CC BY
71
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
УДК 811.511.131 ’36(045)
Н.В. Кондратьева
К ВОПРОСУ О ГРАММАТИЧЕСКОЙ КАТЕГОРИИ ЧИСЛА ИМЕН СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ В УДМУРТСКОМ ЯЗЫКЕ
На материале примеров из художественной литературы исследуется характер взаимодействия морфологических признаков категории числа с признаками логико-семантического порядка; описаны способы выражения квантитативных отношений в современном удмуртском языке; рассмотрена оппозиция «единственное - множественное число»; выявлены принципы дистрибуции абсолютива.
Ключевые слова: удмуртский язык, морфология удмуртского языка, единственное число, множественное число.
Категория числа, передаваемая различными языковыми способами, служит для количественной характеристики предметов, их частей или некоторых признаков. Наличие/отсутствие граммемы числа указывает на количественную характеристику объектов: один объект (единственное число), два объекта (двойственное число), три объекта (тройственное число), четыре объекта (квадральное число), более одного/двух/трех/четырех объектов (множественное число).
Языков с граммемой двойственного числа сравнительно немного: двойственное число встречалось в древних индоевропейских языках (санскрите, древнегреческом, древнерусском), но утрачено почти всеми современными индоевропейскими языками (одним из немногих исключений является словенский язык). Двойственное число представлено также в классическом арабском, корякском (но утрачено в близкородственном чукотском) языках (см.: [9. С. 275]), в семитских языках, а также во многих языках Австралии и Океании (см.: [16. C. 1056]). Основное значение двойственного числа заключается в указании на двух референтов-участников действия: «Der Dual ist die Numeruskategorie für die Bezeichnung zweier Referenten» [16. C. 1056].
Как отмечает К. А. Майтинская, наличие единственного (точнее абсолютива), множественного и двойственного чисел было характерно также и для финно-угорского языка-основы (см.: [7. С. 80]). Среди современных языков уральской языковой семьи двойственное число широко представлено в обско-угорских языках (употребляется в словоизменении личных местоимений, лично-притяжательных и непритяжательных форм имен, глагольных форм), в саамском языке оно представлено несколько уже, так как двойственное число «не распространяется на непритяжательные формы имен» [8. С. 229]. В отдельных финно-угорских языках можно проследить также его реликтовые явления (в частности, о реликтовых явлениях двойственного числа в удмуртском языке см.: [10. С. 156-159]).
Тройственное число выражает наличие группы из трех референтов: «Der Trial bezeichnet eine Menge von drei Referenten» [16. C. 1057] и встречается гораздо реже. В частности, оно представлено в новогвинейских языках (см. об этом: [9. С. 276]), а также в некоторых малайско-полинезийских языках [16. C. 1057].
В отдельных языках присутствуют также языковые формы, выражающие наличие группы из четырех референтов: «Ein Quadral für die Bezeichnung von vier Referenten wird für manche Sprachen angenommen» [16. C. 1057]. Но чаще всего, как отмечают исследователи, они не имеют полной парадигмы и пересекаются с явлением паукальности (см.: [16. C. 1057]).
Еще реже встречаются случаи «грамматикализации «числовой неопределенности», когда категория числа состоит из трех граммем (с тремя разными показателями): ‘один объект’, ‘более одного объекта’, ‘объект количественно не охарактеризован’; такая ситуация, по всей вероятности, имеет место в ряде кушитских языков (сахо, кафар, орормо, байсо и др.)» (см.: [9. С. 276]).
Таким образом, несмотря на то что для грамматической категории числа имени существительного универсальным признаком является выражение количественной характеристики объекта, в зависимости от языковой группы и/или отдельного языка разграничение оппозиционных пар может быть различно.
В современном удмуртском языке морфологическая категория числа имен существительных как словоизменительная грамматическая категория выражается в системе двух противопоставленных рядов форм - единственного и множественного числа. Следует однако подчеркнуть, что «единственность/множественность» как бинарный признак морфологического уровня структуры языка не всегда совпадает с «единственностью/множественностью» логико-семантического порядка. Так, в отноше-
ния асимметрии могут вступать: а) морфологическая «единственность» с «множественной субстант-ностью» как совокупным логико-семантическим признаком или б) морфологическая «множественность» с логико-семантическим комплексом «единственная/парная субстантность». Попытаемся определить характер взаимодействия морфологических признаков категории числа с признаками логико-семантического порядка.
Единственное число как член бинарной оппозиции «единственное число - множественное число»; абсолютив. Единственное число как член морфологического противопоставления «единичность / множественность» в современном удмуртском языке характеризуется отсутствием формальных показателей: Укно0 дурын бамзэ0 миськыса пуке кочыш0 [36. С. 96] - ‘На подоконнике, умываясь, сидит кошка’. Гурезь0 йылын ик, сюрес дурын, вол-вол вож куаро бадяр0 сылэ [25. С. 321] - ‘На горе у дороги растет раскидистый клен с зеленой листвой’. Чапак соку отрядысьтыз партизан0 пыриз [26. С. 335] - ‘Как раз в это время вошёл партизан из его отряда’.
Обозначение единичности в противоположность множественности - основное значение формы единственного числа в данной оппозиции: Собере, ас дуннеяз усьыса, контора юрт0 пала вамыштиз [36. С. 93] - ‘Затем, погрузившись в свои мысли, он пошел к зданию конторы’. Ср.: Тэль кузяна чуре-нак кыстисько из юртъёс [36. С. 191] - ‘Вдоль леса в ряд выстроены каменные дома’. Или: Коня ке йыгаськыса сылэмез бере, Онтон азьын эркынак-шыпытак усьтиськиз ос0 [36. С. 121] - ‘Антон простоял некоторое время, прежде чем дверь перед ним свободно и бесшумно распахнулась’. Ср.: Ми-каль шуонэд шальтрам коргид, лапас осъёссэс выльдэм [36. С. 121] - ‘Так называемый Микаль обновил обветшавшие двери хлева и сарая’.
Кроме того, формы единственного числа могут указывать на родовое множественное: Отйяз сарда0, колыс0 жужало [37. С. 49] - ‘Затем всходят сныть, борщевик’. Собере ожогуби0 потэ [37. С. 49] -‘Затем вырастают луговые опята’. Зучъёс сяна, отын бигерез0 но, удмуртэз0 но, порез но шедьтод [26. С. 332] - ‘Кроме русских в его отряде есть и татары (ед. ч.), и удмурты (ед. ч.), и марийцы (ед. ч.)’.
