CC BY
35память -
А.В. ОБОЛОНСКИЙ
ИЗ ИСТОРИИ РОССИЙСКО-СОВЕТСКОЙ БЮРОКРАТИИ: УПУЩЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ, НЕВЫУЧЕННЫЕ УРОКИ
«Чиновники размножаются как поганки — делением».
А. П. Чехов
«С плохими законами, но хорошими чиновниками управление еще возможно, но с плохими чиновниками не помогут никакие законы ».
О. фон Бисмарк «Есть легион сорванцов, у которых на языке "государство ", а в мыслях — пирог с казенной начинкой».
М.Е. Салтыков--Щедрин
Советское чиновничество было и остается предметом полярных по содержанию мифов: от стопроцентного очернения до стопроцентной апологетики. В данной статье мы постараемся представить более адекватный взгляд на это социальное явление. Но сначала немного о временах предшествовавших - о бюрократии имперской.
Предыстория: об общественной репутации и реальных делах царской бюрократии
В России от века существовала национальная забава - плевать в бюрократию. Но ни в коем случае не выше. Дескать, главный (царь, генсек, президент) у нас умный, добрый, хороший, да слуги его (бояре, дьяки, чиновники) плохие - глупые, злые, жадные, воры. И всех этот простенький миф устраивает: не только «царей», но даже и самих «слуг». Хоть и обидно, но безвредно - не влечет никаких последствий.
Пожалуй, не было в России другой социальной группы, кроме чиновничества, которая бы всегда, при любом правителе и любых обстоятельствах подвергалась постоянной и резкой критике со всех сторон. Более того, говорить о чиновниках положительно считалось почти неприличным. В литературе господствовали гоголевские, сухово-кобылинские, щедринские персонажи: казнокрады, взяточники, чинодралы, бездушные разорители людей, равно ничтожные сановники и жалкие столоначальники. Публицисты и интеллектуалы всех направлений тоже хлестали наот-
171
машь. Либералы-западники видели в развращенной, невежественной и своекорыстной бюрократии едва ли не главное зло общественного и государственного устройства, одно из самых безобразных проявлений российской «азиатчины». Славянофилы и панслависты бичевали бюрократию с прямо противоположных позиций - как разносчика тлетворных, убийственных для русской самобытности европейских влияний. Чиновников поносили и низшие слои, видевшие в них своих главных притеснителей: они обманывали «добрых царей», которые пеклись о народе, но не могли ничего сделать поверх голов своих «злых слуг». И самая высшая власть не упускала случая покритиковать бюрократа: так она хотя бы частично снимала с себя ответственность за те или иные непопулярные действия и демонстрировала якобы солидарность с народом. На чиновников беспрестанно жаловалось купечество, при этом развращая их взятками и всевозможными подношениями. Словом, пороки российской бюрократии вошли в поговорки, стали общим местом.
Реальность однако гораздо сложней. Чиновничество наше было и неоднородно и менялось с течением времени. Серьезный анализ позволяет сказать, что российская бюрократия, этот извечный «мальчик для битья», была, при всех ее пороках, лучше своей общественной репутации. И немало хорошего для страны сделала. Во всяком случае, в последние три романовских царствования. Да и раньше совсем не все государевы слуги были чинодралами, казнокрадами, реакционерами.
