых способах реализации значений, свойственных категориям модальности и эвиденциальности.
Модальные свойства можно обнаружить внутри семантической зоны эвиденциальности. Одним из частых показателей таких связей является связь между эпистемической необходимостью и презумптивной эвиденциальностью [10]. Наличие события, в существовании которого говорящий не имеет возможности убедиться сам (эпистемическая необходимость), но считает событие высоковероятным в силу известных ему причинно-следственных связей (презумптивная эвиденциальность). Различия между презумптивной эвиденциальностью и эпи-стемической необходимостью заключаются в незначительном смещении акцента с одного компонента на другой. У многих эвиденциальных показателей в языках мира появляются вторичные модальные значения, и, наоборот, вторичные эви-денциальные значения - у модальных показателей [10, с. 485].
Презумптивная эвиденциальность указывает на источник информации (который получен на основании общих знаний устройства мира). Например, в предложении В это время года должно быть холодно утверждение о холоде апеллирует не к наблюдению, а к определенным причинно-следственным связям, конкретных наблюдаемых результатов [10, с. 465]. Следовательно, непосредственная информация (презумптивная, инферентивная) содержит в себе значения эпистемической необходимости. В ингушском языке значение непосредственной эвиденциальности передается значениями плюсквамперфекта (сецавар - «останавливался»): Хьехархочунга Т1а- х1ирага д1адала дезаш дар тетрадь из бийсанна цаг1а хьожарг- волаш. - «Тагир должен был отдать тетрадь учителю, чтобы он вечером проверил».
Кроме того, данное значение передается и формой пробабилатива в ингушском языке: Лазар кхийтта хургдар цунах цу хана. - «Вероятно, он тогда заболел». Неизвестно, имел ли говорящий доступ к фактам, был ли свидетелем события или слышал о нем от третьих лиц, но вероятно, что данное событие могло свершиться на основании наблюдаемых фактов.
В системе ингушского глагола еще одно значение эпистемической модальности, которое имеет связь с эвиденциальными значениями, а именно - со значением непосредственной информации. Так, говорящий делает вывод об описываемых событиях на основе наблюдаемых фактов (показатели инферен-
циальности) имеет схожие черты со значениями эпистемической модальности (говорящий оценивает описываемые события как возможные). Значение эпистемической вероятности в ингушском языке передаются значением пробабилатива. Пробабилатив в ингушском языке оформляется при помощи аналитической формы глагола, образованной от причастно-деепричастной формы или инфинитива и вспомогательного глагола хила - «становиться» в форме будущего времени хургва - «будет»: (водаш хургда - «может быть, пойдет») [12].
Следовательно, эти две категории (эвиденциальность и эпистемическая модальность) независимы, но могут описывать близкие значения: эвиденциаль-ность относится к источнику, а эпистемическвая модальность - к достоверности информации [7; 16; 17].
Следует отметить, что «использование модальных показателей для выражения эвиденциальных значений характерно также для романских и германских языков» [10, с. 487]. В английском языке отсутствуют грамматические средства выражения эвиденциальности (в отличие, например, от ингушского языка), и для этого существует целый набор лексических средств: модальные глаголы, наречия, глаголы чувственного восприятия и т.д. В английском языке модальный глагол необходимости используется в инферентивном контексте, в ингушском языке этот эффект достигается использованием в контексте глагольных аналитических форм и конструкций: When I returned from the school, the books were back in their box; Ann must has got replaced them. - «Когда я вернулась домой со школы, книги снова были в коробке. Должно быть, Анна положила их обратно». Сравните: Бийша бада хургба уж! - «Наверное, они спят». В этом случае эпистемическая оценка является личным мнением говорящего (я думаю, что они, должно быть, спят уже), то есть выводы такие сделаны на основе непосредственных наблюдений говорящего: Наькъ т1а а коа а гуш саг вацар, наггахьа 1ахаш ж1али хозар. - «На дороге никого уже не было видно, только иногда доносился лай собак». Здесь налицо субъективная эписпемическая оценка и в то же время значения инферентивной эвиденциальности. В случае объективной эпистемиче-ской оценки понимание высказывания будет исходить из общественного мнения: Они, наверное, уже спят, так как поздний час, время, когда, в основном, все спят Так, например, и в следующем предложении: Говра яцхьа, герздацхьога, лаьца а латт хьо. Баьсса биса хургба хьа дув. - «У тебя нет лошади, нет оружия, ты связан. И пуста, наверное, останется твоя клятва», говорящий судит о ситуации на основании логических соображений (например, он видит, что у него нет лошади, оружия, он связан, следовательно, он не сможет сдержать слово). Данные значения инференциальности возникают в показателях пробабилатива ингушского языка (биса хургба - «останется, наверное»).
