CC BY
425
ДИАГНОСТИКА СОЦИУМА
М. Н. Лященко
Кандидат философских наук, доцент кафедры философии науки и социологии факультета гуманитарных и социальных наук Оренбургского государственного университета
Maxim N. Lyaschenko PhD (Philosophy), Associate Professor of Philosophy of Science and Sociology Faculty of Humanities and Social Sciences of the Orenburg State University Е-mail: megamax82@ rambler.ru
УДК 130.3:316.752:316.628:001.4
К проблеме определения и типологии одиночества
В статье рассматриваются различные дефиниции понятия «одиночество» и на основе ценностно-диалектического подхода и реконструкции существующего понятийно-категориального аппарата, связанного с изучением проблемы одиночества, предлагается авторская типология данного феномена.
Ключевые слова: одиночество, ценности, личность, самость, диалектика.
Определение содержательно-смыслового наполнения понятия «одиночество» затруднено некоторыми обстоятельствами, возникающими в тот момент, когда научно-философское познание пытается рационально зафиксировать феномен одиночества в определенных познавательных границах. С одной стороны, это объясняется тем, что содержательно-смысловые границы понятия «одиночество» на первый взгляд отчетливо представляются нашему сознанию, однако подобная ясность обманчива, так как наше сознание не учитывает сложный и противоречивый характер содержания самого понятия одиночества. Отсюда и рождается множество его значений и интерпретаций. С другой стороны — главенство плюралистической модели в научно-философском познании, следствием которого является теоретическая узость и прагматическая направленность существующих в научно-познавательной деятельности дефиниций одиночества, не позволяет определить данный
Как цитировать статью: Лященко М. Н. К проблеме определения и типологии одиночества // Ценности и смыслы. 2017. № 2 (48). С.60-74.
термин во всей глубине его общефилософского смысла. В целом все эти обстоятельства обусловливают методологическую проблемность в определении одиночества. Данное исследование представляет попытку решения нескольких актуальных задач: 1) дать авторское определение понятия «одиночество» на основе ценностно-диалектического подхода; 2) реконструировать понятийно-категориальный аппарат, связанный с проблемой одиночества и 3) рассмотреть имеющиеся типологии одиночества и предложить авторскую версию данного феномена.
Следует изначально оговориться, что в намеченном контексте не будет рассматриваться значительная часть определений понятия «одиночество», имеющих психологическую направленность, по причине игнорирования ими социально-философского смысла феномена одиночества.
Одним из часто употребляемых и используемых определений в научно-философском обиходе, считающимся эталоном и переходящим из одних научно-исследовательских работ в другие, было дано Уильямом А. Садлером и Томасом Б. Джонсоном в статье «От одиночества к аномии»: «Одиночество — это переживание, вызывающее комплексное и острое чувство, которое выражает определенную форму самосознания, и показывающее раскол основной реальной сети отношений и связей внутреннего мира личности» [10, с. 27]. Близко по смысловым коннотациям определение, предложенное А. С. Гагариным: «Одиночество предстает как итог внутренней самооценки человеком своих отношений с миром и людьми и как осознание распада духовных и социальных связей, фиксирование ситуации „человек против людей и мира" — активного противоборства или ситуации „мир и люди против человека" — пассивного противостояния» [4, с. 31]. Также близкое к ним по смыслу определение одиночества встречаем у Д. Перлмана и Л. Пепло: «Одиночество — это «негативный опыт, который возникает в тех случаях, когда сеть социальных связей личности либо количественно, либо качественно недостаточна» [17, стр. 31].
Г. С. Салливан выдвигает в центр своего определения невозможность удовлетворить потребность в открытой и подлинной близости во взаимодействии с другими людьми. С точки зрения Г. С. Салливана, одиночество — это «опыт, связанный с неадекватным способом реализации потребности в личностной и межличностной близости» [18, стр. 290]. По мнению Д. Янга, одиночество есть «... осознание отсутствия положительных социальных связей.» [20, стр. 380].
