CC BY
104
УДК 882(09)
Гречушкина Н.В. К ВОПРОСУ О ФОРМИРОВАНИИ ЭСТЕТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ В РОМАНЕ М.А. ШОЛОХОВА «ТИХИЙ ДОН»
Авторская эстетическая концепция формируется в рукописи романа, где показан процесс создания характера Л.Г. Корнилова. Образы-символы «тихого» и «мутного» Дона, реки и земли входят в роман через эпиграф и составляют основу его хронотопа. Благодаря включению характера Л.Г. Корнилова в проблематику эпопеи исторический персонаж становится литературным, что выражает эстетическую позицию М.А. Шолохова.
Ключевые слова: мемуары, черновики, образ Л.Г. Корнилова, хронотоп «тихого Дона», эстетическая концепция.
Дзижение сюжета и создание исторических образов в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон» опирается на ме-. Деникина «Очерки русской смуты», П.Н. Краснова «На внутреннем фронте», «В Донских станицах при большевиках», «Всевеликое Войско Донское», а также на «Воспоминания»
А.С. Лукомского и других. Мемуары не являются компонентом содержания эпопеи, так как из них берутся только необходимые М.А. Шолохову события, обретающие историческую обусловленность в сюжете романа, в процессе создания эстетической концепции автора, которая реализуется в замысле «Тихого Дона».
Существует два пласта шолоховской прозы, отражающие два варианта начала работы М.А. Шолохова над романом. По свидетельству автора, первый посвящен корниловскому мятежу: «Поначалу, заинтересованный трагической историей русской революции, я обратил внимание на генерала Корнилова. Он возглавлял известный мятеж 1917 года. И по его поручению генерал Крымов шел на Петроград, чтобы свергнуть Временное правительство Керенского. За два или полтора года я написал шесть-восемь листов. Потом я почувствовал, что у меня не получается» [13, с. 316].
Недавно обнаруженные рукописи романа дают нам уникальную возможность проникнуть в творческую лабораторию писателя. Ф. Кузнецов отмечает, что, судя по нумерации глав в отрывке прозы 1925 года, текст эпопеи начинается с заголовка «Тихий Дон. Роман. Часть первая» [7, с. 66]. Далее идут начальные главы романа, которые подтверждают приведенные выше слова Шолохова. Личность Корнилова послужила импульсом и поводом для замысла эпопеи. Писатель прибегает к мемуарам сослуживцев генерала, знавших его лично, чтобы объективно описать этот образ и связанные с ним события.
При дальнейшем рассмотрении рукописи видно, что вся 14 глава четвертой части романа посвящена взаимоотношениям Л.Г. Корнилова и А.М. Каледина. Текст подвергается значительной переработке по сравнению с предыдущим отрывком рукописи, где Л.Г. Корнилов действовал в масштабе, не устраивавшем М.А. Шолохова. Теперь он пишет фактически новое начало и новый конец этой главы, называя их «вставками». В действительности, они являются черновиками, с которых в значительной степени переписан беловой текст 14 главы. К нему относится ремарка М.А. Шолохова: «Корнилов колеблется. Разговор с Калединым». Разговор этот продолжительный, страницы испещрены шолоховской правкой.
Многообразие вариантов слов, фраз, фрагментов, изменения предложений начала и конца главы представляют собой процесс «шлифовки», обретения крепости художественной мысли автора.
Изображая в рукописи других героев, М.А. Шолохов неоднократно возвращается к Л.Г. Корнилову, рисуя привлекательную, патриотически настроенную, решительную личность белого генерала: «Лукомский внимательно смотрел на небольшое смуглое лицо Корнилова, с привычно знакомыми твердыми складками, от переносицы извилинами спадавшими к усам» [7, с. 120]. Автор вычеркивает этот текст, ставит на поля значок «х1?». И этим же значком обозначена следующая вставка: «Лукомский внимательно смотрел на [неб] [небольшое] [сухое] смуглое лицо Корнилова [[с привычно знакомыми твердыми складками [от] [до] [спадавшими от носа наискось и нависшим над черствым ртом усами]... Черствое жесткое [чуть] строгое выражение лица нарушала лишь [завиток] косичка волос, как трогательно ребячески спускавшаяся на лоб» [там же]. В беловом варианте рукописи эта портретная характеристика дополнена: «Облокотившись, придерживая маленькой сухой ладонью подбородок,
Корнилов сощурил монгольские с ярким [углевым] блеском глаза» [Там же].
