Изменяется ли климат в степной зоне России в XIX — начале XX В. : дискуссия современников Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 94+ 913(47+57)

Вестник СПбГУ. Сер. 2. 2013. Вып. 1

Д. Мун (David Moon)

ИЗМЕНЯЕТСЯ ЛИ КЛИМАТ В СТЕПНОЙ ЗОНЕ РОССИИ В XIX — НАЧАЛЕ XX в.: ДИСКУССИЯ СОВРЕМЕННИКОВ*

В XIX — начале ХХ в. в России много дискутировали о том, изменяется ли климат в степной зоне, становится ли он более суровым, сухим и предрасположенным к засухам, и если да, носят ли эти изменения циклический или необратимый характер. Столь же оживленно обсуждался вопрос о том, являлись такие изменения антропогенными, т. е. вызванными человеческой деятельностью, или аутогенными (самопорождающимися), т. е. результатом природных факторов, находящихся за пределами человеческого контроля и влияния. Аргументы приводились в пользу обеих гипотез, в частности, главную причину климатических изменений видели в вырубке лесов в степях. Климатические изменения могут иметь как необратимый, так и циклический характер, испытывать влияние как местных, так и глобальных факторов. В дискуссиях необратимые и циклические колебания рассматривались как альтернативные. Вопрос об изменении климата был крайне актуален для России, так как в XIX в. степные губернии стали основным центром производства сельскохозяйственной продукции, в том числе предназначенной на экспорт. Засухи, приводившие к низким урожаям, а временами — и к голоду, случались регулярно. Поэтому неудивительно, что повышенная озабоченность климатическими изменениями заметно проявлялась после сильных засух, особенно вызывавших резкое падение урожайности и даже голод, как, например, в 1833 г. или в 1891-1892 гг. [1, p. 81-105].

В данной статье предполагается выяснить, почему участники дискуссий придерживались различных взглядов на климатические изменения и почему господствующие представления со временем изменялись. Среди участников дискуссий встречались помещики и земледельцы из степных губерний; представители местной власти, включая губернаторов, атамана области Войска Донского и администрации и, начиная с 1860-х гг., земских учреждений; офицеры Генерального штаба, составлявшие статистические обзоры по губерниям; представители более широкой образованной общественности; и, что особенно важно, ученые-естественники. Форумами для дискуссий служили Русское географическое общество (далее — РГО), Вольное экономическое

David Moon — Dept of History, University of York, Heslington, York, Y010 5DD, UK; e-mail: David.moon@york.ac.uk

* Автор признателен Институту передовых исследований в Принстоне, где он работал в 20082009 гг. Статья является частью крупного проекта, который получает финансовую поддержку от Университета Стрэтклайд в Глазго, треста Леверхюм, треста Карнеги для шотландских университетов и Британской Академии. Автор выражает свою благодарность Южному федеральному университету (Ростов-на-Дону), Ставропольскому и Самарскому государственным университетам, Институту истории науки и техники РАН (С.-Петербургский филиал), Центру экологической и технологической истории при Европейском университете в С.-Петербурге, а также Славянской библиотеке Государственной библиотеки Финляндии и библиотеке Файрстоун Принстонского университета. Автор выражает также признательность проф. Д. Р. Коэн, Ю. А. Лайус, Б. Н. Миронову и доктору Дж. Райту.

© Д. Мун (David Moon), 2013

общество (далее — ВЭО), другие научные общества и Академия наук. Период, охватываемый данной статьей, — время расцвета российской науки и появления российских ученых мирового класса [2; 3; 4, с. 43-56]. Например, выдающийся исследователь почв В. В. Докучаев, выдвинувший теорию формирования почв, в которой климат был одним из ключевых факторов, уделял особое внимание плодородному чернозему, покрывавшему значительную часть степной зоны и обеспечивавшему обильные урожаи при наличии достаточного количества осадков [5, p. 125-148]. За научное изучение климата энергично ратовал А. И. Воейков, сыгравший выдающуюся роль в становлении в России метеорологии как научной дисциплины. Ученый был озабочен в первую очередь практическими проблемами — влиянием климатических изменений на развитие земледелия, всегда сильно зависимого от погоды [6, с. 35-90; 7].

Вторая проблема, рассматриваемая в статье, — сравнение дискуссий о климате в России и других странах и связь между развитием климатологии в России и остальном мире. Еще во второй половине XVII в. европейские философы, изучавшие вопросы развития природы, выдвинули так называемую теорию десикации (уменьшения влажности). Они утверждали, что уничтожение лесов (антропогенный фактор) вело к необратимому изменению климата, который становился все более сухим и все более подверженным частым засухам и резким перепадам температур. Эта идея появилась в результате наблюдений за изменениями зеленого покрова и климата на тропических островах после их колонизации европейцами. В Северной Америке со второй половины XVIII в. также много спорили о том, были ли изменения климата вызваны сельскохозяйственной деятельностью европейских поселенцев [8, p. 88-89; 9, p. 659-663; 10]. В XIX в. ученые в разных странах мира продолжали обсуждать последствия человеческой деятельности для климата Земли. Выдающийся немецкий натуралист и географ А. фон Гумбольдт, посетивший в 1829 г. Россию в ряду своих многочисленных путешествий, придерживался антропогенной гипотезы, утверждая, что существует тесная связь между состоянием поверхности земли, находящейся во власти человека, атмосферой и климатом. Он развил эту точку зрения в первом томе своего известного труда «Космос», изданного впервые в 1845 г. [11, vol. 1, p. 315-335]. Однако во второй половине XIX в. более популярной стала аутогенная гипотеза: все больше специалистов стали думать, что климат подвергается не необратимым, а циклическим изменениям, поэтому люди не несут ответственности за это.

На Западе считается, что российские ученые только заимствовали положения европейской науки и адаптировали их к условиям России [12]. Долгое время в англоязычной литературе по истории климатологии и метеорологии проявлялось стремление подчеркивать приоритет британских и американских специалистов [13; 14]. Несколько упоминаний о России и Советском Союзе имеется в работе французского исследователя Э. Ле Руа Ладюри [15]. В статье по истории идей об изменении климата во «Внутренней Азии», опубликованной в 1970 г., пренебрежительно упоминаются «некоторые туманные российские исследования» [16, p. 351]. Позднее Д. Р. Коэн выяснила, что в конце XIX — начале ХХ в. определенный вклад в изучение климата внесли австро-венгерские климатологи. Материал, представленный в данной статье, позволяет предположить, что и российские ученые сыграли важную роль в изучении климата. И Австро-Венгрия, и Россия являлись континентальными империями, при этом Россия, обладавшая огромным природным разнообразием, включая степи, являлась по сути естественной «лабораторией» континентального масштаба для изучения климата и его изменений [17, p. 839-875].

Климат в степной зоне России, независимо от того, изменялся он или нет, имел ярко выраженный континентальный характер. Лето было жарким, зима холодной, уровень осадков относительно низким и неустойчивым. Летняя жара и сухость усугублялась жаркими и сухими ветрами с востока [18, стлб. 237-256]. В конце XIX в. метеоролог В. П. Кёппен разработал систему классификации регионального климата в мировом масштабе. Автор происходил из немецкой семьи, давшей нескольких ученых, сделавших карьеру в России. Кёппен родился в С. -Петербурге, учился в гимназии в Симферополе, в Крыму, университетское образование получил в С. -Петербурге, Гейдельберге и Лейпциге. Некоторое время он работал в России, но в 1875 г. переехал в Германию, и в дальнейшем его карьера была связана с Германией и Австрией [19, с. 946; 20, р. 81]. Согласно доработанной версии системы классификации Кёппена, климат степной области был обозначен буквами BSk. Это означало, что он был сухим, с низким среднегодовым уровнем осадков, и холодным, со среднегодовой температурой ниже 18 °С (64 [21, р. 162-163, 167; 22, р. 1633-1644]. Степной климат был едва ли пригоден для земледелия без использования искусственного орошения. Таким образом, проблема климатических изменений была актуальной для экономики степных губерний и всей Российской империи.

Аргументы за и против климатических изменений в конце 1880-х — начале 1890-х гг.

Споры вокруг климата в России во второй половине XIX в. выходили далеко за рамки ученых исследований и публикаций. Эти дискуссии, в частности, отразились в пьесе А. П. Чехова «Дядя Ваня», законченной в 1896 г. Персонаж пьесы, доктор Астров, произносит страстную речь о влиянии вырубки лесов на окружающую среду: «Русские леса трещат под топором, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи, и всё оттого, что у ленивого человека не хватает смысла нагнуться и поднять с земли топливо. (Елене Андреевне.) Не правда ли, сударыня? Надо быть безрассудным варваром, чтобы жечь в своей печке эту красоту, разрушать то, чего мы не можем создать. Человек одарен разумом и творческою силой, чтобы преумножать то, что ему дано, но до сих пор он не творил, а разрушал. Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее. (Войницкому.) Вот ты глядишь на меня с иронией, и все, что я говорю, тебе кажется не серьезным и... и, быть может, это в самом деле чудачество, но, когда я прохожу мимо крестьянских лесов, которые я спас от порубки, или когда я слышу, как шумит мой молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти, и что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я» [23, т. 13, с. 72-73].1 Чехов родился в Таганроге, в степной зоне на побережье Азовского моря. Как и его персонаж, Чехов получил медицинское образование и был глубоко озабочен проблемой воздействия человека на природу. Как утверждает Р. Бартлетт, Чехов «в значительной степени выразил себя в Астрове» [25, р. 107-108, 299].

1 О времени завершения пьесы см.: 23, с. 390; см. также: 24, р. 91-92, 114-116. Первоначально Чехов написал речь Астрова для пьесы «Леший» еще в конце 1880-х гг. В «Лешем» схожую речь произносит Михаил Львович Хрущев, «помещик, прошедший курс обучения на медицинском факультете» [23, с. 389-390].

