CC BY
108
С. В. Никольский (Москва)
К истории знакомства с пьесой Чапека «11.11.11.» в России
Драма К. Чапека «К.и.Я.» (1920), в которой впервые был создан образ робота и появилось само это слово, стала и первым его произведением, получившим известность в России. В 1923 г. Алексей Толстой незадолго до возвращения из эмиграции познакомился с этой пьесой в Германии, где она шла на берлинской сцене. Драма чешского писателя чрезвычайно увлекла его. Первое же интервью, данное им на родине и опубликованное в середине августа 1923 г., в значительной своей части было посвящено этой пьесе. Он назвал ее «совершенно гениальной, динамитной по содержанию и динамичной по силе развития действия» и отметил, что тема ее «мощна, грандиозна и символична» Кратко пересказав содержание пьесы, он поделился также намерением осуществить ее постановку и проделать с этой целью необходимую, по его мнению, работу для адаптации ее к русской сцене и устранения некоторых «мелких» недостатков. Вскоре, однако, этот замысел трансформировался у него в создание собственной пьесы по мотивам драмы Чапека.
О заимствовании темы Толстой сам уведомил читателей в коротеньком предисловии, предпосланном журнальной, а затем и книжной публикации «Бунта машин». «Написанию этой пьесы предшествовало мое знакомство с пьесой „ВУР" К. Чапека, — сообщил он. — Я взял у него тему. [...] Мое решение взять чужую тему было подкреплено примерами великих драматургов»2. Позже он относил пьесу «Бунт машин» к числу своих «театральных переработок»3. Может быть, точнее всего ее можно определить как своего рода творческие вариации на тему сочинения Чапека, в которых использованы и основные события сюжета, и образы главных действующих лиц, и многие конкретные мотивы, иногда даже подробности, детали. И вместе с тем введены новые темы и новые персонажи, многое переосмыслено. Короче, создано талантливое перевоплощение образца.
История литературы знает бесчисленные заимствования сюжетов и персонажей. Правда, в литературе Нового времени это чаще всего касается традиционных сюжетов и образов (тема Дон Жуана, Фауста, библейские сюжеты и т. д.). В данном случае парадокс состоял в том, что ни образ робота, ни тема восстания роботов, составляющие основу драмы Чапека, еще не успели стать традиционными, а их автором был здравствующий современный писатель. Экстравагантность поступка Толстого в какой-то мере, возможно,
объяснялась и той атмосферой ниспровержения традиций и ломки «всего и вся», которой отличалась литературная жизнь революционной эпохи. Как бы то ни было, история знакомства с пьесой Чапека о роботах начиналась в России с подражания ей.
Естественно, уже в первых откликах на постановку «Бунта машин» делались и попытки сопоставления двух пьес (см. дальше). Позднее появились исследовательские работы4. Хотя прояснено далеко еще не все. Предлагаемая вниманию читателей статья посвящена отдельным, еще недостаточно изученным обстоятельствам знакомства в России со знаменитой драмой чешского писателя и возникновения на ее основе пьесы Толстого.
Начать целесообразно с маленькой литературной загадки, касающейся А. Толстого и М. Булгакова, которая подведегйас и к другим темам. Булгаков был одним из первых русских писателей, проявивших интерес к пьесе Толстого и Чапека. Как мы уже пытались однажды показать, о драме чешского писателя он узнал от Толстого, по всей видимости, в августе-сентябре 1923 г.5 Однако настойчиво напрашивается и другая версия — о том, что это произошло еще во время кратковременной поездки Толстого из Германии в Москву в мае того же года. Дело в том, что у Булгакова есть небольшой юмористический этюд, озаглавленный той же аббревиатурой, что и пьеса Чапека. Этюд этот включен им в подборку нескольких зарисовок курьезных случаев под общим названием «Самоцветный быт». Полный текст коротенькой сценки таков:
«Р.У.Р.
„Мы вам не Рур" — было написано на плакате. — Российское управление Романовых, — прочитала моя знакомая дама и прибавила: — Это остроумно, хотя, вообще говоря, я не люблю большевистского остроумия»6.