Вспомним нашего первого «идеального бюрократа» М.М. Сперанского. Как писал о нем В.О. Ключевский, «со времен Ордина-Нащокина у русского престола не становился другой такой сильный ум, после Сперанского, не знаю, появится ли третий. Это была воплощенная система» (10, с. 462). Будучи одним из ближайших сподвижников молодого Александра I, он, как известно, предложил реформу всей структуры государственного управления на базе передовых идей века. Правда, участь как реформы, так и ее идеолога печальна. Немногое из задуманного Сперанскому удалось (хотя бы частично) воплотить в жизнь: был перестроен центральный аппарат - образованы министерства и Государственный совет; в систему чинопроизводства введен критерий образования. Согласно царскому Указу от 6 августа 1809 г., для производства в чины коллежского асессора (8-й класс) и статского советника (5-й класс) требовалось помимо соответствующей выслуги лет свидетельство об окончании курса в одном из российских университетов либо сдача экзамена по прилагавшейся к Указу программе. Программа была довольно обширной и предполагала знание русского и одного иностранного языков, основательные познания в областях права (естественного, римского, уголовного и гражданского), отечественной истории, экономики и статистики, а также наличие общих позна-
172
ний по ряду других предметов (13, с. 120-121). Обратим внимание: акцент в программе делался именно на отечественную историю.
Помимо прагматической задачи повышения образовательного уровня чиновников Указ от 6 августа преследовал и более широкую (социальную) цель: стимулировать в нации (или, во всяком случае, в национальной элите) интерес к получению образования. Ведь в начале позапрошлого столетия, когда с открытием гимназий, увеличением числа университетов и других учебных заведений расширились возможности для распространения в стране просвещения, нашим просветителям подумалось, что проблема решена. В романтических планах, во множестве являвших в «дней Александровых прекрасное начало», даже виделось, что уже через пять лет все требующие квалификации должности в государственном аппарате будут заполнены лицами, окончившими учебные заведения. Надежды не оправдались: молодежь отнюдь не ринулась изучать науки. Исключения не составили даже дворянские семьи, где предпочтение по-прежнему отдавалось традиционной форме образования - найму гувернеров и домашних преподавателей, учивших, как известно, «понемногу, чему-нибудь и как-нибудь».
Тем не менее именно в александровское и николаевское царствования патриархальная российская подозрительность и нелюбовь к «много-знанию» и «высокоумствованиям» ушли наконец в прошлое. Однако реакция на стремление правительства сформировать корпус образованных служащих была по преимуществу негативной. Один за другим посыпались аргументы и доводы против реформы. Причем сопротивление исходило не только от закосневших в невежестве провинциальных «столоначальников» и обитателей поместных «медвежьих углов», но и от придворных петербургских кругов, и даже от интеллектуальной элиты.
Например, сам Карамзин представил царю записку, в которой дал волю сарказму относительно Указа от 6 августа: «Отныне никто не должен быть производим ни в статские советники, ни в асессоры без свидетельства своей учености... председатель гражданской палаты обязан знать Гомера и Феокрита, секретарь сенатский - свойства оксигена и всех газов, вице-губернатор - пифагорову фигуру, надзиратель в доме сумасшедших -римское право, или умрут коллежскими и титулярными советниками. Ни сорокалетняя деятельность государственная, ни важные заслуги не освобождают от долга узнать вещи, совсем для нас чуждые и бесполезные. Никогда любовь к наукам не производила действия, столь не согласного с их целью» (цит. по: 8, с. 32).
А в популярной пародийной молитве того времени есть такие строки:
«А что мы не знаем астрономии и по-французски "прости",
И предки наши сего не знали,
А дела вершили по справедливости.
173
Но по простоте нашей завидумке
Умилосердись и в ученые классы
И нас и профессоров не введи.
Нас от разорения, а профессоров от обогащения
Да избежим тем все лукавого» (10, с. 225).
(В последних фразах, очевидно, содержится намек на получение аттестата за взятку.)
Дело не ограничилось ерничаньем. Министры один за другим стали «пробивать» для своих ведомств исключение из правил. При этом каждый доказывал, что именно для его «отраслевой специфики» опыт важней знаний. Особенно усердствовало Министерство внутренних дел, в котором, кстати, уровень образования был особенно низким. То есть для тех, кто по роду службы был призван обеспечивать соблюдение законности, «нести в массы» идею права, образование объявлялось излишним. Последствия известны. Мы постоянно сталкиваемся с ними и по сей день. Не случайно в русской литературе трудно припомнить положительный образ представителя полицейской власти - все больше держиморды, пришибеевы да взяточники попадаются.
