CC BY
56DOI 10.31250/2618-8600-2020-1(7)-76-93 УДК 769.82(581)
Т. И. Виноградова Библиотека рАН
Санкт-Петербург, Российская Федерация ORCID: 0000-0003-0664-4897
E-mail: ptat-vinogradova2008@yandex.ru, olsaa@rasl.nw.ru
|К публикации статьи академика В. М. Алексеева «Китайская народная картинка как социальный заказ и как классовое выполнение»*
АННОТАЦИЯ. Статью «Китайская народная картинка как социальный заказ и как классовое выполнение» академик В. М. Алексеев (1881-1951) написал в 1936 г., рукопись хранится в фонде Санкт-Петербургского филиала Архива РАН (СПбФ АРАН. Ф. 820. Оп. 1. Д. 454). Собиратель китайской народной картины няньхуа и основоположник ее научного исследования, В. М. Алексеев при жизни не сумел опубликовать почти ничего, написанного им по материалам своей богатейшей коллекции, далеко не все вошло в изданную после его смерти книгу «Китайская народная картина. Духовная жизнь старого Китая в народных изображениях» (Москва, 1966). Отрывки из публикуемой ниже статьи вошли в текст под названием «Китайская народная картина и перспективы ее изучения», при этом оригинальный авторский замысел подвергся значительной корректировке. Представляется необходимым опубликовать полный текст архивной статьи, учитывая ценность собранных фактографических данных и оригинальность концепции. В статье В. М. Алексеева идет речь о культе богатства на китайской народной картине, о социальной ответственности художников народной картины, о соотношении «большого» и «малого» искусства в китайской культуре. По смыслу статья сильно отличается от всего, написанного В. М. Алексеевым о няньхуа. Следует учитывать время написания исследования, страстное желание академика обнародовать свои наблюдения над народной картиной, которую он считал важнейшим этнографическим материалом. Поскольку в рукописи отсутствуют китайские слова и выражения в оригинальной графике, публикацию завершает словарь иероглифических соответствий.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: академик В. М. Алексеев, китайская народная картина, художник, социальный заказ, система образования, пожелания богатства
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ: Виноградова Т. И. К публикации статьи академика В. М. Алексеева «Китайская народная картинка как социальный заказ и как классовое выполнение». Этнография. 2020. 1 (7): 76-93. doi 10.31250/2618-8600-2020-1(7)-76-93
* Статья подготовлена при поддержке гранта РФФИ № 19-59-52001 МНТ_а «Торговля, народные верования, искусство и культура на традиционной ксилографической картине Китая из малоисследованных коллекций России и Тайваня».
T Vinogradova Russian Academy of Sciences Library
Saint Petersburg, Russian Federation
ORCID: 0000-0003-0бб4-4897
E-mail: ptat-vinogradova2008@yandex.ru, olsaa@rasl.nw.ru
I Some remarks on the first publication of the article "Chinese popular prints as a social order and class accomplishment" by the academician Vasily Alexeiev
ABSTRACT. The necessity to publish academician Vasily Alexeiev's article "Chinese popular prints as a social order and class accomplishment" (1936) has been caused by the significance of the factual data represented in it and the originality of its conception. The manuscript is currently preserved at the Archive of the Russian Academy of Sciences, St. Petersburg branch (Stock 820, inventory 1, file 454). In his lifetime, Alexeiev was able to publish only a few articles dealing with nianhua Chinese popular prints, many but not all of them having been published in his postmortem miscellanea Chinese popular prints. Spiritual life of old China in folk images (Moscow, 1966). Some passages from this article, with significant editorial correction, were published in "Chinese popular prints and the perspectives of studying them". Alexeiev's article deals with the cult of wealth in Chinese popular prints, with a special focus on the social responsibility of folk artists and the relation between professional and folk art in traditional Chinese culture. The article appears to be very different from the other works by Alexeiev devoted to Chinese popular prints, but we should take into consideration the time of its creation and the desire of the academician to publish his thoughts about nianhua, which he viewed as important ethnographical material. Since in Alexeiev's article Chinese words and expressions were written only in transcription, we supplemented the publication with a short hieroglyphic dictionary.
KEYWORDS: academician Vasily Alexeiev, Chinese popular prints, artist, social order, education system, wishes of wealth
FOR CITATION:
Vinogradova T. I. Some remarks on the first publication of the article "Chinese popular prints as a social order and class accomplishment" by the academician Vasily Alexeiev. Etnografia. 2020. 1 (7): 76-93. (In Russ.) doi 10.31250/2618-8600-2020-1(7)-76-93
Коллекционеру и основоположнику научного изучения китайской народной картины академику В. М. Алексееву (1881-1951), несмотря на все усилия по пропаганде художественных достоинств и научной ценности своего уникального собрания, удалось опубликовать лишь несколько статей, посвященных самобытному виду графического искусства традиционного Китая. Самая ранняя публикация «О некоторых главных типах китайских заклинательных изображений по народным картинам и амулетам» (Алексеев 1911) посвящена теме, с которой В. М. Алексеев начал свой путь в науку, изучая амулеты еще в ходе своей первой европейской стажировки, и дополнена более поздними сведениями о народной картине. Об интересе ученого к теме амулетов и объеме накопленных материалов свидетельствуют архивные описи. Первая часть дела «Амулеты» датируется 1903 г., содержит библиографию работ по теме и черновые записи к несостоявшейся диссертации (114 л.), вторая — «заметки и прорисовки (натёрки) на папиросной бумаге, сделанные в Британском музее» (521 л.), третья озаглавлена «Эстампажи, рисунки, прорисовки, тексты благопожелательных и заклинательных надписей; объяснения к ним. Автографы В. М. Алексеева и сяньшэнов1. На русском, китайском и других языках», 2666 л. (СПбФ АРАН. Ф. 820. Оп. 1. Д. 467-469).
