CC BY
47
УДК 82.0
Ковалев П.А., доктор филологических наук, профессор, Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева (Россия)
К. ПРУТКОВ-СТИХОТВОРЕЦ
В статье представлены данные исследования арсенала поэтических средств, использованного коллективом авторов-единомышленников для создания полноценного образа писателя, олицетворяющего собой наиболее характерные черты русской поэзии XIX века. Анализ метро-ритмических, рифменных и строфических приоритетов убеждает в том, что поэтические произведения, опубликованные под именем Козьмы Петровича Пруткова, отражают процессы, активно проходившие в русской поэзии в периоды, называемые специалистами «временем Жуковского и Пушкина, Некрасова и Фета» (М.Л. Гаспаров), что характеризует этого виртуального автора как литератора, обладающего большим художественным опытом и имеющего хорошее представление о жанровой стратификации. Пародийный корпус текстов, составивших цикл «Досуги и пух и перья», чрезвычайно разнообразен с точки зрения использованных метров и ритмических вариаций. Рифменная стратегия здесь обладает определенной амбивалентностью: с одной стороны, она отражает процессы складывания в русской поэзии так называемой «банальной рифмы», с другой - расширяет, за счет игровой поэтики, границы дозволенного. Тем самым пародийная эстетика включает механизмы художественного обновления, подстегивая «эволюционную смену художественных школ» (Ю.Н. Тынянов). Ключевые слова: Козьма Прутков, поэтический дискурс, метр, ритм, рифма, строфика.
Введение. Примеров литературной мистификации, этой специфической разновидности художественной игры со своим и чужим словом, в истории мировой литературы известно множество. Но, пожалуй, невозможно найти другого уникального образца целенаправленной работы целой плеяды художников слова над созданием такого колоритного культурного феномена, каковым является Козьма Петрович Прутков, «бессмертный директор Пробирной Палатки и поэт» [10, с. 19]. Этому виртуальному автору приписывается столько произведений самого разнообразного свойства и статуса, что можно без колебаний считать его одним из значительных литераторов своего времени. Называя Пруткова уникальным в нашей литературе явлением, В.Д. Сквозников справедливо подчеркивал, что он «равноправный член семьи реально живших русских литераторов. Его мнимое имя занимает законное место в литературном алфавите наряду с подлинными именами его главных "опекунов"» [11, с. 232].
Полностью разделяя мнение о том, что «литературная мистификация стоит выше самого художественного произведения» [7, с. 9], мы сочли возможным вслед за прогрессивными критиками и литературоведами XIX и XX столетий, определявшими феномен Козьмы Пруткова как «пародическую личность» [15, с. 309], отнестись к стихотворениям, опубликованным под этим именем, как к поэтической ипостаси конкретного писателя, обладавшего определенным художественным опытом и имевшего основательное представление о жанровой стратификации.
Возможность такого подхода основывается как на общей дискурсивной стратегии этой знаменитой мистификации, так и на автопрезентации 1854 года, в которой, в частности, подчеркивается: «Я просто анализировал в уме своем большинство поэтов, имевших успех; -этот анализ привел меня к синтезису: ибо дарования, рассыпанные между другими поэтами порознь, оказались совмещенными во мне едином!.. Придя к такому сознанию, я решился писать. Решившись писать, я пожелал славы. Пожелав славы, я избрал вернейший к ней путь: подражание именно тем поэтам, которые приобрели ее в некоторой степени» [8, с.5].
Методы. Исследование поэтического дискурса виртуального автора базируется на применении стиховедческих методик и стратегий, выработанных на основе фундаментальных работ К.Д. Вишневского, М.Л. Гаспарова, В.М. Жирмунского, Б.В. Томашевского, Г.А. Шенгели. Анализ метрических и строфических приоритетов проводился по 4-му переизданию «Полного собрания сочинений Козьмы Пруткова» (1894) [8] и «Сочинениям Козьмы Пруткова» (1959) [12].
