CC BY
35
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
Протоиерей Георгий Митрофанов
Из истории Русской Православной Церкви ХХ века (К вопросу о взаимоотношениях Московской Патриархии и русской церковной эмиграции в период 1920-1927 гг.)
Опубликовано: Христианское чтение. 1991. № 3. С. 30-60
© Сканирование и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2013. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
Издательство СПбПДА Санкт-Петербург 2013
Свящ. Георгий Митрофанов
ИЗ ИСТОРИИ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ XX ВЕКА*
(К вопросу о взаимоотношениях Московской Патриархии и русской церковной эмиграции в период 1920—1927 гг.)
ступление митрополита Нижегородского Сергия в должность Заместителя Патриаршего Местоблюстителя в декабре 1925 г. с самого начала встретило активное сопротивление государственной власти, стремившейся нарушить указанное митрополитом Петром и признаваемое значительной частью русского епископата преемство высшей церковной власти в Русской Православной Церкви. Административное запрещение митрополиту Сергию покидать Нижний Новгород с декабря 1925 г., неудавшаяся благодаря твердой позиции митрополита Сергия попытка захвата власти в Московской Патриархии в январе 1926 г. самозванным, но поддерживаемым государственной властью «Временным Высшим Церковным Советом», состоявшим из нескольких епископов, и, наконец, организованный при прямом участии представителей государственной власти весной 1926 г. конфликт между митрополитом Сергием и вернувшимся из ссылки митрополитом Агафангелом, завершившийся в июне того же года их взаимным примирением с признанием митрополитом Агафангелом и большинством русского епископата права митрополита Сергия возглавлять Русскую Православную Церковь — таков далеко не полный перечень событий, выразительно свидетельствовавший о все более активном вмешательстве государства во внутри-церковную жизнь с целью полностью дезорганизовать деятельность русской епископской иерархии, продолжавшей при этом как и в предшествующие годы подвергаться административным и уголовным преследованиям.
Поставленный подобно своим предшественникам Свят. Патриарху Тихону и митрополиту Петру перед необходимостью противопоставлять постоянным политическим обвинениям и непрекращающимся репрессиям против духовенства заявления о государственной лояльности Русской Православной Церкви и ее готовность принять условия регистрации, не нарушавшие традиционного
* Окончание. Начало и продолжение см. в № 1, 2 «Христианского чтения» за 1991 год.
уклада церковной жизни, митрополит Сергий предпринял попытку летом 1926 г. представить Советскому правительству официальный церковный документ, который бы мог послужить основанием для соглашения между Русской Церковью и государством относительно условий предоставления руководству Московской Патриархии гражданской регистрации.
Следует подчеркнуть, что намерение митрополита Сергия, пользовавшегося летом 1926 г. единодушной поддержкой подавляющей части русского епископата, встретило активное содействие со стороны православных епископов, которое выразилось, прежде всего, в выработке группой епископов проекта предполагавшегося документа, призванного помочь митрополиту Сергию в составлении его окончательного текста. Получивший впоследствии наименование «Памятной записки» или «Послания» этот проект был составлен к 27 мая/9 июня 1926 г. профессором И. В. Поповым при участии и под руководством возглавлявшейся архиепископом Благовещенским Евгением (Зерновым) группы русских епископов, насчитывавшей около 20 архиереев, которые в период работы над этим документом отбывали заключение в Соловецком лагере.
В большинстве своем временно устраненные от церковных дел в результате преследований государственной власти, но обладавшие, как, например, архиепископ Иларион (Троицкий) или епископ Мануил (Лемешевский), значительным опытом церковного управления в условиях антирелигиозной государственной политики, соловецкие епископы смогли выработать церковный документ, в котором не только была дана всесторонняя богословски обоснованная и исторически взвешенная оценка взаимоотношений Русской Церкви и Советского государства, но и содержался перечень конкретных условий, создание которых должно было способствовать нормализации этих взаимоотношений на основе предоставления Русской Православной Церкви гражданской регистрации.
Среди многочисленных вопросов, содержавшихся в этом наиболее основательном и пространном церковном документе периода 1920-х гг., приведенном в приложении к данной статье, значительное место было уделено рассмотрению взаимоотношений Русской Православной Церкви и Русской Православной Церкви за границей, осуществленному с точки зрения задач, которые стояли перед руководством Московской Патриархии.
Стремясь исчерпывающе выразить понимание русским епископатом того положения, в которое была поставлена Русская Православная Церковь в результате проводившейся Советским прави-
тельством политики в отношении Церкви, «Памятная записка» представила весьма обстоятельную картину этого в высшей степени неудовлетворительного положения. «Несмотря на Основной Закон Советской Конституции, обеспечивающий верующим полную свободу совести, религиозных объединений и проповеди,— писали соловецкие епископы,— Православная Российская Церковь до сих пор испытывает весьма существенные стеснения в своей деятельности и религиозной жизни. Она не получает разрешения открыть правильно действующие органы центрального и епархиального управления; не может перевести свою деятельность в ее исторический центр — Москву; ее епископы или вовсе не допускаются в свои епархии, или, допущенные туда, бывают вынуждены отказываться от исполнения самых существенных обязанностей своего служения — проповеди в церкви, посещения общин, признающих их духовный авторитет, иногда даже посвящения. Местоблюститель Патриаршего Престола и около половины Православных епископов томятся в тюрьмах, в ссылке или на принудительных работах... Правительство, как в своем законодательстве, так и в порядке управления, не остается нейтральным по отношению к вере и неверию, но совершенно определенно становится на сторону атеизма, употребляя все средства государственного воздействия к его насаждению, развитию и распространению, в противовес всем религиям. Церковь, на которую ее вероучением возлагается религиозный долг проповеди Евангелия всем, в том числе и детям верующих, лишена по закону права выполнить этот долг не достигшим 18-летнего возраста, между тем в школах и организациях молодежи детям самого раннего возраста и подросткам усиленно внушаются принципы атеизма со всеми логическими выводами из них. Основной Закон дает гражданам право веровать во что угодно, но он сталкивается с законом, лишающим религиозное общество права юридического лица и связанного с ним права обладания какой бы то ни было собственностью, даже предметами, не представляющими никакой материальной ценности, но дорогими и ценными, священными для верующих исключительно по своей религиозной значимости. В целях пропаганды противорелигиозной по силе этого закона у Церкви отобраны и помещены в музеи по* читаемые ею останки святых»48*.
Столь тяжелое положение, в которое была поставлена Русская Православная Церковь к 1926 г., не изменило, по мнению соловецких епископов, принципиальной позиции Русской Церкви по
* Примечания см. в конце статьи. 1 4
отношению к Советскому государству, основывавшейся на принципах, впервые выраженных в Посланиях Свят. Патриарха Тихона. «Свое собственное отношение к государственной власти,— подчеркивалось в «Памятной записке»,— Церковь основывает на полном и последовательном проведении в жизнь принципа раздельности Церкви и государства. Она не стремится к ниспровержению существующего порядка и не принимает участия в деяниях, направленных к этой цели, она никогда не призывает к оружию и политической борьбе, она повинуется всем законам и распоряжениям гражданского характера, но она желает сохранить в полной мере свою духовную свободу и независимость, предоставленные ей Конституцией, и не может стать слугой государства» 49.
Последовательно остановившись на тех действительно непримиримых мировоззренческих различиях, которые имели место между православным вероучением и государственной атеистической идеологией, «Памятная записка» тем не менее выразила убеждение в практической возможности исторического сосуществования Русской Церкви и Советского государства, при сохранении за каждой из сторон права следовать своим основополагающим мировоззренческим установкам. «При таком непримиримом идеологическом расхождении между Церковью и государством, неизбежно отражающемся на жизнедеятельности этих организаций,— писали соловецкие епископы,— столкновение их в работе дня может быть предотвращено только последовательно проведенным законом об отделении Церкви от государства, согласно которому ни Церковь не должна мешать гражданскому правительству в успехах материального благополучия народа, ни государство стеснять Церковь в ее религиозно-нравственной деятельности. Такой закон, изданный в числе первых революционным правительством, вошел в состав Конституции СССР и мог бы при изменившейся политической системе до известной степени удовлетворить обе стороны... Основной Закон нашей страны устраняет Церковь от вмешательства в политическую жизнь. Служители культа с этой целью лишены как активного, так и пассивного избирательного права, и им запрещено оказывать влияние на политическое самоопределение масс силою религиозного авторитета. Отсюда следует, что Церковь, как в своей открытой деятельности, так и в своем интимном пастырском воздействии на верующих не должна подвергать критике или порицанию гражданские мероприятия правительства, но отсюда вытекает и то, что Она не должна и одобрять их, т. к. не только порицание, но и одобрение правительства есть
3 Заказ М 224
33
вмешательство в политику... Совершенное устранение Церкви от вмешательства в политическую жизнь в Республике с необходимостью влечет за собой и Ее уклонение от всякого надзора за политической благонадежностью Своих членов» 50.