Царь дрогнул, дозволив отступления от установленного порядка для отдельных ведомств и категорий чиновников. Это вызвало новую волну ходатайств об исключениях. Уже через несколько лет исключением стало соблюдение требований Указа от 6 августа. К тому же «под давлением общественности» царь вынужден был уволить Сперанского.
Между тем, если бы тогда удалось сохранить квалификационные требования для претендентов на госслужбу, Россия в этом отношении на полвека опередила бы все европейские страны, за исключением Пруссии. Впрочем, это типичная судьба многих российских прожектов и попыток прорыва в будущее. Реакционерам при власти очень часто (увы, гораздо чаще, чем в других странах) удавалось заблокировать прогрессивные реформы, изобретения, потенциально перспективные проекты, а их авторов, да и просто нестандартно думающих людей вытолкнуть из управляющих
слоев1.
К счастью, так случалось не всегда. И российская бюрократия внесла свою лепту в социальный прогресс. Вспомним, что Великие реформы времен Александра II разрабатывались и проводились в жизнь чиновниками. Поражение в Крымской войне послужило толчком к общественному обновлению. Чиновничество, как и все вокруг, начало меняться. Новые
1 Мы никогда не комментируем мнения авторов «Трудов...», но в этом случае необходимо сказать несколько слов в защиту М.М. Сперанского. Его вклад в строительство российского государства гораздо более глубок и обширен, его влияние на ход исторического развития страны громадно. Здесь мало кто может с ним сравниться. — Прим. ред.
174
времена и идеи призвали к государственному управлению новых людей. П.А. Зайончковский, посвятивший истории российского чиновничества XIX в. специальную работу, констатировал: «В связи с подготовкой как крестьянской, так и других реформ выдвигаются такие талантливые представители либеральной бюрократии, как братья Н.А. и Д.А. Милютины, А.В. Головнин, С.И. Зарудный, Н.И. Стояновский, В.А. Татаринов и др.» (8, с.186-187). Процесс либерализации бюрократии затронул не только столицы, он перекинулся и в провинцию: «Среди губернской администрации появляются такие честные, образованные и либерального образа мыслей губернаторы, как В.А. Арцимович, К.К. Грот, А.Н. Муравьев (бывший декабрист. - А.О.), В.И. Ден. Однако число их было невелико» (с. 8, с. 190). К этому списку можно добавить М.Е. Салтыкова-Щедрина - вице-губернатора сначала в Рязанской, а потом в Тверской губернии, а также ряд других имен. Думается, несмотря на общий пессимизм, характерный и для Зайончковского, движение вперед было очевидным.
Реформы 1860-1870-х годов, в отличие от преобразований предыдущих царствований, носили не авторитарный, а либеральный характер. Чиновничество вынуждено было меняться в соответствующем направлении. Причем изменения действительно затронули не только высший уровень чиновной иерархии. Пришедшие к руководству ведомствами либеральные руководители нуждались в опоре и вопреки сопротивлению инертной чиновничьей массы стали ближайших сотрудников подбирать из числа единомышленников. А те стремились распространить обновленческую волну на следующие этажи иерархии (см.: 3).
Увы, «розовый период» продолжался недолго. Изменения не успели пустить глубокие корни. События 1 марта 1881 г. сыграли трагическую роль. Рука Желябова со товарищи походя столкнула российскую бюрократию, только-только начавшую выбираться из авторитарного болота, обратно. Строго говоря, попятные движения начались еще раньше, но их можно рассматривать как неизбежную борьбу старого с новым. А после 1 марта исход этой борьбы определился. Стрелка качнулась назад: Россию, по совету Победоносцева, опять попытались «подморозить». Катастрофические результаты этого курса сказались очень скоро - уже через два десятилетия.