Юмористическая миниатюра была опубликована 15 июля 1923 г. — всего через несколько недель после московской встречи Булгакова с Толстым (конец мая), и к тому же опубликована в литературном приложении к русской газете «Накануне», которая издавалась сменовеховцами в Берлине и доставлялась в крупные города России. Литературное приложение редактировал как раз А. Толстой. Все как будто говорит в пользу того, что Булгаков обыграл название пьесы Чапека, которое узнал от Толстого в Москве. Однако при ближайшем знакомстве с фактами изложенная версия не находит подтверждения. Выясняется, что Толстой довольно долго вообще не знал точного названия пьесы Чапека и все время называл ее (в том числе в упомянутом предисловии к публикациям пьесы «Бунт машин») не «Р.У.Р.», а «ВУР». Иными словами, он пользовался названием, восходящим к немецкому ее переводу Отто Пика
(пражский немецкоязычный литератор), вышедшему двумя изданиями — в 1921 и 1922 гг. — в Лейпциге. Заглавие пьесы в этом переводе отличалось от оригинала. Если у Чапека драма носит название «R.U.R., Rossum's Universal Robots», то в переводе Пика она была озаглавлена «WUR. Werstands universal robots».
Дело в том, что пьеса Чапека пронизана ассоциациями с американским стилем жизни, который символизировал в его глазах век современного технического прогресса, бездуховности и стандарта. Именно в этой связи название комбината и фирмы по производству роботов, вынесенное Чапеком в заглавие его пьесы, было стилизовано им под англоязычное звучание (поэтому, между прочим, в русском переводе это заглавие с полным основанием передают обычно латинскими буквами, а не кириллицей). Но Отто Пик, переводя драму Чапека, старался прежде всего сохранить не эту, а другую особенность заглавия, другой его смысловой оттенок — сближение фамилии создателя роботов с представлением о разуме, интеллекте, рассудке. (Претензия на создание искусственного человека изображается Чапеком как своего рода проявление гордыни разума, посягающего чуть ли не на миссию Бога.) Подобно тому, как в оригинале пьесы фамилия «Россум» напоминает чешское слово «разум» («rozum»), немецкий эквивалент «Weretand», найденный Пиком, заключает в себе связь с аналогичным по смыслу немецким словом «Verstand». Однако в результате оказались утраченными англоязычные ассоциации. Изменилась и аббревиатура: вместо «R.U.R.» появилось «WUR». Этот, единственный в то время, немецкий перевод пьесы Чапека и имел хождение в Германии, где до августа 1923 г. жил в эмиграции Толстой и где ее ставили в театре, благодаря чему она и оказалась в поле его зрения. С немецкого текста пьесы был сделан и ее подстрочный русский перевод, осуществленный по договоренности с Толстым в Берлине неким Г. А. Кролем *, который предоставил ему текст для литературной обработки с целью продвижения затем пьесы на русскую сцену. Однако планы Толстого, как уже говорилось, вскоре претерпели изменения, и вместо литературной правки текста он создал свои вариации на тему драмы чешского писателя. На этой почве между ним и Кролем позднее возник даже конфликт, касавшийся авторских прав и разбиравшийся в судебном порядке в Ленинграде (иск Кроля, претендовавшего на соавторство и гонорары, не был удовлетворен).
* Сведения о Кроле крайне скудны. У него русское имя и отчество — Георгий Александрович. Встречается упоминание о нем как о театральном режиссере. Но принадлежит ли он к числу послереволюционных российских эмигрантов или же жил в Германии в силу иных обстоятельств, чем конкретно занимался в Берлине, был ли более тесно связан с немецкими театрами, а если был, то какими, — нам не удалось выяснить.
Повторим, что других переводов пьесы Чапека, ни немецких, ни русских, в 1923 г. попросту еще не существовало. Только в первой половине 1924 г., когда «Бунт машин» Толстого уже находился в печати и одновременно репетировался в ленинградском Большом Драматическом театре (премьера состоялась 14 апреля), вышел русский перевод чапековской драмы И. Мандельштама * и Е. Геркена, также сделанный с немецкого текста О. Пика и также носивший название «ВУР. Верстандовы универсальные работари». Тогда же в Чехии был создан наконец первый русский перевод пьесы Чапека непосредственно с чешского языка. Заслуга этого перевода принадлежала русскому писателю-эмигранту И. Ф. Каллиникову (жившему в Чехии с 1920 г.). Титул книги в данном случае полностью соответствовал оригиналу (сохранена была и англоязычная стилизация заглавия: К. Чапек. R.U.R. Rossum's Universal Robots. Коллективная драма в 3-х действиях с прологом. Прага: Пламя, 1924). Но это опять-таки уже 1924 год. А в России о переводе Каллиникова стало известно еще позднее.
