CC BY
52
Ирина Владимировна Горина
К ВОПРОСУ О КУЛЬТУРНОЙ ГЕОГРАФИИ В ТРУДАХ В. О. КЛЮЧЕВСКОГО, М. К. ЛЮБАВСКОГО И В. В. РОЗАНОВА
«Никакое совершенствование жизни, никакой прогресс невозможен для страны и племени, если все живые и творческие силы его будут уходить на сторону, не будут работать дома, на местах, если всегда будут смотреть в сторону, стремиться туда, где живется веселее и радостнее, чем в тихой, серой, заплаканной Родине».
Матвей Кузьмич Любавский
В русской исторической науке начала XX в. проблематика культурной географии, изучающей пространственные различия и территориальное распределение культур, развивалась внутри направления исторической географии. Историческая география в тот период времени находилась в стадии формирования как самостоятельная научная и учебная дисциплина. Выявление источниковедческой базы в сочетании со специфическими приемами и методами было заслугой ученых, работавших в данной области начиная, примерно, с 50-х гг. XIX в. Как указывается в предисловии издания лекций Любавского по древней русской истории, «спецификой этих исследований изначально являлся синтетический, комплексный подход к поиску и освоению материала, широкое использование данных археологии, этнографии, лингвистики, географии. Главная задача исторической географии формулировалась как изучение взаимного влияния общества и природной среды»1.
Синтетический подход к научному поиску на стыке естественнонаучных и общественных дисциплин являлся перспективным и покоился в том числе на фундаментальной особенности русской гуманитарной школы, для которой была характерна постоянная работа в области создания научного языка, а филологическая культура являлась базисной как для исторических, так и для философских научных обобщений. В итоге межпредметные связи русской филологии, истории и философии создавали органиче-
89
ское единство исследовательского метода, порождая особый тип ученого гуманитария, который являл в своем лице последовательного аналитика исторических процессов, самостоятельного мыслителя, формирующего особый стиль собственного мировоззрения и изложения результатов своего труда в слове. Поэтому хрестоматийные для русской историографии исследования Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, Н. И. Костомарова, В. О. Ключевского, а также Матвея Любавского и его сокурсника Василия Розанова представляют, помимо отражения результатов исторического исследования, мировоззренческую позицию авторов и являются образцами самобытного литературного стиля.
В данной взаимосвязи русский историк рубежа XIX-XX столетий был в равной степени и литератором и философом, способным к глубинным обобщениям, позволяющим более точно и логически обоснованно описывать прошлое и прогнозировать будущее. Данная специфика исторического исследования делала возможным выявление проблемных связей прошлого и грядущего, узловым центром которых становилось настоящее. Таким образом, научная проблема, как трудно разрешимая задача, давала не только ключ к методологической постановке вопроса и путь исследования, но становилась матрицей сознания в обратной перспективе от настоящего к прошлому и в прямой перспективе — от настоящего к будущему, определяя вектор развития личного самостояния историка-мыслителя в пространственно-временном континиуме.
В этом контексте суждений интересной представляется проблематика культурной географии в работах М. К. Любавского и В. В. Розанова, имеющая свои истоки в трудах их учителя — русского историка Василия Осиповича Ключевского. Главная идея Ключевского заключалась в том, что исторический процесс — это «ход, условия и успехи человеческого общежития или жизнь человечества в ее развитии и результатах. Человеческое общежитие — такой же факт исторического бытия, как и жизнь окружающей нас природы... Человеческое общежитие выражается в разнообразных людских союзах, которые могут быть названы историческими телами и которые возникают, растут и размножаются, переходят один в другой и, наконец, разрушаются». Ключевский указывал на два основных предмета, отраженные в исторических источниках: «Накопление опытов, знаний, потребностей, привычек, житейских удобств. Степень этой выработки, достигнутую тем или иным народом, называют цивилизацией или культурой. Другой предмет наблюдения — это природа и действие исторических
сил, строящих человеческое общество». Историческое изучение строения общества Ключевский назвал предметом исторической социологии2. По сути, историческую социологию Ключевского на современном этапе развития гуманитарного знания можно рассматривать как поле междисциплинарного взаимодействия философии, истории, антропологии, этнической психологии в области исторического регионоведения. Частью исторического регионоведения является культурная география, изучающая процесс формирования цивилизации и анализирующая движущие силы ее становления.