Статья «Бессмертные двойники и даос с золотой жабой в свите бога богатства (Исследование в области китайского фольклора, с рисунками в тексте)» (Алексеев 1918) написана в полемике с этнографом Л. Я. Штернбергом по поводу возможного происхождения образа близнецов Хэ-Хэ. Подробности этого показательного конфликта описаны в нашей статье «Согласие — Единение, или Спор этнографа с китаистом» (Виноградова 2014). Далее небольшие статьи В. М. Алексеева, так или иначе связанные с его коллекцией, появляются примерно раз в десять лет: «Из области китайского храмового синкретизма» (1927) и «Китайский фольклор и китайская народная картинка» (1935); следует упомянуть также брошюру на английском языке о богах богатства в Китае, представляющую собой опубликованную лондонскую лекцию 1926 г. (Alexëiev 1926). Небольшая статья «Ботаник В. Л. Комаров и русская китаистика» (Алексеев 1939) содержит перечень тем научных работ, которые В. М. Алексеев считал возможным написать по материалам своей коллекции народных картин.
После смерти ученого его вдова, дочь и ученики приступили к систематической работе по изданию его трудов, в частности о народной картине. В 1958 г. увидели свет дневники путешествия В. М. Алексеева по Китаю в 1907 г. (1958), дополненны во втором издании 2012 г. записями о более поздних путешествиях (2012). В первом путешествии было
1 Сяньшэн букв. «учитель» — так В. М. Алексеев называл всех образованных китайцев,
оказывавших ему помощь в изучении китайского языка, текстов, толковании сюжетов народных картин и т. п. во время его первой стажировки в Китае в 1906-1909 гг. и позднее.
собрано множество народных картин, и подробные дневниковые записи В. М. Алексеева о разысканиях, покупке, толковании сюжетов народных картин можно считать первыми в мировой синологии научными исследованиями на эту тему. В 1965 г. выходит отдельный том работ В. М. Алексеева о народной картине, состоящий из статей, одна из которых (о близнецах Хэ-Хэ) была издана ранее (1965). Тексты были подготовлены на основе статей и стенограмм устных докладов В. М. Алексеева «с добавлениями из других архивных материалов», как указано в конце каждой публикации.
В. М. Алексеев неоднократно повторял, что не смог издать картинки своего собрания исключительно по финансовым причинам: «Я не стану перечислять здесь все свои работы, которые не печатаются именно из-за того, что народные картины не могут быть воспроизведены нашими издательствами» (Алексеев 1965: 55). По возвращении ученого из Китая Санкт-Петербургская академия наук отказала ему в печатании альбомов китайской народной картины по образцу альбомов русского лубка Д. А. Ровинского (1824-1895), указывая, что тайный советник и сенатор Ровинский издал свою коллекцию на собственные средства. При советской власти к финансовым причинам добавились идеологические. Насколько можно судить по имеющимся архивным источникам, сколько бы серьезных попыток издать большой объем картинок ни предпринималось, основным способом знакомства публики с коллекцией оставались выставки и лекции, на которых В. М. Алексеев демонстрировал как подлинники графических работ, так и специально сделанные диапозитивы. Публиковать статьи с небольшим количеством иллюстративного материала, несмотря на все усилия, также не удавалось.
На карточках из так называемой Синологической картотеки В. М. Алексеева, которая представляет собой подробную опись всех бумаг ученого, составленную им самим и систематизированную по предметно-тематическому принципу (ныне хранится в библиотеке Института восточных рукописей РАН), много записей о том, как в 1929 г. он готовил к печати статью под названием «Китайская мораль на китайской народной картине». Текст неоднократно переделывался по указаниям редакторов, был подготовлен набор статьи с иллюстрациями, но ни набора, ни даже черновика статьи в архиве ученого обнаружить не удалось. Есть только конверт с примерным планом статьи на карточках, сделанные карандашом записи стерлись, многие едва читаются (СПбФ АРАН. Ф. 820. Оп. 1. Д. 449)2. Насколько можно судить по черновым записям, «Китайская мораль на китайской народной картине» трансформировалась в написанную в том же 1929 г. статью «Китайская народная религия на китайской народной картине», текст которой лег в основу главы «Религии
и верования старого Китая в народных изображениях» из тома «Китайская народная картина» (Алексеев 1965: 113-171).
История с печатанием «Китайской морали» требует отдельного изучения, возможно, какие-то следы еще удастся найти. Ясно одно: первоначальный замысел В. М. Алексеева состоял именно в реконструкции морали потребителя народной картины, а не в воссоздании религиозных представлений китайцев, как они запечатлены народной картиной.
Материалы Синологической картотеки свидетельствуют, что в 1936 г. так же сложно, как и «Китайскую мораль», ученый пытался опубликовать статью под названием «Китайская народная картинка как социальный заказ и как классовое выполнение». Полный текст статьи хранится в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН, но это не машинопись, как указано в библиографии к «Народной картине» 1965 г., а рукопись (СПбФ АРАН. Ф. 820. Оп. 1. Д. 4543), перебеленная и хорошо читаемая, датированная 9 ноября 1936 г. В. М. Алексеев сам шифровал все свои бумаги, книги, картины, используя для этого комбинацию китайских циклических знаков и арабских цифр. Данная рукопись зашифрована им как Ж-1056, шифр указан на конверте, в котором помещены сложенные листы, по-видимому, тетрадные.