Следующим, одним из самых распространенных в ингушском языке видов связи между модальностью и эвиденциальностью является возникновение у эвиденциальных показателей так называемого миративного значения. Это свойственно бинарным эвиденциальным системам, где показатели непрямого доступа уже имеют модальную окраску [10, с. 286 - 287]. Chafe, Nichols (eds., 1986), неоднократно отмечали, что эвиденциальные формы могут выражать удивление, неожиданность для говорящего описываемых им событий. Миративность в дальнейшем была выделена как отдельная семантическая и грамматическая категория, которая основана на противопоставлении информации, уже являющейся частью картины мира говорящего, и информации новой, еще не включенной в картину мира, независимо от ее источника информации [18, с. 40].
Например, в предложении Говр йигар Зоврбик хиннавар [Б.А.] - «Увел коня, оказывается, Заурбек». В ингушском языке значения миративности передаются теми же средствами, что и значения эвиденциальности - «аналитическими формами глагола, образованными при участии вспомогательного глагола хила - «становиться» в форме перфекта и плюсквамперфекта хиннад и хиннадар» [12, с. 256].
Опосредованная информация в ингушском языке выражается специализированными грамматическими аналитическими формами глагола, образуемыми при помощи вспомогательного глагола хила - «становиться» в форме перфекта хиннад от причастно-деепричастных форм глагола: оалаш хиннад - «говорилось когда-то», аьнна хиннад - «сказано было когда-то», и в форме плюсквамперфекта хиннадар: оалаш хиннадар - «оказывается, говорилось когда-то», аьн-на хиннадар - «оказывается, сказано было когда-то». Следует отметить, что в контексте с такого рода формами возможно употребление лишь местоимения третьего лица - ер, из, ераш, уж - «этот, тот, эти, те»: Т1еххьа доаг1аш хиннад ж1али. - «Следом, оказывается, шла собака»; Из юхаеча, оаркхалг даьсса лат-ташхиннадар. - «Когда она вернулась, тарелка оказалась, была пустой».
Основная функция данных форм в ингушском языке сводится к выражению опосредованной эвиденциальности, и на нее наслаивается значение эпистеми-ческой неожиданности (миратив).
Таким образом, материал, приведенный выше, показывает, что можно говорить как раз об эвиденциальных стратегиях использования модальных показателей и о модальных стратегиях использования эвиденциальных показателей в ингушском языке. Пересечение данных категорий происходит в следующих значениях: презумптивная эвиденциальность - эпистемическая необходимость; эпистемиче-ское прогнозирование (пробабилатив) - инференциальная эвиденциальность; опосредованная эвиденциальность - эпистемическая неожиданность (миратив).
Следует отметить, что модальные признаки имеют лишь эвиденциальные формы непосредственной и опосредованной информации, то есть показатели непрямого доступа получают вторичное эпистемическое значение.
Библиографический список
1. Willett Th. A cross-linguistic survey of the grammaticization of evidentially. Studies in language. Amsterdam, 1998; Vol. 12, № 1: 51 - 100.
2. Плунгян В.А. Общая морфология: Введение в проблематику. Москва, 2003.
3. Aikhenvald A. Evidentiality. Oxford: Oxford University Press, 2004.
4. Козинцева Н.А. Категория эвиденциальности (проблемы типологического анализа). Вопросы языкознания. 1994; № 3: 92 - 104.
5. Якобсон РО. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол. Перевод с английского. Москва, 1957.