В 1880-1890-х гг. некоторые российские ученые начали ставить под сомнение утверждение о необратимом, антропогенном изменении климата, полагая, что не климат изменяется, а высыхает степь. Так, в 1892 г. В. В. Докучаев доказывал, что целина, покрытая степной травой, вместе с ранее существовавшими обширными лесными пространствами лучше удерживали и поглощали влагу от талого снега и дождя, чем окультуренная земля. Вспаханная почва и скошенные луга в большей степени теряли влагу ввиду ее испарения и оттока. Более того, при вспахивании и обработке земли развивалось больше оврагов. Это, в свою очередь, усиливало отток воды, так как влага вместо того, чтобы поглощаться землей, по оврагам уходила в реки. Вследствие этого уровень грунтовых вод понижался, степи постепенно высыхали, и урожаи становились более уязвимыми перед лицом периодических засух. Докучаев утверждал, что целинная земля лучше приспособлена к поддержанию растительности, включая кормовые травы, даже тогда, когда в «крайне засушливые годы» искусственные луга и распаханные земли оставлялись на несколько лет под паром, не давая сена [26, т. 6, с. 57-61, 87-89]. А. А. Измаильский, чьи многочисленные полевые исследования по грунтовым водам в степной зоне поддерживали идеи Докучаева, в 1882 г. и повторно в 1893 г. также поставил под сомнение мысль, что климат изменился, ссылаясь на метеорологические данные, полученные от К. С. Веселовского [27, с. 13; 28, с. 140, 156].

Выдвигая аргументы против изменения климата, В. В. Докучаев защищал свою теорию почвообразования. В своей новаторской монографии о российском черноземе, вышедшей в 1883 г., он считал климат одним из ключевых факторов формирования почвы и предполагал, что в течение длительного периода формирования русского чернозема климат Европейской России в целом оставался таким же, каким он является сейчас [29, т. 1, с. 385]. Если бы климат значительно изменился, тогда бы его теория формирования почвы была неверна. В 1892 г., оценивая эволюцию климата на протяжении длительного времени, ученый готов был признать, что в далеком прошлом он изменялся. Однако, поскольку более или менее точные данные по климату степной зоны имелись только за несколько последних десятилетий, он полагал, что судить о климатических изменениях на юге России, полагаясь исключительно на метеорологический метод, совершенно невозможно [26, с. 88-89]. Похожие аргументы выдвигали и другие российские ученые, общие теоретические выводы которых не были в такой мере зависимы от отсутствия изменений климата, как выводы Докучаева и Измаильского. Например, во многом с ними согласился Воейков, участвуя в дискуссиях о засухе и неурожае в ВЭО в С. -Петербурге в конце 1891 г. Ученый отметил, что, хотя основы сельскохозяйственной метеорологии заложены в России, собранных сведений еще недостаточно для выводов. И тем не менее он с большой вероятностью склонялся к тому, что имеющиеся данные не указывают на большие изменения в количестве осадков за время наблюдений [30, с. 110]. Поддержали Воейкова и другие участники диспута, среди которых были известный почвовед и агроном П. А. Костычев (он придерживался других взглядов в почвоведении, считал Докучаева своим научным соперником и потому не был склонен соглашаться с ним) и П. С. Иконников, землевладелец Саратовской губернии, находившейся в зоне степей [30, с. 110, 118-119, 124]. Так в наэлектризованной интеллектуальной атмосфере, вызванной засухой и неурожаем 1891 г., самым крупным в последние десятилетия, видные исследователи и помещики степных губерний приняли точку зрения об устойчивости климата.

Аргументация в пользу необратимого антропогенного изменения климата

Концепция о неизменности климата сосуществовала с концепцией, утверждавшей необратимый антропогенный характер изменения климата. Преобладающее мнение, сформировавшееся в России еще в середине XIX в. и нашедшее яркое выражение в пьесе «Дядя Ваня», было таково, что климат разрушен в результате уничтожения лесов. В дискуссиях, проходивших в ВЭО в конце 1891 г., этот взгляд отстаивал Н. А. Хвостов — помещик Орловской губернии, находившейся в лесостепной зоне: «Я помню в [18]50-х и 60-х годах теплый, легкий дождь по ночам и прекрасную, теплую погоду; не было этих удушающих ветров, ставших в настоящее время обычным явлением. Мы объясняем это тем, что эти изменения просто являются результатом уничтожения лесов, начавшимся в 1860-х годах». Ответственность за вырубку лесов он возлагал на строительство железных дорог и введение акциза на водку в 1863 г., сделавшее винокурение чрезвычайно прибыльным. Увеличение числа винокуренных заводов, работавших на древесном топливе, вызвало спрос на дрова, что повлекло за собой рост вырубки лесов. «По моим личным наблюдениям, — писал он, — наш климат изменился; он стал суше» [30, с. 121122]. Однако еще в 1850-х гг. старожилы Орловской губернии жаловались на изменения климата и также вспоминали дни своей молодости, до уничтожения лесов, начавшегося задолго до 1860-х гг., когда климат, как они считали, был лучше [31, с. 70-76].

На протяжении всего XIX в., когда, по ощущениям современников, климатические условия были неблагоприятными для земледелия степной зоны, они часто задумывались над тем, стали повторяться волны зноя, засухи, жаркие и сухие восточные ветры и суровые зимы чаще, чем прежде, или нет. Современники также задавались вопросом, кто виноват в резких перепадах температуры. Как отмечали Докучаев, Измаильский, Воейков и другие ученые, точных климатических данных по степному региону о периоде ранее середины XIX в. было очень мало, а имевшиеся не имели строго научного характера [32, л. 13; 33]. Таким образом, вплоть до конца XIX в. у исследователей, как правило, не было другого источника сведений, кроме личных воспоминаний современников о том, какой была погода во времена их молодости, воспоминаний старожилов о более отдаленном прошлом и разного рода свидетельств в значительной мере анекдотического характера. Несмотря на это, в середине и второй половине XIX в. все большее число ученых, помещиков, чиновников центральных и местных учреждений и образованных людей были склонны думать на основе столь ненадежных свидетельств, что климат степной зоны ухудшался по причине вырубки лесов.

Это мнение особенно настойчиво высказывалось во время и после сильных засух. Например, в 1891-1892 гг. видные специалисты весьма настойчиво отрицали точку зрения об аутогенном изменении климата, чтобы привлечь внимание к антропогенному фактору. Не менее сильная засуха, названная в свое время «великой», случилась в 1832-1834 гг. К началу 1833 г., судя по свидетельству меннонитов колонии Молочная в Таврической губернии, к северу от Азовского моря, осадки не выпадали в течение семи месяцев. Старейшина колонии Й. Корнис писал своему знакомому, что даже старики не могут припомнить такой засухи: земля похожа «на сухую скалу» [34, р. 89]. В 1833 г. в С. -Петербурге в докладе, прочитанном на первом заседании Российского лесного общества и опубликованном в первом выпуске «Лесного журнала», звучало предостережение, что в России значительная часть поверхности имеет равнинный характер, требующей защиты в виде лесов, и поэтому в некоторых местах, где леса были

вырублены, засухи стали более частыми; климат южных губерний России существенно изменился. В степях близ Черного моря, где леса также были истреблены, климат теперь суровый или просто невыносимый из-за сильной жары, так что эти места стали непригодными не только для проживания людей, но и для диких животных, покинувших свои убежища [35, с. 72-73]. «Лесной журнал» служит важным источником сведений о дискуссиях, проходивших в 1830-е гг. по вопросам изменения окружающей среды и роли в этом процессе лесов. В 1834 г. в другой статье сообщалось, что от недавних катастрофических засух и неурожая больше всего пострадали именно те степные губернии, в которых интенсивно вырубались леса, существовавшие там прежде, особенно в Таврической губернии (бывшем Крымском ханстве). В доказательство автор ссылался на свидетельства крымских татар, которые утверждали, что местный климат стал холоднее после того, как здесь в 1783 г. поселились русские [36, с. 7-8, 10-11].

Наблюдая за тем, что происходило с климатом в степных губерниях, российские ученые одновременно знакомились с работами своих коллег в Западной Европе и Северной Америке, где имели место аналогичные дискуссии, благодаря переводам и резюме зарубежных работ, публикуемым в российских журналах. Например, в 1837 г. в «Лесном журнале» на русском языке была опубликована статья немецкого ученого о влиянии лесов и их истребления на климат, суммировавшая наблюдения его западноевропейских коллег. Автор утверждал, что леса влияли на температуру, качество воздуха и направление ветра. Он категорически утверждал, что леса увеличивали влажность воздуха, а вследствие этого и уровень осадков, благодаря испарению. По его мнению, опыт ряда стран показал, что если площадь лесов сокращается, то влажность воздуха понижается и, следовательно, сокращается растительный покров и усиливается зной [37, с. 427-442; 38, с. 325-350]. В 1854 г. «Журнал Министерства Государственных Иму-ществ» (далее — ЖМГИ) опубликовал резюме работы французского ученого А. С. Бек-кереля о влиянии истребления лесов на климат. Рассматривая положение дел в ряде областей Франции, автор привлек исторические свидетельства и сделал обзор состояния лесов по всему миру. Он пришел к выводу, что сведение лесов уменьшало количество влаги в земле, однако не мог сказать, вызывалось ли это уменьшением количества дождей или увеличением испарения дождевой воды. Беккерель также утверждал, что истребление лесов ведет к повышению средней температуры воздуха, делает его более сухим и усиливает влияние ветров [39, с. 54-68]. Американский дипломат Дж. П. Марш в своей книге о влиянии человека на природу, переведенной на русский язык (1866 г.), утверждал, что истребление лесов может повлиять на местный климат, включая уровень осадков [40].

Взгляды зарубежных специалистов совпадали с мнением большинства русских о климате степной зоны в середине XIX в. В конце 1830-х и начале 1840-х гг. в ряде официальных работ повторялось, что климат изменяется в связи с истреблением лесов. «Согласно наблюдениям старожилов, — писал В. Пассек в 1836 г., — климат Харьковской губернии стал более суровым, и теперь сильнее подвержен засухам и морозам». Автор объясняет это вырубкой лесов, которая обнажает поверхность земли и ведет к усилению ветров, лишающих почву необходимой влаги. Земля, лишенная леса, меньше привлекает дождевые облака, что еще больше способствует засухам [41, с. 140-142]. В 1841 г. в официальном обзоре областей южной России для МГИ А. П. Заблоцкий описывал, как истребление лесов в южной части Черниговской, Полтавской, Харьковской и Курской губерний на протяжении предшествовавших 30 или 40 лет лишило землю

защиты от восточных ветров. По его мнению, именно это являлось основной причиной катастрофического воздействия засух, усилившихся в последнее время [42, с. 12-14]. Другой автор, И. Крестлинг, высказал еще большую тревогу: «Говорят, что в прежние времена степи не были такими голыми; в разных местах рос лес. Старожилы уверяют, что лет 50 или меньше тому назад климат был гораздо умереннее. Только неразумному истреблению лесов можно приписать суровые холода, усиливающиеся с каждой зимой, суровые бури весной и волны зноя, иссушающие землю летом. Лишенная деревьев, земля становится неплодородной, так как сухая почва не поглощает влагу, и с каждым годом дожди становятся все более редкими» [43, с. 563; 44, с. 129-147].