М.А. Шолохов, употребляя возможные и наиболее подходящие для портрета детали, черты внешности, выражения глаз, строит эстетический образ исторической личности.
Особенно значительно переработана 16 глава четвертой части рукописи романа, где писатель несколько раз переписывает разговор Л.Г. Корнилова с генералом Романовским в день, когда стало ясно, что задуманный им переворот потерпел крах. Эта сцена, имеющая лирический характер, сначала завершалась философскими рассуждениями автора: «Эти дни в России бешено вертелось маховое колесо истории. Шум приводных ремней катился через фронты в страны Европы» [7, с. 766]. Поскольку данные слова расширяют проблематику романа до общемирового масштаба, а автору нужно было художественно обосновать образ Л.Г. Корнилова, он вычеркивает этот отрывок и заканчивает главу новым текстом, продолжающим рассказ о сне генерала.
Описание сна также отличается вариативностью, сложностью работы творческой мысли М.А. Шолохова: «Легкий сквозняк шевелил на столе бумаги, тек между створок раскрытого окна [Романовский, следя за направлением] затуманенного взгляда Корнилова [перевел глаза в] и далекий бродил [где-то за окном, на за] где-то за Днепром, по увалам и скатам, покрытым зеленью резкой лесов [бронзой лесов и луговин]. Романовский проследил за направлением его взгляда и неприметно вздохнул сам, перевел глаза на [заснеженные, отсюда казавшиеся] слюдян [ым] ой блеск словно застекленного пространст [ва] Днепра, на [в] при дальние поля [и леса, покрытые] [затушеванные], покрытые нежнейшей предосенней ретушью» [7, с. 766]. Разговор между Л.Г. Корниловым и Романовским идет в Ставке, далеко от лесов и полей, куда устремлены мысли Л.Г. Корнилова. Картина незыблемого русского простора видится Корнилову - и следом Романовскому - внутренним, «затуманенным взглядом воспоминаний». В создании некоей иллюзорности заключается главная трудность написания приведенной сцены, поэтому М.А. Шолохов переписывает ее вторично: «Легкий сквозняк шевелил на столе бумаги, тек между створок раскрытого окна. Затуманенный далекий взгляд Корнилова бродил где-то за Днепром, по [окатым увалам] ложбинистым увалам, [изрезан] [покры-
тым] бронзой прожеленью луговин, [и изразцов]. Романовский проследил за направлением его взгляда и сам, неприметно вздохнув, перевел глаза на слюдяной глянец [Днепра], словно застекленного Днепра, [дальние] дымчатые поля Молдавии, покрытые [киноварью] нежнейшей предосенней ретушью» [Там же].
Следуя закону о природе творческого поиска, М.А. Шолохов отступает от предварительных наметок, обращается к разным способам художественного решения фрагментов романа, испытывает их с точки зрения поставленной задачи, уточняет и конкретизирует поставленные цели. Варианты текста являются отправной точкой мышления писателя, показывают максимальную активность его творческого процесса, начало придумывания и подбора формы, адекватной содержанию. По мере написания очередных страниц эпопеи, где видна расчленяющая и обобщающая мысль, писатель проверяет эстетическую действительность романа с точки зрения новаторства своей темы, идеи, проблем, сюжета, пластичности замысла и структурной органичности частей, что представляет собой зарождение художественной философии и высокой эпической прозы М.А. Шолохова.
Фокус замысла писателя в рукописи постепенно смещается от образа Л.Г Корнилова к жизни казачества: автору становится важно, не кого генерал вел на Петроград в отрывке рукописи 1925 года, а что в ходе этих событий произошло. Осознав, что некоторые моменты текста романа нуждаются в уточнениях и поправках, писатель ищет единственно верное художественное решение замысла всей книги. Он мысленно представляет в едва намеченных штрихах, набросках образ всего произведения и подчиняет своей эстетической концепции весь мемуарный материал. М.А. Шолохов приходит к выводу: чтобы выделить возникшую в ходе испытания вариантов текста потребность показа участия казаков в революции и Гражданской войне, нужно начать роман не с образа Л.Г. Корнилова, а с рельефного описания судьбы всего казачества.