6. Boas F. Handbook of American Indian languages. Washington: G.P.O, 1911. Available at: p.https://archive.org/details/handbookofameric01boas/page/42/mode/2up?ref =ol&view=theater
7. Palmer F.R. Mood and Modality. Cambridge: Cambridge University Press, 2001.
8. Haan de F. Evidentiality and epistemic modality: setting boundarie. Siuthwest Journal of Linguistics. 1999; Vol. 18: 83 - 101.
9. Медведева М.В. Границы эвиденциальности и эпистемической модальности. Available at: http://www.pglu.ru/lib/publications/University_Reading/2008/II/uch_2008_ II_00034.pdf
10. Плунгян В.А. Введение в грамматическую семантику: грамматические значения и грамматические системы языков мира. Mjcrdf: РГГУ 2011.
11. Бондарко А.В. Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность. Ленинград, 1990.
12. Барахоева Н.М. Грамматические формы и категории слова. Нальчик, 2011.
13. Тариева Л.У. К вопросу эвиденциальности в ингушском языке. Гуманитарные исследования. 2014; № 3 (51): 45 - 52.
14. Долакова РИ. Система прошедших времен в чеченском и ингушском языках. ЧИНИИИЯЛ. 1961; Т. 2: 34.
15. Дешериева Т.И. Категория модальности в нахских и иноструктурныхязыках. Москва, 1988.
16. Храковский В.С. Эвиденциальность, эпистемическая модальность, ад(миративность). Эвиденциальность в языках Европы и Азии: сборник статей памяти Наталии Андреевны Козинцевой. Санкт-Петербург: Наука, 2007: 600 - 632.
17. Трофименко О.А. Эвиденциальность в корейском языке. Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. 2009; № 4 (8): 140 - 147.
18. Скрибник Е.К., Зезинг О.А. К описанию эвиденциальности и миративности в калмыцком языке. Вопросы языкознания. 2012; № 4: 39 - 72.
References
1. Willett Th. A cross-linguistic survey of the grammaticization of evidentially. Studies in language. Amsterdam, 1998; Vol. 12, № 1: 51 - 100.
2. Plungyan V.A. Obschaya morfologiya: Vvedenie v problematiku. Moskva, 2003.
3. Aikhenvald A. Evidentiality. Oxford: Oxford University Press, 2004.
4. Kozinceva N.A. Kategoriya evidencial'nosti (problemy tipologicheskogo analiza). Voprosy yazykoznaniya. 1994; № 3: 92 - 104.
5. Yakobson R.O. Shiftery, glagol'nye kategorii irusskij glagol. Perevod s anglijskogo. Moskva, 1957.
6. Boas F. Handbook of American Indian languages. Washington: G.P.O, 1911. Available at: p.https://archive.org/details/handbookofameric01boas/page/42/mode/2up?ref =ol&view=theater
7. Palmer F.R. Mood and Modality. Cambridge: Cambridge University Press, 2001.
8. Haan de F. Evidentiality and epistemic modality: setting boundarie. Siuthwest Journal of Linguistics. 1999; Vol. 18: 83 - 101.
9. Medvedeva M.V. Granicy 'evidencial'nosti i 'epistemicheskoj modal'nosti. Available at: http://www.pglu.ru/lib/publications/University_Reading/2008/II/uch_2008_II_00034.pdf
10. Plungyan V.A. Vvedenie v grammaticheskuyu semantiku: grammaticheskie znacheniya i grammaticheskie sistemy yazykov mira. Mjcrdf: RGGU, 2011.
11. Bondarko A.V. Teoriya funkcional'noj grammatiki. Temporal'nost'. Modal'nost'. Leningrad, 1990.
12. Barahoeva N.M. Grammaticheskie formy i kategorii slova. Nal'chik, 2011.
13. Tarieva L.U. K voprosu 'evidencial'nosti v ingushskom yazyke. Gumanitarnyeissledovaniya. 2014; № 3 (51): 45 - 52.
14. Dolakova R.I. Sistema proshedshih vremen v chechenskom i ingushskom yazykah. ChINIIIYaL. 1961; T. 2: 34.
15. Desherieva T.I. Kategoriya modal'nosti v nahskih i inostrukiurnyh yazykah. Moskva, 1988.
16. Hrakovskij V.S. 'Evidencial'nosti, 'epistemicheskaya modal'nost', ad(mirativnost'). 'Evidencial'nost' vyazykah Evropy iAzii: sbornik statej pamyati Natalii Andreevny Kozincevoj. Sankt-Peterburg: Nauka, 2007: 600 - 632.