В приведенных определениях, по нашему мнению, справедливо указано, что свое одинокое состояние человек в первую очередь способен осознавать и распознавать среди других своих состояний. Нельзя не согласиться с тем, что только человек как обладатель самосознания, способен сделать себя предметом собственной рефлексии, знать о происходящем с собой и фиксировать изменение в самом себе. Таким образом, самосознание — это специфическое отражение происходящих не столько внешних, сколько внутренних процессов в самом человеке под воздействием окружающего его мира.
В этом плане авторы данных определений одиночества акцентируют свое внимание на том, что оно есть форма самосознания, выраженная глубинным и острым чувством переживания рефлексивного разлада личности, распада связей и отношений, составляющих его внутренний мир. Но осознание этого является, по всей видимости, уже следствием и предстает как результат одинокого состояния человека. Это относится, в принципе, и к осознанию дефицита близких и подлинных отношений и отсутствию положительных связей, ощущаемых человеком в одиноком состоянии. Что же тогда приводит к распаду внутренних и внешних связей и отношений в самой личности или же между личностью и космическим, социальным и культурным окружением? Что же является основанием наличия таких связей и отношений либо их отсутствия? Благодаря чему они существуют? Что сигнализирует человеку о том, что он вошел в полосу одиночества? И вправе ли мы говорить вообще о личности в состоянии одиночества?
Начнем с анализа важного структурного компонента самого сознания человека, которым являются ценности, выполняющие важные конституционные, жизнеобеспечивающие, структурирующие, атрибутивные и целенаправляющие функции не только для отдельно представленной в социуме личности, но и для самой общественной системы в целом. Ценности достраивают человека как биологическое существо до целостной системы (личности) и выводят его за границы биологической ограниченности. По нашему мнению, можно согласиться с исходно широким определением ценностей: это «не просто то, что можно употребить на что-то, что имеет преходящее, ограниченное значение, а во имя чего проживается жизнь, чего люди хотят ради него самого, а не ради чего-то другого» [1, с. 140]. Таким образом, ценности — это духовные цели-программы самого человека.
Человек существует в качестве духовной, целостной и свободной личности не как изначально свободное существо — через бремя свободного выбора и ответственности (экзистенциализм и персонализм), а посредством приобщения к доминирующим социальным условиям и культурным ценностям того общества, членом которого он является, и которые в полной мере позволяют ему самореализоваться. Эти доминирующие ценности задают человеку основные ориентиры в бытии и регулируют его поведение в конкретных исторических условиях. «Ценностные ориентации личности,— пишет И. А. Беляев,— представляют собой комплекс социально заданных и усвоенных человеком установок, регулирующих его многообразные субъект-объектные проявления в наиболее важных жизненных ситуациях» [2, с. 27-28]. Таким образом, личность представляет собой ценностно ориентированное бытие, изначально не данное и способное поступать вопреки биологически заложенной программе (закону самосохранения). А. Н. Бердяев справедливо отмечал, что личность прежде всего «есть категория аксиологическая, оценочная» [3, с. 13]. Другими словами, ценностные установки и ориентиры, которые становятся для человека внутренней «нормативно-ценностной программой», преобразуют его в саморегулирующуюся и саморазвивающуюся динамическую систему в бытии, задавая движение из настоящего в будущее, и являются продуктом самого развития общества. Ценностные установки и ориентиры задают и формируют даже образ будущего человека или общества, выступая в виде идеалов, в соответствии с которыми выстраивается поведение человека в будущем. «Идеалы — это основа выживания»,— отмечал В. Франкл [12, с. 66].
Воля человека как «инстинкт (рефлекс) свободы» (И. П. Павлов), проявление его активной позиции в мире и обществе обязательно ценностно нагружена, т.е. движима духовными стимулами и культурными побудителями, обусловливающими духовное развитие самого человека в процессе ценностно-познавательного и практического освоения действительности и преодоления возникающих на его пути жизненных преград. Ценности и идеалы — это огромные источники высвобождения в человеке творческих сил и поступательного движения. Они — жизненный источник личности. Человек жив как личность только до тех пор, пока он отстаивает свои ценности и борется за них. С разрушением ценностных структур умирает и сама личность. В одиночестве воля человека затухает, он становится социально и жизненно бессильным
и безучастным к совершаемым в обществе процессам и окружающим его людям, в нем ослабевает свойство социабельности, межличные контакты и связи теряют открытость, интимность и доверие.