В работе применяются историко-типоло-гический, сравнительно-исторический и структурно-статистический методы, комплексное использование которых позволило проследить генезис поэтических форм, воспринятых виртуальным автором, установить количественный и качественный состав метро-ритмических и рифменных доминант, а также - способы создания пародийного эффекта на разных уровнях стихотворной формы. В совокупности
применение указанных методов повышает объективность и научную достоверность выводов об отражении в арсенале приемов, задействованных в стратегиях мистификации «Козьма Прутков», особенностей русского поэтического дискурса начала и середины XIX века.
Результаты. Проведенное исследование метрической структуры 52 текстов стихотворений, помещенных в разделах «Досуги и пух и перья» и «Стихотворения, не включавшиеся в собрание сочинений Козьмы Пруткова», позволяет говорить о разнообразии и в то же время определенной избирательности поэтической техники этого виртуального автора. (Таблица 1) На 15 метрокомпонентов, составляющих его метрический репертуар, приходится 20 каталектических вариаций метров, из которых полноценнее всего представлены ямб (7 модификаций) и хорей: в арсенале последнего обнаруживаются не только классические типы чередования мужских и женских окончаний (МЖ), но и сплошные женские (ЖЖ) и даже довольно редкое в русской поэзии чередование женских и дактилических окончаний (ЖД).
Таблица 1
Каталектика
ММ ЖЖ ДД МЖ ЖД Всего %
Размеры
3-ст. ямб 1 1 1,9
4-ст. ямб 8 8 14,8
6-ст. ямб 1 4 5 9,3
Ямб разностопный 2 2 3,7
Ямб вольный 1 9 10 18,5
Всего ямбов 1 1 24 26 48,1
3-ст. хорей 2 1 3 5,6
4-ст. хорей 1 11 11 22,2
Xорей разностопный 1 1 1,9
Всего хореев 3 12 1 15 29,6
2-ст. амфибрахий 1 1 1,9
3-ст. амфибрахий 2 2 3,7
4-ст. амфибрахий 4 4 7,4
Амфибрахий
разностопный 2 2 3,7
Всего амфибрахиев 9 9 16,7
3-ст. анапест 1 1 1,9
Элегический дистих 1 1 1,9
5-сложник 1 1 1,9
Всего 1 4 1 47 1 541 100
Среди классических метров ожидаемо доминируют ямб - 48,1% и хорей - 29,6% от числа всех текстов, что в целом соответствует данным академика М.Л. Гаспарова по периоду 18301880 годы [2, с. 316]. При этом один из основных показателей прогрессивности поэтической техники [6, с. 32-33] - соотношение ямбов и хореев между собой (1,6 к 1) - нивелируется пропорциями двусложников и трехсложников
(4 к 1), которые, за счет почти полного игнорирования дактилей и анапестов и завышенной доли амфибрахиев, приближены к показателям предыдущего периода 1800-1830 годов, не случайно называемого «царством амфибрахия» [4, с. 63]. Таким же не случайным оказывается и присутствие в арсенале неклассических форм, правда, в виде единичных примеров, элегического дистиха («Философ в бане») и 5-сложника («Современная русская песнь»), теоретическое обоснование которых активно разрабатывалось русской поэзией в первой трети XIX века.
Строфический репертуар поэтического наследия Козьмы Пруткова также складывается в основном из стереотипных форм (Таблица 2), что больше всего соответствует тенденциям именно пушкинского периода.
Таблица 2
Строфа Кол-во %
2-стишие 2 3,8
3-стишие 1 1,9
4-стишие 29 55,8
5-стишие 1 1,9
6-стишие 1 1,9
7-стишие 1 1,9
Астрофический стих 7 13,5
Разнострофический стих 4 7,7
Секстина 1 1,9
Нерифованный (белый) стих 5 9,6
Всего 52 100
Среди четверостиший полностью доминирует модель с перекрестной системой рифмования женских и мужских созвучий (АвАв) - 79,3%, на долю модификаций типа АВАВ и ааВВ приходится 9,6% и 1,9% соответственно. Это - показатель консервативности, как и единственный пример использования одной из форм твердой строфики, нормированных классицистической традицией, секстины французской модели АвАвСС в поэтическом завещании «Предсмертное».