Формы единственного числа могут выражать также подчеркнутую единичность, в этом случае характерно препозитивное употребление имени числительного одиг ‘один’ или его формы, маркированной указательно-выделительным суффиксом -ез/-эз: Башкиръёс палась одиг мурт ваньмыз полысь висъяське [27. С. 125] - ‘В отряде башкир один воин отличался от всех остальных’. Одиг пилем гинэ йыромем отчы (инбаме) [24. С. 146] - ‘Только одно облако заблудилось на небе’. Одиг нингуби си-исько ке, кот тыре [24. С. 223] - ‘Съешь один груздь - и наелся’.
В диахронии имена существительные без формальных показателей множественного числа, по-видимому, можно рассматривать как немаркированную форму в отношении признака количественно-сти, так как для уральского праязыка было характерно использование абсолютного числа. В частности, с точки зрения венгерского исследователя М. Кёвеши, признаки не-единственного числа образовались в поздней стадии уральского праязыка; до этого для выражения квантитативных характеристик использовались слова со значением ‘мало’, ‘много’, ‘два’, ‘три’ и т. д.: «Аг а1арпуе1у кога1 Бга-каБгаЬап mëg пет a1aku.lt к1 а питешБок кб1ёй morfëmakka1 уа1о ]е1о1е8е. Рекекйбеп mennyisëget ]е11еп1о szavak ës szamnevek (kevës, sok, пёЬапу, кейб, Ьагот stb.) szo1ga1tak а ^а^ ës р1ига^ je1б1ësëre а2 йп. “numerus abso1utus” me11ett» [19. С. 43].
Признаки абсолютного числа в системе современного удмуртского языка сохранились в следующих позициях.
1. В случае дистрибуции имени существительного в сочетании с количественными именами числительными (см. также: [10. С. 147-150]): Анайзы бызьылись луиз: комодысь кык чушкон0, кык дэрем0 поттиз, киязы ческыт зыно майтал сётйз [24. С. 251] - ‘Их мать засуетилась: достала из комода два полотенца, две рубашки, в руки дала ароматное мыло’. Куать корка0 выжытэм сутыса быдтэмын [27. С. 26] - ‘Шесть домов сожжено дотла’. Собере корка пушкысь куинь адямиез0 поттизы [27. С. 59] - ‘Потом из дома вывели троих людей’.
Следует подчеркнуть, что с точки зрения синхронии в указанном контексте возможно также употребление имен существительных в форме множественного числа: Кык батыръёс, кутскыны дисьтытэк, ваче учкыса, кема сылизы [27. С. 92] - ‘Два богатыря долго стояли, уставившись друг на друга, не смея начать борьбу’. Кыкназы ик сьод диськутъёсын дисяськемын, кык монашкаос сыло кожалод [24. С. 269] - ‘Обе они одеты в черное, можно подумать, что стоят две монахини’. Да та-тын кык муртъёс дуэль, оло, кариллям [22. С. 100] - ‘Да здесь два человека устроили дуэль’.
Как показывают примеры из художественной литературы, с точки зрения синхронии тенденцию к употреблению форм множественного числа в контексте с именами числительными имеют:
а) имена, выражающие категорию лица: Сьораз кык кузя тодмотэм адямиос пыризы [27. С. 87]
- ‘За ним вошли два незнакомых человека’. Кык эшъёс, синзэс басьтыны чыдытэк, ог-огзы шоры учко [27. С. 81] - ‘Два товарища уставились друг на друга’. Та кык артисткаос нырысетйзэ адзись-кемзы бере ик эшъяськизы [34. С. 12]. - ‘Эти две артистки подружились сразу после первой встречи’. Куинь пенсионеръёс мар ке ченгешо [22. С. 295] - ‘Трое пенсионеров спорят между собой’;
б) имена существительные, выражающие дискретное значение и занимающие позицию субъекта предложения: Уморто йылын куинь-ньыль зольгырипиос пуко но кочышез исаса зильырто [25. С. 325] - ‘Несколько воробьиных птенцов (букв. два-три) уселись на скворечник и щебечут, подразнивая кошку’. Соос пырыку, кык хирургъёс куспазы маке сярысь верасько вал [34. С. 94] - ‘Когда они входили в палату, два хирурга о чем-то разговаривали’. Ваньзэ отын сураса-пожаса уло кык-куинь дышетскисьёс [23. С. 89] - ‘Дисциплину там нарушают два-три ученика’;
в) имена существительные, разделенные от имени числительного рядом второстепенных членов: Мыным аслым но корка дорысьтымы кык веськрес, жужыт, бабылес мойы кызьпуос азьын али ке но возьыт [33. С. 46] - ‘Мне и самой до сих пор стыдно перед двумя стройными, высокими старыми березами, стоявшими у нашего дома’. Кык жужыт но меч гурезьёсыз сайкыса, юнматэм каръёс лэсьтиллям [32. С. 25] - ‘Расчистив две высокие с крутыми склонами горы, они построили укрепленные городища’. Кык бадзым палаткаос сётизы милемлы [32. С. 134] - ‘Нам выделили две большие палатки’;
г) в контексте с нумеративами наличие морфологических маркеров множественного числа об-лигаторно при указании на значение приблизительного счета: Ог сю аръёс талэсь азьвыл донской казак Степан Разин куашетэм [27. С. 43] - ‘Окола ста лет назад в этих местах бунтовал донской казак Степан Разин’. - Кема-а отын улод? - юасько. - Уг тодиськы, дас часъёсозь, дыр [29. С. 32] ‘
- Долго ли ты там пробудешь? - спрашиваю я. - Не знаю, возможно, часов до десяти’. В случае отсутствия нумеративных слов при выражении приблизительного счета в структуре определяемого слова наличие маркеров множественного числа факультативно: Сомында ужам вылысь куинь-ньыль черк0 пуктыны луысал ини [26. С. 35] - ‘Учитывая, сколько мы работали, можно было бы уже построить три-четыре церкви’. Вить-куать мурт0 жабырскиз со борды [30. С. 54] - ‘Пять-шесть человек набросилось на него’. Собере музэти погылляськыса, ог дасо мурт0)э погыльтиз [27. С. 92] -‘Потом, перекатываясь по земле, он повалил еще около десяти человек’. Ср.: Мисьтиськыны кутскы-са гинэ вуизы, кызъёс сьорысь эшшо кык-куинь вужеръёс адскизы [27. С. 46] - ‘Как только они начали умываться, из-за кустов появились еще две-три тени’. Вераськыса мынон сямен Оч возысь кык-куинь коркаос адзиськизы [27. С. 56] - ‘Пока они шли и разговаривали, показались два-три дома, расположенных у реки Иж’.