Концепция автора находит свое эпическое выражение в старинном эпиграфе к роману: «Не сохами-то славная землюшка наша распахана... / Распахана наша землюшка лошадиными копытами, / А засеяна славная землюшка казацкими головами, / Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами, / Цветен наш батюшка тихий Дон сиро-
тами, / Наполнена волна в тихом Дону отцовскими, материнскими слезами // Ой, ты, наш батюшка тихий Дон / Ой, что же ты, тихий Дон, мутнехо-нек течешь? / Ах, как мне, тихому Дону, не мутно течи! / Со дна меня, тиха Дона, студены ключи бьют, / Посередь меня, тиха Дона, бела рыбица мутит» [12, с. 5].
Выбор М.А. Шолоховым жанра песни не случаен: она является хранилищем знаний народа о мире, о самом себе, своем национальном характере, служит средством общения между поколениями, включая во время ее исполнения и слушателя, и участника пения в народное мышление. Благодаря старинным казачьим песням писатель акцентирует внимание на судьбе казачества, проникает в народное сознание, что максимально расширяет видение мира «Тихого Дона». В образной форме в роман проникают намеченные в рукописи философские рассуждения и многовековое мировоззрение народа универсального содержания, понятное и актуальное для всех представителей нации в прошлом и настоящем, и глубоко индивидуальное, вызывающее эмоциональное сопереживание, со-чувствие и со-страдание. Появляется ощущение бескрайнего пространства, перекресток исторических путей десятков и сотен народов, живущих и уже ушедших в небытие. Информационное изменение логики художественной мысли писателя привели к изменению содержания и формы, которые вступили друг с другом в диалектические отношения.
Песня не исчезает из романа, она проходит рефреном через всю сюжетную линию эпопеи -«хронотоп Тихого Дона» становится доминирующим и всеобъемлющим хронотопом всего произведения. Он художественно образует текст, через его «ворота» проходят главные философские смыслы эпопеи. Революция и Гражданская война связываются с общим ходом жизни казачества, где чередуются мир и война, являющиеся двумя пластами народного бытия, двумя точками мировоззренческого отсчета. Война и мир воспроизводятся М.А. Шолоховым в органическом единстве, взаимной обусловленности и характеризуются точностью реальности, историзма, батальной живописью, приобретающей жестокий и трагический смысл. В центре всех проблем романа - судьба Григория Мелехова, представителя ме-леховской семьи, на примере которого показаны все перипетии судьбы и сознания казачества в годы революции и Гражданской войны.
Основой упомянутого хронотопа Тихого Дона являются образы-символы «тихого» и «мутного» Дона. Смысл образа тишины восходит к библейскому сюжету: в Евангелии от Матфея, Марка и от Луки повторяется мотив наступления великой тишины после деяний Иисуса, что говорит о сакральной сущности этого образа. Тихий -это не только лад, покой, отсутствие тревоги, ссоры, но и благостное, исполненное в высшей степени любви и милосердия состояние, полное великой тайны бытия. Символ «мутный» проецируется на греховное сознание людей, когда они, забыв о Боге и Его заповедях, поднимают оружие против братьев. С помощью этих начал автор передает познание высшего универсального порядка бытия. «Мутное» - жизнь как хаос, заблуждение; «тихое» - высшая упорядоченность, высший смысл этого беспорядочного хаоса, который должен систематизировать все вокруг, обернуться гармонией.
Заявленные в эпиграфе образы реки и земли становятся архетипическими образами жизни и кормилицы народов, указывают на всеобщую связь с произведениями древности, открывают смысловое, духовное единство всех вещей и усиливают эстетический смысл хронотопа «Тихого Дона». Показывая трагический характер революции и Гражданской войны, М.А. Шолохов выявляет отсутствие упорядоченности в мире, пытается это преодолеть, художественно доказывая превосходство, ценность умиротворенной жизни, в отличие от войн, приносящих страдания.
М.А. Шолохов сожалеет о разрушении целостности жизни и пытается остановить кровавый ход истории в пороговых ситуациях романа, где герои испытываются ожиданием благодати, содержащейся в пейзаже, в образе храма и других точках соприкосновения с божественным мирозданием. Словесные приемы, обновление содержания понятий, поэтическая одухотворенность мира, многозначная символика картин и образов, их глубокая синтетичность приводят к тому, что и земля, и небо, и человек предстают в романе в единстве, и потому все изображенное: солнце, ветры, земля, деревья, воды, цветы, птицы -помимо прямого значения имеет особый поэтический смысл.