Таким образом, гипотезой нашего исследования может быть утверждение о том, что прутковский пародийный комплекс является отражением не только современных ему эстетических явлений, но и классических претекстов первой трети XIX века, интериоризированных русской культурной традицией. Об этом же свидетельствует список заявленных в комментариях и заголовочных комплексах имен и жанров: от Жуковского, Крылова, Xомякова, Пушкина и Лермонтова до Бенедиктова, Аполлона Григорьева, Полонского, Фета, Щербины и др.;
от басен, баллад, антологических эпиграмм и элегий до романсов, песен, сатир и эпитафий.
Обсуждение. Последовательное изучение метрических и строфических структур всех 52 стихотворных пьес, помещенных в разделах «Досуги и пух и перья» и «Стихотворения, не включавшиеся в собрание сочинений Козьмы Пруткова», позволяет говорить о том, что в них не всегда сохраняются параметры указываемых или приписываемых им прототипов. Так, например, в «Немецкой балладе», которая, по общему мнению исследователей, является пародией на «Рыцаря Тогенбурга» В.А. Жуковского, в свою очередь являющегося переводом одноименной баллады Шиллера, выполненной разностопным хореем (4343) с перекрестной рифмовкой в катренах (АвАв), использован нерифмованный2 2-ст. амфибрахий в 7-стишиях со специфической системой окончаний (ЖЖЖЖЖЖМ). Знаменитые «Стансы» А.С. Пушкина («Брожу ли я вдоль улиц шумных...»), написанные 4-ст. ямбом с пе-Вокруг тебя очарованье; Ты бесподобна. Ты мила. Ты силой чудной обаянья К себе поэта привлекла. Но он любить тебя не может: Ты родилась в чужом краю, И он охулки не положит, Любя тебя, на честь свою. [8, с. 42] «В альбом красивой чужестранке»
рекрестной рифмовкой АвАв и связываемые исследователями со стихотворением «Мое вдохновение» [1, с. 77], в подражании Пруткова приобретают элегический слог, чему способствует использование в качестве метрической основы 4-ст. амфибрахия; в «Поездке в Кронштадт» полиметрическая основа прототипа - «Буря и тишь» В. Бенедиктова - выровнена до монометрического 4-ст. хорея, а 3-ст. хорей «Гидальго» А. Плещеева удлинен на целую стопу в романсе «Желание быть испанцем» и т. д. Это свидетельствует об определенной творческой самостоятельности Козьмы Пруткова и о функционировании в его стратегии подражания своеобразной системы поэтических субститутов.
Справедливости ради стоит отметить, что в большинстве случаев в выборе аналогов для своих «заимствований» виртуальный автор все же следует за оригиналами, сохраняя отчасти даже некоторые элементы образно-лексического строя. Ср.: Вокруг неё очарованье, Вся роскошь юга дышит в ней: От роз ей прелесть и названье; От звезд полудня блеск очей. Прикован к ней волшебной силой, Поэт восторженный глядит; Но никогда он деве милой Своей любви не посвятит... [14, с. 42] А.С. Xомяков «Иностранке»
4-ст. ямб с альтернирующим ритмом почти буквально повторяет звучание хомяковского стихотворения, в котором, правда, на 20 строк больше, при этом текст пародии удивительным образом передает в концентрированном виде содержание послания к фрейлине русского императорского двора Александре Осиповне Россети, в
1832 году вышедшей замуж за чиновника Министерства иностранных дел Н.М. Смирнова.