2. Признаки абсолютного числа могут также проявляться в морфологической структуре прямого объекта: Ожмаськемдэ вераса, чемгес гожтэт0 гожъя [34. С. 25] - ‘Пиши чаще письма, рассказывай, как идут бои’. Табере пу0 пильылоно [37. С. 81] - ‘Теперь надо наколоть дров’. Сиён овол, гу-би0 но мар0 позьтылысаули [37. С. 156] - ‘Еды не было, я варил грибы (ед. ч.) и еще кое-что’. Губиез ас кожаз позьто, картошка0 гинэ но уг поно [37. С. 49] - ‘Грибовницу варят только из грибов (ед. ч.), не добавляя других продуктов, не добавляют даже картофель’. Ма, мон весь юрттисько со-ослы. Силь0 но, нянь0 но, вой0 но сётъясько [22. С. 185] - ‘Я им постоянно помогаю. И мясо, и хлеб, и масло отправляю’.
3. Призаки абсолютива сохранились также при дистрибуции имен существительных, выражающих семантические множества (например, обозначение парных частей тела, парные предметы одежды и др): Камайлэн синм0)ыз йоназ уг адзы ни [27. С. 96] - ‘Камай (букв. глаз Камая) уже видит с трудом’. Азвесен вуам выллем тодьы чилясь баблес йырси 0)ез каллен гинэ толъя шудэ [27. С. 3] -‘Его седые, словно покрытые серебром, кудрявые волосы (ед. ч.) развеваются на ветру’. С точки зрения синхронии в данном случае возможно также употребление форм множественного числа: Синъё-сыз [солэн] сутэръёс кадь сьодэсь [22. С. 81] - ‘Ее глаза черны, как смородинки’. Кукъёссэ лож-лож лэзьяса изе со кубиса йыръёс вылын [22. С. 230] - ‘Свесив свои ноги, он спит на кочанах капусты’. Тани киосыд кужмоесь луозы - тракторен ужалод, гырод-кизёд [22. С. 221] - ‘Вот окрепнут твои ручки - и станешь ты трактористом, будешь работать на поле’.
В языках с богатой именной флексией, в частности русском, «оппозиция единичного/общего имеет преимущественно лексическое основание и воздействует на выражение количества в основном
плане влияния семантики имени на выбор грамматических средств, передающих различие единственного/неединственного числа» [12. С. 171]. В связи с этим в русском языке по признаку числа существительные делятся на четыре группы: 1) те лексемы, у которых формы единственного и множественного числа не различаются по грамматическому значению (дом, стол); 2) лексемы, формы единственного и множественного числа которых не совпадают (вода, снег, песок) 3) singularia tantum (сметана, кофе) 4) pluralia tantum (сливки, кудри) (см.: [4. С. 52-59]).
По-видимому, под влиянием русской лингвистики при изучении количественных отношений имен существительных учёные, изучающие структуру удмуртского языка, также предпочитают опираться только на лексическую основу функционирования единственного/множественного числа, выделяя при этом аналогичные русскому языку категории singularia tantum. В частности, как отмечают авторы книги «Грамматика современного удмуртского языка: (ГСУЯ), «только в единственном числе употребляются:
1) вещественные существительные, выражающие предметы, поддающиеся измерению, но не счету. Однако для обозначения разных видов того или иного вещества изредка употребляются и формы множественного числа (вуос ‘воды’, кеньыръёс ‘крупы’);
2) существительные с отвлеченными значениями (яратон ‘любовь’, жуждала ‘высота’;
3) существительные, употребляемые для уточнения значения глаголов (узы-боры октыны ‘собирать ягоды’, картофка копаны ‘собирать картофель’);
4) существительные, называющие парные части тела человека и животных и парные предметы (сапег басьтйз ‘купил сапоги’)» [1. С. 74].
Однако, как показывают примеры из художественной литературы, оппозиция единичности/множественности в системе удмуртского языка, как и в других агглютинативных языках, имеет существенные различия. Здесь форма единственного числа имен с лексической семантикой «единичного», то есть имен, обозначающих конкретные, считаемые объекты, более нейтральна по отношению к выражению ею оппозиций единичного/общего, конкретного/собирательного и может иметь в качестве денотата как один конкретный объект, так и класс однородных (однокачественных) объектов, начиная с двух (парные предметы), в зависимости от контекста. Например, сапег ‘сапог’ может означать один конкретный сапог (сапегме ыштй ‘потерял сапог’), пару сапог одного человека (са-пегме миськи ‘свои сапоги помыл’) или сапоги вообще (базарын сапег вузало ‘на базаре продаются сапоги (букв. сапог)’).
Таким образом, функционирование форм единственного/ множественного числа в удмуртском языке имеет контекстуальную обусловленность. В связи с этим в исследуемом языке нет основания разграничивать группы слов singularia и pluralia tantum, гораздо целесообразнее говорить о стратегиях singularia tantum. Преимущество данного термина заключается в том, что он не обязывает распределять имена существительные с точки зрения лексико-морфологического выражения на разные семантические группы в отношении выражаемой количественности, а позволяет подходить к рассматриваемому вопросу с точки зрения прагматического аспекта, выражающего отношение между носителем информации и его функцией, то есть отношение между употреблением высказывания и его результатом, иными словами, он позволяет рассматривать каждое словоупотребление с учетом реального контекста, поскольку грань между континуальными и дискретными характеристиками не является абсолютно жесткой. К примеру, слово улмо ‘яблоко’ может употребляться как в вещественном значении - и тогда употребляются конструкции со значением сегментации (кык кило улмо басьтыны ‘купить два килограмма яблок’); так и в дискретном значении (куинь улмо басьтыны ‘купить три яблока’).