Ценности также выступают ведущим условием жизнедеятельности самого общества, а культура представляет собой ценностно-информационную «оболочку», посредством которой задаются, аккумулируются, отбираются и транслируются значимые и существенные ценностные смыслы, установки и ориентиры. Общество по отношению к культуре является деятельно субстанциональным началом, развитие которого детерминирует культуру и доминирующие в ней ценности, которые с помощью разного рода формальных и неформальных, институциональных и неинституциональных каналов «инсталлируются» в сознание людей. Последние выступают в качестве информативных баз обработки и хранения значимых информации, знаний и идей, исходящих от систем высшего порядка (мира, общества) в виде информационных импульсов (сообщения или серии сообщений). Значимость тех или иных объектов или явлений формируется укладом общественного развития, задающим типичный внутренний мир личности.
Но сама по себе информация, преобразованная в знания и идеи, еще не может заставить человека действовать. Только ценности сущ-ностно обладают долженствованием, мотивируют человека на действие и поступки, характеризующие его как полноценного субъекта социума в его индивидуально-личностной ипостаси. Кроме этого, в жизнедеятельности человека важную роль играет картина мира, на которую, по тонкому замечанию А. Эйнштейна, переносится весь центр духовной жизни личности [15, с. 124]. Только ценности оживляют картину мира для человека и делают ее внутренним содержанием личности (самобытием). В этом смысле картина мира, выражаясь словами С. Л. Франка, «совпадает просто с жизнью — не с моей жизнью, которую я противопоставлял чему-то иному, внешнему,— а с жизнью вообще, в состав которой вхожу и я сам...» [13, с. 288].
Каждое новое рождение — это создание обществом новой познавательно-творческой, ценностно-нормативной «программы», которую начинает прописывать и инсталлировать общество. Таким образом, создается хранилище информации не только о самом человеке, но и об окружающем мире. Такие ценностно-информационные и познавательно-творческие программы в конечном итоге в процессе социализации
оформляются в законченные и целостные формы — личности, которые встречают себе подобных и могут совместно с ними реализоваться. Человек представляет собой часть общественной системы, которая только и способна его дорастить до личности.
С этой точки зрения эволюционные процессы в мире и обществе являются системными изменениями и усложнениями ценностных и информационно-когнитивных структур бытия и личностно-индиви-дуальных баз. Выстраивание и пополнение таких баз во многом зависит от социализации (закладывания ценностей в базу данных будущей личности). В дальнейшем, на этапах уже зрелой и сознательной жизни, человек самоопределяется, пытаясь тем самым автоматизироваться, превратиться в относительно независимую ценностно-информационную систему, изгнав из себя все неистинное, не согласованное с духовными смыслами и целями. Здесь прослеживается ведущая роль духовной сферы в человеке по отношению к социальной. Несмотря на это, человеческая активность изначально формируется в векторе социального развития и господствующей системы ценностей, формирующих основные поступательно-нормативные установки и устремления индивида. Поэтому трудно согласиться с персоналистами и экзистенциалистами, отстаивающими тезис о том, что личность конституирует себя полностью самостоятельно и определяется в мире по своему выбору как дискон-титуитет (высшая законодательная сила). Если бы это было так, тогда имело бы смысл говорить о широком распространении одиночества и всеобщей бездомности человека в современном глобализирующемся обществе? Наверное, нет. «Первична, таким образом, не мотивация (она как раз вторична), а упорядоченная в нормативно-ценностных системах социально-практическая жизнедеятельность человека как социального субъекта» [11, с. 92]. Таким образом, общественный уклад, задаваемые им духовно-мировоззренческие ценности накладывают отпечаток на весь внутренний мир человека. В этом и проявляется его социальная сущность.
