CC BY
292
УДК 323 Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2013. Вып. 4
А. В. Макарин, Д. А. Будко
К ВОПРОСУ О КЛАССИФИКАЦИИ НЕФОРМАЛЬНЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРАКТИК
Тема политических практик на протяжении последних лет является одной из самых распространенных в исследованиях российских и зарубежных политологов. Как правило, в литературе можно встретить разделение практик на формальные и неформальные. Под область формального попадают все писаные правила и нормы — законы, закрепляющие взаимоотношения между субъектами власти. Неформальные практики не имеют четкого определения, их значение и классификация зависит во многом от того, с каких научных и идеологических позиций выступает исследователь.
Как замечает Я. Ю. Старцев, «признание того, что "неформальное" — т. е. нечто, выходящее за рамки правовых норм или просто ими не предусмотренное — может иметь в политике институциональную природу, является несомненным достижением современной политической науки» [1]. Это порождает коллизию: в какой области находится все, что можно отнести к понятию «неформальное»?
Некоторые исследователи переносят разграничение формального и неформального в сферу коммуникации и признают доминанту лишь за одним из них (как правило, в этой роли выступает именно неформальная сторона вопроса). При этом, по мнению А. Б. Даугавет, неформальные правила игры не обязательно деструктивны явлением, а напротив, регулятивны и функциональны, поскольку удерживают акторов политического процесса в определенных рамках: «В результате беспрецедентное расхождение формальных норм с неформальными практиками оказывается не проявлением антагонизма между легитимной системой управления и ненормативными отклонениями от нее, но неотъемлемой чертой единого, стабильно функционирующего организма власти, саму суть которого составляет рутинизация нарушения формального» [2, с. 28].
Область происхождения неформальных политических практик чрезвычайно широка. Позиция, согласно которой они имеют свои корни в некой клановости и семейственности, создавая ситуацию «круговой поруки», отодвигая на второй план проблемы, связанные с государством [3, с. 83], не может быть полностью исчерпывающей даже при анализе сепаратиски настроенных регионов и взаимоотношения региональных элит друг с другом и федеральной элитой.
Вероятнее всего, «неформальный элемент политико-бюрократических институтов представляет собой, с одной стороны, связующее звено между непредвиденными условиями ее функционирования и формальными принципами — принципами организационной деятельности, с другой — реакцию на формальные правила и процедуры и на
Макарин Александр Викторович — доктор социологических наук, профессор, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: [email protected]
Будко Диана Анатольевна — ассистент кафедры политических институтов и прикладных политических исследований, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: [email protected] © А. В. Макарин, Д. А. Будко, 2013
103
особые обстоятельства, которые не предусмотрены общими правилами, но требуют индивидуального подхода» [4, с. 35].
Таким образом, под неформальными политическими практиками в этой статье понимаются взаимодействия индивидов, происходящие в сфере властных отношений и опирающиеся на принятые в конкретном обществе нормы, которые не закреплены законодательно. Весьма важен и тот момент, что в современной научной литературе зачастую происходит отождествление понятий «неформальные политические практики» и «неформальные политические институты». Как замечает А. А. Матвеев, «неформальные институты являются типизированной формой неформальных практик, воспринимаемых большинством акторов... Необходимо обратить внимание на отличия неформальных практик от неформальных институтов. одни и те же явления при различных условиях могут проявляться и как практики, и как институты. необходимо уделять особое внимание условиям, в которых эти феномены проявляются» [5, с. 19-20].
При этом вопрос классификации является одним из наиболее значимых, поскольку, на наш взгляд, именно дифференциация типов неформального может объяснить источники, область и возможность институционализации этого вида практик.
Рассмотрим некоторые классификации неформальных политических практик и неформальных политических институтов.
Весьма показательны модели, основывающиеся на взаимодействии формального и неформального. Американские исследователи Г. Хелмке и С. Левицки предложили следующую матрицу (табл. 1).
Таблица 1
Типология неформальных политических институтов
Последствия Эффективные формальные институты Неэффективные формальные институты
Совпадающие Дополняющие Замещающие
Несовпадающие Аккомодационные Конкурентные
Источник: [6, с. 210].
Эти данные демонстрируют анализ неформальных политических институтов с точки зрения деятельности акторов политического процесса, непосредственно их осуществляющих. На наш взгляд, данная многоаспектная типология весьма эффективна для обнаружения отдельных «болевых точек», возникающих в результате сосуществования формальных и неформальных элементов в зависимости от их места в политической системе. Это подчеркивают и сами авторы, утверждая, что «порой неформальные институты лишь усиливают или замещают те формальные институты, которые они, по всей видимости, подрывают. С целью учесть эти различия наша типология основывается на двух измерениях. Первое из них — это та степень, в которой совпадают последствия работы формальных и неформальных институтов. Второе измерение связано с эффективностью соответствующих формальных институтов, то есть с той степенью, в которой существующие на бумаге правила и процедуры выполняются и соблюдаются на практике» [6, с. 195].