Таким образом, если даже допустить, что Толстой что-либо слышал о пьесе Чапека уже перед майской поездкой в Москву, то знал он ее, как и Кроль, только под названием «ВУР» и не мог сообщить Булгакову другого заглавия. А тем самым отпадает и единственный аргумент (упомянутая аббревиатура) в пользу осведомленности Булгакова о пьесе Чапека уже весной 1923 г. Следовательно, заметка Булгакова не имеет никакого отношения к драме чешского писателя.
Ко всему прочему Булгаков и не мог бы рассчитывать, что читатели газеты поймут его аббревиатуру как отсылку к пьесе Чапека. До интервью Толстого журналу «Жизнь искусства» (середина августа 1923 г.) об этой пьесе в России попросту еще ничего не знали. Сведения о ней еще не проникли в российскую печать. Только позднее, в конце 1923 г. появились еще три мимолетных упоминания о ней — все в четвертой книжке ежеквартального журнала «Современный Запад», да и они страдали существенным дефектом (см. дальше), практически сводившим на нет их информационную ценность. Одно из этих упоминаний мелькнуло в небольшом обзоре текущей чешской литературы, принадлежавшем известному чешскому литературоведу и критику Арне Новаку. В этом обзоре обронена и фраза о Чапеке как «авторе смелой утопической трагедии в жанре Уэллса „R.U.R.", завоевывающей в настоящее время сцены Европы и Америки»7. Чуть больше говорится о его пьесах «Из жизни насекомых» и «Средство Макропулоса» и о романе «Фабрика
* Не пугать с поэтом О. Э. Мандельштамом. Переводил Исай Бенедиктович Мандельштам (1885-1954).
Абсолюта». Однако фамилия Чапека в этом обзоре последовательно воспроизводится в искаженном виде. В каких-нибудь полутора десятках строк, посвященных ему, она упоминается восемь раз, и во всех случаях вместо Чапек пишется Капек. (Имя в свою очередь воспроизводится как Карель.) О происхождении ошибки остается только гадать, тем более, что текст перевода в целом не вызывает особых нареканий. Встречаются, правда, единичные погрешности в передаче и других имен и фамилий — например, Зейферт вместо Сейферт, русифицированные Иосиф вместо Йозеф и Юрий вместо Иржи. Но как правило имена и фамилии воспроизводятся верно. Исключения не составляет и однофамилец Карела Чапека, чешский прозаик К. М. Чапек (Чапек-Ход. — С. Н.), говоря о котором, автор призывает не путать его с... Капеком! Каково бы ни было происхождение загадочной ошибки, она остается свидетельством полного незнания человеком, причастным к публикации обзора (будь то сам переводчик, редактор или корректор), ни имени, ни фамилии Карела Чапека.
Более того, фамилия Чапека в том же искаженном виде фигурирует и в двух анонимных упоминаниях о его пьесе в разделе мелких хроникальных заметок, где сообщается о ее издании в Англии8 и постановке на сцене в Праге. В последнем случае анекдотически звучит и характеристика содержания пьесы. Сказано, что «„WUR" обозначает Werstands Universal Raboters — общество для приготовления искусственных людей. Капек полагает, что при дальнейшем прогрессе естественный способ рождения на свет людей будет заменен искусственным оплодотворением»9. (Создается впечатление, что и обзор Новака, и обе заметки были заимствованы из какого-то зарубежного, скорее всего немецкого, источника, где уже содержались отмеченные ошибки, связанные с неточным переводом с чешского и прочтением чешского «С» как «К».) Путаница с фамилией Чапека, не говоря уже о курьезном разъяснении смысла его драмы, делала все три сообщения совершенно невнятными. Единственным источником достоверных сведений о пьесе Чапека вплоть до 1924 г. оставалось интервью Толстого.
Проясним, однако, до конца смысл юмористической заметки Булгакова. Речь в ней явно идет о Рурской области Германии. Еще
11 января 1923 г. район Рура вместе с Рейнской областью был оккупирован французскими и бельгийскими войсками (советское правительство сразу же выступило с заявлением, осуждавшим эту акцию). Плакат «Мы вам не Рур» скорее всего мог появиться в мае 1923 г. в атмосфере, сложившейся после меморандума министра иностранных дел Великобритании Дж. Н. Керзона, содержавшего ультимативные требования к России. Булгаков сам присутствовал
12 мая на грандиозной демонстрации в Москве, организованной
в знак протеста против ультиматума Керзона, и описал ее в своем дневнике и в фельетоне «Бенефис лорда Керзона». Демонстранты несли плакаты вроде: «Не шутите с огнем, господин Керзон», «Порох держим сухим» и т. п. Того же рода и плакат «Мы вам не Рур».