В таком случае ценностно-смысловое ядро личности как раз является одновременно ее соматическим центром, как на сознательном уровне, так и на бессознательном. Архетипы К. Г. Юнга можно интерпретировать как ценностно-информационные единицы бессознательного, выступающие в виде зашифрованных символов, образов культуры и истории. Именно разрушение сначала ценностных структур (ценностно-смыслового ядра, самости) приводит к расколу или распаду как внутренних связей и отно-
шений личности, так и внешних связей ее с природным и социальным окружением. Хотя, по сути, такие внешние связи становятся определяющими и значимыми только тогда, когда они трансформируются во внутренние связи и отношения, складывающимися под воздействием ценностных структур, образующих интимно-личностный мир человека, т.е. являются необходимыми для жизни и деятельности самой личности.
Ценности также являются мощным интегратором личности и преобразуются позже в высшие смысловые доминанты, задающие типичную жизненную стратегию личности, свойственную историческому периоду развития общества. Кроме этого, система ценностей выступает защитным механизмом, страхующим личность от распада, особенно в критических ситуациях: в период общественных потрясений или аномических сдвигов в пластах общественных систем, в пограничных ситуациях, связанных с личными трагедиями (потеря родных, любимых и т.д.), а также сопровождающихся ценностно-смысловым коллапсом. Не будет преувеличением предположение, что ценности образуют онтологические и социальные основы бытия личности, ограничивающие его от небытия. Поэтому совсем не обязательно, что столкновение с пограничными жизненными ситуациями может способствовать осознанию одиночества.
Основываясь на сказанном, представляется необходимым дать определение одиночеству. Одиночество — это форма самосознания, выражающая разрушение ценностно-смысловых структур личности, которые выступают основами ее мировоззрения, существования и жизнедеятельности. Одиночество вызвано социально-онтологической деструкцией самой личности, приводящей ее к пассивному существованию в мире и/или обществе, т.е. затуханию в ней волевого поступательного движения. Переживание же можно интерпретировать в виде информации, специфически подаваемой изнутри самой личности в особом чувственно-эмоциональном виде, цель которой — сигнализировать человеку о том, что развитие вошло в полосу кризиса и приближается к полному и необратимому распаду.
Под одиночеством, таким образом, мы разумеем антидуховный способ существования и жизнедеятельности человека. На наш взгляд, такая методологическая модель дает нам право сомневаться в справедливости тезиса, что «в одиночестве заложена основная человеческая ценность — тяга к целостности» [8, с. 152]. Напротив, в одиночестве целостность личности разрушается, расщепляясь на фрагменты, а цен-
ностно-смысловое пространство разрывается и теряет плотность, приводя к потере связи и гармонии с окружающими миром и обществом. Противоположной одиночеству формой самосознания, с точки зрения диалектики, является общность, отражающая гармоничное и целостное существование человека как личности в социальной системе совместно с другими на основе принимаемых и разделяемых ценностей. Таким образом, целостность личности находит свое завершение через иное, другое, имеющее для него смысл и ценность (бог, природа, общество, любимые), а одиночество — антидуховный способ существования, в котором человек духовно немощен и не имеет соратников по духу.
Одиночество также тесно связано со смертью как явлением, которое вторгается в пределы как личного, так и социального пространства людей и забирает самое ценное и дорогое. Поэтому в некоторых случаях смерть приводит к одиночеству или по крайней мере потенциально присутствует в одиноком состоянии человека. В одиночестве человек переживает социально-духовную смерть, т.е. он «умирает» как субъект общественной деятельности, принадлежащий к определенному обществу, и духовно — как носитель ценностей и смыслов.