«Памятная записка», столь обстоятельно изложившая конкретные пути развития взаимоотношений Православной Церкви и Советского государства, представлявшиеся русским епископам приемлемыми и для государственной власти, со всей определенностью сформулировала наиболее существенные требования Русской Церкви к Советскому правительству, без скорейшего удовлетворения которых оказывалось невозможным восстановление нормального хода церковной жизни в России.
«Церковь надеется,— отмечалось в «Памятной записке»,— что йе будет оставлена в этом бесправном и стесненном положении, в котором Она находится в настоящее время, что законы об обучении детей закону Божию и о лишении религиозных объединений прав юридического лица будут пересмотрены и изменены в благоприятном для Церкви направлении, что останки святых, почитаемых Церковью, перестанут быть предметом кощунственных действий и из музеев будут воззращены в храм. Церковь надеется, что Ей будет разрешено организовать епархиальное управление, избрать Патриарха и членов Священного Синода, действующих при нем, созывать для этого, когда Она признает это нужным, епархиальные съезды и Всероссийский Православный Собор... Церковь надеется также, что деятельность созданных таким образом церковных учреждений не будет поставлена в такое положение, при котором назначение епископов на кафедры, определения о составе Священного Синода, им принимаемые решения,— проходили бы под влиянием государственного чиновника, которому, возможно, будет поручен политический надзор за ними»51.
Как уже указывалось выше, перспектива развития взаимоотношений Русской Церкви и Советского государства рассматривалась в «Памятной записке» в связи с ясным обоснованием перед Советским правительством позиции Русской Православной Церкви по отношению к деятельности руководства Русской Православной Церкви за границей, тем более что ссылками на политическую направленность этой деятельности представители Советской власти все чаще обосновывали свой отказ в регистрации органов управления Московской Патриархии.
«Православную иерархию обвиняют в сношении с эмигрантами в отношении их Политической деятельности, направленной против
¡34
С
Советской власти,— указывали соловецкие епископы.— Это обвинение.. . далеко от истины... Патриарх Тихон осудил политические выступления зарубежных епископов, сделанные ими от лица Церкви. Кафедры ушедших с эмигрантами епископов были замещены другими лицами. Когда созванный сего разрешения Карло-вацкий Собор превысил свои церковные полномочия, вынес постановление политического характера, Патриарх осудил его деятельность и распустил Синод, допустивший уклонение Собора от его программы. Хотя канонически Православные епархии, возникшие за границей, подчинены Российскому Патриарху, однако в действительности управление ими из Москвы и в церковном отношении невозможно по отсутствию легальных форм сношений с ними, что снимает с Патриарха и его заместителей ответственность за происходящее в них. Можем заверить правительство, что мы не принимаем участие в их политической деятельности и не состой^ с ними ни в открытых, ни в тайных сношениях по делам политическим» 52.
Подтвердив свое принципиальное согласие с решением Свят. Патриарха Тихона об упразднении руководящих органов Русской Церкви за границей, а также поддержав высказывавшуюся в официальных документах Московской Патриархии критику политических заявлений руководства Русской Синодальной Церкви, соловецкие епископы в то же время сочли неприемлемым для Русской Церкви принять в качестве условия получения регистрации требование государства о церковном осуждении зарубежных русских епископов, как входящее в противоречие не только с церковными канонами, но и с советским законодательством.
«В качестве условий легализации церковных учреждений представителем ОГПУ неоднократно предъявлялось Патриарху Тихону и его заместителям,— подчеркивалось в «Памятной записке»,— требование доказать свою лояльность по отношению к правительству путем церковного осуждения русских епископов, действующих за границей против Советской власти... мы были бы поставлены в большое затруднение, если бы от нас потребовали бы выразить свое неодобрение в каком-нибудь церковном акте судебного характера, т. к. собрание канонических правил... не предусматривает суда за политические преступления. Но если бы даже Православная иерархия, не считаясь с этим обстоятельством... решилась приступить к такому суду, то встретила бы целый ряд специальных затруднений... Зарубежных епископов мог бы судить только Собор Православных епископов, но вполне авторитетный Собор
3»
35
не может состояться уже потому, что около половины ПравославА ных епископов находятся в тюрьме или ссылке и, следовательно, их кафедры не могут иметь законного представительства на Соборе.
Согласно церковным правилам вселенского значения, необходимо личное присутствие обвиняемых на суде, и только в случае злонамеренного уклонения их от суда разрешается заочное слушание дела. Зарубежные епископы тяжкие политические преступники в глазах Советской власти, в случае их прибытия в пределы СССР были бы лишены гарантии личной безопасности, а потому их уклонение и не могло бы быть признано злонамеренным.
Всякий суд предполагает судебное следствие. Православная Церковь не располагает органами, через посредство которых Она могла бы расследовать дело о политических преступлениях Православных епископов за границей. Но Она не могла бы произнести Свой суд и на основании того обвинительного материала, который собран правительственными учреждениями, и если бы даже он был представлен на Собор, так как в случае возражения против него со стороны обвиняемых или представлениях ими новых данных и оправдывающих документов, Собор был бы поставлен в необходимость пересмотра правительственного расследования, что со стороны Церкви было бы совершенно недопустимым нарушением гражданских законов»53.
Предназначавшаяся стать основой изданного от имени руководства Русской Православной Церкви официального документа, к которому с этого времени все чаще применяли наименование «Декларация», «Памятная записка» соловецких епископов была составлена практически одновременно с аналогичным документом, разрабатывавшимся Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием. И хотя ни «Памятной записке» соловецких епископов, завершенной к 27 мая/9 июня 1926 г., ни проекту Декларации митрополита Сергия, составленному 28 мая/10 июня 1926 г., не суждено было приобрести статус официальных церковных постановлений, оба эти документа, отличавшиеся очевидным сходством своих принципиальных установок, стали важнейшими свидетельствами основополагающих церковно-исторических представлений русской епископской иерархии, еще сохранявшей в 1926 г. безусловное единство в понимании задач, стоявших перед Православной Церковью в России.
При всей значимости «Памятной записки» соловецких епископов, в контексте данной статьи особое внимание следует уделить
проекту «Декларации» митрополита Сергия, который не только был непосредственно составлен официальным главой Русской Пра^ вославной Церкви, но и оказался вскоре представленным Народному Комиссару Внутренних Дел в качестве приложения к ходатайству о предоставлении регистрации правящим органам Московской Патриархии от 28 мая/10 июня 1926 г. и таким образом должен был возыметь непосредственное влияние на развитие взаимоотношений Русской Церкви и Советского государства в этот ответственный исторический момент.
Составляя проект «Декларации» в связи с возможным удовлетворением своего ходатайства о регистрации, митрополит Сергий попытался представить весьма лаконичную характеристику проблем, возникавших между Русской Церковью и государственной властью в условиях отсутствия регистрации. «.. .Наши приходские общины существуют вполне легально (на основании договоров, заключенных с правительством) и как таковые имеют право признавать над собою в своих чисто духовных делах руководителем кого хотят,— писал митрополит Сергий.— Следовательно, наша православная иерархия в своих отношениях к приходским общинам стоит исключительно на канонической почве и, не претендуя ни на какие административные внешне юридические функции, действует в пределах закона. Однако отсутствие свободы регистрации для наших церковно-правйтельственных органов создает для иерархии много практических неудобств, придавая ее деятельности какой-то скрытый или даже конспиративный характер, что в свою очередь зарождает много всяких недоразумений и подозрений»54.