В юмористической зарисовке «Философ в бане» обыгрывается антологическая линия Н.Ф. Щербины, стихотворение которого «Моя богиня» обоснованно называется одним из источников этого забавного «перевода с древнего греческого»3, ср.:
Члены елеем натри мне, понежь благородное тело 0.222222.14
Прикосновением мягкой руки, омоченной обильно 3.22222.1
В светлоянтарные соки аттической нашей оливы. 3.22222.1
Лоснится эта рука под елейною влагой как мрамор, 0.222222.1
Свежепрохладной струей разливаясь по мышцам и бедрам, 3.22222.1
Иль будто лебедь касается белой ласкающей грудью... 0.222222.1
Нет для меня, Левконоя, и тела без вечного духа, 0.222222.1
Нет для меня, Левконоя, и духа без стройного тела! 0.222222.1
Умственным взором гляжу я на образ жены полногрудой... 0.222222.1
Н.Ф. Щербина «Моя богиня» [16, с. 203]
Полно меня, Левконоя, упругою гладить ладонью; 0.222222.1
Полно по чреслам моим вдоль поясницы скользить. 0.22022.0
Ты позови Дискомета, ременно-обутого Тавра: 0.222222.1
В сладкой работе твоей быстро он сменит тебя, 0.22022.0
Опытен Тавр и силен. Ему нипочем притиранья! 0.222222.1
На спину вскочит как раз; в выю упрется пятой. 0.22022.0
Ты же, меж тем, щекоти мне слегка безволосое темя; 0.222222.1
Взрытый наукою лоб розами тихо укрась. 0.22022.0
«Философ в бане» [8, с. 60]
Обращает на себя внимание тот факт, что, при сохранении общих черт прототипа (антураж античных бань, греческое имя Левконоя, связанное со знаменитой эпикурейской одой Горация, в которой «античный автор высказывает свой главный философский жизненный принцип: "Carpe diem!"» [9, с. 19] и т.д.), в подражании производится невидимая глазу обычного читателя подмена: вместо классического гексаметра эпической модели, типологически совпадающего с 6-ст. дактилем со сплошными женскими окончаниями, в пародии использован элегический дистих, представляющий собой попеременно чередующиеся строки гекса-метра и пентаметра с женскими и мужскими окончаниями и цезурным усечением на четных строках. Это включает в сознании подготовленного читателя ассоциации с иной нежели в оригинале, пушкинской традицией «силлабо-тонической имитации элегического дистиха» [3, с. 142]. При этом в центр пародии помещается фантасмагорический сюжет с участием некоего Дискомета (калька с греческого от 'дискобол'), очевидно, раба из Тавриды, на что указывает именование Тавр.5 Все это существенно усложняет восприятие пародии и уводит читателя от элегического сюжета в сторону ассоциаций с сатирическо-эпиграмматическим жанром в духе Марциала.
Только басни, которых в наследии К. Пруткова насчитывается целых 12, как правило, не имеют каких-то конкретных прототипов и все написаны, согласно крыловской традиции, вольным ямбом со свободным типом рифмования. В ряде случаев для создания комического эффекта в них встречаются знаменательные перестановки ударений, которые имитируют демократическую просторечность автора и принудительно вписываются в ритмико-эвфоническую структуру текстов: В горах Гишпании тяжелый экипаж, 6-ст. ямб
С Кондуктором отправился в вояж. 5-ст. ямб
Гишпанка, севши в нем, немедленно заснула. 6-ст. ямб А муж ея, меж тем, увидя Тарантула, 6-ст. ямб
Вскричал: - Кондуктор, стой! 3-ст. ямб
Приди скорей! Ах, Боже мой!»... 4-ст. ямб
«Кондуктор и тарантул» [8, с. 15]
К числу «самостоятельных» произведений К. Пруткова следует также отнести и 4 его эпиграммы, в метрической структуре которых наблюдается определенная эволюция: от традиционного для этого жанра в XVIII веке 6-ст. ямба в двустишии со смежной рифмовкой -
субститута александрийского стиха («"Вы любите ли сыр?" - спросили раз ханжу...») к более современным модификациям в 4-ст. ямбе («Мне в размышлении глубоком.», «Пия душистый сок цветочка.») и ямбе вольном («Раз архитектор с птичницей спознался.»). Это -единственный признак пародийности: эпиграмматический жанр, очевидно, настолько самодостаточен в своей содержательности, что пародировать конкретные его образцы оказывается практически невозможным.