С одиночеством тесно коррелируют такие понятия, как «пустота» и «небытие». Для одинокого человека окружающий мир представляется пустым и бессодержательным. В одиночестве «индивид обычно говорит, что он (она) испытывает пустоту» [19, стр. 18]. Пустота, ставшая для сознания человека реальностью, не только эмоционально подавляет, раздавливает человека, обусловливая его фрустрирование, но и погружает в меланхолию, упадническое состояние, где его охватывают тревога, страх, сигнализирующие об уходе бытия и приближении небытия (Ничто). Вследствие экспансии (расширения границ) пустоты внутренний мир человека подвергается разрушению. Человек, наполненный безмерно пустотой, социально дисфункционален, а эстетически — безобразен.
Таким образом, одиночество — не просто статичный модус бытия человека, оно носит процессуальный характер, приводящий к деградации и разрушению личности. Одиночество — противоположность свободе, которая свойственна только личности и дает возможность бытийствовать и активно принимать участие в судьбе мира, общества и всего человечества, т.е. быть, на языке персоналистов, «вовлеченным» [7, с. 310]. Свобода не в одиночестве, где личность выступает уже в своей завершенной, заключительной стадии развития, а в общности, предо-
ставляющей человеку как личности возможности для самореализации. «Свобода — это утверждение личности» [7, с. 498]. Необязательно быть одиноким, чтобы вступить в экзистенциальную коммуникацию, полагал К. Ясперс. Обязательным условием, на наш взгляд, является единство принимаемых и разделяемых личностями ценностных ориентиров, смыслов и целей, образующих единое ценностно-смысловое пространство, в котором ликвидируется дефицит открытости, интимной неразделен-ности и отображаются персональные лики.
Сама дефиниция «одиночества» и очерченный круг понятий, связанных с ней, позволяют зафиксировать определенное смысловое значение одиночества и отделить его от содержательно-смысловых границ таких понятий, как социальная «изоляция» и «уединение». Они часто рассматриваются как близкие понятию «одиночество» либо как синонимичные понятия, как, например, у Б. Миюскович [6, с. 53], который к тому же выражает сомнение в возможности определить одиночество либо противопоставить его терминам «социальная изоляция» и «уединение» [16, р. 7]. Иная точка зрения представлена Ж. В. Пузановой, в которой социальная изоляция представляет собой нечто среднее, связующее между собой понятия «уединение» и «одиночество». «Социальная изоляция по выбору — это уединение,— пишет Ж. В. Пузанова,— а без выбора, с неизбежностью — одиночество» [9, с. 112].
В первую очередь необходимо отметить, что характерной особенностью социальной изоляции и уединения, отличающих их от одиночества, является то, что в этих способах существования и жизнедеятельности в сознании человека ценностно-смысловые структуры не подвержены деструкции, а, напротив, человек сохраняет свою целостность в духовно-личностной ипостаси. В уединении и социальной изоляции личность укрепляется в своих духовно-ценностных основах, как, например, отшельник в келье, или творческая личность наедине с собой (уединение), или политический заключенный в одиночной камере, который ощущает правоту своих ценностных убеждений и свою сопричастность к общей борьбе своих товарищей (социальная изоляция). Потому-то в уединении и социальной изоляции сохраняется определенный личностно-посту-пательный выбор (духовно-личностная активность); выбора нет, когда некуда двигаться, когда нет ценностей (целей-программ), как в одиночестве. Моральное одиночество, характеризующееся «отсутствием какой-либо связи с ценностями, символами, порядками.» [14, с. 36],
выделенное Эрихом Фроммом как один из типов одиночества, нами квалифицируется как «социальная изоляция». «Моральное одиночество» к отдельному типу трудно отнести.
В этом концептуальном контексте уединение представляется нам как добровольное «дистанцирование» от толпы и привносимой ею суеты, «вечного хаотического становления» с целью обретения безмятежности, порядка и равновесия своего духа и мыслей. Социальная изоляция - это принудительный и открытый механизм удаления (отстранения) от границ духовно-нравственного и ценностно-смыслового пространства индивида, заряженного иными, альтернативными, «чужеродными» ценностями и смыслами, с целью защиты обществом своей системно-структурной целостности от возможности быть разрушенной. По этой причине у индивида, находящегося в социальной изоляции, отмечается факт отсутствия «связи различных уровней со средой» [5, с. 37]. Так было и в Древней Греции, когда прогоняли философов, идеи и ценности, которые входили в противоречие с традиционными и устоявшимися ценностно-смысловыми доминантами полиса. Однако надо заметить, что социальная изоляция (остракизм) для древнего грека приравнивалась к одиночеству. Поэтому есть основания предположить, что одиночество, в отличие от социальной изоляции, является скрытым механизмом устранения человека как духовно-активной личности из общества им же самим. Таким образом, это антитеза общности, ее самоотрицание.