В 1850 г. к дискуссии присоединился И. Палимпсестов, православный священник Саратовской губернии, увлеченно изучавший природу и старавшийся по мере сил помочь развитию земледелия [45; 46, с. 631]. Он утверждал, что истребление лесов изменило климат его родной губернии: «С каждым годом она превращается в безводную, знойную степь. С каждым годом термометр отмечает все более высокие летние температуры, а барометр все реже опускается с верхних точек шкалы. Каждую зиму холод становится более суровым». Дожди в губернии идут реже, а те, которые идут, быстро испаряются в разогретой атмосфере. Старожилы Царицынского и Царевского уездов, которых опрашивал священник, утверждают, что раньше у них не было таких сильных морозов, метелей, глубокого снега; скот пасся в степях круглый год [47, с. 113]. Более подробно он рассмотрел этот вопрос в своем обращении к Ришельевскому лицею (1864 г.), находившемуся в Одессе, куда он переехал.

В ответ на замечания о некритическом использовании воспоминаний старожилов Палимпсестов сообщил, что его выводы основаны не только на воспоминаниях, но и на метеорологических наблюдениях последних 30 лет в Николаеве и Одессе. Однако он не стал вдаваться в подробности этих сведений, а предпочел обсудить более общие вопросы, черпая свои аргументы из русского перевода книги Гумбольдта «Космос» [48], в которой немецкий ученый продемонстрировал единство и сложность природы [49, с. 2, 4-6, 11, 16, 20]. Палимпсестов обращал особое внимание на вырубку в степной зоне лесов, проходившую в прошлом, как он считал, гораздо интенсивнее, чем в настоящее время. Вслед за Гумбольдтом он отстаивал теорию о тесной связи между атмосферой и землей: изменения на поверхности земли могут вызывать изменения климата. После того, как началось заселение и сельскохозяйственное освоение степи, прежний растительный покров, дикие травы и деревья уступили место пашне, пастбищам и даже земле, лишенной какой-либо растительности. Палимпсестов утверждал, что прежде более богатая растительность отражала больше солнечных лучей и испаряла больше влаги в атмосферу, вследствие чего дождей было больше. Сокращение количества осадков вело к понижению уровня воды в реках и морях, а это, в свою очередь, вело к тому, что дожди выпадали реже. К тому же вырубка деревьев в регионе устраняла барьер против жарких сухих ветров с востока, что делало засухи более сильными. Он предостерегал читателей со своей обычной риторической витиеватостью: «В целом я могу сказать, что по мере того, как лесные массивы будут уходить от нас на запад, юго-запад, север и северо-запад, климат будет все более уподобляться климату степных просторов Африки и Азии: сухость воздуха, безудержные потоки... ветров, особенно северо-восточных, быстрые переходы от жары к холоду и наоборот, и, наконец, суровые зимние морозы, с их ужасными метелями и снежными бурями» [48, с. 25; 1, р. 91-92].

Во второй половине XIX в. в официальных кругах появлялись новые аргументы в пользу того, что климат степной зоны изменяется к худшему. Составитель описания земли Войска Донского (1863 г.) упоминал о том, что истребление лесов имеет негативные последствия для климата, делая его с каждым годом более суровым [50, с. 122, 284]. Комиссия Валуева, назначенная центральными властями для исследования состояния сельского хозяйства, в своем докладе 1873 г. выразила беспокойство по поводу того, что истребление лесов в черноземных губерниях ведет к тому, что климат становится более суровым и сухим [51, с. 7, 41]. В 1878 г., ссылаясь на неоднократные засухи и неурожаи 1860-х гг., губернатор Ставропольской губернии отмечал губительные последствия истребления лесов и добивался от правительства разрешения на принятие мер по их охране и на высаживание новых деревьев в связи с их благотворным влиянием на климат [52]. Местное население также отмечало изменения климата. А. Альфера-ки, владелец имения близ Таганрога, обратился к этой проблеме в своей записке о состоянии сельского хозяйства (1879 г.). Он заявлял, что имеется немало свидетельств об ухудшении климата и не только в пресловутых воспоминаниях старожилов: даже молодые люди замечали изменения на протяжении своей жизни. Альфераки приводил примеры совсем недавних климатических изменений: резкие перепады от жаркой к холодной погоде, очень жаркие, сухие ветры, способные за несколько дней уничтожить поле спелого зерна. Он утверждал, что раньше дожди шли чаще. Местные жители не помнят, чтобы в прошлом земля так глубоко трескалась от зноя и морозов. Наблюдения за климатом в Одессе, Николаеве и Херсоне, проводившиеся с 1820-х гг., указывали на то, что средняя температура повышалась, а уровень осадков уменьшался. Все это он приписывал истреблению лесов [53, с. 7-10]. С. Номикосов, сотрудник статистического комитета области Войска Донского, в своем описании (1884 г.) указывал, что еще в 1853 г. были отмечены существенные изменения климата в последние годы. Перемены были столь масштабны, что старики не узнавали своих родных мест. Весна начиналась позже, зимы становились холоднее, летние засухи — более частыми. Климат к тому же стал более изменчивым. Помимо всего прочего, область, ранее богатая водой, стала испытывать ее нехватку. Условия для земледелия ухудшились, стали неблагоприятными для скотоводства, даже для разведения верблюдов, некоторые дикие травы исчезали. Номикосов приписывал якобы происходившие изменения истреблению лесов. Главу о климате, однако, он начал с признания того, что не существует научного описания климата области Войска Донского, основанного на данных, собранных специальными метеорологическими инструментами [54, с. 96-97, 117-151, 199-217].

Ученые стали уделять проблеме все более пристальное внимание. Известный российский ученый Я. И. Вейнберг в работе, заказанной ему двумя московскими научными обществами в конце 1870-х гг., подробно рассмотрел значение лесов для климата. Автор, выпускник одесского Ришельевского лицея и Московского университета, проанализировал работы зарубежных авторов, от Беккереля до Марша, с которыми он во многом был согласен [55, с. 168-208]. Анализируя влияние лесов и их истребления на климат в России, в том числе в степной зоне, он активно использовал работы российских специалистов. По мнению Вейнберга, те, кто, подобно Палимпсестову, поддерживали теорию изменчивости климата, считали, что степи прежде в гораздо большей степени были покрыты лесами. Те же, кто, как К. С. Веселовский, склонялись к теории постоянства климата, полагали, что степи всегда были покрыты травами. Независимо от того, сколько было лесов в отдаленном прошлом, Вейнберг считал достоверными сви-

детельства о масштабном их истреблении в последние десятилетия. Он считал, что это обстоятельство, вместе с сокращением прочей степной растительности, в существенной мере повлияло на количество осадков. Почва, лишенная защитного растительного покрова, раскалялась до такой степени, что нагревала воздух; поднимающиеся потоки тепла испаряли влагу из верхних слоев атмосферы, которая в противном случае могла бы пролиться на землю в виде дождя. Сформировавшимся дождевым каплям приходилось проходить через жаркие и сухие нижние слои атмосферы и испаряться, не достигая земли. Процесс испарения усугубляли жаркие сухие северо-восточные ветры, не встречавшие теперь заслона в виде лесов. Дожди в степной зоне все чаще имели ливневый характер и дождевая вода быстро уходила из почвы через овраги. В северной части Херсонской губернии, где еще сохранялись лесные массивы, дожди шли чаще, чем в лишенной деревьев южной части, страдавшей летом от невыносимого зноя [55, с. 251-256].

Связь между лесистостью и климатом в Херсонской губернии была известна до Вейнберга. В частности, она была отмечена в статистическом описании губернии, составленном в 1849 г. [56, с. 12, 68-72]. Здесь определенно ставится вопрос о том, что считать причиной, а что следствием. Вейнберг и его сторонники полагали, что низкая лесистость способствовала уменьшению количества осадков. Их противники, например Веселовский и К. Э. фон Бэр, наоборот, считали, что недостаток влаги, наряду с прочими факторами окружающей среды, вызывал дефицит лесов в степях [57, S. 165-198; 58; 59, с. 262, 316, 320]. Бэр был профессором немецкоязычного университета в Дерпте в Эстляндской губернии [60, с. 690-694],2 а Веселовский — крупным чиновником и известным ученым.

Точка зрения, что климат степного края изменился к худшему в результате истребления лесов, неоднократно звучала на протяжении следующего десятилетия. В 1891 г. ее отстаивал упоминавшийся выше Хвостов в дискуссиях, проходивших в ВЭО. В 1898 г. отставной донской казачий полковник А. Фатеев направил записку в комиссию генерала Н. А. Маслаковца, учрежденной для исследования причин обеднения казаков. Фатеев отнес постепенное истребление лесов к главной причине климатических изменений и значительному снижению урожайности [61]. В 1904 г. высланный из России анархист П. А. Кропоткин в статье, опубликованной Королевским Географическим обществом в Лондоне, утверждал, что значительная часть Центральной Азии, каспийские степи нижнего Поволжья и юго-восток европейской части России подверглись десикации, т. е. обезвоживанию. Он допускал, что истребление лесов сыграло определенную роль в сокращении количества осадков, однако не был согласен с тем, что только этим можно было объяснить продолжавшееся обезвоживание региона. По мнению Кропоткина, «мы должны видеть в этом геологический факт, независимый от воли человека» [62, с. 725, 734]. Таким образом, он поддерживал концепцию постепенного, но аутогенного характера климатических изменений.3

2 С 1834 по 1867 гг. К. Э. фон Бэр был академиком Петербургской академии наук, одним из основных организаторов Российского географического общества.