В этом контексте весьма наглядна типология К. Р. Вильямсон, основанная на переплетении формального и неформального и акцентирующей внимание на возникающих в результате этого комбинаций (табл. 2). Эта модель исключительно «инструментальна»
104
и «не предполагает и не подразумевает ничего конкретного в плане результата воздействия различных институциональных механизмов... Типология представляет собой исключительно способ классификации институтов с целью анализа их и последствий их деятельности» [7, р. 373].
Таблица 2
Типология К. Р. Вильямсон
(1) — сильные формальные институты — сильные неформальные институты (2) — слабые формальные институты — сильные неформальные институты
(3) — сильные формальные институты — слабые неформальные институты (4) — слабые формальные институты — слабые неформальные институты
Источник: [7, p. 373].
Общим у типологий К. Р. Вильямсон и Г. Хелмке — С. Левицки является, на наш взгляд, высокая степень абстрагирования и обобщения складывающихся ситуаций в результате столкновения формальных и неформальных практик. Во многом при анализе макрополитических явлений или же в рамках компаративных исследований использование подобных схем весьма продуктивно. Однако при case-study они могут быть лишь вспомогательными и использоваться при исследовании особенностей политической системы в общем, при этом многие факторы опускаются, что связано со сложностью дифференциации неформальных практик и неформальных институтов.
Российский исследователь Я. Ю. Старцев на основе разработки Г. Хелмке и С. Левицки предложил типологию личностно-ориентированных взаимодействий (табл. 3), таким образом, с одной стороны, конкретизировав область проблематики неформального, а с другой — сузив возможности проявления этой сферы до аспектов взаимодействия индивидов, вовлеченных в политический процесс. Для исследования политического процесса на уровне взаимоотношений индивидов, субъектов власти, подобный подход может быть весьма продуктивным с учетом упомянутых выше возможностей взаимодействия формального и неформального. Пробелом этой типологии является взгляд на неформальные практики только со стороны их негативных влияний и проявлений. Будучи результатом функционирования самого общества, они «фиксируют характер социальных связей в социальной группе, в "рамках" которой происходит коллективное осмысление институциональных политических практик» [8, с. 166].
Таблица 3
Типология личностно-ориентированных взаимодействий
Структурирующий мотив соотношение статусов и ресурсов Рациональный интерес Социально-биографические детерменированные связи Эмоциональная притягательность
«Вертикальные» отношения (неравенство, подчинение) Клиентелизм Непотизм Фаворитизм
«Горизонтальные» отношения (равенство, договор) Равноценный обмен, «блат» Досуговые компании Приятельство
Источник: [1].
105
Исследуя возможности реализации национального проекта «АПК» (Аграрно-про-мышленный комплекс), С. Ю. Барсукова вплотную касается вопроса неформальных практик в контексте принятия решений «на местах» (заметим, что на первый взгляд индуктивный метод от частного к общему в плане анализа неформальных политических практик и институтов представляет больше возможностей для исследователей, нежели дедуктивный). Используя большую эмпирическую базу, исследовательница выделяет три группы практик:
— первая группа «восходит к принципиальной невозможности (нежелательности) полностью формализовать процесс реализации национального проекта. В результате изначально и сознательно допускается область неформальных решений как обеспечение продуктивности формальных правил» [9, с. 44];
— вторая группа «прямо восходит к формальным нормам, обслуживая недекла-рируемые интересы участников процесса посредством приведения их в соответствие с формальным порядком» [9, с. 46];
— третья группа «представляет собой игнорирование формальных норм. На место формальных правил ставятся более удобные для участников неформальные схемы взаимодействия» [9, с. 49].
На наш взгляд, данная классификация рассматривает феномен неформальных практик, исходя из их соответствия формальной структуре, существующей в определенных условиях. При этом на первый план выходят проблемы личностного свойства, которые возникают в результате осуществления политической деятельности.
Расширяя сферу неформальных институтов и практик, немецкие политологи В. Мер-кель и А. Круассан относят к ним «традиции, обычаи, моральные ценности, религиозные убеждения, сети и другие нормы общения долгосрочного характера» [10, с. 22].