В листе выдачи дела указано, что статью скопировала дочь ученого М. В. Баньковская в мае 1962 г., то есть в период подготовки тома «Китайская народная картина». Действительно, частично текст статьи был использован (без ссылки на название, как «другой архивный источник») в статье «Китайская народная картина и перспективы ее изучения», восстановленной по докладу 22 марта 1935 г. в Отделении общественных наук АН СССР «Китайская народная картина со стороны ее содержания и перспективы ее научного изучения», со с. 49 и до конца (Алексеев 1965: 49-57).
Публикуемая нами статья очень отличается от всего, что писал В. М. Алексеев о народной картине, здесь совсем другой настрой, оценки, пафос. И в общем неудивительно, что в 1960-е годы издатели не включили в сборник ее полный текст. Причина, по которой мы обнародуем этот текст сейчас, не только в том, что необходимо наконец опубликовать «всего Алексеева». Несмотря на явные попытки ученого соответствовать существующим идеологическим установкам, а также теоретически обосновать необходимость очередного путешествия в Китай с целью сбора народной картины, статья написана очень искренне, и мы не можем не признать справедливости многих высказанных В. М. Алексеевым суждений. Этот местами публицистический текст в действительности посвящен морали, ее совместимости с культом денег. Статья датирована 1936 г., и В. М. Алексеев не указывает, к какому времени относится ситуация,
Рис. 1. МАЭ № 3676-112. Китайско-английский календарь с божествами Согласие-Единение
на 29-й год правления под девизом Гуансюй, 1903 год по западному календарю Fig. 1. MAE No. 3676-112. Chinese-English calendar with two gods of Harmony and Union for 29th year of Guangxu Emperor, or 1903 year of Western style
о которой он рассказывает. Из его слов явствует, что он описывает еще живую традицию, хотя речь идет о действующих ксилографических мастерских-печатнях, которые уже давно сменились литографическими фабриками и типографиями. Та народная картинка, которую он собирал, уже сильно модернизировалась, современную он знал и не очень жаловал.
Предрекаемый же неизбежный конец народной картинки «с уничтожением верхов и низов» наступил, но продержался недолго, и возрождаемая сейчас, в основном как сувенирная продукция, народная картина куда большие демонстрирует проявления пошлости, чем ее предшественница, при несопоставимых художественных достоинствах.
Статья В. М. Алексеева печатается с незначительными стилистическими правками. Так как в тексте вместо иероглифов В. М. Алексеев прибегает к кириллической транскрипции, в конце прилагаем список иероглифов к тексту. Ссылки на упоминаемые книги оформлены как в статье В. М. Алексеева, то есть в скобках в основном тексте, описания других книг даны в постраничных примечаниях.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
Алексеев В. М. Бессмертные двойники и даос с золотой жабой в свите бога богатства (Исследование в области китайского фольклора, с рисунками в тексте) // Сборник Музея антропологии и этнографии Академии наук. 1918. Т. V. С. 253-318.
АлексеевВ.М. Ботаник В. Л. Комаров и русская китаистика // Известия Государственного Географического общества. 1939. Т. XXI. Вып. 10. С. 1422-1425.
Алексеев В. М. В старом Китае. Дневники путешествия 1907 г. / Отв. ред. В. М. Штейн. М.: Издательство восточной литературы, 1958.
Алексеев В. М. В старом Китае / Отв. ред. Б. Л. Рифтин. 2-е изд., испр. и доп. М.: Восточная литература, 2012.
Алексеев В. М. Из области китайского храмового синкретизма // Восточные записки. 1927. Т. 1. С. 289-296.
Алексеев В. М. Китайская народная картина. Духовная жизнь старого Китая в народных изображениях / Отв. ред. Б. З. Эйдлин, сост. М. В. Баньковская. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1965.
Алексеев В. М. Китайский фольклор и китайская народная картинка // Вестник АН СССР. 1935. № 4. С. 63-68.
Алексеев В. М. О некоторых главных типах китайских заклинательных изображений по народным картинам и амулетам // ЗВОРАО. 1911. Т. XX. Вып. II-III. С. 1-76.
Виноградова Т. И. Согласие — Единение, или Спор этнографа с китаистом // В пути за Китайскую стену: к 60-летию А. И. Кобзева. Собрание трудов. М.: Институт востоковедения РАН, 2014. С. 333-344. (Ученые записки отдела Китая. Т. 12).
СПбФ АРАН. Ф. 820. Оп. 1. Д. 454. Алексеев В. М. Китайская народная картинка как социальный заказ и как классовое выполнение. 1936.
СПбФ АРАН. Ф. 820. Оп. 1. Д. 467-469. Алексеев В. М. Амулеты.
СПбФ АРАН. Ф. 820. Оп. 1. Д. 469. Алексеев В. М. Черновик лекции «Китайская мораль на китайской народной картине». 1929.
Alexeiev B. M. The Chinese gods of wealth. A lecture delivered at the School of Oriental Studies University ofLondon, on 26th March, 1926. London: School of Oriental Studies, 1928. 11 p.
REFERENCES
Alekseev V. M. [Immortal doubles and Taoism with a golden toad in the retinue of the god of wealth (Study in the field of Chinese folklore, with drawings in the text)]. Sbornik MAE [Collection of the Museum of Anthropology and Ethnography of the Academy of Sciences], 1918, vol. 5, pp. 253-318. (In Russian).