Другое дело стилистически маркированная рифма в произведениях общелирического жанра, обладающая за счет своего концевого положения в стихе особым семантическим статусом. Здесь создателям Козьмы Пруткова было настоящее раздолье! Не случайно поэтому, что рифменный корпус лирики К. Пруткова составляется на 90% из обычных для русской поэзии первой половины XIX столетия гнезд, тяготеющих к точному созвучию входящих в них рифмокомпонентов. Значительная часть их ко времени создания прутковской мистификации приобрела статус поэтизмов, определяемых как «группа лексики с окраской возвышенности, ограниченная употреблением преимущественно в стихотворных жанрах литературы XVIII - 1-й половины XIX века» [13, с. 291]. В составе поэтизмов, постоянно используемых Прутковым в созвучиях, выделяется довольно большая группа рифм, которые вслед за М.Л. Гаспаровым можно назвать банальными («любви - крови», «ночи - очи», «мире - лире», «взор - разговор» и др.) и экзотическими («взамен - Диоген», «ковам - альковом», «поэт - Милет», «депансы - дилижансы» и др.).6 Для создания резкого стилистического контраста (одного из ведущих приемов прут-ковской пародии) наряду с рифмами-поэтизмами в рифменной архитектонике всего цикла активно функционирует просторечная и разговорная лексика. Яркой иллюстрацией этого механизма является стихотворение «Разочарование», в котором для придания особой остроты пародийно-травестийному диалогу используются составные созвучия:
Обращаюсь к ней с упреком:
«Что готовишь? не творог ли?»
«Тесто к караваю». - «Тесто?»
«Да; вы, кажется, оглохли?»
Говорю опять с упреком:
«Что нашла ты? уж не гриб ли?»
«Все болтаете пустое! Заключение. Все приведенные примеры
Вы и так, кажись, охрипли». [8, с. 24] взаимодействия персонального и общепоэти-
ческого дискурсов убеждают в том, что паро-
Этот же прием применяется в таких жан- дийная стратегия прутковского цикла имеет ровых сценках, как «Катерина», «Родное», многоразличные основания: от интертексту-«Предсмертное» и, конечно же, в баснях. Дис- альной игры на возможностях конкретной поэ-сонансы стилистической структуры естествен- тической формы [5, с. 191] до каламбурно-ги-ным образом сказываются на ослаблении точ- пертрофированного развития общей темы и се-ности созвучий и в целом на эклектичности мантической инверсии жанровой системы того рифменного дискурса. Пожалуй, одним из пер- или иного пародируемого автора. На уровне вых в русской поэзии Козьма Прутков стал ис- стиховой структуры это выражается в актив-пользовать в качестве рифмы звукоподражания ном использовании семантического ореола и служебные слова. Эту традицию позже под- метров и размеров, включая имитации антич-хватили русские пародисты минаевского круга ного и народного стиха, на уровне строфики -и поэты «Сатирикона», а модернисты и постмо- в следовании за основными стереотипами пуш-дернисты легитимизировали до статуса поэти- кинской эпохи. Особенное место в этом ряду ческой нормы. Таким образом, можно говорить пародийных средств занимает рифма, создаю-с полной уверенностью, что именно игровая эс- щая художественный диссонанс парадоксаль-тетика великой мистификации, названной нами ных форм и значений.
«Прутков-стихотворец», на определенных эта- Таким образом, «Прутков-стихотворец»
пах эволюции русской поэзии включает осо- предстает перед нами как весьма искушенный и бенные механизмы художественного обновле- плодовитый автор, имеющий законное право на ния и «торопит эволюционную смену художе- свое место в пантеоне русской поэзии XIX века. ственных школ» [15, с. 310].
Примечания
1. Количество метрических форм превышает количество текстов за счет учета полиметрической композиции «Аквилон», составленной из фрагментов 4-ст. хорея и амфибрахия, а также -разностопного амфибрахия.
2. В тексте «Немецкой баллады» имеется 3 случая нерегулярной рифмовки: «отводит - сходит», «воюют - пируют», «рыцарь - позицьи».
3. По мнению П.Н. Беркова, при переиздании стихотворения Н.Ф. Щербина опустил эти 6 начальных строк под влиянием пародии [1, с. 109].