Впрочем, даже реакционность высшей власти не исключает административных и даже более широких реформ - разумеется, если они непосредственно не «подрывают основ». Но для успеха здесь, как, впрочем, и во многих других подобных делах, нужны личности. И хотя авторитарная система в целом блокировала выдвижение на государственные посты талантливых людей, все же исключения случались. Наиболее ярким таким исключением последних двух царствований стал С.Ю. Витте - министр путей сообщения, министр финансов, председатель Кабинета, а затем - и
175
первый председатель Совета министров «послеманифестной» (1905) России. Человек блестящих способностей, аналитического ума и кипучей энергии, резко выделявшийся на сером фоне окружения последних российских императоров, Витте сделал максимум возможного для того, чтобы предотвратить падение России в пропасть революционной катастрофы. Он советовал Николаю II пойти по пути ограничения монархии, пытался уберечь его от пагубных придворных влияний, от «православного язычества», хотел предотвратить бессмысленную войну с Японией.
Витте организовал строительство железнодорожной сети, до наших дней составляющей костяк транспортной системы России, провел блистательную финансовую реформу, обеспечившую устойчивость российского рубля на десятилетия вперед, и вопреки авантюристической внешней политике принял ряд мер, способствовавших развитию отечественной промышленности. Наконец, в обход правил Табели о рангах он сумел ввести в аппарат сначала Минфина, а затем и других ведомств людей «со стороны», не растерявших на ступенях чиновной лестницы талантов, знаний и присущего российским интеллигентам тех времен стремления «сделать жизнь лучше» (см.: 5). Увы, его политические начинания не могли остановить скатывания страны в пропасть, но результатами технической, административной и социальной модернизации, проведенной им, с его участием или по его проектам, общество пользовалось долго (даже после смены политического строя). Витте, этот «Сперанский времени заката» империи, закончил жизнь в отставке и забвении, умер через несколько месяцев после начала Первой мировой войны.
В целом можно сказать: наследие, оставленное российской бюрократией, заслуживает серьезной аналитической «инвентаризации». Салтыков-Щедрин когда-то с горечью заметил, что из всех европейских достижений мы заимствовали лишь деление людей на ранги, от которого на самом Западе уже отказались. Прошел еще век с четвертью, но ситуация в этом отношении, увы, не слишком изменилась. Думается, что подобные традиции, показавшие чрезвычайную живучесть и устойчивость даже в эпохи радикальных изменений, — одно из серьезных препятствий на пути к открытому демократическому обществу. Суждено ли нам пройти этот путь, во многом зависит от решимости, настойчивости и умения в их преодолении.
К сожалению, моральный и профессиональный уровни нынешней российской бюрократии в целом соответствуют ее крайне низкой общественной репутации. На мой взгляд, мы имеем дело с едва ли не худшим за всю историю российской государственности «поколением» чиновников. Сегодня качество нашей бюрократической системы таково, что она не просто блокирует нормальное развитие, но и страну может погубить. При-
176
чины этого нужно искать и во вчерашнем дне, анализируя наследие бюрократии советской.
У «истоков» советской бюрократии
Летом 1917 г. В.Ленин написал работу «Государство и революция», в которой обосновывал необходимость упразднения — «отмирания» — государства как орудия господства исключительно эксплуататорских классов. Соответственно вместе с ним упразднялся («отмирал») и чиновничий аппарат — его должны были заменить «выборные представители трудящихся». Декрет ВЦИК и СНК от 24 ноября 1917 г. ликвидировал прежнюю иерархию госслужащих и зафиксировал, что «все гражданские чины упраздняются», а «наименования гражданских чинов (тайные, статские и проч. советники) уничтожаются» (7, с. 72). Большевики фактически оформили проект, двумя месяцами ранее подготовленный Временным правительством. Однако почти мгновенно выяснилось, что все разговоры о государстве-коммуне, где нет профессиональной бюрократии и «каждая кухарка станет управлять государством», были не более чем популистской демагогией с целью захвата власти. Вместо провозглашенного коллегиального самоуправления утвердился принцип единоначалия и подчинения партийным директивам.