Ранний вариант начала романа в своем преобладающем составе и в переработанном виде входит во вторую часть эпопеи. Черновики как варианты произведения представляет собой сю-
жетно-композиционный каркас напряженной художественно-эстетической мысли автора, эмоционально-экспрессивная значимость которых позволяет считать образ Л.Г. Корнилова компонентом формы и содержания. Найдя масштабное выражение своим мыслям, М.А. Шолохов включает Л.Г. Корнилова в общую проблематику книги, где генерал и другие белые начинают сочетать в себе противоречивые начала «мутного» и «тихого», греховности и благородства, особенности сознания смутного времени. Передавая сложность каждого этапа в развитии личности, в движении его души, писатель проявляет большое внимание к описанию его судьбы, его дню, часу, минуте, множеству восприятий, жестов, несколько сцен из биографии героя являются проекциями всей человеческой жизни. Социальные и политические конфликты генерала с русским народом как целым разрушают гармоничность мира Л.Г. Корнилова изнутри, в нем происходит битва вселенского добра и зла, связывающая индивидуальное бытие персонажа с глобальным ходом истории.
В художественной интерпретации судьбы Л.Г. Корнилова основную нагрузку несет сон. В романе он напоминает реквием потерянному, разочарованному в себе человеку. Л.Г. Корнилов хотел добиться своей правды кровью соотечественников, но его войска проигрывали в неравных боях. Из-за этого произошел крах не только военной кампании, но и возник духовный кризис генерала. Соучастие в Гражданской войне способствовало увеличению груза личных грехов до предела, до тупика, но хода истории не изменить. Герой оказывается в таком конфликте с народом и самим собой, что дальнейшая жизнь бессмысленна. «Смутное» начало побеждает «тихое», зло низвергает добро, ощущение всеобщей смерти достигается апокалиптической символикой безысходности, придающей образу Л.Г. Корнилова трагический смысл.
Из рассмотренного ранее в рукописи отрывка сна можно сделать другие выводы: поправки, синонимы, многообразие флоры, фауны, неповторимый ландшафт говорят о поиске М.А. Шолоховым красоты. В основном тексте этот мотив сохраняется лишь отчасти. Совместное видение сна, слитность взора Романовского и Корнилова являются эстетическим решением автора судьбы всего белого движения. Обращение к памяти персонажа проецируется на внутреннее про-
странство, осознание героем смысла и ценности жизни. Картина незыблемого русского простора показывает поиск всевышнего разума, разлитого в мироздании. Иллюзорность видимого мира -это своего рода мечта души белых генералов вернуться к нормальному течению жизни, с её невыразимой, неповторимой красотой, не имеющей отношения к начавшейся Гражданской войне. М.А. Шолохов считает, что представители белого движения могли бы реализовать себя, свои личные таланты, военное мастерство, силы и мужество характера не в преступном противостоянии с братьями по крови, а на фронтах военных кампаний против держав-завоевателей. Во время сна возникают детали прежней службы генерала Л.Г. Корнилова, вымышленная и реальная топографии сочетаются друг с другом. Сам герой остается неподвижным, но наделяется правом оценки и показа своего внутреннего мира. Л.Г. Корнилову свойственен крайний эгоцентризм русского типа лишнего человека, преодолеть который можно не разрушая, а защищая Родину, ее державное бытие. Образ бабочки, появившийся рядом с генералом, является надеждой М.А. Шолохова на вразумление и умиротворение представителей белого движения как части русского общества. В какой-то степени она осуществилась в годы Великой Отечественной войны, когда многие эмигранты (в их числе преемник власти Л.Г. Корнилова А.И. Деникин) боролись с фашизмом, защищая свою Родину на расстоянии. Концепция писателя поднимается над апокалиптическим осмыслением жизни и утверждает образом генерала надежду на обретение мира и покоя, ценность и победу «тихого» начала.