Alekseev V. M. [Botanist V. L. Komarov and Russian Sinology]. Izvestiya gosudarstvennogo geograficheskogo obshchestva [News of the state geographical society], 1939, no. 10, vol. 21, pp. 1422-1425. (In Russian).
Alekseev V. M. Vstarom Kitae. Dnevnikiputeshestviya 1907g. [In old China. Travel diaries of 1907]. Moscow: Vost. lit. Publ., 1958. 310 p. (In Russian).
Alekseev V. M. Vstarom Kitae [In old China]. Moscow: Vost. lit. Publ., 2012. 312 p. (In Russian).
Alekseev V. M. [From the field of Chinese temple syncretism]. Vostochnye zapiski [Oriental notes], 1927, vol. 1, pp. 289-296. (In Russian).
Alekseev V. M. Kitajskaya narodnaya kartina. Duhovnaya zhizn'starogo Kitaya v narodnyh izobrazheniyah [Chinese folk painting. The spiritual life of old China in folk images]. Moscow: Nauka Publ., 1965. 258 p. (In Russian).
Alekseev V. M. [Chinese folklore and Chinese folk art]. VestnikANSSSR [Bulletin of the USSR Academy of Sciences], 1935, no. 4, pp. 63-68. (In Russian).
Vinogradova T. I. [Consent - Unity or Dispute between an Ethnographer and a Sinist]. Vputi za Kitajskuyu stenu: k 60-letiyu A. I. Kobzeva. Sobranie trudov [On the way beyond the Chinese wall: to the 60th anniversary of A. I. Kobzev. Collection of works]. Moscow: Institut vostoko-vedeniya RAS Publ., 2014, pp. 333-344. (In Russian).
Alexeiev B. M. The Chinese gods of wealth. A lecture delivered at the School of Oriental Studies University of London, on 26th March, 1926. London: School of Oriental Studies, 1928. 11 p. (In English).
ПРИЛОЖЕНИЕ
В. М. Алексеев Китайская народная картинка как социальный заказ и как классовое выполнение
Всякий, кто имел случай познакомиться с одним из величайших искусств мира, с искусством китайской живописи, сумевшей овладеть тайной природы, стилизовать ее и в стилизованной графике создавать чудеса, за которыми давно уже охотятся любители и музеи всего мира, всякий такой знаток живописи или даже рядовой любознательный наблюдатель будет поражен контрастом при столкновении с образцами китайского народного искусства. В самом деле, в то время как большое искусство стремится исключительно к поэтизации мира, бескорыстной и искренней,
малое искусство народной картинки все целиком утилитарно. Оно рисует нам с совершенно исключительной экспрессией мечты бедняка — крестьянина и ремесленника, а также мелкого полунищего торговца или лодочника — о богатой жизни. Это какой-то сплошной кошмар денежного обилия, который прежде всего изображается весьма и, вероятно, как нигде конкретно в виде, например, «дерева, отряхивающего вокруг себя [и, значит, для меня, эту картинку покупающего]4 монеты» (яоцянь шу), «монетного дракона» (цянь лун), все тело которого покрыто монетной чешуей, «лошади с драгоценностями» во рту и повсюду (баома), «таза, собирающего [для меня] дорогие вещи» (цзюйбаопэнь), то есть кораллы, алмазы, яхонты, золото, серебро и т. п., которые горят нестерпимым для глаз блеском ... и много-много прочего.
Все эти немые, но красноречивые символы являются пока лишь атрибутами легиона богов, заведующих моим денежным обилием, ибо счастье только в нем. Во главе легиона стоит Денежный бог (Цай-шэнь), который без всяких прикрас и оговорок ведает именно этим делом награждения усердного молельщика деньгами, золотом и серебром. Картинки рисуют этого бога во всех видах, распространяя его компетенцию на очень многих богов, казалось бы, довольно далеко отстоящих от него по своей специальности, как например, на бога Гуаня, бывшего в свое время (III в. н. э.) преданным своему государю и именно бескорыстным, бессеребряным, честным воякой. Мало того, в помощь этому деятельному богу дается множество слуг, некоторые из которых, как и подобает слугам важных мандаринов, имеют как бы самостоятельные амплуа, вроде, например, «Ангела, посылающего выгоду [моей] торговле» (Ли ши сяньгуань), «Отрока, зовущего [в мою сторону] деньги» (Чжаоцай тун цзы). Тут же рядом с богатым богом денег сидит на деньгах и деньгами же жонглирует жирный с отвисшим чревом бог монет ЛюХар, а с ним в такт несут мне в вечно неизбывной коробке деньги, золото, серебро и всяческое добро гении согласной торговли Хэ-Хэ. Деньги всюду, на всякой картине и по всякому случаю. Денег мне, денег мне! Вот они, заветные кругляшки, глядят на меня с иконы и картины и погружают меня в сладостный маразм пиктографического счастья.
С другой стороны, чтобы не мешать моему процветанию и отгонять от меня нечистую силу, мне постоянно мешающую, я изображаю в бесчисленных вариантах как свирепых богов, так и страшных бесов, начальников (прямых), действующих на своих подчиненных прямым приказом, так что если я, скажем, напишу на картине-иконе «Великий Цзян [повелитель богов] здесь! Ничего не бойтесь!». Или если я изображу маэстро Чжун Куя, с искаженным от злобы лицом замахивающегося на бесенят, шалящих в моем доме и наводящих болезни, бедность, неудачи, то дом
4 Квадратные скобки В. М. Алексеева.
будет «задавлен» (чжэньчжай) их величием, которое вытеснит всякое мешающее мне наваждение.