На основе предложенного определения одиночества имеет смысл рассмотреть наиболее часто приводимые типологии одиночества и, выявив их недостатки, предложить свою версию. Первой разбираемой типологией, широко распространенной в научно-философских исследованиях, является дифференциация одиночества на краткосрочное, долгосрочное и ситуативное [18, стр. 53-57]. Главным критерием в этой типологии выступает временная протяженность данного переживания. Надо заметить, что это выявляется только с точки зрения внутреннего переживания человека, но даже если взглянуть с противоположной точки зрения — что это временные интервалы проявления одиночества, обусловленного процессами, происходящими в обществе, то это все равно не отражает сути одиночества. Но стоит заметить, что рассматривая одиночество через временные интервалы его проявления, можно еще раз утвердиться в процессуальном характере одиночества и постепенности (интервальности) его проявления: выступая в скрытом виде на
начальных этапах своего развития; оно позже изредка сигнализирует о себе (ситуативный и краткосрочный типы одиночества) и переходит на заключительную стадию своего развития, когда окончательно разрушена духовно-ценностная целостность личности (долгосрочный или хронический тип одиночества).
В какой-то степени этот же недостаток присущ и типологии, в которой главным критерием разделения на типы служит оценочная направленность (позитивная, негативная, нейтральная). Кроме этого, одиночество с нашей позиции оценивается негативно, и данное нами выше определение сопряжено исключительно с негативными коннотациями его оценки. К тому же результаты исследования человека, пребывающего в одиноком состоянии, российскими и зарубежными психологами говорят о том, что он испытывает только негативные эмоции. Поэтому это положение не дает возможности принять эту типологизацию за основу.
Наиболее основательной и научно обоснованной признается типология, предложенная У Садлером и Т. Джонсоном, выделяющими четыре типа одиночества: экзистенциальное (космическое), социальное, культурное и межличностное. Эти четыре типа одиночества соответствуют тем областям переживания, в которых, с точки зрения ученых, происходит реальный распад связей и отношений, образующих внутренний мир человека [10, с. 37-45], а также эта типология позволяет дать оценку сферам данного переживания.
На основании выдвинутого нами определения, согласно которому одиночество характеризуется разрушением ценностно-смысловых структур личности (духовной ипостаси человека), можно предложить альтернативную — интеграционную типологию одиночества, которая вберет в себя все вышеприведенные типологии как частные случаи. Она строится не на объяснении той области, в которой человеком переживается одиночество, а на концепте (модели), предложенном нами. Первый тип — это абсолютное (полное) одиночество, характеризующееся полным и окончательным разрушением ценностно-смысловых основ, становящееся хроническим для человеческого существования. В абсолютном одиночестве полностью разрушается ценностно-духовная система человека.
Относительное (неполное) одиночество отражает частичное разрушение какой-либо одной структурной части духовно-ценностной системы человека. Поэтому она может носить ситуативный или временный
характер и проявляется в форме космического одиночества, когда мир, природа перестают представлять какую-либо ценность, или социального одиночества, когда общество выпадает из ценностно-смыслового интереса личности, либо культурного или межличностного одиночества, где ценности для личности лишается культура либо другие люди как личности. В относительном одиночестве гармоническая целостность распадается, нарушая баланс между частями ценностно-духовной системы. В такой ситуации одни части ценностно-смысловой системы замещают другие, беря на себя функции и восполняя недостатки разрушенных частей. Например, человек, потеряв родных или любимую, может посвятить себя служению богу и т.д. Также в состоянии неполного одиночества возможна перестройка и перенастройка ценностно-смысловой системы в сознании человека.