Проанализировав примеры, можно отметить, что к именам существительным, образующимся согласно стратегии singularia tantum, в удмуртском языке относятся те же самые семантические группы слов, что и во многих других языках мира (см.: [5. С. 250-257]:
а) названия уникальных объектов: шунды ‘солнце’, толэзь ‘луна, месяц’, инбам ‘небо’ и др. Шунды вылэ но вылэ тубе [27. С. 180] - ‘Солнце поднимается все выше и выше’. Йыр вадьсын ик толэзь кугзамын [25. С. 345] - ‘Месяц стоит прямо над головой’. Инбам пумен пильмаське [25. С. 313] -‘Небо постепенно заволакивает облаками’. Инкуазь со уг кулы [27. С. 55] - ‘Природа она не погибает’. Как отмечает А.Е. Кибрик, «имена, обозначающие уникальные объекты, естественным образом имеют дефектную парадигму с иконическим единственным числом» [5. С. 255];
б) гомогенные субстанции без естественного способа членения на составляющие их совокупно-
i > ~ ( > if— > ( > ( ?.. ^ сти: ву вода , иол молоко , лым бульон , вир кровь , омыр воздух , чын дым , тузон пыль , сюи ( > ( > ( > ( t .. ~ t t ( > ( /— t ~ < /— земля , пень зола , пызь мука , сылал соль , кои жир , зарни золото , азвесь серебро , туи брон-
за’ и т.д.: Пызь мертам бере, Гаян гурт йырзылы начальникъёс лыктэм сярысь вераз [27. С. 210] -‘После того как муку взвесили, Гаян известил главу села о том, что приехали начальники’. Пужмо гурт вадьсы нап йол кадь бус васькиз [24. С. 269] - ‘На деревню Пужмо опустился густой (букв. как густое молоко) туман’. Котырез копак чын басьтйз [27. С. 5] - ‘Все вокруг заволокло дымом’. К этой же группе слов принято относить лексемы, указывающие на продукты питания: Пось куазен йол туж чаляк чырса [24. С. 234] - ‘В жаркую погоду молоко быстро скисает’. Матилэн анаез турын-куарлэсь, шыд позьтэм гинэ овол, комеч но пыжыны выре [37. С. 49] - ‘Мать Мати из различных трав может не только сварить суп, но и испечь несдобные коржики’;
в) названия масс однородных объектов (растений, насекомых, грибов, предметов и др.), составляющих в совокупности массу: кей ‘моль’, векчи кут ‘мошкара’, куак ‘кустарник’, сюрел ‘цветочная пыльца’ и др.: Саранча уллё ортчем бере кадь котырын [24. С. 243] - ‘Вокруг ни травинки, словно прошлась саранча’. Куак полысь потй но ури-бери гурезь уллань васькыны кутски [24. С. 180] - Я вышел из-за кустов (ед.ч.) и помчался вниз под горку’. Коньывуон толэзь матэктэ, нош пересьёслэн лапасулазы эстыны пузы овол [24. С. 218] - ‘За окном скоро октябрь, а у стариков еще нет дров’;
г) концепты растительного мира: злаки, растения, овощи, фрукты, деревья): Жоген ю-нянь утялтыны потозы - бер жытозь улэ отын [24. С. 156] - ‘Подождите там до вечера: скоро выйдут убирать хлеба (ед. ч.)’. Гужем туж шулдыр. Сомында улмо, слива, виноград, груша [37. С. 251] -‘Летом здесь очень хорошо. Вокруг столько яблок (ед.ч.), слив (ед.ч.), винограда, груш (ед.ч.)’. Куку-рузаез мон огнам уг будэтйськы, эшъёсын [35. С. 50] - ‘Кукурузу я выращиваю не один, а с друзьями’. Зег жужаны кутскем бере, Палагей черлаз [37. С. 384] - ‘Когда взошла рожь, Пелагея заболела’;
д) объекты, описывающие физические свойства среды. Чаще всего они также концептуализируются как несчетные имена и имеют тенденцию к дистрибуции в форме единственного числа: тол і > ( > (>..(> і > і > і > зима , гужем лето , тулыс весна , сйзьыл осень , куазь погода , лымы снег , зор дождь , тыл
‘огонь’, тол ‘ветер’, сюй ‘земля’ и др.: Зырдам тыл, кабанысь кабанэ тэтчаса, крепость пала мынэ [27. С. 79] - ‘Разгоревшийся огонь идет в сторону крепости, перекидываясь с одной скирды на другую’. Уй пал тол калленак шокче ке, писпуос шымырско кадь, турын мыкырске, ву вылын тулкым-кисыриос кылдо [24. С. 246] - ‘Как только подует холодный ветер, деревья как будто съеживаются, трава склоняется к земле, на воде образуется небольшая рябь’. Арня пала шундыё куазь возиське ни [24. С. 158] - ‘Уже около недели стоит ясная погода’. Монэ сюй согиз [37. С. 21] - ‘Меня засыпало землей’;
е) имена существительные, указывающие на психофизиологическое состояние/ощущения человека: яратон ‘любовь’, куректон ‘печаль’, шуд ‘счастье’, чидан ‘терпение’ и др.: Кужым нош весь уг быры [27. С. 93] - ‘А силы все не кончаются’. Вордскем берам шуд зорымтэ мыным [36. С. 8] - ‘Мне не повезло со счастьем (букв. после моего рождения счастья мне не досталось)’. Трос малпанъёс сюп-сизы сюлэмез: яратон но вожпотон, оскон но супыльтон [24. С. 256] - ‘Разные думы его одолевали (букв. глодали сердце): любовь и злоба, надежда и сплетни’.
Все указанные группы существительных в традиционном понимании могут поддаваться измерению, но не счету (как в случае с дискретными предметами). Для того чтобы подобные имена подвергнуть количественному измерению, как и в других языках, в системе удмуртского языка активно использутся нумеративы и послеложные конструкции: Коня ке дыр ортчыса, Петя паль-потйсь ым-ныро луиз, кияз - жыны черык аръянэз [24. С. 164] - ‘Спустя некоторое время на лице Пети появилась улыбка, в руках он держал банку, наполненную наполовину простоквашей’. Мын ай, бакча бе-рысьтымы ог кык йыр коть кубиста пырты [36. С. 52] - ‘Иди, принеси из-за огорода хотя бы два кочана капусты’. Ярам, гид тыр пудо вордиськомы, гулбеч тыр картошкамы [24. С. 270] - ‘Да ладно, в хлеву полно скотины (букв. растим полный хлев скотины), в подполье - картошки (букв. целое подполье картошки)’.
Как уже неоднократно отмечалось, имена существительные, образующиеся согласно стратегии singularia tantum, чаще всего характеризуются дистрибуцией в форме единственного числа, но они могут иметь и формы множественного числа. В этом случае имена существительные в форме множественного числа приобретают дополнительные семантические характеристики, в частности, от лексем, указывающих на вещественные субстанции, образуются интенсификаты, включающие сему «значительность», «большое количество» (см.: [6. С. 48]): Нош кыче умой вылэм лысвуо гудждор0 вылын погылляськыны [25. С. 356] - ‘Оказывается, как хорошо валяться на покрытой росой траве’. Ср.: Шуныт зор бере вож-вож гуждоръёс жужазы [25. С. 310] - ‘После дождя травы зазеленели’.
К рассмотренному выше случаю близко употребление лексемы ву ‘вода’ в следующих предложениях: Отчы сюез куяз но шурысь омыртэм ву0)эн кизермытйз [24. С. 238] - ‘Он накидал в посуду глины и разбавил водой из реки’. Ср.: Татысен аслэсьтыз вуоссэ нуыны кутске Алнэд шур [24. С. 236] - ‘Отсюда начинаются воды реки Алнэд’.