Отметив, что получение гражданской регистрации должно накладывать на русских православных христиан определенные обязательства перед Советским государством, митрополит Сергий призвал всех чад Русской Церкви «засвидетельствовать перед совет' ской властью нашу искреннюю готовность быть вполне законопослушными гражданами Советского Союза, лояльными к его правительству и решительно отмежеваться от всяких политических партий и предприятий, направленных во вред Союза». При этом, имея в виду деятельность русской церковной иерархии в условиях получения регистрации, митрополит Сергий подчеркивал, что, «обещая полную лояльность, обязательную для всех граждан Союза, мы, представители церковной иерархии, не можем взять на себя каких-либо особых обязательств для доказательства такой нашей лояльности. Не можем взять на себя, например, наблюдения за политическим настроением наших единоверцев, хотя бы это
наблюдение и ограничивалось тем, что за благонадежность одних мы ручаемся, а других будем лишать такого ручательства» 55.
В то же время митрополит Сергий счел необходимым указать на неизбежные духовные противоречия, которые будут оставаться между православным вероучением и государственной идеологией даже при условии нормализации внешнего положения Русской Православной Церкви в Советском государстве. «.. .Будучи искренними до конца,— указывал митрополит Сергий,— мы не можем замалчивать того противоречия, какое существует между нами православными и коммунистами большевиками, управляющими Союзом. Они ставят своей задачей борьбу с Богом и Его властью в сердцах народа, мы же весь смысл и всю цель существования нашего видим в исповедании веры в Бога и возможно широком распространении и укреплении этой веры в сердцах народа» 56.
Определив с достаточной ясностью основные принципы возможного развития взаимоотношений Русской Православной Церкви и Советского государства на основе обоюдного соблюдения принципов советского законодательства и в условиях предоставления правящим органам Русской Церкви гражданской регистрации, митрополит Сергий весьма обстоятельно остановился на вопросе об отношении Русской Православной Церкви к деятельности руководства Русской Православной Церкви за границей, решение которого все чаще выдвигалось государственной властью в качестве одного из основных условий предоставления регистрации. «Здесь требуют выяснения наших отношений к русскому духовенству, ушедшему с эмигрантами за границу и там образовавшему из себя как бы некоторое филиальное отделение Русской Церкви,— писал митрополит Сергий.— Не признавая себя гражданами Советского Союза и не считая себя связанными по отношению к советской власти никакими обязательствами, заграничные духовные лица иногда позволяют себе враждебные выступления против Союза, а ответственность за эти выступления падает на всю Русскую Церковь, в клире или иерархии которой они продолжают оставаться, и на ту часть духовенства, которая живет в пределах Союза и числится в его гражданстве со всеми вытекающими отсюда последствиями».
Указав на нецелесообразность прежде всего для самой государственной власти применения к русским зарубежным епископам за их политические выступления мер церковного прещения (а именно, на применении этих мер настаивали представители государственных органов в переговорах с руководством Русской
Церкви еще со времени правления Свят. Патриарха Тихона), митрополит Сергий предложил конкретный путь преодоления тех серьезных осложнений, которыми была чревата деятельность Русской Синодальной Церкви за границей для православного духовенства, находившегося в России. «Обрушиться на заграничное духовенство за его неверность Советскому Союзу какими-нибудь церковными наказаниями,— подчеркивал митрополит Сергий,— было бы ни с чем несообразно и давало бы только лишний повод говорить о принуждении нас к тому советской властью. Но выразить наш полный разрыв с таким политиканствующим духовенством и тем оградить себя на будущее время от ответственности за его политиканство и желательно и вполне возможно. Для этого только нужно установить правило, что всякое духовное лицо, которое не пожелает принять своих гражданских обязательств перед Союзом, должно быть исключено из состава клира Московского Патриархата и поступить в ведение заграничных поместных церквей, смотря по территории»57.
Призванное полностью ликвидировать нежелательные для Русской Православной Церкви последствия политических выступлений Русской Православной Церкви за границей, предложение митрополита Сергия не только позволяло избежать канонически необоснованных церковных наказаний русских зарубежных епископов за эти выступления, но и давало возможность устранить канонические несообразности, которые с самого начала сопровождали деятельность Русской Синодальной Церкви за границей и которые усугублялись невыполнением ее руководством Указа Свят. Патриарха, Свящ. Синода и Высшего Церковного Совета от 22 апреля/5 мая 1922 г. об упразднении органов высшей церковной власти за границей.
В то же время вхождение русского эмигрантского духовенства в юрисдикцию Православных Поместных Церквей, на территории которых осуществлялось его церковное служение, позволяло этому духовенству пользоваться правом независимого суждения по всем, в том числе и связанным с политикой вопросам русской церковной жизни, не давая государственной власти в России формальных оснований ставить подобные суждения в вину руководству Московской Патриархии. Следует отметить, что предложение митрополита Сергия, предполагавшее наряду с указанными последствиями возможность предотвратить раскол, определенно наметившийся летом 1926 г. внутри самой Русской Православной Церкви за границей,
получило свое более развернутое изложение в его письме к зару-
бежным епископам от 29 августа/12 сентября 1926 г., которое, впрочем, не нашло отклика в руководстве Русской Церкви за границей.
Исходивший из ясного осознания серьезных проблем во взаимоотношениях Русской Православной Церкви и Советского государства и исполненный искреннего желания преодолеть эти проблемы, проект Декларации митрополита Сергия был в то же время написан в более сдержанных тонах, нежели предшествовавшие ему по времени и предопределившие его по содержанию Послания Свят. Патриарха Тихона в 1923—1925 гг. Не предусматривавший исполнения всех требований, которые выдвигались государственной властью в качестве условий предоставления Русской Церкви гражданской регистрации (таких, например, как перемещение неприемлемых в политическом плане для государственных органов православных епископов или запрещение в священнослужении русских зарубежных епископов), проект Декларации! был отвергнут Народным Комиссариатом Внутренних Дел летом 1926 г. вместе с ходатайством о регистрации, к которому этот проект прилагался. Подобный отказ не мог не привести к дальнейшей дестабилизации положения Русской Православной Церкви, чьи законодательно не признанные органы высшей церковной власти! оказывались практически парализованы.
Невозможность укрепить внешнее правовое положение высших церковных органов Русской Православной Церкви посредством получения их регистрации, по всей вероятности, способствовала возникновению у митрополита Сергия намерения стабилизировать деятельность высшей церковной власти с помощью внутреннего церковно-канонического упрочения этой власти. С этой целью осенью 1926 г. митрополит Сергий предпринял попытку организовать тайные выборы Московского Патриарха всеми русскими православными архиереями. Не осуществленная до конца из-за вмешательства государственной власти эта попытка выборов Патриарха была классифицирована государственными органами в качестве политического заговора и повлекла за собой в ноябре 1926 г. массовые аресты русских епископов, в том числе и арест самого митрополита Сергия.
Эта новая беспрецедентная по своим масштабам волна арестов среди уже достаточно обескровленного репрессиями русского православного епископата не только поставила Русскую Церковь перед близкой перспективой устранения из церковной жизни всей канонической епископской иерархии, но и временно упразднила
тот единый канонический центр высшей церковной власти в Русской Православной Церкви, которой был связан с личностью Заместителей Патриаршего Местоблюстителя.
Действительно, вступивший в должность Заместителя Патриаршего Местоблюстителя в соответствии с распоряжением митрополита Петра от 23 ноября/6 декабря 1925 г. другой упомянутый: в нем кандидат митрополит Иосиф (Петровых) был также арестован в декабре 1926 г. всего лишь через три недели после ареста; своего предшественника митрополита Сергия, а назначенный митрополитом Иосифом временным Заместителем Патриаршего-Местоблюстителя архиепископ Серафим (Самойлович) с самого* начала был вынужден отказаться от разрешения принципиальных вопросов церковного управления ввиду неопределенности полномочий временного Заместителя Патриаршего Местоблюстителя.