3 Кропоткин обучался в С.-Петербургском университете, работал для РГО и возглавлял экспедиции в Сибирь в 1860-х и 1870-х гг. С 1876 г. жил в Западной Европе и посвятил себя политической деятельности. К 1904 г. оторвался от российского научного мира, хотя и был знаком с работами Докучаева [63].

Аргументация в пользу циклического аутогенного изменения климата

Однако на рубеже XIX-ХХ вв. смелые аргументы в пользу того, что климат степной зоны ухудшался из-за истребления лесов звучали все реже как в научных, так и в официальных кругах. В 1903 г. А. П. Энгельгардт, бывший товарищ министра земледелия и губернатор Саратовской губернии, опубликовал книгу, подводящую итоги последним работам по изучению черноземной России. Здесь уже нет речи об ухудшении климата под влиянием истребления лесов [54, с. 64-72]. Об уменьшении лесистости как причине необратимого изменения климата не говорилось и в томах, посвященных степной зоне, в монументальном географическом описании России, изданном под редакцией В. П. Семенова-Тянь-Шанского в 1901-1910 гг. [65, с. 52-69; 66, с. 49-71]. В этих томах география империи описывалась вообще вне связи с человеческой деятельностью. Гипотеза Кропоткина об изменении климата была опровергнута в 1911 г. русским географом Л. С. Бергом [67, с. 23-120].

В 1841 г. К. Энгельке (предположительно, поволжский немец) в статье об экономическом положении Саратовской губернии, опубликованной в «ЖМГИ», признавал серьезность засухи и неурожая 1833 г., но трактовал их как «исключительные». Он соглашался с тем, что прежде урожаи были выше, но не считал это следствием ухудшения климата. Напротив, он полагал, что климат даже улучшается, что население края из года в год растет, земледельцы оживляют мертвые степи и, кажется, засухи случаются не так часто, как раньше [68, с. 371-372]. Между прочим, такой же довод — «дождь следует за плугом» — в пользу улучшения климата Великих Равнин Северной Америки высказывался и в дискуссии о климате США в XIX в. [69, р. 106-108].

В 1845 г. в обзоре Полтавской губернии Н. Арандаренко отмечал периодичность как засух и неурожаев под воздействием как жарких, сухих ветров с юго-востока, так и суровых зим. Автор до некоторой степени разделял мнение, что истребление лесов вдоль реки Ворсклы, заметное по картам XVII-XVIII вв., сделало климат более суровым. Тем не менее он не соглашался с точкой зрения, что существовало большое различие между климатом 1840-х гг. и более раннего времени. В пользу этого Арандаренко ссылался, во-первых, на отсутствие следов вымерших растений, которые должны были бы существовать, если бы климат ухудшился, и, во-вторых, на свидетельства XVII в. о суровой погоде, которыми были наполнены сообщения о военных кампаниях. Автор доказывал, что суровые климатические условия встречались и прежде и не являются чем-то новым [70, с. 230-233].

Офицеры Генерального штаба, составлявшие статистические обзоры губерний в 1840-х, 1850-х и 1860-х гг., в большинстве своем достаточно скептически относились к мнению об изменении климата и к тому, что человеческая деятельность могла влиять на климат. Они также поставили под сомнение некоторые свидетельства, использовавшиеся в поддержку взгляда об изменении климата, и потому с оптимизмом смотрели на перспективы развития земледелия в степной зоне [1, р. 88-90; 71, р. 621-639]. В обзоре Харьковской губернии за 1850 г. Мочульский оспаривал утверждение, что истребление лесов породило суровые зимы, поскольку согласно воспоминаниям старожилов и историческим свидетельствам они случались столетиями ранее и даже за несколько веков до Рождества Христова [72, с. 55], на что имеется ясное указание у Геродота в его описании холодных зим в Скифии [73, р. 249]. Рябинин в описании Земли уральских казаков ссылался на старожилов, утверждавших, что и в прошлом климат был плохим.

Старики вспоминали о суровых метелях и снежных бурях, мало отличавшихся от тех, о которых сообщалось в 1850-х гг. [74, с. 156]. В отчетах об экспедициях Академии Наук в степные области в 1768-1774 гг. сообщалось о сильной засухе в 1769 г. [75, с. 79; 76, т. 3, с. 341; 77, т. 2, с. 30]. Некоторые из ранних поселенцев, в частности поволжские немцы первой волны 1760-х гг., пережили сильные засухи в первые годы жизни на новом месте [78, р. 52-57]. Таким образом, находилось немало свидетельств суровых климатических условий в степной зоне задолго до начала широкомасштабной распашки степей и сведения лесов.

Весомые аргументы против изменения климата под влиянием хозяйственной деятельности человека выдвигал Веселовский в своей книге о климате России, опубликованной в 1857 г. Автор был хорошо обеспечен источниками, так как был председателем статистического отделения при Департаменте сельского хозяйства МГИ, издателем «ЖМГИ», постоянным секретарем Академии Наук и членом РГО. Да и сам Веселов-ский, родившийся в 1819 г., был родом из Екатеринославской губернии [79, с. 100; 1, р. 88-89]. По утверждению автора, его книга представляла характеристику климата в России в связи с человеческой деятельностью. Увеличение за последнее время числа наблюдений за климатом России и наличие таких данных по некоторых частям степного края позволило ему рассмотреть влияние температуры, влажности и ветров на сельское хозяйство [59, с. У11-1Х]. Веселовский доказывал, что жаркий и сухой климат степей хорошо подходил для выращивания зерна, особенно пшеницы, — основного занятия местных земледельцев [59, с. 49-52]. Вместе с тем он признавал относительно низкий уровень осадков и высокую частоту засух, но не придавал этому большого значения, в частности, потому что главная культура края, пшеница, требовала меньше влаги, чем другие злаки [59, с. 332-338]. Далее он отмечал, что преобладающими в степном крае были восточные ветры, оказывавшие существенное влияние на экономику края [59, с. 235-236].

Веселовский был, вероятно, хорошо осведомлен о серии недавних засух и низких урожаев в степной зоне, включая его родную губернию, благодаря статьям, опубликованным в «ЖМГИ» [80, с. 30-35]. Тем не менее он продолжал настойчиво утверждать, что климат зависел в основном от факторов глобального характера: расположения континентов и океанов и положения Земли по отношению к Солнцу. Веселовский полагал, что постоянство преобладающих ветров, обусловливавших местный климат, доказывает его неизменность. По его мнению, наличие или отсутствие лесов являлось фактором местного значения, который не мог оказывать важного воздействия на климат. Он не соглашался с доводами Беккереля и других зарубежных ученых, приводимых в защиту тезиса о влиянии лесов на количество осадков, на том основании, что осадки вызывались соприкосновением воздушных масс различных температур и влажности на глобальном, а не на местном уровне. Недостаток осадков в степном крае не был результатом нехватки лесов, наоборот, слабая лесистость являлась следствием низкого уровня осадков, так же как и господствующих восточных ветров. Обращаясь к распространенному мнению о том, что климат степей стал более суровым и сухим вследствие истребления лесов, Веселовский поставил под сомнение свидетельства — главным образом воспоминания пожилых людей, — используемые для поддержки этих аргументов. Он имел в виду, в частности, Палимпсестова и Пассека, опиравшихся на воспоминания старожилов [59, с. 234-237, 316-320, 385-400]. Вопреки растущей озабоченности по поводу отрицательного воздействия человеческой деятельности на природу степей,

Веселовский утверждал, что нет достаточных научных свидетельств в защиту этого тезиса. Он повторял, что во всяком случае леса не оказывают влияния на климат.

Мнение Веселовского, одного из главных авторитетов в климатологии, о неизменности климата имело большой вес, и в течение последующих десятилетий на него неоднократно ссылались [64, с. 67; 66, с. 916; 81]. Рецензия Н. Я. Данилевского в журнале РГО была положительной, однако в ней отмечалось, что Веселовский недооценивает влияние местных условий на местный климат. По мнению Данилевского, леса заслуживают большего внимания, хотя рецензент и признавал, что идея о влиянии лесов на климат является гипотезой [82, с. 8, 10]. В 1863 г. Краснов, автор статистического описания области войска Донского, использовал работу Веселовского при характеристике климата. Краснов с удовлетворением отмечал, что климат области был здоровым для жителей, домашних животных и птиц и отлично годился для выращивания зерна. Периодические низкие урожаи он приписывал не засухам, а плохому хозяйствованию. В разделе о климате ничего не говорилось о его изменении [50, с. 161-167, 221-222], однако, проявляя непоследовательность, в других местах книги он писал, что истребление лесов делало климат более суровым. Автор описания Херсонской губернии Шмидт в 1863 г., проанализировав метеорологические наблюдения, собранные в Херсоне, Николаеве и Одессе начиная с 1820-х гг., не обнаружил каких-либо необратимых изменений климата и тем самым подтвердил концепцию Веселовского [83, ч. 1, с. 359-363, 367-368, 376-379, 562-571]. В 1883 г. авторы земского обследования Самарского уезда, опираясь на воспоминания старожилов, пришли к выводу, что засухи едва ли стали более частыми, чем это было в прошлом [84, с. 49]. Даже катастрофические неурожаи не у всех порождали беспокойство по поводу изменения климата. Например, землевладелец Н. Краснов из Воронежской губернии находил аналогию засухи 1891 г., длившейся с весны до поздней осени, только в засухе 1833 г. По его мнению, засухи других лет (1862, 1878, 1886 и 1889 гг.) были менее продолжительными. Он не высказывал предположений об ухудшении климата, а представил засуху 1891 г. как редкое, но не уникальное явление [85, с. 317-319].

Таким образом, ко времени неурожая 1891 г. ученые, землевладельцы, земские статистики, так же как и крестьяне степной зоны, не могли прийти к согласию относительно того, изменялся ли климат, и если да, играло ли при этом какую-то роль сокращение лесных площадей. Как все признавали, требовалось серьезное научное исследование, основанное на метеорологических данных, собранных современными методами.

Большой вклад в обоснование концепции о постоянстве климата внес выдающийся русский ученый А. И. Воейков, ставший широко известным благодаря своей фундаментальной книге «Климат земного шара, в особенности России», изданной в 1884 г. [86; 1, р. 93-94]. Он представлял новое поколение европейски образованных российских ученых, хорошо знакомых с зарубежными, прежде всего немецкими, исследованиями. Вместе с коллегами он настойчиво создавал сеть метеорологических станций в России для научного изучения климата.