В качестве вывода можно констатировать, что существующие на данный момент определения и типологии одиночества не могут считаться законченными и поэтому являются относительными. Одиночество априори берется как статичный экзистенциал человека, присущий ему изначально, что лишает его процессуальности и рассмотрения вне связи с условиями социальных систем и доминирующих в них ценностей. К тому же имеющиеся определения одиночества или перегружены психологизмом, или обладают общим недостатком — все они основываются на результате проявления одиночества, смысл которого невозможно уловить. Таким образом, учет этих недостатков позволил автору предложить свое определение и на этой основе выдвинуть типологию, носящую интегрирующий характер.
Литература
1. Абишева А. К. О понятии «ценность» // Вопросы философии. 2002. № 3. С. 139-146.
2. Беляев И. А. Целостность человека в аспекте взаимосвязи его способностей и потребностей: опыт типологии : автореф. дис. ... д-ра. филос. наук. Челябинск : Издательский центр ОГАУ, 2012. 55 с.
3. Бердяев А. Н. Царство Духа и царство кесаря. М. : Республика, 1995. 384 с.
4. Гагарин А. С. Экзистенциалы человеческого бытия: одиночество, смерть, страх (от античности до Нового времени). Историко-философский аспект: дис. ... д-ра. филос. наук. Екб. : 2002. 355 с.
5. Долгина О. Б. Изучение одиночества как психологического феномена // Прикладная психология. 2000. № 4. С. 28-36.
6. Миюскевич Б. Одиночество: междисциплинарный подход // Лабиринты одиночества : пер. с англ. / сост., общ. ред. и предисл. Н. Е. Покровского. М. : Прогресс, 1989. С. 52-87.
7. Мунье Э. Манифест персонализма: пер. с фр. / вступит. ст. И. С. Вдовиной. М. : Республика, 1999. 559 с.
8. Порошенко О. Ю. Оптимистическая трагедия одиночества. С-Пб. : Алетейя, 2015. 216 с.
9. ПузановаЖ. В. Социологическое измерение одиночества: дис. ... д-ра. социол. наук. М., 2009. 298 с.
10. Садлер А. Уильям, Джонсон Б. Томас. От одиночества к аномии // Лабиринты одиночества : пер. с англ. / сост., общ.ред. и предисл. Н. Е. Покровского. М. : Прогресс, 1989. С. 21-51.
11. Тульчинский Г. Л. Разум, воля, успех: о философии поступка. Л. : Издательство Ленинградского университета, 1990. 216 с.
12. Франкл В. Человек в поисках смысла: сборник / пер. с англ. и нем.; общ. ред. Л. Я. Гозмана и Д. А. Леонтьева; вст. Ст. Д. А. Леонтьева. М. : Прогресс, 1990. 368 с.
13. Франкл С. Л. Сочинения. М. : Правда, 1990. 608 с.
14. Фромм Э. Бегство от свободы; Человек для себя / пер. с. англ. Д. Н. Дудинского; худ. обл. М. В. Драко. Минск : ООО «Попурри», 1998. 672 с.
15. Эйнштейн А. Собрание сочинений. Т. 8. М. : Наука, 1968. 486 с.
16. Mijuskovic B. L. Lonelinness in Philosophy, Psychology and Literature. Assen : Van Gorcum, 1979. 306 p.
17. Perlman D., Peplau L. A. Toward a Social Psychology of Loneliness // Personal relationships 3: Personal relationships in disorder. London : Academic Press, 1981. Р. 31-56.
18. Sullivan U. S. The interpersonal theory of psychiatry. N-Y : Norton, 1953. 386 p.
19. Weiss R. S. (Ed.) Loneliness: The Experience of Emotional and Social Isolation. Cambridge : MIT Press, 1973. 260 p.
20. Younger J. B. The Alienation of the Sufferer // Advances in Nursing Science. 1995. № 17. Р. 53-77.