После этого можно уже детализовать мои вожделения, изображаемые на картинке. Дух Южного полюса и Звезды долговечности посылает мне долгие годы; олень (лу), на котором он восседает, дарует мне высокие чины с обильным жалованием (лу), счастливая звезда в виде особого духа-мандарина веет на меня счастьем; раскормленный толстяк-малютка, каким и должен быть мой сын, держит в руках огромную гранату, раскрывающую свои зерна, тем самым желающую мне сотни зерен-сыновей, таких же раскормленных, и в будущем знатных, как об этом свидетельствует, например, ребус: лотос (лянь) + флейта (шэн) + коричные почки (гуйцзы) = непрерывно (лянь) родить мне (шэн) знатных (гуй) детей (цзы). Наконец, вон передо мною пройдет на картинке ряд нарядных зданий, женщин, дорогих вещей, которые да обеспечат мою жизнь со всей роскошью.
Вот каковы приблизительно темы китайской народной картины и иконы. Легко видеть, что в их основе лежит перманентное психическое заболевание, близкое к маразму и вызванное безысходной бедностью крестьянина и мелкого ремесленника, или, наконец, торговца. Только тот, кто жил в Китае, понимает, до какой страшной бедности может доходить здесь человек, и как могут сны наяву, в виде картин счастья и обилия, которых нет в действительности, проникнуть кошмарным образом в обиход.
Конечно, не приходится соединять в одну группу и крестьян, и ремесленников, и торговцев, но китайская беднота включает и многие другие группы, так что мирок счастья свойственен всем им, и картины, в общем, не дифференцируются.
Каждый Новый год бедняк наклеивает от одной до десятка таких картин, стоимость которых, в общем, ничтожна, на разные части своего жилья: на ворота, двери, стены, протолки, столбы, заменяя новыми прежние, грязные и выцветшие. Обычай этот чрезвычайно укоренился, где ему следует, хотя, конечно, можно легко себе представить хозяйство, не имеющее к Новому году и нескольких грошей, чтобы приобрести картинки и обклеить свое убогое жилье.
Объяснить эту тысячелетнюю моду можно разными способами, из которых я бы пока остановился на одном. Дело в том, что Китай — страна надписей, надписей на камнях (стелах), стенах, столбах, потолках, — повсюду, где есть только подходящая для надписи площадь. Эпиграфическая мода, проникнув в народные массы, держится там с особенным упорством, точно так же как, например, и традиция-мода на покалеченные ноги («золотые ненюфары») держится и доныне, несмотря на весьма воодушевляющую пропаганду против этой дикой моды верхов интеллигенции. Народную картинку надо трактовать именно как
эпиграфическую деталь, ибо наряду с нею все здания покрыты эпиграфикой того же «счастливого» (цзисян) содержания, так что картины как бы дополняют надписи и наоборот.
Мода эта, несомненно, идет с верхов феодальных, где она воцарилась первично вместе с утверждением иероглифического письма. Она осознана, конечно, минимально, что в стране, где, с одной стороны, просвещение распространено в массах минимально, а с другой оно затруднено исключительно трудной иероглификой, мало надежды на сознательное отношение к графическому искусству, зрительные символы которого предполагают большую наличность историко-литературных предпосылок. И действительно, например, ребус: виноград (-тао), кисть (чжу), хурма (ши), лист (йе)5 в своей расшифровке: Таочжу ши е, то есть «Вечного мне дела [торговли], как у Тао Чжу [хуа]» требует знания исторического анекдота об этом самом графе из Тао, графе Чжуском (VI в. до н. э.), по имени Фань Ли, известном богаче, нажившем несметное количество всяких драгоценностей. Обычная же надпись на самой обычной из икон, иконе печного бога (Цзао): «У хуатяньбао», состоящая из иероглифов, почти не участвующих в речи и переводимых приблизительно так: «Природа-краса — небесное сокровище», является частью цитаты из одного литературного произведения VII века, доселе не переведенного ни на китайский слышимый язык, ни на иностранные языки6 и считающегося, вообще, исключительным по трудной литературной фактуре. Подобные примеры являются не исключениями, но правилами.
Выходит, что усвоенная в течение многих веков определенная и твердая необходимость и потребность украшать ежегодно свое жилье картинами, являющаяся автором социального заказа, в то же время не реализуется, ибо до сознания потребителя не доходит то самое, что он заказывает. С одной стороны, народная картинка вызывает к себе брезгливое отношение мастеров большого искусства и их клиентов (как искренних, так и лицемерных), с другой стороны же, она не удовлетворяет и те низы, на которые она рассчитана. Очевидно, заказ выполняется плохо, и надо разобраться в том, что именно является его выполнением.
II
Высшие формы китайской культуры покоились, начиная с самого Конфуция, на сложной подготовке к ней ее восприемников из рядов феодальной интеллигенции. По учению Конфуция, культура есть преображение рядового человека в высшего и совершенного. Оно достигается путем
5 Так у В. М. Алексеева.
6 Строка из произведения танского поэта Ван Бо (649/50-676). Перевод В. М. Алексеева см.: Ван Бо. Во дворце тэнского князя. Предисловие к стихам // Китайская классическая проза в переводах академика В. М. Алексеева. М. : Издательство АН СССР, 1958. С. 194-200.