В отличие от Веселовского, Воейков не считал, что климат односторонне воздействовал на людей и их деятельность. Он рассматривал климат как часть естественной среды, в которой растительность, особенно леса, и климат оказывали друг на друга взаимное влияние. Различным растениям требовалось различное количество света, тепла и влаги. Вследствие этого виды растений различались в направлении от экватора к полюсам. Воейков оценивал климатические потребности разных злаков, в частности

пшеницы, и определял, где они могут с наибольшей выгодой выращиваться в России и других странах. Он анализировал географическое распределение деревьев в контексте их потребности в тепле и влаге; рассматривал вопрос о том, зависело ли размещение лесов и степей в значительной степени или исключительно от климата, в частности от наличия влаги. Воейков считал, что земля, содержащая достаточно влаги для обильного травяного покрова, степной растительности, годилась и для лесов. Распространению лесов, как он утверждал, препятствовали иссушающие ветры.

Воейков рассмотрел в своей книге и вопрос о влиянии растительности на климат. Растительность, особенно леса, по его мнению, оказывает заметное влияние на температуру и влажность воздуха вблизи нее, затеняя почву, увеличивая поверхность площади, излучающей тепло, возвращая влагу в воздух посредством испарения с листьев, и создавая барьер движению воздуха. Проанализировав работы европейских ученых, таких как Беккерель и Э. Эбермайер, он согласился с ними в том, что леса оказывают умеренное влияние на температуру воздуха и почвы. К тому же леса увеличивают влажность воздуха и уменьшают испарение из почвы. Наблюдения, произведенные во Франции, показали, что над лесами проливается больше осадков, чем над окружающими их полями. Леса также ослабляют силу ветра. Лесная зона особенно существенно влияет на климат. Воейков утверждал, что в степях южной России лето было жарким и сухим вследствие преобладающих восточных ветров из Центральной Азии. Чтобы доказать это, он сравнил степи с их жарким и сухим летом с северо-восточной Европой, где близлежащее море и морские ветры обусловливали умеренное и сырое лето [86, с. 291-324, 583; 87, с. 1-13].

Воейков рассмотрел изменение климата на протяжении длительных временных отрезков и в глобальном контексте. Он признал, что при известной осторожности исследование реликтовых остатков растений может быть использовано для реконструкции климата в отдаленном прошлом. Ученый с большой вероятностью предполагал, что зоны лесов и степей сформировались тогда, когда местный климат был более сырым и благодаря этому более подходящим для роста молодых деревьев. Однако это было в отдаленном прошлом, а в настоящее время распределение леса и степи является результатом долгой борьбы за существование между деревьями и травами, начавшейся задолго до того, как на сцене появились люди. С тех пор люди, сознательно или нечаянно, значительно изменили растительный покров Земли [86, с. 302, 307]. Степи в течение длительного времени были покрыты травой, и климат степной зоны не подвергся заметным изменениям на протяжении человеческой истории.

Воейков соглашался, что леса и их истребление оказывало воздействие на климат, но постоянно призывал к осторожности. Он не был вполне удовлетворен новыми теориями и теми данными и методологией, на которых они основывались. В 1892 г. он сравнил современные взгляды на значение лесов для климата. Одни приписывали лесу всевозможные блага и видели в его истреблении причину всех бед. Другие отрицали, что леса оказывали какое-либо влияние, кроме создания заслона от солнца [88, с. 51; 89, т. 1, с. 13]. Воейков высказал взвешенный, компромиссный взгляд. В своем обобщающем труде «Воздействие человека на природу» (1894 г.) он утверждал, что люди не могут изменить базовые климатические условия. С другой стороны, они могут немало сделать для того, чтобы изменить состояние нижнего слоя атмосферы, в котором они обитают. Ссылаясь на работы, доказывающие, что лес получает больше осадков, чем поля, он утверждал: сажая деревья и кустарники, люди могут ослабить силу ветра,

вырубая их, — способствовать его усилению. Выкапывая пруды и орошая поля, люди делают воздух более влажным [90, с. 67-90].

В своих работах Воейков раз за разом подчеркивал необходимость проведения исследований, основанных на данных, собранных научными методами. Он был крайне критичен в отношении многих ранних работ, в особенности тех, в которых сведения о климате основывались на не слишком надежных воспоминаниях стариков [91, с. 543-544]. В рецензии на книгу о климате черноземной области России (1892 г.) ученый заявлял, что исследование вновь показало, как мало нам известно о климате даже в наиболее густонаселенных и богатых регионах России и насколько остра потребность в новых, более точных наблюдениях. Он высказал надежду, что неурожай 1891 г., привлекший всеобщее внимание к потребности в сельскохозяйственных метеорологических наблюдениях, приведет к увеличению числа метеорологических наблюдений в интересах как чистой науки, так и практической жизни, в особенности сельского хозяйства [92, с. 246; 93].

По мере того, как производилось все больше метеорологических наблюдений в зоне степей, выходило все больше работ о климате и старожилы все чаще вспоминали случаи засухи и суровых зим в прошлом, дискуссия об изменении климата приняла новый поворот — ее участники стали задаваться вопросом: присутствуют ли цикличность в климатических изменениях. Впервые идею цикличности выдвинули двое офицеров Генерального штаба, составивших по его поручению обзоры губернии. Мочуль-ский в своем обзоре Харьковской губернии (1850 г.), отрицая факт изменения климата под влиянием истребления лесов, отметил, что в погоде присутствует определенная закономерность. Суровые зимы наступают каждые десять лет, и за ними следует жаркое лето [72, с. 55; 94]. Шмидт в обзоре Херсонской губернии (1866 г.) сообщал, что по наблюдениям местных жителей в последние 40 лет, если зима долгая, устойчивая и с достаточным количеством снега, следующие за ней весна и лето будут дождливыми, а урожай будет хорошим. Автор действительно отметил четыре года, когда при мягких зимах были плохие урожаи, и пять лет, когда хорошим урожаям предшествовали холодные зимы [83, с. 376-379]. Периодичность в наступлении засух и последующих низких урожаев отмечена также самарским губернатором в годовом отчете за 1880 г. и за

1890 г.: низкие урожаи, вызванные засухами и жарой, повторялись периодически [95]; после нескольких лет с плохими урожаями наступал особенно урожайный год [96]. В 1885 г. в земском обследовании Бузулукского уезда Самарской губернии отмечалось, что вполне благоприятные метеорологические условия для пашенного земледелия наступали один раз в каждые пять или семь лет [97, с. 68]. Таким образом, неурожай

1891 г. не был полной неожиданностью для властей Самарской губернии.

В других губерниях, затронутых неурожаем 1891 г., также раздавались голоса в защиту того, что засухи и неурожаи периодически повторяются и не свидетельствуют об ухудшении климата. На годовом собрании ВЭО 31 октября 1891 г., посвященном неурожаю, доклад сделал известный в России сельский хозяин-практик Н. В. Верещагин (между прочим, «отец» вологодского масла). Доказывая, что неурожаи регулярно повторяются через определенные промежутки времени, он выдвинул гипотезу о влиянии на них космических явлений, в частности солнечной активности [98, с. 182]. В 1892 г. будущий министр сельского хозяйства А. С. Ермолов, оценивая неурожай 1891 г., сказал, что обычные неурожаи повторяются регулярно, но 1891 г. является необыкновенным, сопоставимым разве что с 1833 и 1840 гг. [99, с. 3-4]. В том же году Л. П. Весин

опубликовал обширную статью о неурожаях на протяжении длительного периода российской истории в «Северном вестнике». При характеристике причин низких урожаев он опирался на работу немецкого географа и метеоролога Э. Брюкнера, построившего модель периодических колебаний климата на Земле, от более теплого и сухого к более холодному и сырому и наоборот. Адаптируя концепцию Брюкнера к климату юго-восточной России, Весин предположил, что 1880-е и начало 1890-х гг. можно отнести к сухому периоду, за которым последует возвращение периода с более холодной и сырой погодой [100, с. 117-118]. Докучаев также возражал и против теории циклического изменения климата. Докучаев утверждал, что длительность огромного большинства климатических явлений в жизни нашей планеты измеряется веками и тысячелетиями, их характер является неизменным и постоянным (а не колеблющимся), а изменения имеют определенную тенденцию — идут неуклонно и постепенно в одном направлении. В доказательство он приводил собственные исследования формирования чернозема, показывающие, по его мнению, что климат степной зоны в историческое время не изменился. Но он признавал, что в ледниковый период, когда, согласно открытиям геологов, северные олени и мамонты бродили в области, ставшей степной зоной, климат был совершенно другим [26, с. 81-86].

Дискуссии по проблеме засухи 1891 г. продемонстрировали то, что российские ученые и образованная публика были знакомы с исследованиями своих зарубежных коллег, также озабоченных в большей степени проблемой периодических изменений, чем проблемой необратимого, антропогенного изменения климата [101, р. 12-15, 20]. Теория ледниковых периодов была выдвинута швейцарско-американским ученым Л. Агассисом в 1840 г. и со временем принята многими членами международного научного сообщества [8, р. 91-92]. Шотландский ученый Д. Кролл опубликовал в 1875 г. получившее признание исследование «Климат и время». В нем он утверждал, что чередование холодных и теплых периодов ледниковой эпохи, открытое геологами, было вызвано «эксцентричностью земной орбиты» [102]. На протяжении XIX в. ученые много рассуждали о влиянии циклической активности солнечных пятен на периодичность изменений температуры воздуха, выпадения осадков и уровня рек (так же как на цикличность в колебаниях хлебных цен, неурожаев и финансовых кризисов). Важное исследование в этой области провел немецкий метеоролог В. Кёппен в начале 1870-х гг. в С. -Петербурге, а затем в Германии. Он утверждал, что существует обратная связь между количеством солнечных пятен и температурой воздуха, так что их циклические изменения тесно связаны между собой [103, р. 184-185; 104, р. 583-587; 105, р. 271-272].