Новый госаппарат начал формироваться прежде всего из членов РКП(б). Самым надежным пропуском в него служило личное знакомство с кем-то из большевистского руководства. Учитывалось также пролетарское происхождение и участие в подпольной деятельности до Октябрьского переворота. К 1920 г. более половины членов РКП (б) были чиновниками советских учреждений. Однако быстро стало очевидным: партийные назначенцы не обладают ни квалификацией, ни умением, необходимыми для управления, а окрики, размахивание маузером, угроза репрессий и даже прямой террор не могут заменить обычных управленческих механизмов. Пришлось «смирить гордыню» и привлечь в государственный аппарат значительную часть старого чиновничества. Те же соглашались работать не только из страха попасть в «чрезвычайку», но и в силу житейской необходимости — госслужба была для них единственным источником средств существования.
Согласно переписи служащих по Москве в августе 1918 г., удельный вес дореволюционных кадров среди совслужащих составлял: в НКИДе — 22,2%; во ВЦИК, Ревтрибунале при ВЦИК, Наркомнаце и Управлении делами Совнаркома — 36,5—40; в НКВД — 46,2; в ВСНХ — 48,3; Наркомюсте — 54,4; Наркомздраве — 60,9; в Наркомате по морским делам — 72,4; в Нар-комвоене — 55,2, а в Наркомфине даже 87,5%! (9, с. 424—427). Старых служащих называли «буржуазными спецами» и, надо признать, платили порой весьма высокие оклады, превышавшие зарплаты партийцев, на
177
которых в первые годы после переворота распространялся так называемый партмаксимум (несколько раз повышался, но к середине 1920-х годов бесследно канул в лету). Работали «спецы», конечно, под контролем большевистских комиссаров, жесткость которых, впрочем, варьировалась в зависимости от разных обстоятельств (как общего, так и индивидуального характера).
Таким образом, в первое десятилетие после Октябрьского переворота корпус государственных служащих состоял из новой, «идейной» партийной бюрократии и бюрократии старой, квалифицированной. Вес последней довольно быстро сокращался: от нее постепенно избавлялись репрессивными методами, да и демографический фактор работал. В итоге к началу 1930-х годов «спецы» как значимая группа в госаппарате исчезли.
Количество совслужащих множилось с ужасающей быстротой. Большевики, особенно на первом (донэповском) этапе, при так называемом военном коммунизме, стремились максимально подчинить все и вся государственному контролю. А для этого требовалось очень много чиновников, которые бы все учитывали, распределяли и т.д. Один из ближайших сотрудников Ленина В. Бонч-Бруевич признавал: «Не прошло и нескольких месяцев нового бытия, как Петроград и Москва, а за ними все города и веси необъятной России битком были набиты новым чиновным людом. Кажется, от самого сотворения мира до наших дней не было нигде под солнцем такого колоссального, вопиющего числа чиновников, как в дни после Октябрьской революции». Правда, немалую часть новых чиновных людей составляли занимавшие низшие должности «совбарышни» -технические сотрудницы, готовые на любую работу, лишь бы как-то прокормиться в охваченной голодом стране.
Население Советской России превратилось в подданных чиновников. Бесконтрольность бюрократии при отсутствии демократических институтов и крайне слабой нормативно-правовой базе порождала злоупотребления властью, самоуправство, кумовство, коррупцию, волокиту и другие неизбежные пороки. Уже в первые годы большевистского режима все это проявилось в полной мере.
О номенклатурном строе
Номенклатурный принцип начал складываться сразу после прихода большевиков к власти, но окончательно оформился к концу 1930-х годов. Он был всеобщим, хотя не имел правового оформления. Партийная номенклатура была упразднена постановлением Секретариата ЦК от 22 августа 1990 г. Однако в постсоветские времена и особенно в ХХ1 в. она не только фактически сохранилась, но и, приобретя иные формы, достигла нового уровня господства и возможностей распоряжения общественным достоянием.