Хорошо сознававший опасность, нависшую над Русской Православной Церковью в связи с последовательной государственной; политикой, направленной на полную ликвидацию органов высшего-церковного управления и устранение из церковной жизни православной епиокопской иерархии, при сохранении в то же время официально зарегистрированных обновленческого и григорианского» епископата, митрополит Сергий был вынужден изменить свою позицию на переговорах с представителями государственной власти,, которые продолжали вести их с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя и в условиях тюремного заключения.
Рассматривая получение гражданской регистрации в качестве единственного средства, способного в данных условиях если и не устранить, то хотя бы ослабить давление государства на Русскую« Православную Церковь, митрополит Сергий принял решение составить новый, более приемлемый для государственной власти-, текст «Декларации» и согласился принять некоторые из мер,, исполнение которых ранее требовалось от него и его предшественников в качестве условий получения регистрации, что определенно« проявилось в дальнейших действиях Заместителя Патриаршего* Местоблюстителя.
Освобожденный из заключения в марте 1927 г. и приступивший' к управлению Московской Патриархией после передачи ему дел; архиепископом Серафимом, митрополит Сергий в мае того же года; получил официальное разрешение на открытие в Москве Временного Патриаршего Священного Синода, которое послужило началом регистрации руководящих органов Русской Прав^лавной; Церкви и позволило Заместителю Патриаршего Местобл)оСТИТ€ля,
¡начать процесс официального восстановления органов как высшего церковного, так и епархиального управления.
Существенным шагом, призванным, по мнению митрополита Сергия, облегчить положение Русской Православной Церкви, явилось составление Послания от 16/29 июля 1927 г., принятого на заседании Временного Патриаршего Священного Синода и более известного в дальнейшем под названием «Декларации митрополита Сергия 1927 г.».
Находившаяся в одном ряду с аналогичными церковными документами, принимавшимися Свят. Патриархом Тихоном, «Декларация» митрополита Сергия стремилась определить условия возможного компромисса между Русской Церковью и Советским государством. «Декларация», принимавшаяся под очевидным давлением со стороны государственной власти и составленная в формулировках, призванных нарочито подчеркнуть лояльность руководства Русской Православной Церкви по отношению к Советской власти, тем не менее не содержала в себе принципиальных расхождений с той позицией, которая высказывалась по отношению к Советскому государству Свят. Патриархом Тихоном в его посланиях периода 1923—1925 гг.
Характеризуя перемены, происшедшие в положении Русской Православной Церкви со времени возвращения митрополита Сергия после тюремного заключения к управлению церковными делами, она прежде всего подчеркивала значение образования Временного Патриаршего Священного Синода, организованного при Заместителе Патриаршего Местоблюстителя на основании впервые полученного от государственной власти официального разрешения. «Теперь наша Православная Церковь в Союзе,— писал митрополит Сергий,— имеет не только каноническое, но и по гражданским законам вполне легальное центральное управление; а мы надеемся, что легализация постепенно распространится и на низшее наше церковное управление: епархиальное, уездное и т. д. Едва ли нужно объяснять значение и все последствия перемены, совершающейся таким образом в положении нашей Православной Церкви, «е духовенства, всех церковных деятелей и учреждений». Имея в виду безусловно положительное значение именно этого акта Советского правительства, создавшего во взаимоотношениях Русской Церкви и Советского государства важный прецедент официального признания властями высшего правящего органа Русской Православной Церкви — Московской Патриархии, митрополит Сергий призвал всех русских православных христиан выразить «благодар-
ность... Советскому правительству за такое внимание к духовным? нуждам православного населения» и вместе с тем заверить правительство в том, «что мы не употребим во зло оказанного нам доверия»58.
В качестве другого важнейшего вопроса, связанного с деятельностью руководства Московской Патриархии, митрополит Сергии рассматривал в своей «Декларации» необходимость созыва Поместного Собора, который должен был вынести окончательные суждения как о правомочности действий Заместителя Патриаршего' Местоблюстителя, так и о правильности основных его решений, в том числе и касавшихся взаимоотношений Русской Православной Церкви и Советского государства. «.. .Важнейшей своей задачей,— указывал митрополит Сергий,— мы считаем и приготовление к созыву и самый созыв нашего второго Поместного Собора, который изберет нам уже не временное, а постоянное центральное церковное управление... Порядок и время созыва, предметы занятий Собора и прочие подробности будут выработаны потом. Теперь же мы выразим наши твердые убеждения, что наш будущий Собора разрешив мнргие наболевшие вопросы нашей внутренней церковной жизни, в то же время своим соборным разумом и голосом даст окончательное одобрение и предпринятому нами делу установления правильных отношений нашей церкви к Советскому правительству» 59.
Убежденный в том, что во взаимоотношениях Русской Православной Церкви и Советского государства этого периода лишь подчеркнутая государственная лояльность всех православных христиан может позволить руководству Русской Церкви добиться от государственной власти хотя бы временного ослабления политики-массовых репрессий против православного духовенства, митрополит Сергий попытался определить позицию Русской Церкви в наиболее приемлемых для государственной власти выражениях. «Нам-нужно не на словах, а на деле показать,— подчеркивал митрополит Сергий,— что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого, как истина таг жизнь, со всеми его догмами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи; а неудачи — наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз,
«будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или ^просто убийство из-за угла, подобное варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас» 60.
Следует отметить, что две последние фразы вышеприведенного -фрагмента «Декларации», вызвавшие отрицательную реакцию не только в Русской Православной Церкви за границей, но и у части православных христиан, находившихся в России, при всей своей несомненно излишней категоричности все же не содержали в себе жаких-либо отступлений от основ православного мировоззрения. Ведь присутствовавшие в этих формулировках утверждения только жонстатировали очевидные реальности русской церковной жизни, •связанные, во-первых, с тем, что Советский Союз продолжал оставаться для большинства русских православных христиан местом их постоянного жительства, «гражданской родиной, радости и успехи которой», т. е. радости и успехи именно родины, а не государства, не могли не становиться их «радостями и успехами», ибо облегчали внешнее положение русского народа, а значит, и православных христиан, и, во-вторых, с тем, что «всякий удар, направленный в Союз», сознавался и даже ощущался Русской Церковью, как удар, направленный и против православных христиан, ибо служил очередным политическим предлогом для усиления репрессий против якобы сочувствовавшего контрреволюции православного духовенства.
В качестве обоснования своего столь категорично выраженного понимания провозглашенной еще Свят. Патриархом Тихоном строгой государственной лояльности Русской Православной Церкви митрополит Сергий в своей «Декларации» обратился к возможным или уже заявившим о себе к этому времени оппонентам в православной церковной среде. «Учреждение советской власти многим представлялось недоразумением, случайным и потому недолговечным,— писал митрополит Сергий.— Забывали люди, что случайностей для христианина нет и что в совершившемся у нас, как везде и всегда, действует та же Десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели. Таким людям, не желающим понять «знамений времени», и может казаться, что нельзя порвать с прежним режимом и даже с монархией, не порывая с православием. Такое настроение известных церковных кругов, выражающееся, конечно, и в словах и в делах и навлекавшее подозрение советской власти, тормозило и усилия Святейшего Патриарха установить мирные отношения Церкви с Советским правительством» 61.