В лекциях Любавского по древней русской истории и истории западных славян вопросы культурной географии характеризовались широким спектром результатов жизнедеятельности народов на основе материалов, представленных археологической наукой, сравнительным языкознанием и широкой историографической базой. Процесс формирования национального ядра культуры, складывающегося в драматических отношениях различных племен и народов, позволяет увидеть исходное своеобразие и сложность исторических судеб славянства Восточной Европы. Культурная география в рамках исторической географии дает определение символического ландшафта славянского присутствия, открытого для культурного взаимодействия с германскими, кавказскими, финно-угорскими и тюркскими народами. Культура, как результат жизнедеятельности народа в бытии, позволяет понять и определить социальные особенности и историческую судьбу славянских этносов Восточной Европы3.
Для культурной географии Любавского характерно понятие топоса культуры. Топос культуры — это регион возникновения самобытной жизни народа, очаг его истории и перспектив его развития во времени и пространстве. С этой позиции интересно рассмотрение культурологического описания волжского региона, которое в 1907 г. предпринял Василий Розанов в своем автобиографическом очерке «Русский Нил». В основе данного произведения лежит анализ культурно-исторического опыта человеческого общежития, созидающего и сохраняющего особый уклад быта на определенной территории. Розанов пытается проанализировать и выявить характерные черты топоса культуры, возникшего локально на берегах Волги. Описывая путешествие по Волге, наблюдая народную жизнь, Розанов констатировал в бытовых наблюдениях и зарисовках медленное и очень пассивное течение русской истории. Хозяйствование, человеческое бытие и смерть, связанные с течением естественной жизни,
отражены у Розанова в метафоре тихих вод Волги, которые противостоят технократической цивилизации, совершающей насилие над природой человека. Топос жизни прошлых и будущих поколений русских людей, простор, воля дают крепкую основу для жизни своей семьи, рода, но не для факта внешней истории, вписанного в сетку времени и пространства. Подобная внеисторичность местной бытовой истории русского человека укоренена в патриархальном быте Поволжья, в биографичности «семейных хроник»4. По мнению Василия Розанова, местная история отражена не в ярких исторических событиях, а наоборот, в семейном укладе, который создает целостную общность населения Волги. Волга является организующим началом социальной и хозяйственной жизни народного общежития, она формирует природные особенности жителей края и остается автономным и самостоятельным началом природы, с которой человек находится в со-бытийном жизнестроительстве.
Биографичность у Розанова, как и Ключевского, связана с жизнью как «организмом», «жизнь (биография) органична». Организм жизни, спрессованный из впечатлений прошлого, настоящего и будущего дает исток событийности отдельного «Я» и мира, рождение интимно-сокровенного чувства Родины5. И чрево русской культуры складывается из личного опыта отдельного лица. Проявляется физиогномика культурного ландшафта.
Поволжье Розанов считал местом сохранения жизненных сил русского народа. Он полагал, что на берегах Волги вырос самобытный русский характер, который позволил обрести и сохранить особый, неповторимый стиль российской цивилизации. В историческом анализе Розанов проводит сравнение русской реки с египетским Нилом. Нил, как и Волга для России, явился топосом древней культуры. На его берегах выросла особая цивилизация, в центре миропонимания и восприятия которой находилась священная река жизни, «огромное тело вод, периодически выступавших из берегов и оплодотворявших всю страну»6. В подобном соотнесении двух исторических рек в топосе общей истории Розанов подтверждает мысль Ключевского о том, что три основные силы созидают человеческое общежитие: личность, общество и природа страны7. Причем во взаимодействии и постоянном со-бытии на протяжении веков эти три величины созидают единое тело этноса и его общую историю. Таким образом, без истории местной, органически-событийной памяти невозможна целостность культурно-исторического типа цивилизации. В России, по
мнению Розанова, составляющими всеобщей истории являются землячества. Мыслитель полагал, что хозяйственная культура и единство России должно быть пронизано естественным для человека чувством землячества: «очевидно, Приволжье, Приуралье, Черноморье, Кавказ, Туркестан, Балтика, Литва, Польша — вот естественные края и земли, вот великие “землячества”, из которых состоит Великая Русь»8.