Название юморески Булгакова не было повторением сокращенного буквенного заглавия, придуманного Чапеком для своей пьесы, а лишь подчеркивало авторскую иронию по поводу неожиданного и комичного истолкования наивной дамой слова «Рур» как аббревиатуры. Булгаков вообще иронизировал тогда над повальным увлечением аббревиатурами и сокращенными названиями, в изобилии появившимися и вошедшими в моду в послереволюционные годы и в эпоху нэпа. Первое же впечатление от Москвы после приезда в столицу в 1921 г. было связано у него с такими словообразованиями. Едва сойдя с поезда и ступив на московскую землю, он был поражен диковинным плакатом: «Серый забор. На нем афиша. Огромные яркие буквы. Слово. Батюшки! Что ж за слово-то? Дюв-лам. Что ж значит-то? Значит-то что ж? Двенадцатилетний юбилей Владимира Маяковского. [...] Присел на тумбочку и, как зачарованный, уставился на слово. Ах, слово хорошо. А я, жалкий провинциал, хихикал в горах (на Кавказе. — С. Н.) на завподписка! Куда ж, к черту.»11. Здесь тот же юмор, что и в «Самоцветном быте». Вспомним и фельетон Булгакова «Похождения Чичикова» со знаменитым фиктивным предприятием — предприятием-фантомом под названием «Пампуш на Твербуле» (памятник Пушкина на Тверском бульваре) и т. д.
Вернемся, однако, к Толстому. Скорее всего и сам он впервые услышал о пьесе Чапека уже после своей майской поездки в Москву. Это вроде бы подтверждается и изложением фактов в материалах упомянутого судебного разбирательства между Кролем и Толстым (оно состоялось в декабре 1924 г. в Ленинграде). В решении суда записано: «В июле месяце 1923 г. в Берлине (Германия) истец Кроль заключил договор с ответчиком Толстым, в силу которого они согласились работать совместно над переводами и обработкой немецких и других иностранных пьес для русской сцены [...] первыми работами стороны избрали пьесу чешского писателя Карла Чапека „Верстандовы универсальные работари" и пьесу Лотаха (должно быть: Лотара. — С. //.), во исполнение этого истец сделал построчный (так! — С. Н.) перевод пьесы К. Чапека и переслал его ответчику; после ознакомления с переводом и содержанием пьесы ответчик, который к тому времени уже в Москве узнал, что перевод этой пьесы (имеется в виду перевод И. Мандельштама и Е. Геркена. — С. Н.) предполагался к изданию Госиздатом, но был запрещен цензурой, нашел ее идеологически неприемлемой, несценичной и решил использовать ее тему — бунт механических людей против капитализма —
для самостоятельного произведения; после двухмесячной работы ответчик Толстой, использовав тему Чапека, закончил пьесу, назвав ее „Бунт машин", пьеса под этим названием [...] появилась в печати сначала в № 2 Ленинградского журнала „Звезда", потом отдельным изданием в издательстве „Время". [...] Пьеса с 1924 г. принята и ставится на сцене Ленинградского Большого Драматического театра. До написания пьесы ответчик Толстой вел переговоры о ней с Художественным Советом этого театра, который был знаком с содержанием пьесы ВУР Чапека и разделял мнение ответчика о ее идеологических и сценических недостатках. После окончания ответчиком „Бунта машин" Ленинградским Госиздатом был издан перевод пьесы „ВУР"»12.
Материалы процитированного протокола позволяют составить более конкретное представление о последовательности и стадиях работы Толстого над пьесой «Бунт машин». Как мы видим, договор между ним и Кролем был заключен в июле месяце. Естественно, понадобилось некоторое время для создания текста перевода и пересылки его в Россию, куда Толстой прибыл 1 августа из эмиграции. Непосредственная работа над пьесой проходила, видимо, в августе—октябре, а полностью была завершена в ноябре. (Под текстом журнальной публикации Толстой поставил дату: 25 ноября 1923 г.)