Рассмотренные выше типологии отражают главную коллизию, описанную в начале анализа, — возможности сосуществования формального и неформального элементов. Обе эти области не являются взаимоисключающими: исчезновение неформальных практик невозможно в условиях существования социума, также не могут они поглотить и формальные, поскольку в результате этого наступит анархия и под вопросом окажется существование самой идеи государства.
Отталкиваясь от идей Хелмке—Левицки и Вильямсон о взаимодействии формальных и неформальных институтов, возможно составить классификацию неформальных политических практик по следующим основаниям.
1. Негативные практики. Приводят к деформациям в сфере государственного управления и устройства, формально не нарушая закон. К ним можно отнести кли-ентелизм, приятельство, равноценный обмен, фаворитизм и т. д. В данном контексте весьма важно разграничение неформальных практик с нарушениями закона. Так, приятельство — это неформальная практика, а взяточничество — преступление. Существование «приятельства» возможно не только на внутригосударственном уровне, но и на международном, например: поддержка на протяжении долгого временем Израиля Соединенными Штатами Америки.
2. Традиционные практики. По сути своей укоренившиеся культурные стереотипы и представления, ценности, обычаи и т. д., поддерживаемые в конкретном обществе. Соответственно они не нарушают закон, а, напротив, могут способствовать корректировки законодательства (причем не всегда в плане юридической поддержки определенной
106
традиции). К этому типу практик можно отнести, например, практику сильной президентской власти, находящейся над всеми ветвями власти, в Российской Федерации.
Предложенная классификация, не претендуя на исчерпывающее значение, раскрывает возможности существования сферы неформального.
В данном контексте происходит разграничение неформальных практик и институтов по причине того, что большинство из них не имеют под собой многих характеристик, присущих политическому институту, под которым мы понимаем вслед за Р. Далем «организации, рассчитанные на длительный период, передаваемые из поколения в поколение, как бы по наследству. По мере того как страна переходит от недемократического правления к демократическому, первоначально возникающие соглашения постепенно становятся укоренившимся порядком (практикой), а тот в свой черед превращается в институты. Несмотря на то что различать эти три понятия полезно, для исполнения наших намерений будет удобней об их различиях забыть и употреблять только одно из них — институты» [11, с. 83]. Соответственно, политические практики являются лишь одной из составляющих политического института и классификации институтов могут быть «перенесены» на них.
Остановимся подробнее на негативных неформальных политических практиках. В рамках рассматриваемой нами проблемы важны такие понятия, как «клиентелизм», «фаворитизм» и «реципрокность».
Одной из наиболее распространенных неформальных политических практик является «клиентелизм» (иначе — патрон-клиентские отношения). Как замечает Дж. Скотт, «хотя фактическое использование терминов "патрон" и "клиент" в основном ограничивается средиземноморскими и латиноамериканскими районами, сопоставимые отношения могут быть найдены в большинстве культур и наиболее ярко присутствуют в доиндустриальных нациях. Патрон-клиентские отношения — обменные отношения между ролями — могут быть определены как частный случай диадической (два человека) связи с участием в основном инструментальной дружбы, в которой человек высшего социально-экономического статуса (покровитель) использует свои собственные влияние и ресурсы для обеспечения защиты или выгоды для человека более низкого статуса (клиента), который, в свою очередь, отвечает взаимностью, предлагая общую поддержку и помощь, в том числе личные услуги, покровителю» [12, с. 92].
По мнению М. Н. Афанасьева, такие отношения представляют собой своего рода «подушку безопасности» в условиях, когда происходят политические, финансовые или какие-либо другие социальные потрясения, поскольку их неизменность, выражается в особенностях функционирования. Сохраняясь в условиях либеральной демократии, патрон-клиентские отношения выступают индикатором не только эффективности деятельности институтов власти, но и в некоторой мере социальной зрелости и благополучия общества [13, с. 162].
В контексте вариаций на тему отношений патрона и клиентов значимой и распространенной практикой является «фаворитизм». Несмотря на то что данный феномен плохо изучен в политической науке, он, так же как и клиентелизм, имеет корни в древности и к тому же неоднозначен в социально-психологическом плане. Как замечает С. П. Парамонова, «фаворитизм — одна из базовых норм социального целого и означает утверждение единого принципа, определяющего санкционированное лидером поле связей и отношений в ближайшем окружении. Функционирование фаворитизма очевидно на всех уровнях социальной структуры общества. Это говорит о фаворитизме
107
как об институте — установлении, который впоследствии превращается в институт — организацию. Феномен фаворита определяет роли, которые интуитивно исполняют социальные акторы (индивиды, группы и общности), которые характеризуются "сцеплением" неформальных связей и созданием единого санкционированного поля действия окружающих индивидов» [14, с. 148].