4. Обозначение межударных интервалов цифровой схемой осуществляется следующим образом: цифра перед первой точкой - анакруза, после последней - клаузула, сами точки - первое и последнее ударение в строке, цифры внутри - количество безударных слогов между ударными.
5. Геродот упоминает тавров как жителей горной части древнего Крыма. Но сведений об использовании этих воинственных варваров в качестве банной прислуги ни у одного греческого историка нет.
6. См.: «В каждом языке есть слова и грамматические формы, на которые можно подобрать много рифм, и есть другие, на которые рифм почти нет. Первыми обычно пренебрегают как слишком легкими: например, в русском языке глагольные рифмы считаются «слабыми», потому что на -ать, -итъ, -ал, -ил можно набрать великое, но однообразное множество рифмующих глаголов. Вторые обычно из-за частой повторяемости ощущаются как банальные <.. .> Избегая банальных рифм, поэты ищут новых, т.е. мало использовавшихся в поэзии, слов и словоформ - экзотических» [3, с. 44].
Список литературы
1. Берков Н.П. Козьма Прутков - директор Пробирной палатки. Ленинград, 1933. 225 с.
2. Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха: Метрика. Ритмика. Рифма. Строфика. 2 изд., доп. Москва: Фортуна Лимитед, 2000. 352 с.
3. Гаспаров М.Л. Русский стих начала XX века в комментариях. 2 изд., доп. Москва: Фортуна Лимитед, 2001. 288 с.
4. Гаспаров М.Л. Современный русский стих: метрика и ритмика. Москва: Наука, 1974. 488 с.
5. Ковалев П.А. Центонное письмо как один из принципов постмодернистской стратегии поэтического текста // Ученые записки Орловского государственного университета. Орел. 2010. №3.
С.181-185.
6. Ковалева Т.В. Русский стих 80-90-х годов XIX века: дис. ... канд. филол. наук. Алматы. 1993. 261 с.
7. Козаровецкий В.А. А был ли Пушкин... Мифы и мистификации. Москва: Алгоритм, 2013. 432 с.
8. Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова с портретом, fas-simile и биографическими сведениями. Изд.4. Санкт-Петербург: Типография М.М.Стасюлевича, 1894. 254 с.
9. Прокопьева Л.Б. Перевод М.Н. Муравьевым оды 11 Первой книги Горация «К Левконое» (1776 г) // Вестник Томского государственного университета. Филология. Томск. 2010. №337. С. 19-23.
10. Ренников А. Памяти бессмертного поэта // Новое время. 1913. № 13233. С.19.
11. Сквозников В.Д. Против декадентства: статьи разных лет. Москва: Совпадение, 2007. 470 с.
12. Сочинения Козьмы Пруткова. Москва: ГИХЛ, 1959. 399 с.
13. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М.Н. Кожиной. 2-е изд., испр. и доп. Москва: Флинта: Наука, 2006. 696 с.
14. Стихотворения А.С. Хомякова. 4 изд. Москва: Университетская типография, 1888. 164 с.
15. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. Москва: Наука, 1977. 576 с.
16. Щербина Н.Ф. Новые греческие стихотворения // Московитянин. 1851. №22. Кн.2. С.191-203.
K. PRUTKOV-VERSEMAKER
In the article the researches of the arsenal of the poetic means used by like-minded authors for the creation of a full-fledged image of the writer personifying all best and worst lines of the Russian poetry of the XIX century are given. The analysis of metre and rhythm, rhyme and stanzaic priorities convinces that the poetic works published under the name of Kozma Petrovich Prutkov reflect the processes which were actively taking place in the Russian poetry during the periods of time which is usually called by the experts as the «Time of Zhukovsky and Pushkin, Nekrasov and Fet» (M.L. Gasparov) that characterizes this virtual author as the writer having wide art experience and having a good idea of genre stratification. The parody corpus which has made the cycle «Leisure and down and feathers» is extremely various from the point of view of the used meters and rhythmic variations. Rhyme strategy has certain ambivalence here: on the one hand, it reflects processes of folding in the Russian poetry of a so-called «banal rhyme», on the other hand it expands, at the expense of game poetics, borders of allowable. Thereby the parody esthetics turns mechanisms which update artistic reality, whipping up the «evolutionary change of art schools» (Yu.N. Tynyanov). Keywords: Kozma Prutkov, poetic discourse, metre, rhythm, rhyme, stanzaic forms.