особой тренировки старательно (предварительно и непрерывно в дальнейшем) в усвоении древних текстов, если не прямо, то при посредстве особого внушения со стороны комментатора и учителя, первым типом которого был сам Конфуций, говорящих об идеальных людях древности: главным образом, народоуправителях и их принципах. Проверенные на исторической практике или на том, что за нее принимается, принципы рекомендуется усвоить, провести в жизнь и стать самым идеальным народу правителем, губернатором, министром, но, конечно, не монархом, ибо это повело бы к организованной узурпации и к революции, принципиальным противником которых Конфуций был всю жизнь, повлияв и в этом отношении, как и в прочих, на два с лишним тысячелетия. Отбор, производимый Конфуцием, а в дальнейшем и всеми прочими наставниками китайского юношества, был чрезвычайно строг. Из приступивших в течение первых же лет сходили с арены массы учеников, а так как каждый предмет (иначе говоря, каждый текст) одолевался не шеренгами и массами, а индивидуально, и непременно вплоть до полного и безукоризненного его одоления памятью и пониманием, то на каждом таком этапе сошедших с круга становилось все больше и больше. Если сосчитать всех тех, кто, начав в данном году, достигал экзаменационного признания вместе с первою партией, то процент отсева окажется чудовищным, вероятно, нигде в мире небывалым. Между тем, овладевание системой классического образования не допускало лакун и перерывов, и те, кто сошли с круга, никогда не могли считаться людьми образованными, ибо они не владели языком всей культуры (в частности, литературы), а только частью. Они не могли понимать и оценивать культурный язык вышколенных до конца и получивших экзаменационный, государственный патент интеллигентов.
Вот эти-то полуинтеллигенты-полунеучи всегда представляли в китайском старом обществе какое-то ходячее недоразумение, не числясь ни в верхах, ни в низах, и размещались в обществе весьма разнообразно, тем более что их было подавляющее большинство. Таким образом, и в китайском обществе, как и везде, интеллигенция, в своем основном массиве, состоящая, по существу говоря, из неучей, когда-то чему-то учившихся, все забывших, кроме элементарных требований орфографии и некоторых установок, выдвигаемых ежедневно практикой тех групп, среди которых интеллигенты размещаются. К числу таких именно недоучек принадлежат и те, которые поставляют на фабрику народных картин основные рисунки, по которым затем вырезываются ксилографические клише. На фабрике они занимают промежуточное положение: это не рабочие физического труда, но и не ученые-эрудиты, претендующие на признание и на соответствующее положение в обществе. Это их междуклассовое состояние полностью отражается во всей их продукции. Так, они, прежде всего, далеки от высшего (исторически же — нормального) типа китайского живописца, соединяющего в себе классическую
эрудицию с талантом. Как известно, это соединение сообщило китайской живописи то именно совершенство, которое достаточно отмечено в ней и признано европейской критикой (не говоря уж о туземной). Но их же нельзя по справедливости причислить и к классу полуученых, но все же талантливых и строго блюдущих историческую традицию живописцев, производящих, в общем, много достойного. Вернее спуститься по градации еще несколько ниже и считать их полуграмотными живописцами.
Действительно, при первом же взгляде на картину, изображающую, например, благопожелательный ребус, мы обнаруживаем совершенно недопустимую безграмотность в написании самих иероглифов, которые то называют взятые в ребус предметы, то расшифровывают их омонимическое значение, и все на протяжении одной и той же благо-вещей формулы. И вообще, вся их манера громоздить Оссу на Пелион7 и трактовать десятки сюжетов на узком пространстве, вне всяких художественных постулатов и масштабов, низводит их до положения простых подмастерьев.
Тем не менее эти недоучки, как это часто бывает, упрямо держатся за древние трафареты, восходящие, в конце концов, к конфуцианским канонам. Конечно, подлинная идеология конфуцианства, требующая сформированного раз и навсегда систематического и законченного образования, им по-настоящему недоступна, но ее суррогаты или выдержки из нее едва ли не превышают первоклассных эрудитов, и эти «царисты больше, чем сам царь»8 всегда выдерживают картину в конфуцианских полутонах, не считаясь с тем, что для массового потребителя даже эти полутона неощутимы и не понятны.
Конфуцианская мораль, выводимая на картинках, требует знаний истории, а равно и самой иероглифики, чем массовый покупатель, как известно, не располагает. Тем менее может он оценить все тонкости каллиграфического искусства, которыми эти живописцы хотят блеснуть перед покупателем, особенно в талисманной графике, являющей нам какой-то специфический образец изуверства и мании. С другой стороны, повинуясь конфуцианскому запрету, о котором они в свое время и где-то краем уха слышали, они удержали китайскую народную картинку от буддийского церковного засилья, которое, в общем, скорее импонирует массовому потребителю, и не допустили китайскую картинку до такого, например, церковного заглушения, которое заметно на русской картинке. Можно считать, что в основной своей массе, если выключить
7 Фразеологизм, отсылающий к рассказанной в «Одиссее» (песнь 11, ст. 105-120) истории о том, как восставшие против Зевса братья-титаны пытались попасть на небо, громоздя друг на друга горные вершины Греции — Оссу, Олимп, Пелион. В значении «тратить на что-то много напрасных усилий».
8 Фр.: «Être plus royaliste que le roi».
иконы и заклинания всех родов, китайская картинка исторична, даже ее фантазия идет по литературно-историческим трафаретам.
Наконец, недоучка-живописец, желая причислить себя к классу, образованному эрудитами, не желает внести на картины живую речь. С другой стороны, сам не владея как следует полноправной литературной речью, он не может вводить ее в свою эпиграфику. Получается некое, часто курьезное, сочетание несочетаемого, называемое, вслед за самим мастером, китайской злою поговоркой «полубутылкой уксуса» (бань пин-цзыцу), т. е. дрянью с претензией.