Протокол отчасти проливает свет и на некоторые обстоятельства, сопутствовавшие созданию, постановке и публикации пьесы по мотивам Чапека. Конечно, отстаивая свою правоту в споре с Кролем и обосновывая необходимость переработки пьесы, Толстой мог дополнительно акцентировать и усиливать какие-то моменты. Вполне возможно, что это относится и к цензурным трудностям, с которыми столкнулись Мандельштам и Геркен при издании своего перевода. Трудности эти были, вероятно, не столь уж непреодолимы. Как никак, пьеса Чапека была-таки опубликована — практически одновременно с «Бунтом машин» Толстого. Правда, текст сохранил следы уступок переводчиков цензурным требованиям. Особенно последовательно они стремились ослабить религиозную окраску некоторых сцен, опустили многие реплики служанки Наны, а в финале пьесы «убрали» целую цитату из Библии — о шестом дне творения, когда был создан человек13. Купюры явно объясняются той атмосферой антирелигиозного психоза, который царил тогда в стране, насаждался сверху и достиг особого накала как раз в 1922—1923 гг. (Характерно, что и Толстой в заключительной сцене пьесы «Бунт машин» постарался избежать библейских параллелей, заменив их своего рода языческим гимном жизни, а от образа служанки Наны с ее патриархальной моралью и набожностью вообще отказался.) Можно говорить и о некотором усилении переводчиками социального звучания пьесы — главным образом, с помощью отдельных стилистических
сдвигов. Однако других существенных примет, которые свидетельствовали бы об учете переводчиками цензурных возражений или их вероятности, в переводе Мандельштама и Геркена практически нет. В этой связи ссылки Толстого на цензуру, как и формулировки типа «идеологически неприемлемая» (явная дань советским словесным штампам той поры), выглядят преувеличенными. Видимо, форсированы и утверждения о недостаточной сценичности пьесы. Ведь ставили же ее и в Европе, и в Америке, и в России.
В неменьшей, если не большей, степени играло, видимо, роль собственное стремление Толстого придать более актуальное звучание теме понравившейся ему чешской пьесы, что отвечало и атмосфере, царившей в советской литературной среде, в которую он окунулся теперь. Формула «бунт механических людей против капитализма» в достаточной мере характеризует вектор декларированного им переосмысления пьесы Чапека. Мотивы социальной конфликтности хотя и присутствует в этой пьесе, но далеко не выступают на первый план. Чешский исследователь П. Яноушек с полным основанием отметил, что в драме Чапека «характерный для эпохи и часто изображавшийся тогда социальный конфликт переведен в иную плоскость, и речь идет о столкновении не столько между классами или иными группами, сколько между всем человечеством и чем-то нечеловеческим»14. Толстой шел в обратном направлении.
Как показано в упомянутой работе О. М. Малевича, автор «Бунта машин» усилил и вывел на первый план тему социального гнета, объектом которого выступают у него и роботы, придал владельцу комбината по производству искусственных людей черты диктатора-империалиста, а восстание роботов непосредственно связал с темой социальной революции в человеческом мире (роботы и восстают в пьесе Толстого под влиянием революционной агитации). В результате смысл пьесы оказался существенно смещенным по сравнению с драмой Чапека, а его философская идея суженной.
Идеологическая «адаптация» тех или иных произведений была в описываемое время достаточно распространенным явлением. Яркий пример тому (связанный также с чешской литературой) — история издания в СССР романа А. Ирасека «Псоглавцы». Написанный еще в 1884 г. и посвященный острому социальному конфликту чешских крестьян Ходского края с закрепощавшим их всесильным правителем провинции, на стороне которого оказались и пражские власти, и суд, этот исторический роман (действие происходит в XVII в.) пользовался в революционное время огромной популярностью в России. Его автор, еще здравствовавший в 20-е гг. и отнюдь не принадлежавший к левым кругам у себя на родине, едва ли подозревал, что его книга на протяжении полутора десятилетий 12 раз издавалась в Советском Союзе, причем тиражами в десятки
тысяч, а в ряде случаев и в 100 тысяч экземпляров (издания 1923 и 1931 гг.), и широко использовалась в агитационных целях. Специально изменялось заглавие. В 1919 г. (как и ранее в изданиях периода революции 1904-1905 гг.) она выходила под названием «За свободу», в 1925 г. под заглавием «Против панов». Соответствующие акценты делались в предисловиях, комментариях и т. д. В целях усиления агитационного эффекта издатели шли также на переложение и обработку текста (обработка А. Алтаева и В. Н. Залежного в издании 1925 и 1928 гг., переложение М. Мишева в издании 1929 и 1930 гг.). При этом социально-классовый конфликт заострялся еще больше, и произведение начинало походить на агитационную брошюру, иллюстрирующую классовую борьбу|5.