В предложении: Писпуос, тылобурдоос, турын-куар0, т0л куазез вормыса, выльысь улзозы [27. С. 55] - ‘Деревья, птицы, трава, пережив (букв. победив) зиму, снова оживут’ - лексема турын-куар ‘трава’ представляет собой континуативное множество, вследствие чего имеет форму единственного числа. В другом случае: Вож-вож пиштйсь турын-куаръёс чуж чужекто [27. С. 55] - ‘Зеленые травы желтеют’ - указанная лексема указывает на семейства разнородных трав, в связи с чем в морфологической структуре слова присутствует показатель множественного числа -ос/-ёс.
Таким образом, сингулярные формы абстрактных/вещественных существительных не следует считать стилистически закрепленными. Анализ языкового материала показал, что появление у абстрактных/вещественных существительных форм множественного числа обусловлено не столько стилистически (то есть внешними по отношению к слову факторами), сколько внутренними, семантическими причинами: реализацией семантического потенциала слова в определенном контекстуальном окружении. Как подчеркивает Л. Калинина, «семантика слова - это то, что выражается скрыто, имплицитно, но в итоге определяет и возможности словоизменения, и коммуникативно-синтаксическое функционирование лексемы» [3. С. 58].
Множественное число как член бинарной оппозиции «единственное число - множественное число». Морфологическим показателем множественного числа в системе современного удмуртского языка является суффикс -ос/-ёс: Трос малпанъёс сюпсизы сюлэмез [24. С. 256] - ‘Разные мысли его одолевали’. Тодьы юсьёсты ом адзе [25. С. 303] - ‘Белых лебедей мы не встретили’. Эшъёсыным танк пала нюжтйськиськом [25. С. 310] - ‘Вместе с друзьями мы ползем по-пластунски в сторону танка’. Трос пиослэсь мылкыдзэс иса Чачабей [27. С. 4] - ‘Многие юноши заглядываются на Чачабей (имя девушки)’. Веськрес кызьпуос чуж дэрем дйсяло ни [25. С. 329] - ‘Стройные березы надевают свои желтые наряды’.
В научной литературе имеется ряд гипотез, в которых прослеживается история развития морфологического маркера множественного числа в пермских языках. В частности, с точки зрения венгерских авторов Й. Буденца, Л. Хонти [15. C. 82], К. Редеи [20; 21], маркер множественного числа в пермских языках возник из самостоятелной лексемы коми jez ~ удм. joz ‘нем. Gelenk, Altergenosse’, ‘рус. народ, люди’. По мнению другого венгерского ученого Ш. Чуча, маркер множественного числа в пермских языках возник из самостоятельной лексемы jäse ‘нем. Gelenk’, ‘рус. член’, подвергшейся в дальнейшем расширению семантического значения: «Kenntnissen erscheint es als wahrscheinlicher, dass die permischen Pluralzeichen aus einem selbständigen Wort entstanden sind. Dieses Wort ist FP jäse ‘Glied, Gelenk’, dessen Bedeutung im Frühurpermischen noch durch die Bedeutung ‘Altergenosse, Volk, Leute’ erweitert war. Gleichzeitig wurde der Endvokal des Wortes apokopiert, und der Vokal der ersten Silbe - wie es bei VP ä gewöhnlich ist - entwickelte sich in zwei Richtungen: ä > a > VT o ~ ZR a, oder ä > е > а > VT o ~ ZR e. Zur selben Zeit begann die Umwandlung des Wortes, zuerst zum Kollektivsuffix und später zum Pluralzeichen» [14. C. 171, 172].
Иной точки зрения придерживается М. Кёвеши: происхождение маркеров множественного числа -ос/-ёс следует соотносить со словообразовательным суффиксом, состоящим из двух компонентов: пространственного суффикса ja- и словообразовательного (номинального) -s: «Elemei a már említett -ja hely- és gyüjtonévképzo, valamint egy -s» (fgr. *-s v. *-ks) névszóképzo» [18. C. 152].
Множественное число как член морфологического противопоставления форм единственного числа формам множественного числа обозначает, что лицо/предмет представлен(о) в количестве большем, чем один: пиос ‘мальчики’, пуконъёс ‘стулья’, 0съёс ‘двери’, пиньёс ‘зубы’ и др. Жингыр-куангыр! куашказы горшокъёс [36. С. 56] - ‘С грохотом покатились горшки’. Ортчизы нуналъёс, т0лзизы толэзьёс [36. С. 108] - ‘Прошли дни, пролетели годы’. Инбамын гинэ, паймоно кадь, кизи-лиос ворекъяло [24. С. 258] - ‘Только на небе, как ни странно, светят звезды’. Жыт пал гуртэ туж трос полицейскойёс но солдатъёс вуизы [27. С. 25] - ‘Ближе к вечеру в деревне появилось много полицейских и солдат’. Буграш Педор нылъёс пала вамыштйз (30. С. 71) - ‘Буграш Педор направился в сторону девушек’.
Как и в других языках мира, при решении вопросов квантификации значимым оказывается подразделение субстанций на континуальные (ву ‘вода’, й0л ‘молоко’, тыл ‘огонь’ и др.) и дискретные
(корка ‘дом’, кион ‘волк’ и др.). Чаще всего суффиксы множественного числа могут присоединяться к именам существительным, указывающим дискретные предметы, под которыми следует понимать предметы, обладающие четкой формой и точными пределами, в отличие от континуативных (вещественных) субстанций: «In semantics, the difference is between denoting (or referring to) discrete entities with a welldefined shape and precise limits vs. homogeneous undifferentiated stuff without any certain shape or precise limits» [17. C. 1067]: Солдатъёс полысъ куд-огез пи борды кутскыны оз дйсътэ, нош кудйз-лэн мылкыд Гаян палан [27. С. 27] - ‘Одни солдаты не посмели вступить в драку с Гаяном, другие же были на его стороне’. Ср.: Тылпу0 пумен кужмоя, тйчыр-тачыр тэлямез татчы ик кылйсъке [27. С. 26] - ‘Огонь постепенно разгорается, далеко доносится треск разлетающихся искр’. Или: Кни-гаоссэ, тетрадьёссэ сумка(0)яз донгаса, Мати жок0 сьорысь кыстиськиз [37. С. 246] - ‘Убрав свои тетради и книги в сумку, Мати встал из-за стола’. 3ег(0)езутялтыса оз быдтэ, етин(0)лы курень тус пыриз [37. С. 108] - ‘Не успели убрать рожь, как уже подоспел лён’.