Фантазия этих рисовальщиков убога и пошла. Они не выходили за пределы фабричного заказа, который обычно сводится к тому, чтобы на наименьшей площади было размещено наибольшее количество сюжетов, с которыми считается потребитель. Эти два заказа чаще всего являются согласованными. При этом стремлении сгустить все возможные краски на небольшом пространстве рисовальщик прибегает к эклектизму, синкретизму и прочим безграмотным приемам, столь характерным для людей, не владеющих системой. Получается, однако, некая новая область искусства, которое живет несравненно более полною жизнью, чем большое искусство, рассчитанное на богатого знатока, и потому, несомненно, требует изучения само по себе, независимо от его дискриминации по отношению к большому искусству живописи.
Являясь, таким образом, как бы переводчиком с языка больших форм искусства на язык малых форм, недоучки-рисовальщики все-таки, по-видимому, недостаточно хорошо отражают социальный заказ потребителей картинки и проявляют некоторое в отношении них самодержавие, ограничиваемое до некоторой степени коммерческими масштабами, которые сдерживают наиболее зарывающихся. В конце концов, худо ли, хорошо ли, социальный заказ исполнен, и именно с этой точки зрения китайская народная картинка, предпочтительно перед прочими статьями китайского фольклора, подлежит нашему изучению.
III
Да, но как же и кем изучалась китайская народная картинка?
Ясно, прежде всего, что старые эрудиты старого Китая считали ниже себя изучать подобные денатураты эпигонства, и один из них на моем альбоме сделал следующую надпись: «Собранные в Пекине и Тяньцзине народные грубые картинки, содержащие благопожелания и следы суеверий»9.
9 Хранится в Государственном Эрмитаже, тексты из него частично переведены и опубликованы в изданиях китайских народных картин В. М. Алексеева, начиная с «Китайской народной картины» 1965 г. В фонде В. М. Алексеева СПбФ АРАН (Ф. 820, опись 1, дело № 479-а) находится папка с 13-ю небольшими китайскими тетрадками, некоторые из которых озаглавлены. Эти комментарии учителей-сяньшэнов к картинам В. М. Алексеева из собрания Государственного Эрмитажа (№№ 434-1101) до сих пор не известны научной общественности.
Вообще старый китайский эрудит представлял себе изучение китайского фольклора как высокомерное описание человеческого убожества, и ему в общем было не до картинки. Он еще мог понимать изучение амулета в перспективе нумизматического интереса (для монетовидных амулетов) или же в перспективе систематической оккультной науки, но картинки были, так сказать, междуведомственными, и потому, должно быть, я, несмотря на все поиски, в старой китайской литературе трудов по их изучению не видел.
В Европе некоторое внимание к народной картинке (хотя, судя по иллюстрациям, речь идет не о ней) можно проследить в превосходной статье профессора Шаванна о выражении благопожеланий в китайском народном искусстве (Chavannes Ed. De l'expression des voeux dans l'art populaire chinois. Nombreuses illustrations dans le texte et hors texte. Journal Asiatique. Xle série. 1901. XVIII. P. 193-233. Переиздана в 1922 г.), являющейся до сих пор, особенно с дополнениями профессора Лессинга (Lessing F. Uber die Symbolsprache in der Chinesischen Kunst. Sinica. 1934. T. IX. № 3-4. S. 121-155; № 5. S. 227-231; № 6. S. 237-269), основою для расшифровки символов китайской народной картины, и таким образом она была как бы представлена (правда, лишь косвенно) вниманию иностранных синологов. Далее, в хронологическом порядке, несколько моих работ, к сожалению, недостаточно иллюстрированных и по условиям издательств далеко не полных, представили народную картинку во весь рост, применительно к чисто фольклорному изучению ее сюжетов, особенно заклинательных (Алексеев В. М. О некоторых главных типах китайских заклинательных изображений по народным картинам и амулетам // ЗВОРАО. 1911. Т. ХХ. Вып. II-III. С. 1-76) и благопожелательных (Алексеев В. М. Бессмертные двойники и даос с золотой жабой в свите бога богатства (Исследование в области китайского фольклора, с рисунками в тексте) // Сборник Музея антропологии и этнографии Академии наук. 1918. Т. V. С. 253-318). Ввиду того, что я все надеялся выпустить книгу «Китайская народная картинка», на издание которой я не мог найти средств, я не мог в этих статьях дать исчерпывающие характеристики привлеченных мною к исследованию картинок, теория которых базировалась также на материалах другого сорта, и потому исследование вышло ограниченным.
Больше всего внимания уделил китайской народной картинке шанхайский (в Зикавее) иезуит Доре (Doré H.) в своем обширном труде (14 томов с исключительно обильными красочными иллюстрациями), одно название которого уже достаточно говорит о его научности: Исследование о суевериях Китая (Recherches sur les superstitions en Chine. T. I-XIV. Changhai, 1911-1919). И действительно, словоохотливый патер весьма подробно «исследует» (вернее, одиозно описывает) «китайские суеверия»,
иллюстрируя их специальным подбором по специальному его заказу нарисованных китайцем-христианином глумливых бездарных пародий на народную картинку. Так как все исследование ведет к «вящей божей славе», то научное достоинство всего этого огромного опуса, переведенного к тому же на английский язык10, равно нулю, причем, что встречается редко, не может быть в силу указанного мною подбора иллюстраций использовано даже как материал.