В наши дни, когда проблема сохранения культурных традиций регионов страны стоит очень остро, необходимо признать, что одним из ведущих направлений исторического знания должно стать изучение культурной географии, внутренних, подчас трудноопределимых исследовательскими методами течений народной и общественной жизни, из которых складывается исторический опыт локальной самоорганизации социума.
Ученик В. О. Ключевского, русский мыслитель Василий Васильевич Розанов раскрывает особенности «местной истории» при методологическом переходе от культурософии к культурологии, от онтологизма бытия к культурологическому анализу быта как «события бытия». Таким образом, В. В. Розанов синтезировал концепты философии жизни с исследованиями в области истории культуры9. В «Учении о мире человеческом» (второй части книги «О понимании») Розанов видит поле истории как протяженное во времени творчество человеческого духа, отраженное в демиургической деятельности народов по созданию топологических традиционных картин мира, запечатленных в формах и символах религии, социального бытия, политических и экономических структурах10. В. В. Розанов признавал консервативным ядром культуры — «культ»11. Он полагал, что культ — это реальность, пронизывающая повседневную жизнь человека, средоточие духовно-нравственных ценностей человека и общества, соотносимое не с метафизической природой трансцендентного Бога, а с культурно-историческим опытом социальной общности и окружающим миром эмпирической действительности.
Предметом культа для человека может быть домашний кров, свой край, родина. Из семейно-родовых культовых ценностей человек, духовно возрастая, переходит к общественно значимому культу знания, религии, профессионального мастерства, искусства. Социализация через культовую среду требует важнейшего принципа служения, состоящего в преданности своим убеждениям. Этот принцип исключает духовные блуждания, бесцельные переживания и в своей сути несет понимание своего места в бытии. Объекты привязанности, искренней любви, к которым человек
относится с благоговением, становятся мерой его собственной нравственной крепости. Культ, как ядро культуры, организует постоянную ось человеческой деятельности, что позволяет создать внешний круг проживания индивидом своего времени в соответствии со шкалой незыблемых ценностей его культовой памяти. Историк культуры, как правило, не может проникнуть в экзистенции мертвых народов, услышать их живую речь, понять их характер, но он может это сделать опосредованно, через язык культа, его диалогическую структуру, сохраняющую духовный опыт исчезнувшей во времени цивилизации.
Культ становится пространством приобщения человека к идейным основаниям чужой культуры, способствуя ее пониманию и метаистори-ческому диалогу с исчезнувшими народами. Акт индивидуального понимания позволяет историку культуры осознать и прочувствовать внутреннюю сущность самого исторического процесса как творческой деятельности человека. Именно встреча, сопереживание исследователем культуры духовного опыта ушедших поколений определяет меру его глубокого погружения и понимания скрытых процессов, происходящих в настоящее время. Такой метод, без внешнего сравнительного анализа, имеет свою глубину проникновения в суть вещей: «историку необходимо обладать даром художественного понимания человека и жизни, даром художественной передачи понятого, чтобы по немногим чертам, оставшимся от эпохи или от исторической деятельности человека, воссоздать целое»12.