Необходимо отметить, что первые признаки недовольства действиями Заместителя Патриаршего Местоблюстителя проявились, еще летом 1927 г., когда замещение кафедр некоторых арестованных и высланных епархиальных архиереев и перемещение по требованию государственной власти некоторых епископов в другие-епархии, произведенные митрополитом Сергием, были истолкованы отдельными представителями русского епископата как результат-безосновательной и недопустимой уступчивости Заместителя Патриаршего Местоблюстителя требованиям государственной власти-во имя получения регистрации для правящих органов Московской Патриархии. Прекрасно отдававший себе отчет в том, насколько-обоснована, но в то же время практически не своевременна и разрушительна для единства русского православного епископата критика действий Заместителя Патриаршего Местоблюстителя,, вынужденно допустившего вмешательство государственной власти* в церковное управление, митрополит Сергий попытался в «Декларации» обратиться к тем, кто призывал его отказаться от попыток достичь соглашения с Советским государством и допускал утопическую возможность дальнейшего существования Русской Православной Церкви в условиях тоталитарного государства без получения гражданской регистрации. «Только кабинетные мечтатели,— указывал митрополит Сергий,— могут думать, что такое огромное' общество, как наша Православная Церковь, со всей ее организацией, может существовать в государстве спокойно, закрывшись от власти. Теперь, когда наша Патриархия, исполняя волю почившего Патриарха, решительно и бесповоротно становится на путь лояльности, людям указанного настроения придется или переломить себя и, оставив свои политические симпатии дома, приносить в церковь только веру и работать с нами только во имя веры, или, если переломить себя они сразу не смогут, по крайней мере, не мешать нам, устранившись временно от дела. Мы уверены, что они опять и очень скоро возвратятся работать с нами, убедившись, что изменилось лишь отношение к власти, а вера и православная жизнь остаются незыблемы»62. Призывая своих наиболее непримиримых критиков из среды русского православного епископата-временно воздержаться от каких-либо шагов, способных внести разобщение в русскую церковную жизнь и временно устранившись от дел ожидать конкретных результатов от предпринятых им действий, Заместитель Патриаршего Местоблюстителя не только проявлял последовательное стремление сохранить единство всей русской православной иерархии, но и высказал искреннее убеждение-
в том, что занятая им позиция позволит приостановить нарастание государственных репрессий против Русской Церкви.
В заключительной части «Декларации» митрополит Сергий «сделал попытку представить общую характеристику деятельности Русской Православной Церкви за границей и определить конкретные пути разрешения тех трудностей, которые не только имели •место во взаимоотношениях Русской Православной Церкви и Русской Синодальной Церкви, но и проявились внутри самой русской церковной эмиграции в связи с возникшим в это время расколом между Архиерейским Синодом и митрополитом Евлогием. «Особенную остроту при данной обстановке получает вопрос о духовенстве, ушедшем с эмигрантами за границу,— писал митрополит Сергий.— Яркие противосоветские выступления некоторых наших архипастырей и пастырей за границей, сильно вредившие отношениям между Правительством и Церковью, как известно, заставили почившего Патриарха упразднить заграничный Синод (5 мая— 22 апреля ст. ст. 1922 года). Но Синод и до сих пор продолжает существовать, политически не меняясь, а в последнее время своими притязаниями на власть даже расколол русское церковное общество на два лагеря. Чтобы положить этому конец, мы потребовали от заграничного духовенства дать письменное обязательство в полной лояльности к Советскому правительству во всей своей общественной деятельности. Не давшие такого обязательства или нарушившие его будут исключены из состава клира, подведомственного Московской Патриархии. Думаем, что, размежевавшись так, мы будем обеспечены от всяких неожиданностей из-за границы. С другой стороны, наше постановление, может быть, заставит многих задуматься, не пора ли и им пересмотреть вопрос о своих отношениях к советской власти, чтобы не порывать со своей родной Церковью и Родиной»63.
Подтвердив уже высказывавшееся в проекте «Декларации» и Постановлении от 18 июня/1 июля 1927 г. за № 95 и рассмотренное выше предложение о целесообразности для русских зарубежных епископов формально покинуть клир Московской Патриархии и перейти в юрисдикцию других Поместных Православных Церквей, митрополит Сергий определил эту возможность в качестве единственной альтернативы письменному обязательству о лояльности Советскому правительству, которое было выдвинуто им как условие оставления того или иного зарубежного епископа в составе клира, подведомственного Московской Патриархии.
События, которые имели место в Русской Православной Церкви
за границей в результате постановления митрополита Сергия от 18 июня/1 июля 1927 г. за № 95 с требованием к русскому зарубежному духовенству дать подписку о лояльности, будут рассмотрены ниже. Однако в данном случае следует подчеркнуть, что независимо от этого постановления содержавшееся в «Декларации» обращение митрополита Сергия к Русской Православной Церкви-за границей, не предусматривавшее даже возможности привлечения русских зарубежных епископов к церковному суду, о которой со всей определенностью говорилось в Послании Свят. Патриарха' Тихона от 25 марта/7 апреля 1925 г., ясно свидетельствовало о том, что, несмотря на оказывавшееся на митрополита Сергия со стороны государственной власти давление, Заместитель Патриаршего-Местоблюстителя в 1927 г. не только исключал возможность применения к русскому зарубежному епископату церковных наказаний, но и всячески стремился к тому, чтобы даже в случае отказа русских зарубежных епископов от подписки о лояльности и переходе их в другие Поместные Православные Церкви между русским зарубежным духовенством и Русской Православной Церковью' было сохранено как евхаристическое общение, так и взаимное ка-йоническое признание.
Говоря о значении «Декларации» митрополита Сергия 1927 г.. для Русской Православной Церкви необходимо отметить несколько' основных последствий этого важнейшего церковного документа.. Вызвав первоначально непонимание и даже несогласие среди широких слоев русского православного народа, «Декларация» митрополита Сергия во многом способствовала возникновению раскола среди православных епископов Московской Патриархии, в результате которого небольшая, но довольно активная группа русских: епископов и духовенства, отказав в доверии Заместителю Патриаршего Местоблюстителя и обвинив его в превышении данных от митрополита Петра полномочий, отошла от митрополита Сергия в конце 1920-х гг.
В то же время значительное большинство русского православного епископата, признав неизбежную необходимость опубликования этого отразившего трагические противоречия своей эпохи церковного документа, поддержало Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и на протяжении последующего периода деятельности* митрополита Сергия активно содействовало ему в сохранении канонического единства епископской иерархии Русской Православной Церкви.
Весьма примечателен тот факт, что, согласно данным «Словаря
«епископов Русской Православной Церкви» митрополита Мануила (Лемешевского), среди 23 православных архиереев, принимавших участие в составлении «Памятной записки» Соловецких епископов, которую сейчас нередко рассматривают в качестве возможной альтернативы «Декларации», не менее 14 епископов поддержали впоследствии митрополита Сергия 64, тем самым продемонстрировав, что различие тех или иных формулировок в церковных документах отнюдь не исключало возможности единого понимания доверяющими друг другу русскими православными епископами путей спасения Русской Православной Церкви от нависшей над ней угрозы полного уничтожения атеистическим государством.
Обращенная, как уже указывалось выше, не только к православным христианам, находившимся в России, но и к русской церковной эмиграции «Декларация» митрополита Сергия 1927 г. вызвала весьма бурную и чреватую далеко идущими последствиями реакцию русского зарубежного епископата. Однако прежде чем перейти к рассмотрению действий, предпринятых руководством Русской Православной Церкви за границей после получения «Декларации» митрополита Сергия, необходимо упомянуть «о нескольких важных событиях, происшедших в русской церковной эмиграции в 1926—1927 гг.
Предпринятая в июне 1926 г. на Архиерейском Соборе Русской Церкви за границей попытка перевода в непосредственное подчинение Архиерейского Синода входившего в епархиальную юрисдикцию митрополита Евлогия Германского викариатства привела к конфликту между митрополитом Евлогием и Архиерейским Синодом, завершившемуся в январе 1927 г. принятием определения Архиерейского Синода о предании митроплита Ев-.логия церковному суду и запрещении его в священнослу-жении.
Поддержанный духовенством и мирянами вверенных ему русских приходов в Западной Европе, митрополит Евлогий отказался признать решение Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей, подчеркнув его антиканонический характер и раскольническую направленность. Действительно, назначенный руководством Русской Православной Церкви на правах епархиального архиерея управляющим русскими приходами в Западной Европе, а затем уполномоченный осуществлять временное управление всеми русскими православными приходами за границей митрополит Евлогий являлся единственным членом Архиерейского Оинода, получившим от Свят. Патриарха Тихона канонические
права на епархиальное управление за границей и сохранявшим эти права вне всякой связи с решениями Архиерейского Синода, ¡который в свою очередь сам подпадал под упразднение в соответствии с Указом Свят. Патриарха, Свящ. Синода и Высшего Церковного Совета от 22 апреля/5 мая 1922 г. В то же время определение Архиерейского Синода от 12/25—13/26 января 1927 г., не только подтверждавшее правомочность отторжения части епархиальной территории митрополита Евлогия, но и безосновательно применившее по отношению к нему меры церковного прещения, вынудило митрополита Евлогия разорвать отношения с руководством Русской Православной Церкви за границей и тем самым привело к расколу между двумя основными церковными группами русской эмиграции в Европе.