17. Trofimenko O.A. 'Evidencial'nost v korejskom yazyke. VestnikIrkutskogogosudarstvennogo lingvisticheskogo universiteta. 2009; № 4 (8): 140 - 147.
18. Skribnik E.K., Zezing O.A. K opisaniyu 'evidencial'nosti i mirativnosti v kalmyckom yazyke. Voprosy yazykoznaniya. 2012; № 4: 39 - 72.
Статья поступила в редакцию 29.04.21
УДК 821.351.32
Bedirkhanov S.A., Cand. of Sciences (Philology), senior research associate, Institute of Language, Literature and Art n.a. G. Tsadasi,
Dagestan Federal Research Center of the Russian Academy of Sciences (Makhachkala, Russia), E-mail: bedirhanov@mail.ru
GENRE OF A SONNET IN WORKS OF AZIZ ALEM. The content and compositional features of Aziz Alem's work are considered. Based on the analysis of the works of the sonnet genre, the value foundations of his poetic worldview are revealed. It is noted that the creative phenomenon of Aziz Alem, which actually became an experimental laboratory for the production of genre innovations, introduced a number of structural phenomena into the national poetic system, representing the vital forces of the lyric hero in some artificially constructed and traditional genre competencies of spiritual life. In this respect, the sonnet genre is of interest, in whose stanza compositions Aziz Alem raises more universal problems of being. Proceeding from this, the purpose of the article is to study the essential, substantive, thematic, genre features of the sonnets of the famous Lezghin poet.
Key words: sonnet, Aziz Alem, spiritual and moral values, poetry, genre organization.
С.А. Бедирханов, канд. филол. наук, ст. науч. сотр., Институт языка, литературы и искусства имени Г. Цадасы Дагестанского федерального
исследовательского центра Российской академии наук, г. Махачкала, E-mail: bedirhanov@mail.ru
ЖАНР СОНЕТА В ТВОРЧЕСТВЕ АЗИЗА АЛЕМА
В статье рассматриваются содержательно-композиционные особенности творчества Азиза Алема. На основе анализа произведений сонетного жанра раскрываются ценностные основы его поэтического мировоззрения. Отмечается, что творческое явление Азиза Алема, фактически ставшее экспериментальной лабораторией по производству жанровых новаций, внесло в национальную поэтическую систему ряд структурных явлений, представляющих жизненные силы лирического героя в неких искусственно сконструированных и традиционных жанровых компетенциях духовной жизни. В этом отношении интерес представляет жанр сонета, в строфических композициях которого Азиз Алем поднимает более универсальные проблемы бытия. Исходя из этого, целью статьи является исследование сущностно-содержательных, тематических, жанровых особенностей сонетов известного лезгинского поэта.
Ключевые слова: сонет, Азиз Алем, духовно-нравственные ценности, поэтическое творчество, жанровая организация.
В 1950 - 1960-е годы в путь динамичного развития вступает многонациональная дагестанская литература, которая «отражает процессы национального возрождения народов Дагестана, расцвета его культуры и искусства. Дагестанская литература, как часть всей нашей советской литературы, вобрала в себя ее высокие идеалы, подлинную народность, новаторство, смелость художественных поисков, глубокий гуманизм и оптимизм» [1, с. 239].
1950 - 1960-е годы на художественной карте Дагестана отмечены мощным расцветом и поэтического искусства, что способствовало расширению «жизненного пространства поэтического духа, разнообразию форм, в первую очередь жанровых, репрезентации явлений его бытия» [2, с. 31 - 34].
Одной из жанровых композиций, получивших широкое распространение в поэзии, стал сонет. «Сонет органически вписался в систему всей дагестанской