References
1. Berkov, N.P. (1933). Koz'ma Prutkov - direktor Probirnoj palatki [Kozma Prutkov - Director of the Assay Tent]. Leningrad.
2. Gasparov, M.L. (2000). Ocherk istorii russkogo stiha: Metrika. Ritmika. Rifma. Strofika [Essay on the history of russian verse: Metrics. Rhythm. Rhyme. Strofika]. Moskva: Fortuna Ltd.
3. Gasparov, M.L. (2001). Russkij stih nachala XX veka v kommentarijah [[The early 20th century Russian verse in comments]. Moskva: Fortuna Ltd.
4. Gasparov, M.L. (1974). Sovremennyj russkij stih: metrika i ritmika [Modern Russian verse: the meter and rhythm]. Moskva: Nauka Publ.
5. Kovalev, P.A. (2010) Centonnoe pis'mo kak odin iz principov postmodernistskoj strategii pojetich-eskogo teksta [Cento's the letter as one of principles of postmodernist strategy of the poetic text] // Uchenye zapiski Orlovskogo gosudarstvennogo universiteta [Scientific Notes of Orel State University], 3, 181-185.
6. Kovaleva, T.V. (1993). Russkij stih 80-90-h godov XIX veka: dis... kand. filol. nayk. Almaty. KSU. 261 s.
7. Kozaroveckij, V.A. (2013). A byl li Pushkin... Mify i mistifikacii [Mystery of Pushkin. "Diploma cuckold" and other hoaxes]. Moskva: Algoritm Ltd.
8. Polnoe sobranie sochinenij Koz'my Prutkova s portretom, fas-simile i biograficheskimi sveden-ijami. [Complete works of Kozma Prutkov with a portrait, fas-simile and biographical information] (1894). Sankt-Peterburg.
9. Prokop'eva, L.B. (2010). Perevod M.N. Murav'evym ody 11 Pervoj knigi Goracija «K Levkonoe» (1776) [Translation by M.N. Muraviev ode 11 of the first book of Horace "To Levkonoye" (1776). Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta [Tomsk state university journal of philology]. 337. 19-23.
10. Rennikov, A. (1913) Pamjati bessmertnogo pojeta [In memory of the immortal poet]. Novoe vremja [New Time]. 13233. 19.
11. Skvoznikov, V.D. (2007). Protiv dekadentstva: stat'i raznyh let [Against decadence: articles
from different years]. Moskva: Sovpadenie Ltd.
12. Sochinenija Koz'my Prutkova (1959). [Compositions by Kozma Prutkov]. Moskva: GIHL Ltd.
13. Stilisticheskij jenciklopedicheskij slovar' russkogo jazyka / Pod red. M.N. Kozhinoj. (2006). [Stylistic encyclopedic dictionary of the Russian language] Moskva: Flinta: Nauka Ltd.
14. Stihotvorenija A.S. Homjakova. [The poems ofA.S. Khomyakova] (1888). Moskva: Universitet Ltd.
15. Tynjanov, Ju.N. (1977). Pojetika. Istorija literatury. Kino. [Poetics. History of literature. Cinema] Moskva: Nauka Ltd.
16. Shherbina, N.F. (1851). Novye grecheskie stihotvorenija [New Greek poems] // Moskovitjanin. [Muscovite], 22, 191-203.
Об авторе
Ковалев Петр Александрович - доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы ХХ-ХХ1 веков и истории зарубежной литературы Орловского государственного университета имени И.С.Тургенева, E-mail: kavalller@mail.ru
Kovalev Petr Aleksandrovich - Doctor of Philology, professor at the department of the Russian literature of the XX-XXI centuries and history of foreign literature, Orel State University named after I.S. Turgenev, E-mail: kavalller@mail.ru