Толстой, естественно, был художником несравненно более крупного масштаба и обладал слишком развитым эстетическим вкусом, чтобы опускаться до создания агитационных поделок. Он избежал социологической вульгаризации темы. Однако и он хотел придать (и придал) заимствованной теме новые идейные акценты. Подобным образом понятая творческая задача также была одним из стимулов к новому воплощению чапековского сюжета.
Самое главное — пьеса Чапека глубоко захватила Толстого, стала для него своего рода наваждением. В интервью, как мы помним, он назвал ее даже «совершенно гениальной», хотя и полагал, что написана она недостаточно опытным автором. (О Чапеке-писателе и театральном деятеле — а Чапек в это время не только занимался литературным творчеством, но и служил завлитом и режиссером в пражском театре «На Виноградах» — он вообще, по-видимому, еще мало что знал.) Как писатель Толстой обладал сильным потенциалом собственной творческой инициативы, о чем говорят и такие его вещи того времени, как «Аэлита», «Гиперболоид инженера Гарина» и т. п. Но его художественной натуре свойственно было зажигаться вдохновением и от чужого огня, от произведений других авторов (вспомним в этой связи и историю его повести «Золотой ключик» и образа Буратино, восходящих к «Приключениям Пиноккио» Карло Коллоди). Толстовские вариации на тему пьесы Чапека при всей их вторичности отмечены своими художественными достоинствами и находками. Чешский писатель вдохновил его на активные творческие поиски. И вместе с тем невозможно отрицать, что история с использованием пьесы Чапека не лишена была со стороны Толстого явной некорректности по отношению к ее автору. Это, между прочим, сразу отметил М. Горький, заботившийся тогда о доброй репутации русской литературной среды. Ознакомившись с пьесами Чапека и Толстого, он писал в июне 1924 г. из Сор-ренто В. Ф. Ходасевичу: «Мне кажется, что мы, русские литераторы, накануне крупного скандала, не лестного для нас. Дело в том,
что чех Чапек написал весьма интересную и талантливую пьесу, а граф А. Н. Толстой „Бунт машин", тоже пьесу. В маленьком предисловии к ней Толстой признает, что он „взял тему Чапека", но из текста его работы явствует, что он взял и действующих лиц, да не постеснялся сделать и текстуальные заимствования. Не понимаю, что это? Торопливость, небрежность, отрицание или незнание литературных традиций? [...] Жду, когда Чапек узнает, как поступили в России с его пьесой, — будет большой и неприятный шум»16.
Шум действительно был, в том числе в западной печати. Протеста из окружения Чапека не последовало главным образом в силу того, что Россия не состояла тогда членом международной конвенции об охране авторских прав. Только позднее, в середине 30-х гг., когда Прагу посетила делегация советских писателей, в состав которой входил и А. Толстой, состоялась личная его беседа с Чапеком, и ситуация разрядилась. Встреча произошла, как это ясно из письма Толстого Л. И. Баршевой, 6 октября 1935 г. «После подписей (подписывания книг. — С. #.), — сообщал Толстой, — банкет. Познакомился и разговаривал со знаменитым Чапеком (автором пьесы, из которой я сделал „Бунт машин")»12.
Брат жены Чапека и поверенный в его делах Карел Шейнпфлюг вспоминал: «По рассказу Чапека А. Н. Толстой в присутствии М. Кольцова стал объяснять, как обстояло дело с использованием пьесы ,Д.и.11.". Он сообщил, что драма ему очень понравилась и он хотел ознакомить с ней советскую общественность. Однако в том виде, в каком пьеса была написана, это не получалось и тогда он обработал (иргауЦ) ее, чтобы она отвечала советским условиям. Чапек разрешил ситуацию очень просто. Он спросил: „А понравилось это?" Толстой сказал, что „пьеса имела большой успех и долго шла на сцене", на что Чапек, махнув рукой, произнес: „Ну так все в порядке"»10. Существует, правда, устное предание, что примирительному жесту Чапека предшествовала еще одна фраза. После того как Толстой сообщил, что пьеса имела успех, Чапек будто бы отреагировал словами: «Ну так я вас поздравляю!» Чувство юмора, никогда не покидавшее Чапека, не изменило ему и на этот раз.