Дискретные и континуативные предметы отличаются способностью сочетаться с другими синтаксическими единицами: «In syntax, the two differ in the contexts where they can be used and in their combinability with other expressions» [17. C. 1067], поскольку континуальные субстанции отличаются от дискретных «спецификой своего отношения к количественной детерминации. У континуативных субстанций нет естественного («штучного») сегментатора. Дискретные субстанции допускают естественную сегментацию» [6. С. 44]. Иными словами, расчлененное количество определяется посредством счета, нерасчлененное - посредством измерения: «Нерасчлененное количество осознается как результат сопоставления, в частности, с какой-то естественной или искусственной конвенциональной единицей. Эта особенность отражается в категории числа имени» [11. С. 124].
Таким образом, основным значением форм множественного числа с точки зрения дискретности является обозначение расчлененной множественности предметов в противоположность их единичности: Районысь усто колхозлэн бусыяз комбайнъёс жургето [29. С. 112] - ‘На полях лучшего в районе колхоза работают трактора’. А ми пока Нюрочкаен апелъсинъёсты, яблокъёсты мисъком [31. С. 15] -‘А мы пока с Нюрочкой будем мыть апельсины и яблоки’. Комнатаын куать корт койкаос пуктэ-мын [24. С. 228] - ‘В комнате стоят шесть кроватей’. Кык эшъёс чемысъ нюлэскы, шур дуре ветлизы [22. С. 193] - ‘Два товарища часто ходили в лес, спускались к реке’.
Кроме указания на множество дискретных предметов, граммема множественного числа в удмуртском языке обладает разнообразным спектром вторичных значений, указывающих:
а) на родовое множественное (с тем же значением, что и родовое единичное): Чебересь сяла-беръёс, йырберазы такъязы вань [25. С. 331] - ‘Красивы свиристели, на головах хохолки’. Ср.: Тани нумырез басьтом. Сое тылобурдо сие, тылобурдоез кыче ке сьось пойшур [24. С. 240] - ‘Возьмем, к примеру, червяка. Его поедают птицы (ед. ч.), а птиц (ед. ч.) - звери (ед. ч.)’. Куд-ог интыосын, пуш-нер полын, сутэрпуос сяна, номыр уг буды [25. С. 381] - ‘В местах, где разрастается крапива, ничего, кроме смородины, не растет’;
б) на видовое множественное: ‘разные виды чего-либо’ или разные манифестации чего-либо (ср. вина, жиры, гадости, нежности и т.д.): Со шоры пыр-поч учке тротуар сопалась винаен, сурен, сокъёсын, «сникерсъёсын» но маин вузкарись [31. С. 23] - ‘На нее пристальным взглядом смотрит торгующий вином, пивом, разными соками, сникерсами продавец’. Мукет улонъёсты солэн пичи но утчамез уг поты [22. С. 33] - ‘Ему совсем не хочется искать другой образ жизни (мн. ч.)’. Жытазе сисъкыны жок вылэ кыче гинэ сиёнъёс оз пукты кенэз: жук, котлет, кофе, пирожной [24. С. 67] - ‘К ужину сноха приготовила разные блюда: кашу, котлеты (ед. ч.), кофе, пирожные (ед. ч.)’.
Как отмечает В. А. Плунгян, этот тип множественности наиболее продуктивен «при названиях веществ и свойств - часто это единственное доступное им значение множественности» (см.: [9. С. 282]);
в) на эмфатическое множественное, которое выражает ‘большое количество чего-либо (типа снега, пески, воды, леса)’: Йоос вылти туливитьёс кесяськыса ветло, солань-талань лобало [25. С. 292] - ‘Над льдами взад-вперед пролетают кулики’. Шукрес бызё та палан вуос [23. С. 18] - ‘Здесь бушующие реки’. Жужытэсъ татын гурезъёс [24. С. 118] - ‘Горы здесь высокие’. Зор вуос со вылэ мунчо гурысь изъёс кадь усьыло [22. С. 237] - ‘Ливень льёт как из ведра (букв. дождевые воды падают на него, словно камни из банной печи’;
г) на ассоциативное (используются также термины репрезентативное, аппроксимативное и др.) множественное: ‘нечто и другие подобные ему объекты’. В этом случае речь идет о группе лиц, называемых по одному из его представителей. Необходимо отметить, что в зависимости от контекста здесь могут использоваться различные критерии для репрезентации групповой множественности.
Как показывают примеры из художественной литературы, при выражении репрезентативной множественности наиболее частотным является использование собственных имен: Чипчирганъёс но гурт пала кошкизы [27. С. 21] - ‘Чипчирган и его друзья направились в сторону дома’. Секыт ядроос Камайёслэн йыр йылтйзы ик жуэтыса кошко [27. С. 96] - ‘Тяжелые ядра со свистом пролетают над головами Камая и его отряда\ Соку тйни усыкмыса кыллись Чипчирганъёс доры, толпери сямен жог бызьыса, Гаян вуиз [27. С. 61] - ‘И тогда к лежащему без сознания Чипчиргану и его друзьям со скоростью ветра примчался Гаян’. Со пырак Чипчиранъёс доры пыриз [27. С. 26] - ‘Он прямиком направился в дом, где живет Чипчирган и его родные’. Кык эшъёс гуртэ вуыку, Гаянъёслэн корка па-лысьтызы куашетэм куара кылйськиз (27. С. 13) - ‘Когда два товарища подошли к дому, из избы, в которой жил Гаян и его родные, доносился шум’.
Основой для репрезентативной множественности могут служить также топонимы, микротопонимы и различные апеллятивы. В этом случае подчеркивается групповая множественность лиц, проживающих в указанном населенном пункте (местности): Лудзиос, Кашабекъёс, Пирог гуртъёс, Юсь-пиос - ваньмыз огкылысь кариськизы [27. С. 11] - ‘Жители деревень Лудзя, Кашабеково, Пирогово, Юськи - все встали за одно’. Мон ачим Уча палась но, вылгаосыз автостанциысен тодмасько [37. С. 362] - ‘Я сам со стороны Учи, но на автостанции вылгинских узнаю’. Омгаосты азь парта сьоры пуктизы [37. С. 216] - ‘Омгинских посадили за первые парты’.
При выражении репрезентативной множественности в качестве основы слова могут также использоваться термины родства и свойства: Кузёоос кунозэс колыны туж косо вал но, чужмуртъёсыз ыштозы шуыса, Василий Николаевич уин ини Вылгала бертиз [37. С. 61] - ‘Хозяева упрашивали гостя остаться у них на ночь, но Василий Николаевич не согласился, и ночью он отправился в Вылгу, чтобы его не потеряли дядя (по материнской линии) и его семья’. Кудиз музон гуртъёсы чу-жодигъёссы дине кошкизы [26. С. 297] - ‘Некоторые переехали к своим родственникам (букв. двоюродным братьям/сестрам по материнской линии) в другие деревни’.