Вызванный жестким церковно-административным противостоянием митрополита Евлогия и Архиерейского Синода, раскол в Русской Церкви за границей еще более обострился летом 1927 г., когда в связи с различием в отношении двух церковных групп русской эмиграции к Постановлению митрополита Сергия от 18 июня/1 июля,1927 г., требовавшему от русских зарубежных епископов подписки о лояльности Советскому правительству, обе церковные группы оказались на различных позициях уже не только по отношению друг к другу, но и по отношению к Московской Патриархии.
Постановление митрополита Сергия, имевшее целью гарантировать Русскую Православную Церковь от дальнейших, столь губительных для православного духовенства в России политических выступлений русского зарубежного епископата, поставило зарубежных епископов перед немедленным и вполне определенным выбором между подпиской о лояльности, которая должна была обязать эту группу духовенства отказаться от каких бы то ни было политических заявлений, и переходом в клир других Поместных Православных Церквей или к церковному самоуправлению, при котором все дальнейшие заявления и действия зарубежного епископата уже не могли вменяться в вину руководству Русской Православной Церкви.
Направивший 10/23 августа 1927 г. телеграмму Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию о своем согласии дать подписку о лояльности, митрополит Евлогий следующим образом охарактеризовал в своих «Воспоминаниях» обстоятельства принятого им и его сторонниками решения о сохранении
4 Заказ № 224
49
канонической связи с Московской Патриархией, которая не прервалась и после получения митрополитом Евлогием текста «Декларации» митрополита Сергия от 16/29 июля 1927 г. «.. .Связь с Матерью-Церковью была мне очень дорога,— писал митрополит Евло-гий.— Непримиримой позиции «карловчан», которые после грозного Патриаршего указа (от 22.04—5.05.1922 г. № 349) скрепя сердце признавали Московскую Патриархию,— я не разделял. Мне хотелось, не подчиняясь Советской власти и оставаясь самостоятельным, найти какую-нибудь линию поведения, дабы с Москвою не рвать... Я решил исполнить требование митрополита Сергия не безусловно, а при условии, что термин «лояльность» означает для нас аполитичность эмигрантской Церкви, т. е. мы обязуемся не делать амвона ареной политики, если это обязательство облегчит положение родной нашей Матери-Церкви; быть же «лояльными» по отношению к советской власти мы не можем: мы не граждане СССР, и таковыми нас СССР не признает, а потому политическое требование с канонической точки зрения для нас необязательно... В ответ на мое разъяснение о «лояльности», митрополит Сергий написал мне, что считает его удовлетворительным, но требует немедленно препроводить ему подписи всех зарубежных епископов и приходского духовенства. Я отправил предписание митрополита Сергия в Карловцы,— но никакого ответа оттуда не последовало. А в моей епархии духовенство подписи дало за исключением нескольких настоятелей приходов, которые из-за «лояльности» отпали и перешли в юрисдикцию Карловацкого синода...»65.
Совершенно иную, предопределившую окончательный разрыв между Русской Синодальной Церковью за границей и Русской Православной Церковью позицию относительно Постановления от 18 июня/1 июля 1927 г. и «Декларации» митрополита Сергия занял Архиерейский Синод, со всей определенностью изложивший эту позицию в Окружном Послании, принятом на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви за границей 27 августа/9 сентября 1927 г.
Это Послание, впервые открыто провозгласившее разрыв канонических отношений между церковной группой русской эмиграции, возглавлявшейся Архиерейским Синодом, и Русской Православной Церковью, руководимой митрополитом Сергием, стало важнейшим и последним документом в истории первоначального этапа их взаимоотношений. (Его текст полностью приводится в приложениях.)
Воспроизводя ряд существенных положений «Декларации» митрополита Сергия, авторы Окружного Послания Архиерейского
Собора в основной своей части попытались выразить оценку этих положений, сложившуюся в руководстве Русской Православной Церкви за границей ко времени созыва Архиерейского Собора 1927 г. «Послание митрополита Сергия и членов Священного Синода,— указывалось в Окружном Послании,— составлено не свободно, а под сильным давлением гонителей нашей Святой Церкви и мучителей русского народа — большевиков...» 66.
Кажущаяся на первый взгляд совершенно справедливой, эта общая оценка «Декларации» митрополита Сергия в то же время не может не вызвать определенного недоумения. Действительно, обоснованно констатируя несвободный характер «Декларации», но ставя это обстоятельство в упрек Московской Патриархии, «Окружное Послание» как будто полностью игнорировало тот неизбежный факт, что в условиях тотального давления, оказывавшегося на Русскую Православную Церковь государственной властью, и не могло появиться официального церковного документа, который бы не «учитывал возможную реакцию Советского государства, чреватую для многих русских православных христиан самыми серьезными последствиями, и поэтому не содержал бы в себе требуемых государственной властью, хотя и не касавшихся существа православной веры положений».
Пространно упомянув о гонениях, которым в это время подвергалась Православная Церковь в России и о которых Русская Синодальная Церковь знала неизмеримо меньше, нежели Московская Патриархия, «Окружное Послание» выразило свое критическое отношение к уже упоминавшимся в данной статье двусмысленно звучавшим выражениям «Декларации» митрополита Сергия о «всенародной благодарности Советскому правительству» и об «общих радостях и успехах», которые были рассмотрены в Послании внеобщего контекста «Декларации», все же разъяснявшего их подлинный смысл.
Характеризуя изложенное в «Декларации» митрополита Сергия отношение Русской Православной Церкви к Советскому государству, «Окружное Послание» пришло к заключению о том, что, «давая разрешение митрополиту Сергию организовать Священный Синод, большевики принудили его и других иерархов заявить, что советская власть — законная, что ей нужно повиноваться, как бого-установленной, что ее интересы совпадают с интересами Св. Церкви и что всякое противление ей преступно и должно быть наказуемо церковными карами»67. Однако при внимательном чтении «Декларации» нельзя не признать, что интерпретация изложенной
4*
51
в ней позиции Русской Православной Церкви была представлена в «Окружном Послании» весьма произвольно.
Во-первых, в «Декларации» митрополита Сергия не содержалось ни одного положения, которое бы позволяло говорить о безусловном признании Советской власти законной как в государ-ственно-правовом, так и в нравственном смысле. В то же время определенное признание установления этой формы государственной власти как совершившегося факта неизбежно предполагалось реальными историческими условиями, в которых пребывала Русская Православная Церковь, не имевшая возможности устраниться от диалога с Советским государством.
Во-вторых, признавая в факте установления Советской власти действие «Десницы Божией», «Декларация» митрополита Сергия следовала лишь христианскому пониманию мировой истории, которое подчеркивает наличие Промысла Божия во всех проявлениях исторического процесса. Именно оно присутствовало несколькими строками ниже и в самом Окружном Послании Архиерейского Собора, признавшем Советскую власть как «существующую по попущению Божию ради наших грехов и для вразумления нашего»68.
В-третьих, «Декларация» митрополита Сергия 1927 г. с достаточной ясностью, хотя и не в столь резкой форме, как это имело место в «Памятной записке» соловецких епископов и проекте Декларации от 28 мая/10 июня 1926 г., разграничила во взаимоотношениях Русской Православной Церкви и Советского государства не подлежавшую изменениям сферу православного вероучения «со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом» и изменчивую сферу текущей церков-но-государственной политики, предполагавшей неизбежные компромиссы. Поэтому утверждение Окружного Послания о признании в «Декларации» общего совпадения интересов Русской Церкви и Советского государства оказывалось совершенно безосновательным.
И, наконец, в-четвертых, резко осуждая политическое противление государственной власти, «Декларация» имела в виду прежде всего пагубные для самой Русской Церкви последствия подобного противления, которые подчеркнуто игнорировались Архиерейским Синодом и за которые тем не менее «Декларация», как это указывалось выше, предлагала принятие к зарубежному духовенству мер значительно более мягких, нежели те, которые предусматривались в Послании Свят. Патриарха Тихона от 25 марта/7 апреля 1925 г.