Из зарубежных работ об изменении климата, вероятно, сильнейшее влияние на российских ученых того времени оказала уже упоминавшаяся работа Брюкнера. Детство он провел в Одессе, образование получал в России, в Дерптском университете, и Германии, некоторое время, в конце 1880-х гг., работал вместе с Кёппеном в Гамбурге [101, р. 6]. Брюкнер изучал изменение уровня воды в Каспийском, Черном и Балтийском морях и уровня ледников в Альпах, привлек сведения об осадках и температуре по всему миру, о времени замерзания и таяния рек, в особенности в России, и о времени созревания винограда во Франции, Германии и Швейцарии; а также о частоте холодных зим. Некоторые из его данных охватывали несколько столетий и касались Российской империи, включая степную зону. Брюкнер пришел к выводу, что «в течение прошлых девяти столетий Земля испытывала климатические колебания с периодичностью примерно в 35 лет», во время которых сырые и прохладные периоды чередовались

с сухими и теплыми. 35-летние циклы, однако, не совпадали с циклами солнечных пятен, и он отвергал идею связи между активностью Солнца и колебаниями климата на Земле. Ученый стремился познакомить с результатами своей работы мировую общественность. Он публиковал статьи в прессе и выступал с публичными лекциями, в том числе в Дерптском университете в 1888 г., делал доклады на конференциях. Брюкнер проявлял большую заинтересованность в практическом применении полученных результатов, поскольку предполагал, что регионы с континентальным климатом, такие как Сибирь, Северная Америка и Австралия, будут испытывать частые засухи и страдать от низких урожаев в течение сухого периода, апогей которого наступит к началу ХХ в. [101, р. 7-10; 106, р. 47-191, 219-242, 255-268].

Воейков, читавший на нескольких западноевропейских языках и сам бывший плодовитым автором, содействовал популяризации в России зарубежных климатологических работ. Он прорецензировал и проанализировал работы Брюкнера, Кёппена, Кролла, Агассиса и других специалистов под российским углом зрения — в какой степени различные гипотезы изменения климата в историческом и геологическом времени соответствовали имеющимся в распоряжении ученых данным о климате Российской империи. Он, в частности, обнаружил, что наблюдения за климатом в сибирском Барнауле или на кавказских ледниках не вписываются в циклы Брюкнера. По мнению Воейкова, знания о климате постоянно расширяются и углубляются, прежние абсурдные концепции отвергаются и заменяются другими, которые, хотя и не являются абсолютно верными, все же могут служить рабочими гипотезами, соответствующими современному состоянию науки. Еще много нужно сделать для того, чтобы мы могли понять закономерности изменения климата [107, с. 577].

Российские исследователи сделали немало наблюдений, подтверждающих, на их взгляд, концепцию о циклическом характере климата, в частности о цикличности в наступлении засух в степной зоне. Особенно много данных на этот счет было собрано в Самарской губернии. Губернатор в своем отчете за 1897 г. сообщал, что сельские хозяева, производящие наблюдения за количеством осадков, установили, что засухи в Самарской губернии неизбежны и их повторяемость через определенные промежутки времени не является случайной. Так, после неурожаев 1891-1892 гг. последовало несколько хороших лет до новой засухи и неурожая 1897 г. Наибольшие колебания урожаев были зафиксированы в степных уездах на юге губернии [108]. Подобная закономерность была обнаружена Е. А. Гейнцем в колебаниях осадков в 1880-х и 1890-х гг., например в 1891-1898 гг. в бассейне нижней Волги было четыре сухих года (1891, 1892, 1897, 1898) и четыре сырых [64, с. 66]. В 1910-е гг. Г. И. Баскин, главный статистик самарского земства, специально изучавший цикличность неурожаев, установил, что волны «высоких» и «низких» урожаев чередуются: за пиком «высоких» сразу следуют «низкие», и наоборот. Так, четырехлетний период хороших урожаев 1885-1888 гг., предшествовал периоду плохих урожаев 1889-1892 гг., а период низких урожаев 19051908 гг. следовал после периода высоких урожаев 1901-1904 гг. Эта модель предсказала улучшение урожаев в 1922 г. после неблагоприятного периода, апогеем которого стал 1921 г. Баскин не обнаружил 35-летний цикл Брюкнера [109, т. 1, с. 5-11; 110, с. 14-19]. Напротив, в Области войска Донского геолог В. В. Богачев высказался в пользу корреляции между циклами солнечных пятен, циклами Брюкнера и циклами климатических изменений [111, с. 105-108]. Итак, в начале ХХ в. многие российские специалисты, в особенности хорошо знакомые со степными губерниями, утверждали, что засухи,

столь губительные для российского сельского хозяйства, повторялись периодически по причинам, в значительной мере находящимся за пределами человеческого влияния.

Выводы

В течение нескольких десятилетий после засухи 1833 г. и в годы, последовавшие за неурожаем 1891-1892 гг., в России активно обсуждался вопрос об изменении климата в степной зоне. На протяжении первой половины указанного периода большинство экспертов полагали, что с точки зрения потребностей пашенного земледелия климат необратимо ухудшался, становился более континентальным, сухим, а засухи становились все более частыми. Это связывалось с человеческой деятельностью, в особенности с вырубкой леса. Однако в дальнейшим все больше исследователей стали склоняться к тому, что климатические изменения носят циклический характер, а истребление лесов не оказывает существенного воздействия на климат, так как последний определяется внешними, а не местными антропогенными факторами.

С чем были связаны различия во мнениях и как можно объяснить изменение преобладающей точки зрения? Главные причины — повышение уровня развития науки о климате и накопление новых данных, без чего рассуждения о климате носили спекулятивный характер. Именно на конец XIX — начало ХХ в. приходится расцвет естественных наук в России и за рубежом. К этому времени российские ученые накопили значительное количество точных метеорологических наблюдений за климатом степного края. Сведения, основанные на личных впечатлениях, в особенности на воспоминаниях старожилов, больше не считались надежными. Аргументы относительно изменения климата все больше основывались не на локальных сведениях по отдельным местностям, которые могли поддержать сторонников разных точек зрения, а на точных массовых наблюдениях, собранных за нескольких десятилетий. Губернаторы и земские чиновники Самарской губернии, одной из основных зернопроизводящих областей, где климат был решающим фактором, особенно много сделали для определения климатических циклов.

Работы известных российских ученых по климату, таких как Воейков, привлекали внимание за рубежом только тогда, когда они издавались на западноевропейских языках. В России же многие участники дебатов были знакомы с трудами зарубежных коллег.4 Большинство российских специалистов читали по-немецки и по-французски, некоторые также по-английски, и все имели доступ к русским резюме или переводам иностранных работ. В этом смысле россияне являлись частью международного научного сообщества. Поэтому доминирующие взгляды на климат в России и за рубежом изменялись в целом синхронно. Существенный вклад в научное понимание климата внесли немецкие ученые, в особенности Брюкнер и Кёппен. Их вывод о цикличности его изменений подтверждался данными, которыми на тот момент, в начале 1890-х гг., располагали российские специалисты, и потому они в большинстве поддержали новую концепцию, переключив свое внимание с негативного воздействия климата на раскрытие законов его периодических изменений с целью предсказания погоды [112, p. 68-77].

4 Например, книга А. И. Воейкова «Климаты земного шара, в особенности России» (1884) была опубликована в измененном варианте в немецком переводе: Woeikow A. Die Klimate der Erde. Jena, 1887. На нее, в частности, ссылался Брюкнер.

Дискуссии о климатических изменениях в России и в других странах в XIX — начале ХХ в. не были чисто академическими, но, как и сегодня, преследовали практические цели: понять и предсказать погодные явления, определить климатические зоны и исследовать природу гроз и состав воздуха. Чиновники, врачи, торговцы, землевладельцы и страховщики пытались приобрести и применить метеорологические знания в целях планирования своей деятельности в разных сферах, включая разработку торговых маршрутов, охрану здоровья, сельскохозяйственное производство и военные кампании [113, р. XI]. В России, в особенности в степных губерниях, основная проблема заключалась в том, чтобы найти способ справляться с изменяющимся климатом и обеспечить развитие пашенного земледелия на плодородном черноземе. Поиск решения в существенной степени зависел от того, являлись ли климатические изменения необратимыми и антропогенными или циклическими и аутогенными. Если ухудшение климата степного края было следствием истребления лесов, то вырубки следовало остановить, а посадки новых деревьев широко практиковать и тем самым изменить климат [114, с. 15-80; 55, с. 471-563]. Под влиянием этого представления развивалась практика разведения лесов в степной полосе. Г. Н. Высоцкий, коллега Докучаева, стал крупным экспертом по степному лесоводству. К концу Х1Х в., когда большинство специалистов стали думать, что изменения климата являются циклическими и аутогенными, упор в практической борьбе за урожай стал направляться на высаживании деревьев в качестве заслона от ветра [115, с. 443-449]5 и на искусственное орошение как способа борьбы с нехваткой воды. Многие специалисты в конце XIX в. считали, что экономически и технически орошение возможно, но в небольших масштабах [116, с. 1-30; 117].6 Более реальное решение проблемы видели в том, чтобы найти технологию обработки почвы, способную сохранить в ней скудные запасы влаги (такой способ предлагался, в частности, Костычевым) [119]. Если изменения климата являлись регулярными и циклы можно было предсказывать, то практичным способом предотвращения их негативного последствия могло стать создание в хорошие годы зерновых либо денежных фондов, которые в трудные годы можно было бы использовать для облегчения положения населения, пострадавшего от неурожая.7

Таким образом, во второй половине XIX — начале ХХ в. дискуссии, захватившие ученых, политиков и широкую общественность, концентрировались вокруг трех проблем: изменяется ли климат на Земле, и если да, является ли изменения необратимыми или циклическими, антропогенными или аутогенными. В настоящее время в дискуссиях о климате наметился консенсус относительно того, что климатические изменения являются необратимыми и антропогенными.8 Интересно отметить, что доктор Астров в «Дяде Ване» в середине 1890-х гг. разделял именно это мнение, являвшееся в то время маргинальным. Он также выступал против вырубки лесов, призывая использовать в качестве топлива вместо дерева уголь и торф, что, по его мнению, могло предотвратить неблагоприятное изменение климата. Было бы антиисторично и ненаучно критиковать климатологов рубежа XIX-XX вв. за то, что они не уделяли достаточно внимания тенденции глобального потепления, едва ли в то время заметного. Как ни парадок-

5 Эта идея была возрождена в сталинском плане преобразования природы 1948 г.

6 Ирригация стала возможной только в середине ХХ в., когда на степных реках были построены дамбы [118, р. 27-40].