Гораздо выше и по материалу, и по способу изложения стоит единственный в своем роде альбом Нахбаура (Nachbaur A. et Wang Ngen Joung. Les images populaires chinoises. Pekin, 1926). В этом замечательном альбоме отобраны наилучшие по фактуре типы китайской народной картинки в их оригинальных оттисках на китайской же фабрике, так что в альбоме с европейским (французским) текстом есть в то же время и коллекция отличных картинок и надписей, и, следовательно, прежде всего прочего, он может быть использован как материал. Кроме того, также как и в книгах Доре, здесь «принимал участие» китаец, знавший это дело, так что и текст может служить некоторым материалом.
К сожалению, и француз, и «помощник» его, а на самом деле единственный автор книги — китаец, не богаты ни мыслью, ни исследованием, и в общем только дилетанты, информирующие тех, кто об этом предмете вообще ничего не знает. «Как», «что» и «почему» у них отсутствуют, и, таким образом, дальше материала — и то только для дальнейших дилетантских обобщений и информаций — эта прекрасная во всех технических отношениях книга не идет.
Еще более поверхностное и гораздо менее полное сообщение о народной картинке появилось недавно в одном польском журнале (Jabionski W. Chinski drzeworyt ludowy. L'imagerie populaire en Chine // Grafika. 1933. № 3. Str. 5-19). Зато очень хорошо, хотя и частично, использована китайская народная картинка в прекрасной книге о китайском театре А. Яковлева (Jacovleff A. et Tchou-Kia-Kien. Le théâtre chinois. Paris, 1922). Здесь впервые отмечена ее важность в изучении китайского искусства, что заслуживает особого внимания.
Таким образом, в Европе к изучению китайской народной картинки еще не приступали, и дальше информации дело не пошло.
Иначе обстоит теперь с новой китайской фольклорной наукой. Как я убедился из личного посещения Фольклорного отдела Пекинского Синологического института в 1926 году, там китайская народная картинка взята в надлежащий научный оборот на основаниях европейской фольклорной науки, и мы можем ожидать там научной обработки этого обширного и разнообразного материала.
10 Так у В. М. Алексеева.
IV
Однако достаточно ли так называемого фольклорного и далее так называемого этнографического подхода к этому делу? Изучив все цитаты, использованные в народной картинке и в китайской обиходной эпиграфике, установив прототипы изображений и т. д., сделаем ли мы этим путем научное дело до конца?
В этом можно усомниться, ибо, как я указал, в этом деле научному изучению подлежит, во-первых, социальный заказчик: в огромном проценте пролетариат и его настроения, которые ищут своего изображения на картине. А, во-вторых, исполнитель этого заказа, межклассовый рисовальщик, а равно и вся та масса недоучек старого типа, которая не изучена до сих пор как явление.
Ясно, что простым книжным созерцанием книжно-графического материала к этим большим вопросам не подойти, тем более, если поставить вопрос еще шире и утвердить, как очередную тему, тему о пошлости, отраженной на этих народных картинках Китая.
В самом деле, не пора ли вывести пошлость из чисто литературного обихода писателей, упражняющих на этой теме свое высокомерие и величавое отмежевание, и, в свою очередь, ввести ее в научное исследование, трактуя ее как полноправную и закономерную жизнь целого ряда человеческих групп?
Возможно, что в конце концов окажется, что хороший социологический анализ «пошлости» пригодится для истории общества гораздо больше, чем изучение верхов его, занимающее науку почти исключительно.
Может быть, окажется также, что большая культура поддерживается исключительно бесконечно толстым слоем недоучившихся людей, не приставших ни к одному из полюсов, но живущих между ними чисто жизненным компромиссом, и в конце концов являющихся, особенно в буржуазных странах, авторами так называемого «общественного мнения», фетиша для одних, ужаса для других и жизненного объекта, как и все на свете, для науки.
И если удастся доказать, что промежуточный класс, производящий и потребляющий пошлость, осужден в конце концов на утверждение в одном из полюсов, то это будет подтверждено ближайшим вымиранием китайской народной картинки по аналогии с русской, которая, как известно, совершенно вымерла в виде типов, зафиксированных у Д. А. Ровинского, и возрождается в советском искусстве, уже не делающим особых фабрикатов для низов и не доставляющим высокомерно «настоящую» продукцию только для верхов. Очевидно, погубить пошлость, особенно выпячивающуюся в общественном внимании, и даже,
как в Китае, в руководстве, может только уничтожение верхов и низов. С ее же уничтожением легче будет изучать отжившее явление лабораторным порядком.
Однако для накопления этого лабораторного материала нельзя, повторяю, ограничиваться регистрацией того, что есть в Ленинграде и Москве. Нужно организовать фольклорную экспедицию в Китай, которая соберет, пока не поздно, большой наличный материал на линиях указанного мною социологического подхода.
ИЕРОГЛИФЫ К ТЕКСТУ
Бань пинцзыцу Баома
Ван Бо Ш. адШШШ^ШЖ» Гуань Щ
Ли ши сяньгуань ^ОЙШШЙ' Лу Ш Лу Ш
Лю Хар ШМЙ
Ляньшэн гуйцзы ЙМЙ^
Ляньшэн гуйцзы
Таочжу ши е
Таочжу ши е
«У хуатяньбао» ШЩ^Ш
Фань Ли ШШ (500/536 г. до н.э. - 448 г. до н.э.)
Хэ Хэ
Цай-шэнь Mtt
Цзао-ван
Цзисян
Цзюйбаопэнь ЖШ^
Цзян Ш
Цянь лун ШШ
Чжаоцай тун цзы ЙМм^
Чжун Куй ШШ
Чжэньчжай
Яоцяньшу ШШШ
Submitted: 22.07.2019 Accepted: 13.09.2019 Article is published: 01.04.2020