Подвергая критике содержавшуюся в «Декларации» митрополита Сергия оценку канонического положения Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей, «Окружное Послание» попыталось доказать безусловное признание правомочности этого органа руководством Русской Православной Церкви в период, предшествовавший появлению «Декларации». «Совершенно неправильно, будто Святейший Патриарх наш в 1922 году закрыл наш Священный Синод,— подчеркивалось в «Окружном Послании».— Мы должны заявить, что в указанное время был закрыт не настоящий наш Архиерейский Синод, а Временное Высшее Церковное Управление за границей. Настоящий наш Синод не закрывался ни Святейшим Тихоном, ни его преемниками по управлению Церковью, хотя всем им было хорошо известно о его существовании, что подтверждает теперь и сам митрополит Сергий и его Синод, не решаясь, однако, объявить о закрытии его. Этим смешением двух различных учреждений — Временного Высшего Церковного Управления за границей и Архиерейского Синода враги Церкви постарались смутить верных чад ее и углубить церковную смуту за границей»6Э.
Однако, как уже указывалось при рассмотрении ранее приведенных церковных документов, осуществленное вопреки Указу Свят. Патриарха, Свящ. Синода и Высшего Церковного Совета от 22 апреля/5 мая 1922 г. создание Архиерейского Синода, полностью принявшего на себя полномочия ВРЦУ за границей, с самого начала являлось со стороны Русской Православной Церкви за границей попыткой сохранить практически без всяких изменений, но под новым названием упраздненный Свят. Патриархом Тихоном орган высшей церковной власти за границей. Поэтому следует признать совершенно закономерным, что упоминание об Архиерейском Синоде, как органе, продолжавшем выполнять функции уже один раз упраздненного ВРЦУ за границей, отсутствовало в документах Русской Православной Церкви, продолжавшей в соответствии с Указом от 22 апреля/5 мая 1922 г. признавать митрополита Евлогия единственным русским зарубежным спископом, уполномоченным управлять русскими православными приходами как в Западной, так и Восточной Европе.
Не менее спорно прозвучала в «Окружном Послании» и характеристика положения, занятого Архиерейским Синодом в происшедшем в 1926—1927 гг. расколе в Русской Православной Церкви за границей, тем более что эта характеристика противопоставлялась совершенно справедливой оценке, данной заграничной церков-
ной междоусобице в «Декларации» митрополита Сергия. «Несправедливо послание упрекает наш Синод в разделении церковного общества на два лагеря,— отмечалось в «Окружном Послании».— Наоборот, он всегда стремился к тому, чтобы объединить все епархии и духовные миссии за границей в одно целое. Разделили наше церковное общество два митрополита — Платон и Евлогий, ранее сами подчинявшиеся нашему Синоду и пользовавшиеся его помощью и поддержкой, но в 1926 году самочинно и незаконно отколовшиеся от него и пожелавшие управлять своими епархиями единолично и безответственно, не имея над собою никакой власти и поставив себя выше автокефальных иерархов»70. Возлагая вину за происшедший в русской церковной эмиграции раскол на действия митрополита Платона и митрополита Евлогия, отказавшихся на Архиерейском Соборе 1926 г. подчиняться решениям Архиерейского Синода, стремившегося ограничить данные им не Архиерейским Синодом, а Русской Православной Церковью полномочия правящих епархиальных епископов за границей, эти архиереи лишь последовательно отстаивали право Московской Патриархии выступать в качестве высшей церковной власти по отношению ко всем русским зарубежным епископам, что, впрочем, формально не отрицалось в это время и самим Архиерейским Синодом. И если правомочность действий митрополита Платона еще можно было ставить под сомнение в связи с тем, что вопрос о его увольнении с должности временно управляющего Северо-Американской епархией был поставлен в руководстве Русской Православной Церкви в 1924 г., то правомочность действий митрополита Евлогия, с 1922 г. признававшегося временно управляющим русскими приходами в Европе как Свят. Патриархом Тихоном, так и всеми его преемниками, не могла вызывать никаких сомнений. Поэтому причину возникновения в 1926 г. раскола в Русской Православной Церкви за границей, связанного с разрывом отношений между митрополитом Евлогием и Архиерейским Синодом, следовало бы вопреки «Окружному Посланию» Архиерейского Собора видеть не в неподчинении митрополита Евлогия решениям Архиерейского Синода, но в попытке узурпации Архиерейским Синодом полномочий митрополита Евлогия, возложенных на него руководством Русской Православной Церкви.
Присутствовавший в «Окружном Послании» тенденциозный подход, как к оценке «Декларации» митрополита Сергия, так и к общему освещению событий русской церковной жизни в России и в эмиграции, предопределил характер конкретных церковно-
административных решений, завершавших этот документ Русской Синодальной Церкви за границей и определявших дальнейшую судьбу этой группы церковной эмиграции. Заявив о прекращении сношений «с Московской церковной властью», авторы «Окружного Послания» попытались обосновать это решение двумя весьма неравнозначными причинами. Справедливо указав в качестве первой внешнюю невозможность «нормальных сношений» с Московской Патриархией, в качестве другой причины они выдвинули необоснованное и нравственно недопустимое обвинение в порабощении высшей церковной власти Русской Православной Церкви «безбожной советской властью, лишающей ее свободы в своих волеизъявлениях и канонического управления Церковью». Перспектива дальнейшего осуществления высшего церковного управления за границей связывалась в Окружном Послании Архиерейского Собора с тем, что «заграничная часть нашей Церкви должна управляться сама, согласно священным канонам, определениям Священного Собора Всероссийской Поместной Православной Церкви 1917—18 гг. и постановлению Святейшего Патриарха Тихона, Священного Синода и Высшего Дерковного Совета от 7/20 ноября 1920 года, при помощи Архиерейского Синода и Собора Епископов, под председательством Киевского митрополита Антония»71.
Предложенный в «Окружном Послании» путь дальнейшего существования Русской Православной Церкви за границей на принципах подчеркнуто независимого от Русской Православной Церкви самоуправления, возможно, и позволил бы — как это справедливо отмечалось в нем — «освободить нашу иерархию в России от ответственности за непризнание Советской власти заграничной частью нашей Церкви» и избежать дальнейших осложнений во взаимоотношениях Русской Православной Церкви и Русской Церкви за границей, тем более что и в письме Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия русским зарубежным епископам от 30 августа/13 сентября 1926 г. подобная перспектива отнюдь не исключалась. Однако провозгласив решение руководства Русской Церкви за границей о взятии на себя всей канонической полноты высшей церковной власти за границей, «Окружное Послание» в то же время подчеркнуло, что Русская Синодальная Церковь по-прежнему «не отделяет себя от своей Матери Церкви... не считает себя автокефальной» и признает «своей главой Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра и возносит его имя За богослужениями»72.
Тем самым, предоставив руководству Русской Синодальной Церкви полную свободу действий в разрешении всех вопросов как церковного, так и политического характера, «Окружное Послание», по существу, оставляло за Архиерейским Синодом право выступать в своих заявлениях от имени всего русского православного народа и обосновывать свои действия интересами всей Русской Православной Церкви. Исходя из этой, столь своеобразно определенной позиции, «Окружное Послание» заявило об отказе руководства Русской Синодальной Церкви признавать каноничным возможное «постановление митрополита Сергия и его Синода об исключении заграничных епископов и клириков, не пожелавших дать подписку о верности Советскому правительству, из состава клира Московского Патриархата» и одновременно провозгласило решение Архиерейского Собора Русской Церкви за границей, отвергавшее «предложение митрополита Сергия и его Синода дать подписку о верности Советскому правительству, как неканоническое и весьма вредное для Святой Церкви как в России, так и за границей»7а.
Руководство Русской Синодальной Церкви, определенно заявившее в «Окружном Послании» Архиерейского Собора о своем отказе сохранять каноническое подчинение Московской церковной власти, по существу, лишь официально подтвердило проводившуюся им на протяжении ряда лет церковную политику, которая не только не сообразовывалась с развитием событий, происходивших в России, но и часто находилась в прямом противоречии с решениями руководства Русской Православной Церкви.