Появление пьесы «Бунт машин» имело двоякие последствия. С одной стороны, она на некоторое время как бы «заместила» собой драму чешского писателя и заслонила ее, отчасти даже ограничила ее продвижение на русскую сцену. Правда, и она все же была поставлена несколькими любительскими театральными коллективами в Ленинграде. Но первая драматическая сцена в городе на Неве оказалась для нее закрытой, занятой. С другой стороны, именно Толстой был первым, кто еще в середине 1923 г. сообщил о пьесе Чапека в русской печати. И при этом восторженно отозвался о ней. Его интервью в еженедельном журнале «Жизнь искусства» дало
возможность нашим читателям не только впервые узнать об этой драме, но и составить пусть самое общее представление о ее содержании и сюжете. (Сразу же высоко оценил эту драму и Максим Горький, назвавший ее, как мы уже знаем, «весьма интересной и талантливой». Но его мнение было высказано только в 1924 г., почти через год после интервью Толстого, а самое главное — высказано в частном письме. Оно не стало достоянием широкой публики, в отличие от информации Толстого.) В свою очередь постановка «Бунта машин» Толстого в самом престижном театре северной столицы и резонанс в театральных и литературных кругах также привлекали внимание и к Чапеку. Парадоксальным образом этому способствовала и атмосфера некоторой сенсационнности, которая сопровождала тогда имя Толстого — дворянина и эмигранта, вернувшегося в Россию и перешедшего на сторону советской власти. За ним закрепилась экзотическая репутация «трудового» и «красного» графа.
Авторы отзывов о драме Толстого в определенной мере расходились в ее оценках. Самым восторженым был темпераментный очерк Корнея Чуковского, который почувствовал в пьесе «мажорную» атмосферу упоения энергией жизни и любви, противопоставленной высокомерным амбициям рассудка Отклики на постановку «Бунта машин» порой содержали ценные мысли и непосредственно о достоинствах драмы Чапека. Особенно выделялась в этом отношении рецензия А. Меньшого, которая появилась уже через две недели после премьеры «Бунта машин» и о которой следует сказать специально. Ее автор годом раньше видел пьесу Чапека на сцене берлинского Театра ам Курфюрстендам. Имея теперь возможность сравнивать, он решительно отдал предпочтение драме Чапека. По его мнению, расширение тематики пьесы (изображение обывательской среды и т. д.) не пошло ей на пользу, перегрузило ее и приглушило ее философское содержание. «Этот спектакль не произвел на меня сильного впечатления [...], — признавался рецензент. — Тот спектакль потряс меня, произвел впечатление неизгладимое. И это — несмотря на то, что в театре „Ам Курфюрстендам" играют гораздо хуже, чем в Большом [...]. У Толстого [...] из-за лесу дров не видно. Из-за огромного множества эффектов не видно основной мысли. А ведь пьеса философская, и основная мысль — самое в ней главное. У Толстого приходится эту мысль вылавливать. Она мелькает там и сям, то в одной реплике, то в другой реплике. Надо [...], прослушав или прочитав пьесу до конца, сопоставить все эти реплики, все эти ударные места, — понять, осмыслить, остановиться, подумать — и тогда только все становится ясно... Это походная пьеса, пьеса, сделанная мастером, не выстраданная человеком. И нет в ней поэтому органического выстраданного драматизма. У Чапека
как раз все это есть [...] Прежде всего огонь есть. Огромное напряжение есть. Пьеса насыщена мыслью и эмоцией. И красной нитью через всю пьесу проходит тревога. Тревога Человека за человечество»20.
Причину различий между пьесами Меньшой усматривал в несовпадении особенностей самого таланта Чапека и Толстого, сильных сторон их дарований. Вместе с тем, по его суждению, могла сказаться и разница духовной атмосферы в Западной Европе и в России: «Может быть, объективные условия тут больше всего повинны. Нельзя ведь, в самом деле, в Советской России, где пронесся ураган революции, и в центральной Европе, где сейчас затишье перед бурей, где урагана еще не было, но чувствуется приближение урагана, и чувство это, предчувствие это тревожное разлито в воздухе — нельзя, говорю я, в России и центральной Европе" писать одинаково. Здесь можно уже писать спокойно-холодно, а там... Там, в предчувствии роковых минут»21.