Высший профессионализм историка он усматривал в умении видеть в исследуемом артефакте или явлении культуры потенции, проявленные в прошлом, во взаимосвязи с настоящим и будущим. Историк может изучать национальную культуру, отдельные ее явления, документы, но он не должен замыкаться в узкоспециализированной области своего исследования, а должен стремиться в глубоком обобщении воссоздать историческую жизнь и культурную географию всего человечества. Для того чтобы приблизиться к этой профессиональной сверхзадаче, исследователь культуры обязан произвести серьезную внутреннюю работу над собою: «он должен отразить в своем духе дух всех народов и пережить с ними все времена; проникнуть попеременно в узкий практицизм Китая и во всю роскошь фантазии индусов, найти в себе сочувствие холодному анализу Аристотеля и некоторой поэтической бессмыслице поклонников Пророка понять то, что чувствовали крестоносцы, когда при виде всякого города спрашивали “не это ли Иерусалим?”, и то, что чувствовал Вольтер, когда
смеялся над ними, восторгаться с гуманистами находке старой рукописи и с Буддою думать о средствах прекратить мучения всего сущего»13. В такой посылке исследования исключается представление об истории культуры как прогрессивной линии развития человечества. Линия всеобщего прогресса заменяется идеей индивидуального (субъективного) понимания незыблемых начал добра и зла, жизни и смерти, существующих в недрах каждой культуры и личности.
С этих позиций идеи культурной географии, заявленные в работах В. Ключевского, М. Любавского и В. Розанова являются перспективной областью исследования современной культурологии, исторического реги-оноведения и социальной философии.
1 Любавский М. К. Лекции по древней русской истории до конца XVI века. СПб., 2000. С. 8-9.
2 Ключевский В. О. Сочинения. М., 1956. Т. 1. С. 14.
3 Любавский М. К. История западных славян. М., 2007.
4 «Шум времен есть “история” в смысле сцены, драки, шума и грязи. Наши тихие дома не имеют “истории” (Розанов В. В. М. В. Нестеров // Розанов В. В. Сумерки просвещения. М., 1990. С. 301.). В этом утверждении Розанов полемизировал с чаадаевским представлением о внеисторичности России, которую Чаадаев рассматривал как страну, не устоявшуюся в бытии истории, не определившуюся со своими историческими целями и задачами на уровне каждого отдельного гражданина (Чаадаев П. Я. Избранные сочинения и письма. М., 1991. С. 25-27). Розанов же, напротив, считал, что устоявшийся веками русский быт не лишен исторического момента, а сокрыт в бытии, не являясь достоянием исключительно внешних событий и фактов.
5 Розанов В. В. Уединенное. М., 1990. С. 138.
6 Розанов В. В. Русский Нил // Розанов В. В. Сумерки просвещения. С. 526.
7 Ключевский В. О. Сочинения. Т. 1. С. 21.
8 Розанов В. В. Русский Нил. С. 550.
9 Подробнее см.: Грюбель Р. Концепция русской литературы как национального явления в творчестве Розанова // Наследие В. В. Розанова и современность: Материалы Международной научной конференции. М., 2009. С. 31.
10 «Источник бытия форм человеческого мира: государства, общества, искусства — человеческий Дух, погруженный в материю и окруженный Космосом. И мир, исходящий из него, так же велик и многообразен, как мир Космоса. Дух есть творческий источник государства, политических форм, искусства, которые можно рассматривать как отдельные общественные тела» (Розанов В. В. О понимании. М., 1996. С. 310).
11 Розанов В. В. Сумерки просвещения. М., 1990. С. 31.
12 Розанов В. В. О понимании. С. 494.
13 Там же. С. 496-497.
Информация о статье:
Автор: Горина Ирина Владимировна, кандидат философских наук, доцент, СевероЗападная академия госслужбы, филиал в г Сосновый Бор, Россия, gorina@sbor.net Название: К вопросу о культурной географии в трудах В. О. Ключевского, М. К. Любавского и В. В. Розанова.
Аннотация: В статье ставится проблема перспектив изучения культурной географии в культурологии, историческом регионоведении и социальной философии на современном этапе. В то же время автор обращает внимание на то, что основы таких исследований были заложены в трудах русских историков и философов еще на рубеже XIX-XX вв.
Ключевые слова: культурная география, историография, культурология. Information about the article:
Author: I. V. Gorina
Title: To the question of cultural geography in the writings of V. O. Klyuchevsky, M. K. Lyubavskiy and V. V. Rozanov.
Summary: The article raises the problem of present investigation perspectives of cultural geography by culturology, history and social philosophy. At the same time, the author draws attention to the fact that the basis of such studies was laid in investigations of Russian historians and philosophers at the turn of the XIX-XX centuries.
Key words: cultural geography, history, cultural studies.