7 Исторический обзор о запасных хлебных магазинах см.: [94, т. 1, с. 66-69].

8 Обзор новой литературы [120, р. 215—222]. Раздаются и скептические голоса [101, р. 20-21].

сально, необратимые изменения климата, которых в начале ХХ в. так опасались многие россияне, включая Чехова, в действительности происходили в российских степях на протяжении большей части XIX в., а в настоящее время, как предсказывают ученые, они будут характерны для всего XXI в. Современные российские ученые Н. Дронин и А. Кириленко составили прогноз изменений климата на период от 2020-х до 2070-х гг. и оценили их возможное воздействие на сельское хозяйство России. Их модель предсказывает, что климат степной зоны станет жарче, суше, с более частыми и сильными засухами. Они прогнозируют, что в итоге производство зерна в степном краю к 2070-м гг. может сократиться вдвое [81, p. 123-150].9

Источники и литература

1. Moon D. Agriculture and the Environment on the Steppes in the Nineteenth Century // Peopling the Russian Periphery: Borderland Colonization in Eurasian History / N. Breyfogle et al. (eds.). Abingdon and New York: Routledge, 2007. P. 81-105.

2. Vucinich A. Science in Russian Culture: A History to 1860. Stanford, CA: Stanford University Press, 1963. 463 p.

3. Vucinich A. Science in Russian Culture: 1861-1917. Stanford, CA: Stanford Stanford University Press, 1970. 575 p.

4. Романовский С. И. «Обрусение» российской науки как национальная проблема // Вопросы истории естествознания и техники. 1999. № 3. С. 43-56.

5. Evtuhov C. The Roots of Dokuchaev's Scientific Contributions // Footprints in the Soil: People and Ideas in Soil History / B. P. Warkentin (ed.). Amsterdam: Elsevier, 2006. P. 125-148.

6. Рихтер Г. Д. Жизнь и деятельность А. И. Воейкова // Воейков А. И. Избранные сочинения: в 4 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948-1957. Т. 1. С. 35-90.

7. Dronin Н. М., Bellinger E. G. Climate Dependence and Food Problems in Russia, 1900-1990. Budapest and New York: Central European University Press, 2005. 366 p.

8. Bronnimann St. Picturing Climate Change // Climate Research. 2002. Vol. 22. Р. 87-95.

9. Glacken C. J. Traces on the Rhodian Shore: Nature and Culture in Western Thought from Ancient Times to the End of the Eighteenth Century. Berkeley: University of California Press, 1967. 763 p.

10. Grove R. H. Green Imperialism: Colonial Expansion, Tropical Island Edens, and the Origins of Environ-mentalism, 1600-1860. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 1995. 540 p.

11. Humboldt A. von. Cosmos: A Sketch of the Physical Description of the Universe: In 5 vol. London: Harper and Brothers, 1848-1858.

12. Keller W. East minus West = Zero: Russia's Debt to the Western World, 862-1962 / Trans. C. Fitzgibbon. New York: Putnam, 1962. 384 p.

13. Jankovic V. Reading the Skies: A Cultural History of the Weather, 1650-1820. Chicago: University of Chicago Press, 2001. 272 p.

14. Anderson K. Predicting the Weather: Victorians and the Science of Meteorology. Chicago: University of Chicago Press, 2005. 331 p.

15. Le Roy Ladurie Е. Times of Feast, Times of Famine: A History of Climate since the Year 1000. Garden City; New York: Doubleday, 1971. 426 p.

16. Chappell J. E. Climatic Change Reconsidered: Another look at 'The Pulse of Asia // Geographical Review. 1970. Vol. 60. P. 347-373.

17. Coen D. R. Climate and Circulation in Imperial Austria // Journal of Modern History. Vol. 82. December 2010. P. 839-875.

18. Воейков А. Климат России // Полная энциклопедия русского сельского хозяйства: в 12 т. СПб.: Тип. А. Ф. Девриен, 1900-1912. Т. 4.

19. Энциклопедический словарь А. Ф. Брокгауза и И. А. Ефрона: в 41 т. Т. 14а. СПб.: Брокгауз—Ефрон,

1895.

20. Wladimir Koppen, 1846-1940 [obituary] // Bulletin of the American Meteorological Society. 1940. Vol. 21-22. P. 80-82.

21. Gibson D. J. Grasses and Grassland Ecology. New York: Oxford University Press, 2009. 305 p.

9 Выражаем благодарность доктору Дронину за то, что привлек внимание к своей работе.

22. Peel M. C, Finlayson B. L., McMahon T. A. Updated World Map of the Köppen-Geiger Climate Classification // Hydrology and Earth System Science. 2007. Vol. 11. 2007. P. 1633-1644.

23. Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: в 18 т. М.: Наука, 1972-1984.

24. Costlow J. Imaginations of Destruction: The 'Forest Question' in Nineteenth-Century Russian Culture" // Russian Review. Vol. 62. January 2003. P. 91-118.

25. Bartlett R. Chekhov: Scenes from a Life. London: The Free Press, 2004. 551 p.

26. Докучаев В. В. Наши степи прежде и теперь // Сочинения: в 9 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949-1961. Т. 6. С. 13-102.

27. Измаильский А. А. Как высохла наша степь: Исследования относительно влажности почвы и подпочвы // Сельское хозяйство и лесоводство. Вып. 174. 1893. Сентябрь. С. 1-27

28. Измаильский А. А. Влажность почвы и грунтовая вода в связи с рельефом местности и культурным состоянием поверхности почвы. Полтава: Тип. Л. Фришберга, 1894. 324 с.

29. Докучаев В. В. Русский чернозем // Избранные сочинения: в 3 т. М.: Гос. изд-во сельскохоз. литературы, 1948-1949. Т. 1.

30. Беседы в отделении Императорского Вольного Экономического Общества по вопросу о причинах неурожая 1891 г. и мерах против повторения подобных неурожаев в будущем // Труды Императорского Вольного Экономического Общества. 1892. Январь-февраль. С. 67-144.

31. Изменение климата в Орловской губернии и причина тому // Журнал Министерства Государственных Имуществ (далее — ЖМГИ). Т. 58, № 3. 1856. С. 69-78.

32. Государственный архив Ростовский области. Ф. 55. Оп. 1. Д. 736. 64 л.

33. Сухоруков В. Д. Статистическое описание земли Донских казаков, составленное в 1822-1832 г.х. Новочеркасск: Областная Войска Донского тип., 1891. 301 с.

34. Staples J. R. Cross-Cultural Encounters on the Ukrainian Steppe: Settling the Molochna Basin, 1783-1861. Toronto: University of Toronto Press, 2003. 253 p.

35. Рассуждения о необходимости охранения владельческих лесов от истребления и о пользе правильного лесного хозяйства // Лесной журнал. 1833. Вып. 1, № 1. С. 51-103.

36. Андреевский. Заметки о лесоводстве и о необходимости разведения лесов в южных губерниях России // Лесной журнал. 1834. Вып. 3, № 1. С. 1-31.

37. О влиянии лесов и истреблении оных на климат // Лесной журнал. 1837. № 3. С. 427-442.

38. О влиянии лесов на климат, реки и прозябение и вредных последствиях их истребления // Лесной журнал. 1837. № 9. С. 231-251.

39. Беккерель А. С. Влияние истребления лесов на климат // ЖМГИ. Т. 52. 1854. № 4. С. 54-68.

40. Марш Д. П. Человек и природа, или о влиянии человека на изменение физико-географических условий природы. СПб.: Н. Поляков, 1866. 587 с.

41. Пассек В. Историко-статистическое описание Харьковской губернии 1836 г. // Материалы для статистики Российской Империи. СПб.: МВД, 1839.

42. Заблоцкий А. Б. Хозяйственные замечания о некоторых губерниях южного края России // ЖМГИ. 1841. Т. 1, № 1. 2-я пагинация. С. 11-55.

43. Крестлинг И. О степных замечаниях в России // ЖМГИ. 1841. Т. 3, № 6 (1841). 7-я пагинация. С. 562-570.

44. Об основных причинах неурожая в России и о средствах отвращения оных // ЖМГИ. 1842. Т. 4, № . 2-я пагинация. С. 127-147.

45. Палимпсестов И. У. Мои воспоминания. М.: Тип. А. Гатцука, 1879. 164 с.

46. Энциклопедический словарь А. Ф. Брокгауза и И. А. Ефрона. T. 42а. СПб.: Брокгауз и Ефрон, 1897.

47. Палимпсестов И. У. Саратовская степь в хозяйственном отношении // Труды Императорского Вольного Экономического общества. Вып. 4. 1850. С. 111-122.

48. Гумбольдт А. Ф. Космос. Опыт физического мироописания: в 3 ч. 2-е изд. Москва: Тип. А. Семена, 1862-1863.

49. Палимпсестов И. У. Переменился ли климат юга России // Сборник статей о сельском хозяйстве юга России, извлеченных из Записок Императорского Общества сельского хозяйства южной России с 1830 по 1868 год / И. У Палимпсестов (сост.). Одесса: Общество сел. хоз. Южной России, 1868. С. 1-35.

50. Краснов Н. И. Земля войска Донского / Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. СПб.: Тип. Департамента Генерального Штаба, 1863. 555 с.

51. [Валуев]. Доклад высочайше учрежденной комиссии для исследования нынешнего положения сельского хозяйства и сельской производительности в России. СПб.: Общественная польза, 1873. 53 с.

52. Государственный архив Ставропольского края. Ф. 101. Оп. 4. Д. 732 (1878-1887 гг.). Л. 1-3, 35 об.-37 об.

53. Алфераки А. Н. О положении сельского хозяйства в юго-восточном крае. СПб.: И. А. Зиберт, 1879.

39 с.

54. Номикосов С. Ф. Статистическое описание Области войска Донского. Новочеркасск: Областное Войско Донское, 1884. 762 с.

55. ВейнбергЯ. И. Лес: значение его в природе и меры к его сохранению. М.: Тип. Е. Лисснер и Ю. Роман, 1884. 564 с.

56. Рогалев А. Я. Херсонская губерния / Военно-статистическое обозрение Российской империи: в 17 т. СПб.: Тип. Департамента Генерального Штаба, 1848-1858. Т. 11, вып. 1. СПб., 1849. 229+85 с.