Употребление форм множественного числа для выражения репрезентативной множественности в финно-угорских языках, помимо удмуртского языка, характерно лишь для марийского языка: «Форма множественного числа у собственных имен людей, помимо выражения членимой (дискретной) множественности однородных лиц, объединенных одним общим именем (например, мар. кок ман'алак ‘две Мани’), может обозначать совокупную (коллективную) множественность неоднородных лиц во главе с тем человеком, имя которого называется: Йуриквлак окаш каяш тараненыт - ‘Юрик и его товарищи загорелись желанием ехать учиться’» [2. С. 7]. В связи с этим данное языковое явление многие лингвисты определяют как тюркское влияние (Э. Беке, Р. Бартенс, Й. Луутонен) (см.: [13. С. 73]).
Следует заметить, что при выражении именной количественности особое место занимают собирательные слова, указывающие на совокупность, целостность, неразделимость множественности. В системе современного удмуртского языка основную группу собирательных слов составляют парные слова, которые представляют собой сочетания двух имен, объединенных по способу сочинения и обозначающих, чаще всего, предметы одного порядка: Гаян песьтэраз сиён-юон тыриз, вуж пукыч дасяз [27. С. 26] - ‘Гаян в свой пестерь собрал еды, приготовил старый лук’. Тусьты-пуньызэ вунэтйз нылаш [37. С. 175] - ‘Девочка совсем забыла о своей посуде’. Борсязы, турын-куар вылысь лысвуэз чужыса, пуны нюжтйськиз [37. С. 154] - ‘Вслед за ними, протирая росу на траве, ползла собака’.
В зависимости от семантических отношений между компонентами различаются следующие разновидности парных слов, имеющих собирательное значение:
1) оба компонента характеризуются близостью значений, обозначают предметы и явления одного и того же семантического круга, но не имеют между собой синонимических или антонимических отношений: Но кыл-куара верасьёс овол - ваньмыз турнало [25. С. 371] - ‘Никто не разговаривает, все заняты сенокосом’. Зэмзэ вераса, газет-журнал кутылэме ик вуниз ни [31. С. 29] - ‘Честно говоря, я уже позабыл, когда в последний раз читал газеты-журналы’. Озьы бере, Нюралы татияз шоколад но, преник-кампет но, мукет сыче чечым макеос но оз шедьылэ ни [31. С. 10] - ‘В последнее время Нюра не видела ни шоколада, ни прияников и конфет, ни других сладостей’. Вуим, нылъёс-пиос, табере пазьгиське [25. С. 376] - ‘Всё, прибыли, мальчики-девочки, теперь занимаем свои места’. Со дэремзэ-штанизэ курткиз но урам кузя уллане кошкиз [37. С. 369]. ‘Он встряхнул свою одежду и пошел вниз по улице’;
2) компоненты парных слов по своему значению имеют противоположную семантику: Ма... шогзэ-кузьытсэ оскалтоно-а, мар-а? [31. С. 130] - ‘Что, надо попробовать [суп] на вкус?’ Уен-нуналэн пуны сямен бызьылйськод [37. С. 167] - ‘Днями-ночами бегаешь как собака’;
3) парные слова, компоненты которых являются синонимами или близки по своему семантическому значению: Гурт съорысъ нюлэскын жомо-югдо вакытэ пурысялэс лымы пурзе, собере нюк-гопъёс вамен канъылля гурт пала пелътэ [25. С. 353] - ‘За деревней в лесу в сумерках разлетается сероватый снег, через лощины и овраги метет в сторону деревни’. Нош али тросгес лобано, бурдъёсты юн-матонго, тросгес нымы-кибы шедьтоно [25. С. 317] - ‘А сейчас надо больше летать, чтобы окрепли крылья, надо найти больше мошкары’. Учебникъёсъя гинэ тодон-валан бичаны шуг [37. С. 261] -‘Сложно получить знания только из учебников’;
4) парные слова, один из компонентов в которых с точки зрения синхронии утратило свое семантическое наполнение: Нош ик жуг-жаг ваизы, луоз [24. С. 83] - ‘Наверное, снова привезли отходы’. Нош атайзы «мунчоез, веникез яратйсътэмъёс ноку лётчик уг луо» шуыса вераз но, эмез-юмез луиз [24. С. 252] - ‘А когда его отец сказал, что те, кто не любит баню и не любит париться веником, никогда не становятся летчиками, это на него подействовало’. Соослэсъ юртсэс асъсэ выжы-кумызы ик басътиз вал [37. С. 390] - ‘Их дом купила своя же родня’.
Собирательное множество может быть выражено также с помощью сложных слов, содержащих в своей структуре более двух компонентов: Соин ик, шоколад-преник-кампет-улмо овол, колбаса, йолвыл я мар сярысь малпанэз но ой вал ни [31. С. 14] - ‘Поэтому не только о сладостях и фруктах (букв. шоко-ладе-пряниках-конфетах-яблоках) не могло быть и речи, но и сметане пришлось позабыть’.
Кроме способа словосложения собирательное множество в удмуртском языке выражается синтаксическими образованиями, в частности, а) словосочетаниями, содержащими в своей структуре формы творительного падежа, например: Корка пыра, Петя, эмезен чай юод [28. С. 362] - ‘Зайди в дом, Петя, чай с медом попьешь’. Ма талэсь азьло мынам войын нянь сиеме вал но, соку шомзэ ой валалля кадь [28. С. 225] - ‘Когда-то я уже пробовал хлеб с маслом, но тогда, кажется, я даже не прочувствовал его вкуса’; б) послеложными конструкциями: Агай атаен чош жок сьорын пуко [28. С. 196] - ‘Старший брат вместе с отцом сидят за столом’. Зорен чош йо усе [25. С. 406] - ‘Вместе с дождем выпадает град’; в) с помощью соединительных союзов: Тулыс - со яратон0 но уж0, ортчемзэ тодэ ваён0 но шумпотон0, арлэн самой шулдыр вакытэз0 [25. С. 293] - ‘Весна - это пора любви и труда, это воспоминания о прошлом и радость, это самая веселая пора’. Маня но Оля Ижевскын медрабфакын чош дышетскизы [34. С. 40] - ‘Маня и Оля вместе учились на Ижевском медрабфаке’ и др.
Таким образом, содержательная функция категории числа, основанная на количественном различении предметов и сводимая к квантитативной актуализации имени, в удмуртском языке в ряде случаев имеет факультативное выражение. Важными характеристиками употребления имени существительного с точки зрения числовых характеристик является контекст, поскольку ни морфологический, ни синтаксичесий критерии не позволяют четко разграничивать имена существительные с точки зрения числового распределения.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Грамматика современного удмуртского языка: Фонетика и морфология (ГСУЯ) / отв. ред. П. Н. Перевощиков. Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1962. 376 с.