Фаворитизм представляет собой возможность карьерного лифта, а также непосредственного влияния на политическую ситуацию. Если многие из представленных выше типов неформальных практик окутаны некой завесой тайны, то данное явление обладает определенной публичностью: как правило, имя фаворита у всех на устах, а его роль в политическом процессе общеизвестна. Этот феномен обладает многими психологическими и историческими нюансами. В общеупотребительном смысле термин «фаворит» несет на себе оттенок некой симпатии — общечеловеческой или, как в случае с французскими монархами XVII-XVIII вв. и их фаворитками, любовной. Человек по своей природе склонен высказывать предпочтение какому-то определенному человеку (или людям) из своего окружения, и личность фаворита во многом зависит от сложившейся внутренней и внешней политической ситуации. Положение фаворита во многом ситуативно, что делает анализ данного феномена с помощью эмпирических методов крайне затруднительным, поскольку толкает исследователя на путь домыслов и догадок, оставляя возможность лишь для исторического подхода.
Близок к предыдущим феноменам феномен реципрокности — «взаимообмен дарами между членами социальной горизонтальной сети представляет собой особый тип социальной интеграции» [15, с. 20]. Его особенность состоит в том, что обмен происходит по горизонтали и является проявлением приятельства и в некоторой степени равноценного обмена. Участники этого процесса связаны между собой формальными связями, однако сам дар неформален по своей сути, его значимость и ценность вариру-ются в зависимости от контекста [15].
Таким образом, неформальные отношения, являясь отступлением от нормы, одновременно оказываются формой или способом «сглаживания» конфликтов между нормами самого разного вида и рациональным правом. Они, по крайней мере временно, исправляют существенные недостатки социально-политических институтов, позволяя ряду из них относительно адекватно с функциональной стороны работать.
Подводя итог, можно сделать вывод, что классификация неформальных политических практик является важной ступенью при анализе политического процесса, поскольку существование неформальных политических практик, неформальных политических институтов — значимый момент функционирования любой политической системы. Несмотря на кажущуюся теоретичность вопроса классификации политических практик, он имеет большое практическое значение по причине отражения им складывающейся ситуации и возможности более глубинного понимания политических явлений, а также всестороннего анализа функционирования политических институтов.
Литература
1. Старцев Я. Ю. Личностно-ориентированные взаимодействия в государственном и муниципальном управлении [Электронный ресурс]. URL: http://yaroslav-startsev.narod.ru/personalistic.pdf (дата обращения: 23.08.2013).
2. Даугавет А. Б. Неформальные практики российской элиты (апробация когнитивного подхода) // Полис. 2003. № 4. C. 26-38.
108
3. Утенков Г. Н. Федерализм: политические идеологии и политические практики // Власть. 2011. № 1. C. 81-84.
4. Макарин А. В. Формальные и неформальные отношения в политико- управленческих структурах современной России // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 6. 2008. Вып. 4. С. 33-42.
5. Матвеев А. А. Соотношение неформальных институтов и практик // Власть. 2011. № 8. С. 18-21.
6. Хелмке Г., Левитски С. Неформальные институты и сравнительная политика // Прогнозис. 2007. № 2. C. 188-211.
7. Williamson C. R. Informai Institutions Rule: Institutional Arrangements and Economie Performance // Public Choice. 2009. Vol. 139, N 3/4. Р. 371-387.
8. Панов П. В. Институты, идентичности, практики: теоретическая модель политического порядка. М.: РОССПЭН, 2011. 230 c.
9. Барсукова С. Ю. Неформальные практики в реализации национального проекта АПК // Социологические исследования. 2008. № 3. С. 43-51.
10. Меркель В., Круассан А. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях (II). URL: http://proxy.library.spbu.ru:2125/download/99605538.pdf (дата обращения: 01.04.2013).
11. Даль Р. О демократии. М.: Аспект-Пресс, 2000. 208 с.
12. Scott J.C. Patron-Client Politics and Political Change in Southeast Asia // The American Political Science Review. 1972. Vol. 66, N 1. Р. 91-113.
13. Афанасьев М. Н. Клиентелизм: историко-социологический очерк (II) // Полис. 1997. № 1. С. 157-166.
14. Парамонова С. П. Антикризисные меры: «за» и «против» института фаворитизма // Вестн. Перм. национального исследовательского политехнического ун-та. Социально-экономические науки. 2009. № 4. С. 146-172.
15. Барсукова С. Ю. Реципрокные взаимодействия. Сущность, функции, специфика // Экономическая социология. 2004. № 9. С. 20-30.
Статья поступила в редакцию 21 июня 2013 г.
109