Пути зарождения образа Л.Г. Корнилова, показанные в рукописи, его соотнесение с проблематикой романа, надежда на умиротворение приводят нас к выводу, что эта личность в «Тихом Доне» является художественно значимой. Упомянутые выше свидетельства мемуаристов и одновременно героев романа дали возможность М.А. Шолохову проникнуть в их сознание, внутренний мир, найти ключ к историческому характеру и выразить сущность трагического конфликта. Мемуарный факт преображается в правду жизни, целостный мир, увиденный глазами художника, утверждающий победу добра над злом, что характерно для всех эпических произведений реализма. Утверждая свою эстетическую концеп-
цию, М.А. Шолохов соединяет все компоненты духовного мира героя друг с другом, сотворяет действительность романа свободно и естественно, как создает свои формы природа. Сквозной хронотоп «тихого Дона» приобретает высокую степень обобщения - связь между различными частями русского народа, символизирует универсальную гармоничную модель бытия, где сочетается тематическая масштабность и художественная объективность, а все вместе взятое представляет собой песнь о народе и его судьбе.
Библиографический список
1. Бирюков Ф.Г. Художественные открытия М.А. Шолохова. - М., 1976.
2. Васильев В. Последние книги «Тихого Дона» и «Поднятой целины» в единстве исканий М.А. Шолохова // Новое о М. Шолохове. Исследования и материалы. - М., 2003.
3. ВоробьёваА.Д. «Хронотоп Тихого Дона» в творчестве М.А. Шолохова // Шолоховские чтения. - М., 2003.
4. Громов Е. С. Природа художественного творчества. - М., 1986.
5. ЕремеевА.Ф. Грани искусства. - М., 1987.
6. Желтова Н.Ю. Стихия народной песни в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон» // Литература в школе. - 2004. - №9.
7. Кузнецов Ф. Ф. «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа. - М., 2005.
8. Рымарь Н. Т. Введение в теорию романа. -Воронеж, 1989.
9. Сатарова Л.Г. Золотое слово Шолохова. «Тихий Дон» и духовные традиции русской литературы // Липецкая газета. - 2005. - 4 мая.
10. Ткаченко П. Вещий сон: Образ генерала Л.Г. Корнилова в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон» // Литературная Россия. - 1998. - 6 февраля.
11. Федь Н. Парадокс гения (Жизнь и сочинения Шолохова). - М., 1998.
12. Шолохов М.А. Тихий Дон: роман: В 2 т.. -М., 2000. - Т. 1.
13. Шолохов М.А. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 8. - М., 1986.
УДК 821.161
Кихней Любовь Геннадьевна
Институт международного права и экономики имени А.С. Грибоедова (г. Москва)
lgkihney@yandex.ru
Вовна Алексей Владимирович
Дальневосточный государственный технический университет (филиал, г. Уссурийск)
vovna2276@mail.ru
ПРЕЛОМЛЕНИЕ «ПЕТЕРБУРГСКОГО МИФА» В ГОРОДСКОМ ТЕКСТЕ РОМАНА АНДРЕЯ БЕЛОГО «ПЕТЕРБУРГ»
В статье исследуется семантический комплекс города в романе Андрея Белого «Петербург». Впервые дан системный анализ семантики образов, входящих в смысловое поле «город» как важнейший элемент философской картины мира А.Белого; рассмотрены принципы формирования «авторского мифа» о Петербурге, прослежены его генетические истоки, вычленены архетипические модели и лейтмотивы.
Ключевые слова: городской текст, «петербургский миф», архетипическиемодели, лейтмотивы, пространство.
Изучение петербургского текста русской культуры имеет давнюю историко-литературную традицию (работы Н.П. Анциферова [1], Б.В. Томашевского [4]). Однако систематическое изучение петербургского текста начинается в структурно-семиотической ветви советского литературоведения, где Петербург предстает как внутренне связанный текст, обладающий собственным набором образов, мотивов, сюжетов и героев. Так, огромный вклад в изучение петербургского текста внесли
В.Н. Топоров и Ю.М. Лотман. В их фундаментальных работах петербургский текст исследуется со структурно-семиотических и мифопоэтических позиций. Авторы большое внимание уделяют построению «модели» Петербурга с проекциями на древние архетипические символы города.
Ю.М. Лотман фактически закладывает теоретические основы изучения городского текста в общем и петербургского текста в частности. Он, во-первых, выделяет универсальную модель организации пространства «центр-периферия»; во-