2. Исанбаев Н. И. Особенности категории множественности имен существительных в восточномарийских говорах // Вопросы грамматики и лексикологии / Мар. НИИ при Сов. Мин. Мар. АССР. Йошкар-Ола, 1980. 246 с.
3. Калинина Л. В. К вопросу о критериях выделения и отличительных приметах лексико-грамматических разрядов имен существительных // Вопр. языкознания. 2007. №3.
4. Камынина А.А. Современный русский язык. Морфология: Учеб. пособие для студентов филологических факультетов государственных университетов. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1999. 239 с.
5. Кибрик А.Е. Константы и переменные языка. СПб.: Алетейя, 2005. 720 с.
6. Крылов С. А. Дихотомический подход к классификации реферинциальных статусов // Анализ знаковых систем. История логики и методологии науки: Тезисы докладов IX Всесоюзного совещания. Киев, 1986.
7. Майтинская К.Е. Историко-сопоставительная морфология финно-угорских языков. М.: Наука, 1979. 264 с.
8. Основы финно-угорского языкознания: Вопросы происхождения и развития финно-угорских языков (ОФУЯЗ 1974). М.: Наука, 1974. 484 с.
9. Плунгян В. А. Общая морфология. Введение в проблематику. М.: Эдиториал УРСС, 2000. 283 с.
10. Стрелкова О.Б. Имена числительные удмуртского языка (в историко-типологическом аспекте): дис. ... канд. филол. наук. Ижевск, 2009. 217 с.
11. Тураева З.Я., Биренбаум Я.Г. Некоторые особенности категории количества (На материале английского языка) // Вопр. языкознания. 1985. №4.
12. Эдельман Д.И. Поле количественности и категория единичного/общего // Теория функциональной грамматики: Качественность. Количественность. СПб.: Наука, 1996.
13. Bartens R. Permiläisten kielten rakenne ja kehitys. Helsinki: Suomalais-ugrilainen Seura, 2000. 376 s.
14. Csücs S. Die Rekonstruktion der permischen Grundsprache. Budapest: Akademiai Kiado, 2005. 410 ol.
15. Honti L. Numerusprobleme (Ein Erkundungszug durch den Dschungel der uralischen Numeri) // FUF (Helsinki). 1997 (54). № 1-2. S. 1-126.
16. Iturrioz-Leza J., Skopeteas S. Numerus // Morphologie. Ein internationales Handbuch zur Flexion und Wortbildung / Herausgeg. Booij G., Lehmann Ch., Mugdan J., Skopeteas S. Berlin: Walter de Gruyter; New York, 2001. Halbband 2.
S. 1053-1066
17. Koptjevskaja-Tamm M. Mass and collection // Morphologie. Ein internationales Handbuch zur Flexion und Wortbildung / Herausgeg. Booij G., Lehmann Ch., Mugdan J., Skopeteas S. Berlin: Walter de Gruyter; New York, 2001. Halbband 2. S. 1067-1073.
18. Kövesi M. A permi nyelvek ösi kepzöi. Budapest: Akademiai Kiado, 1965. 432 ol.
19. Kövesi M. Az urali alapnyelv többesjeleiröl // NyK (Budapest). 1970 (LXXII).
20. Redei K. A züren -jas stb. es a votjak -jos többesjel eredetehez // NyK (Budapest). 1963 (65).
21. Redei K. Geschichte der permischen Sprachen // The Uralic Languages. Description, history and foreign influences / ed. by D. Sinor. Leiden; New York; Kbenhavn; Köln, 1988.
22. Ар-Серги В. Ноктюрн: Веросъёс. Ижевск: Удмуртия, 2003. 304 б.
23. Валишин Р.Г. Инвожо уйшоре но пиштэ: Повесть. Ижевск: Удмуртия, 1974. 156 б.
24. Грязев Г.Г. Кирень куректон: Очеркъёс, повестьёс. Ижевск, 1996. 280 б.
25. Загребин Е.Е. Тулыс зор: Пьесаос, веросъёс. Ижевск: Удмуртия, 1997. 416 б.
26. Кедра Митрей. Секыт зйбет: Роман, повесть, веросъёс, кылбуръёс, поэма, тодэ ваён. Ижевск: Удмуртия, 1988. 392 б.
27. Коновалов М. А. Гаян: Роман. Ижевск: Удм. кн изд-во, 1958. 230 б.
28. Красильников Г.Д. Тонэн кылисько. Ижевск: Удмуртия, 1991. 390 б.
29. Матвеев С.В. Шузи. Ижевск: Удмуртия, 1995. 288 б.
30. Петров М.П. Вуж Мултан. Устинов: Удмуртия, 1987. 360 с.
31. Перевощиков Г.К. Шелеп: Повестьёс, верос; Жестокосердие: Повести. Трилогия / пер. с удм. Вл. Емельянова. Ижевск: Удмуртия, 2004. 464 с.
32. Пукроков Ф.П. Кизили ныл. Ижевск: Удмуртия, 1997. 312 б.
33. Романова Г.В. Жужыт-жужыт гурезе... Ижевск: Удмуртия, 2000. 160 б.
34. Садовников В.Е. Кошкизы но - 0з берытске. Ижевск: Удмуртия, 1995. 142 б.
35. Самсонов С.А. Тау тыныд, адями. Ижевск: Удмуртия, 1963. 84 б.
36. Хайдар Р.О. Ачим: Веросъёс, юморескаос, скетчъёс. Ижевск: Удмуртия, 1999. 200 б.
37. Чернов П.К. Казак воргорон. Ижевск: Удмуртия, 1996. 480 б.
Поступила в редакцию 19.03.10
N. V. Kondratyeva, candidate of philology, associate professor Category of Substantive Number in Udmurt
The morphological inflectional category of number is represented in modern Udmurt by contraposition of the singular and the plural. The singular form is used to express the idea of singleness as opposed to plurality, the plural, as the opposite of the singular, denotes two or more objects/persons: корка ‘a house’ ~ коркаос ‘houses’. The forms of the plural may have five semantic subtypes (discrete plurality, collective plurality, distributive plurality, representative plurality and plurality of politeness), all of which are represented in Udmurt.
Keywords: Udmurt, Morfology, Singular, Plural.
Кондратьева Наталья Владимировна, кандидат филологических наук, доцент ГОУВПО «Удмуртский государственный университет»
426034. Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп.2)
E-mail: finnugor@mail.ru