Можно соглашаться или не соглашаться, либо в разной степени соглашаться с характеристиками пьесы Толстого в рецензии Меньшого, но нельзя не отдать должного его проникновенному осмыслению драмы Чапека, постижению ее глубинного смысла. После интервью Толстого мнение Меньшого было самой яркой и высокой оценкой этой пьесы в русской печати не только 1920-х гг., но и всего межвоенного периода.
Интерес к Чапеку, первый импульс которому дал Толстой, передавался и другим деятелям литературы и театра, в том числе А. В. Луначарскому, К. И. Чуковскому, кинодраматургу Г. А. Гребнеру и режиссеру А. Н. Андриевскому, поставившим в 1935 г. фильм о роботах «Гибель сенсации» — по мотивам пьесы Чапека «11.1111.», С. И. Кирсанову, написавшему в 30-е гг. «Поэму о роботе», и другим. Но, может быть, особый интерес представляет приоткрывшийся в последнее время творческий контакт с Толстым и Чапеком такого писателя, как Михаил Булгаков. Не исключено, что и само приобщение Булгакова к научной фантастике произошло не без примера Толстого и опосредованно — Чапека22.
ПРИМЕЧАНИЯ
' Злат А. О. О новых работах А. Н. Толстого. Из беседы // Жизнь искусства. Пг., 1923. № 32. С. 9.
2 Толстой А. Бунт машин. Л., 1924. С. 5.
3 Толстой А. Краткая автобиография // Советские писатели. Автобиографии. М., 1959. Т. 2. С. 452.
4 Минц 3. Г., Малевич О. М. К. Чапек и А. Н. Толстой // Учен. зап. Тартуского университета. 1958. № 65. С. 122—129: Никольский С. В. Над страницами антиутопий К. Чапека и М. Булгакова. М.: Индрик, 2001. С. 75-114.
5 Никольский С. В. Синтез художественных структур в творчестве М. Булгакова и русско-чешские литературные контакты // Славянский альманах 2002. М., 2003. С. 386-398.
6 Булгаков М. А. Собр. соч: В 5 т. М„ 1989. Т. 2. С. 219.
' Новак А. Чешская литература // Современный Запад. Журнал литературы, науки и искусства. Пг., 1923. Кн. 4. С. 206-208.
8 Современный Запад... Пг., 1923. Кн. 4. С. 246.
9 Там же. С. 247.
10 Булгаков М. А. Собр. соч. Т. 2. С. 296.
11 Булгаков М. А. Собр. соч. Т. 1. С. 492.
12 ОР ИМЛИ. Ф. 43. Оп. 2. Д. 1097. Л. 1-2. (Решение Ленинградского Губернского Суда по Гражданскому Судебному Отделению).
13 Ср.: Минц 3. Г., Малевич О. И. К. Чапек и А. Толстой... С. 126.
14 Уолои/еЛ Р. Рготёпу (1гатаШ. РгаЬа, 1989. Б. 73.
15 См. подробнее: Филипчикова Р. Л. Алоис Ирасек в России и в СССР // Чехосло-вацко-советские литературные связи. М., 1964. С. 13-25.
" Письма М. Горького к В. Ф. Ходасевичу // Новый журнал. XXXI. Нью-Йорк, 1952. С. 191-192.
17 Переписка А. Н. Толстого в 2 т. М., 1989. Т. 2. С. 238.
18 ЯсНетр^ К. Мщ ^г Каге1 Сарек. РгаЬа 1991. Б. 100-101.
" Чуковский К. Портреты современных писателей. Алексей Толстой // Русский современник. М., 1924. Кн. 1. С. 253-270.
20 Меньшой А. О «Бунте машин» // Жизнь искусства. 1924. № 18. С. 13.
21 Там же.
22 См. подробнее: Ерыкалова И. Е. Адам и Ева [комментарии] // Булгаков М. А. Пьесы 30-х годов. СПб., 1994. С. 451; Никольский С. В. Синтез художественных структур в творчестве М. Булгакова и русско-чешские литературные контакты... С. 386-398; Яблоков Е. А. Художественный мир Михаила Булгакова. М., 2001. С. 318-322; Он же. «Я сыта по горло вашей любовью». Миф о Елене Прекрасной в произведениях К. Чапека и М. Булгакова // Ежегодник Общества братьев Чапек. СПб., 2002. С. 3-7.