Основная тенденция этой политики заключалась в том, что, сохраняя упраздненные Указом всего священноначалия Церкви от 22 апреля/5 мая 1922 г. органы высшего церковного управления за границей и добиваясь подчинения этим органам, всех русских православных приходов в Европе, Русская Синодальная Церковь стремилась поставить Архиерейский Синод в такое каноническое положение, при котором этот орган, будучи полностью независим от Московской Патриархии, имел бы возможность выступать от имени всей Русской Церкви как в эмиграции, так и в России.
Принятие Архиерейским Собором Русской Церкви за границей «Окружного Послания» от 27 августа/9 сентября 1927 г. еще более усугубило и без того сложные взаимоотношения Русской Православной Церкви и Ее заграничной части как с канонической, так и нравственной точки зрения. И хотя меры церковного прещения в это время еще не были применены руководством Русской Православной Церкви по отношению к епископату Русской Синодальной
Церкви, в одностороннем и произвольном порядке вышедшему из= канонического подчинения Московской Патриархии, именно-с 1927 г. раскол между Русской Православной Церковью и этой группой зарубежного епископата стал неизбежной перспективой их дальнейших взаимоотношений.
Подводя некоторые общие итоги развития взаимоотношений между Русской Православной Церковью и Русской Синодальной1 Церковью за границей в период 1920—1927 гг., следует подчеркнуть, что своеобразие канонического положения и беспрецедент-ность исторических условий, имевших место в это время в обеих частях Русской Православной Церкви, создали церковно-историг ческую ситуацию, не имевшую аналогов в истории Русской Церкви. Тем не менее доля участия и соответственно мера ответственности' руководства Русской Православной Церкви и руководства Русской Синодальной Церкви в назревавшем между ними церковном расколе не могут быть признаны равнозначными. Действительно, руководство Московской Патриархии, обладавшее вплоть до 1926 г. канонически безупречным преемством полноты высшей церковной-власти во всей Русской Православной Церкви в лице Свят. Патриарха Тихона и Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра, лишь в период правления Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия могло подвергаться некоторой критике за расширенное понимание своих полномочий, связанное с неопределенностью прав Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, который тем не менее также сохранял непрерывную каноническую преемственность в органах высшего церковного управления Русской Православной Церкви.
В то же время руководство Русской Синодальной Церкви за границей, с самого начала нуждавшееся в подтверждении своих полномочий со стороны Свят. Патриарха Тихона, уже с 1922 г. возглавлялось Архиерейским Синодом, который не только нарушал: самим фактом своего существования Указ Свят. Патриарха, Свящ. Синода и Высшего Церковного Совета от 22 апреля/5 мая 1922 г., но и стремился присвоить никогда не передававшиеся ему Русской Православной Церковью канонические права высшей церковной власти сначала во всей русской эмиграции, а с 1927 г. и в России. При этом следует отметить, что если деятельность Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия привела к отпадению от него после 1927 г. лишь незначительной части русского епископата, духовенства и мирян, многие представители которой
после 1945 г. вернулись в Московскую Патриархию и тем самым окончательно восстановили единство Русской Православной Церкви в России, то действия Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей вызвали уже в 1926 г. глубокий раскол, разделивший всю русскую эмиграцию в Европе и продолжающий существовать в русском зарубежье до сего времени.
Важнейшей чертой, делавшей несопоставимыми условия существования Русской Церкви в России и за границей, являлись беспрецедентные гонения со стороны государственной власти, сопровождавшие деятельность руководства Русской Православной Церкви и вынуждавшие его во имя физического сохранения Православной иерархии и духовного созидания внутрицерковной жизни искать новые пути, порой допускавшие политические компромиссы во взаимоотношениях с атеистическим государством. Русская же Синодальная Церковь оказывалась защищенной от противоцерков-ной политики этого государства государственными границами стран, на территории которых происходило ее служение.
Однако самым значительным проявлением не только исторической несопоставимости, но и духовной несоизмеримости церковного служения Русской Православной Церкви и Русской Синодальной Церкви за границей в период 1920—1927 гг. следует признать те десятки тысяч православных священнослужителей и сотни тысяч православных мирян Московской Патриархии, которые засвидетельствовали в эти годы своим исповедничеством и мученической смертью непреходящую истину Православной веры. Их мученическая кровь, пролитая под омофором Свят. Патриарха Тихона и его преемников в России, в неизмеримо большей степени, нежели канонизация, осуществленная под руководством Архиерейского Синода за границей, явилась верным залогом сохранения Русской Православной Церкви как в России, так и в русском зарубежье.
Последовавшее после 1927 г. развитие взаимоотношений между Русской Православной Церковью и Русской Православной Церковью за границей сопровождалось появлением в этих взаимоотношениях некоторых принципиальных особенностей, непосредственно не проистекавших из содержания документов, принимаемых ими в период 1920—1927 гг. К подобного рода особенностям следует, в частности, отнести разрыв евхаристического общения между членами Русской Православной Церкви и Русской Синодальной Церкви и постепенно нараставшее духовное и каноническое противостояние руководства Русской Церкви за границей главам всех Поместных Православных Церквей.
Столь своеобразное по своему характеру и в высшей степени; драматичное по своим церковно-историческим последствиям развитие взаимоотношений между Русской Православной Церковью и' Русской Православной Церковью за границей после 1927 г. не могло не получить своего отражения и обоснования прежде всего* в официальных документах, принимавшихся руководящими органами Русской Православной Церкви и Русской Синодальной Церкви. Рассмотрение и характеристика подобных документов, хронологически охватывающих период конца 1920-х—начала' 1990-х гг., предполагается нами в дальнейших публикациях по-мере окончательного выявления конкретного перечня официальных указов, постановлений и посланий органов высшего церковного управления Русской Православной Церкви и Русской Синодальной Церкви за границей, оказавших существенное влияние на-развитие их взаимоотношений.
ПРИМЕЧАНИЯ
48 «Памятная записка» соловецких епископов от 27 мая/9 июня 1926 года-(Приложение 16). Польский М. протопресв. Указ. соч. С. 169, 171.
49 Там же, с. 172.
50 Там же, с. 170—171, 174—175^
51 Там же, с. 176.
52 Там же, с. 173.
53 Там же, с. 175—176.
54 Сергий, митрополит. Проект Декларации от 28 мая/10 июня 1926 года. (Приложение 17). ЦГАОР СССР, ф. 6343, оп. 1, ед. хр. 226, л. 316.
55 Там же, лл. 317—318.
56 Там же, л. 317.
57 Там же, л. 319.
58 Послание митрополита Сергия от 16(29) июля 1927 года. (Приложение 18).—Известия. 1927. 19 августа.
59 Там же.
60 Там же.
61 Там же.
62 Там же.
63 Там же.
м Мануил (Лемешевский), митрополит. Словарь епископов Русской' Православной Церкви. Машинопись. 6 томов.
65 Евлогий, митрополит. Указ. соч. С. 619—620.
66 Окружное Послание Архиерейского Собора Русской Православной Церкви
жедомости. 1927. № 17—18. С. 1.
67 Там же, с. 2.
68 Там же.
69 Там же.
70 Там же, с. 2—3.
71 Там же, с. 3.
72 Там же.
73 Там же.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная академия Русской Православной Церкви - высшее учебное заведение, осуществляющее подготовку священнослужителей, преподавателей духовных учебных заведений, специалистов в области богословия, регентов церковных хоров и иконописцев.
На сайте академии
www.spbda.ru
> сведения о структуре и подразделениях академии;
> информация об учебном процессе и научной работе;
> события из жизни академии;
> сведения для абитуриентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Руководитель проекта - ректор академии епископ Гатчинский Амвросий (Ермаков). Куратор - проректор по научно-богословской работе протоиерей Димитрий Юревич. В подготовке электронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии. Материалы распространяются на компакт-дисках и размещаются на сайте журнала в формате pdf.
На сайте журнала «Христианское чтение»
www.spbpda.ru
> электронный архив номеров в свободном доступе;
> каталоги журнала по годам издания и по авторам;
> требования к рукописям, подаваемым в журнал.