57. Baer E. K. von, Helmerson Fr. von. Vorwort des Herausgebers // Beiträge zur Kenntniss des russischen Reiches und den angränzenden Länder Asiens. 1841. Vol. 4. P. 165-98

58. Baer E. K. von. Die uralte Waldlosigkeit Steppe // Beiträge zur Kenntniss des russischen Reiches und den angränzenden Länder Asiens. 1856. Vol. 18. S. 109-115.

59. Веселовский К. С. О климате России. СПб.: Изд-во имп. АН, 1857. 410+327 с.

60. Русский биографический словарь. Том Бер — Бяк. СПб.: Имп. Русское ист. общество, 1908.

61. Государственный архив Ростовской области. Ф. 46. Оп. 1. Д. 3282. Л. 18-18 об.

62. Kropotkin P. A. The Desiccation of Eur-Asia // Geographical Journal. 1904. Vol. 23. P. 722-734.

63. Kropotkin P. A. Memoirs of a Revolutionist. New York: Dover Publications, 1971. 557 p.

64. Энгельгардт А. П. Черноземная Россия. Саратов: Скоропечня Губ. правл., 1902. 234 с.

65. Россия: Полное географическое описание нашего отечества / В. П. Семенов (ред.): в 11 т. СПб.: Тип. А. Ф. Девриен, 1899-1914. Т. 6. Среднее и нижнее Поволжье. СПб., 1901.

66. Россия: Полное географическое описание нашего отечества. Т. 14. Новороссия и Крым. СПб.: Тип. А. Ф. Девриен, 1910.

67. Берг Л. С. Вопрос об изменении климата в историческую эпоху // Землеведение, 1911. № 3. С. 23-120.

68. Энгельке К. Хозяйственное положение Саратовской губернии // ЖМГИ. 1841. Т. 1, № 2. С. 367-401.

69. Brückner E. Climate Change since 1700 // Brückner E. The Sources and Consequences of Climate Change and Climate Variability in Historical Times / eds N. Stehr, H. von Storch. Dordrecht: Kluwer Academic Publishers, 2000. P. 321-343.

70. А[рандаренко] Н. Хозяйственно-статистический взгляд на Полтавскую губернию // ЖМГИ. 1845. T. 16. С. 216-233.

71. Rich D. Imperialism, Reform and Strategy: Russian Military Statistics, 1840-1880 // Slavonic and East European Review. 1996. Vol. 74, N 4. P. 621-639.

72. Мочульский В. И. Харьковская губерния / Военно-статистическое обозрение Российской империи: в 17 т. СПб.: Тип. Департамента Генерального Штаба. Т. 12, ч. 1. СПб., 1850. 260+151 с.

73. Herodotus. The Histories / Trans. by Aubrey de Selincourt. London: Penguin, 2003. 622 p.

74. Рябинин А. Д. Уральское Казачье войско / Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Т. 22. СПб., 1866. 419+108 с.

75. Паллас П. С. Научное наследие П. С. Палласа: Письма 1768-1771 гг. / сост. В. И. Осипов. СПб.: Творч.-изд. агентство «Ленингр. ин-т дизайна», 1993. 248 с.

76. Лепехин И. И. Записки путешествия академика Лепехина: в 4 ч. СПб.: Имп. Академия Наук, 1821.

77. Гмелин С. Г. Путешествие по России для исследования трех царств естества: в 4 т. СПб., 1771-1785.

78. Koch F. C. The Volga Germans in Russia and the Americas. University Park, PA: Pennsylvania State University Press, 1977. 365 p.

79. Энциклопедический словарь А. Ф. Брокгауза и И. А. Ефрона. Т. 6. СПб., 1892.

80. И. Г. Хозяйственное освоение Екатеринославской губернии за последние пять лет (1847-1851 гг.) // ЖМГИ. 1852. T. 43, № 22. 3-я пагинация. С. 30-35.

81. Dronin N., Kirilenko A. Climate Change and Food Stress in Russia: What If the Market Transforms as It Did during the Past Century? // Climate Change. Vol. 86. January 2008. P. 123-150.

82. Данилевский Н. Рецензия на книгу К. Веселовского «О климате России» // Вестник Императорского Русского Географического Общества. 1859. Т. 25. 4-я пагинация. С. 1-13.

83. Шмидт А. Херсонская губерния: в 2 ч. / Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Т. 24. СПб.: Глав. упр. Ген. штаба, 1863. 605+878 с.

84. Сборник статистических сведений по Самарской губернии: Отдел хозяйственной статистики. Т. 1. Самарский уезд. М.: Издание Самарского губернского земства, 1883. 2-я пагинация.

85. Кравцов И. В. По поводу неурожаев в 1891 и 1892 г.х // Сельское хозяйство и лесоводство. 1893. № 172. 1-я пагинация. С. 317-335.

86. Воейков А. И. Климаты земного шара, в особенности России. СПб.: Картогр. заведение А. Ильина, 1884. 640 с.

87. Воейков А. И. О влиянии лесов на климат // Заседания Петербургского Собрания сельских хозяев. 1878. № 5. С. 1-13.

88. Воейков А. И. По вопросу лесной метеорологии // Метеорологический вестник. 1892. № 2. С. 51-60.

89. Григорьев А. А. Руководящие климатологические идеи А. И. Воейкова // Воейков А. И. Избранные сочинения: в 4 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948-1957.

90. Воейков А. И. Воздействие человека на природу. М. 1894. 60 с.

91. Воейков А. И. Колебание и изменение климата // Известия Императорского Русского Географического Общества. 1894. Т. 30, № 5. С. 543-578.

92. Воейков А. И. Рецензия на книгу А. Н. Барановского «Главные черты климата черноземной области России» // Метеорологический вестник. 1892. № 6. С. 242-246.

93. Клоссовский А. Ответы современной метеорологии на запросы практической жизни // Метеорологический вестник. 1891. № 1. С. 5-13; № 2. С. 53-62.

94. Ермолов С. С. Наши неурожаи и продовольственный вопрос: в 2 т. СПб., 1909.

95. Государственный архив Самарской области. Ф. 3. Оп. 167. Д. 89 (1888 г.). Л. 6.

96. Государственный архив Самарской области. Ф. 3. Оп. 233. Д. 1000 (1891 г.). Л. 1-2.

97. Сборник статистических сведений по Самарской губернии: Отдел хозяйственной статистики. Т. 3. Бузулукский уезд. Самара: Издание Самарского губернского земства, 1885. 563 с.

98. Верещагин Н. В. По поводу неурожая текущего года // Труды Императорского Вольного Экономического Общества. 1891. Т. 2, № 5. С. 178-196.

99. Ермолов А. С. Неурожай и народное бедствие. СПб.: В. Киршбаум, 1892. 271 с.

100. Весин Л. Неурожаи в России и их главные причины // Северный вестник. 1892. № 1. С. 85-123.

101. Stehr N., Storch H. von. Eduard Brückner's Ideas — Relevant in His Time and Today // Brückner E. Sources and Consequences of Climate Change and Climate Variability in Historical Times / eds N. Stehr, H. von Storch. Dordrecht; Boston: Kluwer Academic Publishers, 2000. P. 1-24.

102. Croll J. Climate and Time in Their Geological Relations: A Theory of Secular Changes of the Earth's Climate. 2nd ed. Edinburgh: Adam and Charles Black, 1885. 577 p.

103. On Temperature Cycles: Abstract of paper by Dr. W. Koppen // Nature. Vol. 9. January 8. 1874. P. 184-185.

104. Blanford H. F. The Paradox of the Sun-Spot Cycle in Meteorology // Nature. Vol. 43. 1891. April 23. P. 583587.

105. A. B. M. Sun-Spots and Air-Temperature // Nature. Vol. 45.1892. January 21. P. 271-272.

106. Brückner E. Sources and Consequences of Climate Change and climate variability in historical times / eds N. Stehr, H. von Storch. Dordrecht; Boston: Kluwer Academic Publishers, 2000. 338 p.

107. Воейков А. И. Колебание и изменение климата // Известия Императорского Русского Географического Общества. 1894. Т. 30, № 5. С. 543-78.

108. Государственный архив Самарской области. Ф. 3. Оп. 23. Д. 1541 (1898 г.). Л. 3-3 об, 25 об.

109. Баскин Г. И. Сборник избранных трудов Г. И. Баскина по Самарской губернии: в 6 т. Самара: Сам-полиграфпром, 1925.

110. Белякова Н. С. Земский статистик Григорий Иванович Баскин (1866-1938) // Самарский земский сборник. 1999. Вып. 3, № 1. С. 14-19.

111. Богачев В. В. Очерки географии Всевеликого Войска Донского. Новочеркасск: Отд. нар. просв. Все-велик. войска Донского, 1919. 520 с.

112. Sheynin O. B. On the History of the Statistical Method in Meteorology // Archive for the History of Exact Sciences. Vol. 31. 1984-1985. P. 68-77.

113. Introduction // Intimate Universality: Local and Global in the History of Weather and Climate / eds J. R. Fleming et al. Sagamore Beach, MA: Science History Publications, 2006.

114. П[алимпсестов]. Лесоводство: Нечто в роде «Введения» в уроки лесоводства для Новороссийского края // Записки Императорского Общества Сельского Хозяйства Южной России. 1852. № 1. С. 15-80.

115. Высоцкий Г. Н. Степное лесоразведение // Полная энциклопедия русского сельского хозяйства. Т. 9. СПб.: Тип. А. Ф. Девриен, 1905.

116. Герсеванов М. Н. Об обводнении южной степной полосы России // Записки Императорского русского технического общества. Январь 1891 г. 1-я пагинация. С. 1-30.

117. Жилинский И. И. Очерк работ экспедиции по орошению на юге России и Кавказе. СПб.: Тип. В. С. Балашева,, 1892. 404 с.

118. Josephson P. Industrialized Nature: Brute Force Technology and the Transformation of the Natural World. Washington, DC: Island Press, 2002. 313 p.

119. Костычев П. А. О борьбе с засухой в черноземной области посредством обработки полей и накопления на них снега. СПб.: Тип. А. Ф. Девриен, 1893. 83 с.

120. Daniels S., Endfield G. Narratives of Climate Change: Introduction // Journal of Historical Geography. 2009. Vol. 35. P. 215-222.

Статья поступила в редакцию 13 сентября 2012 г.