178
В советский период руководящие посты могли занимать только члены компартии, рекомендованные на должности соответствующими партийными комитетами. Вообще номенклатура есть перечень наиболее важных государственных должностей с особым порядком назначения, а также список «достойных» кандидатов, из числа которых эти назначения производились. Иначе говоря, это замкнутый социальный слой «начальников» всех уровней1.
Партия делилась на «внешнюю», т.е. основную часть ее рядовых членов, и «внутреннюю», ее руководящее ядро («орден меченосцев», по выражению Сталина). Так же был поделен и аппарат советской бюрократии. Номенклатурой являлась лишь часть чиновников, занятая на ответственной управленческой работе разного уровня. Основная же их масса трудилась на рядовых должностях в отделах, канцеляриях и т.п.
Номенклатура была многоступенчатой - от райкома до ЦК. Все зависело от уровня должности. Так, высший разряд - номенклатура ЦК -в 1980 г. насчитывал 22,5 тыс., а при Горбачеве он сократился сначала (к 1988 г.) до 18 тыс., а к 1990 г. - «аж» до 15 тыс. Впрочем, вопрос об общей численности и динамике колебаний номенклатуры еще ждет исследователей - цифры варьируются от 750 тыс. до 2 млн. Последняя цифра называлась в 1992 г. в Конституционном Суде РФ во время так называемого (увы, фактически проигранного и сейчас забытого) процесса над КПСС.
Разумеется, для управления таким механизмом была необходима соответствующая структура. В партийных органах - ЦК, губкомах (впоследствии обкомах), райкомах - возникли учетно-распределительные отделы, позже переименованные в оргинструкторские, а потом - в отделы административных органов. Но суть самой управленческой модели со временем не менялась.
Партноменклатура начала формироваться еще при Ленине. Вождя беспокоило «обюрокрачивание» партии; в одном из своих последних текстов он писал: «Коммунисты стали бюрократами. Если что нас и погубит, то именно это». Впрочем, не следует забывать, что Ленин сам породил и выпустил из бутылки этого джинна.
Но подлинным творцом «нового класса» стал, конечно, Сталин. В 1922 г. он занял считавшуюся тогда технической должность генерального секретаря партии, а уже в 1923 г. были сформулированы никогда не публиковавшиеся основные принципы отбора и назначения работников номенклатуры. Списки номенклатурных должностей были строго секрет-
1 Любопытно происхождение слова. В Древнем Риме номенклатором назывался раб, обладавший отличной памятью на имена и лица. Он сопровождал императора во время прогулок по улицам города и подсказывал ему имена встреченных граждан. Обращаясь к ним, император мог называть каждого по имени, демонстрируя таким нехитрым способом «близость с народом».
179
ными. Сталин так определил требования к номенклатуре: «Люди, умеющие осуществлять директивы, могущие понять директивы, могущие принять директивы, как свои родные, и умеющие проводить их в жизнь»1. Недальновидные шутники того времени называли генерального секретаря «товарищ Картотеков». А он создал, отладил и постоянно использовал номенклатурную систему как главный инструмент своей личной власти.
Критерии отбора в эту зловещую систему были весьма специфическими. Явный приоритет отдавался так называемым политическим качествам. Квалификация, деловые навыки, способности были отодвинуты на второй план, а порой эти данные кандидата даже рассматривались как негативные, «подозрительные». В условиях однопартийной диктатуры это открыло путь для рывка на «место под солнцем» демагогам и беспринципным карьеристам. О какой-то политической конкуренции, не говоря уж о демократических процедурах, нельзя было и помыслить. «Классик» изучения проблемы номенклатуры М. Восленский видит исторический смысл сталинского ее периода в том, что «в правящем слое общества коммунисты по убеждению сменились коммунистами по названию» (6, с. 103)2. И в ходе этой смены руками чекистов был пролит океан человеческой крови. Как говорил со страшной откровенностью в разгар «сезона охоты» на номенклатуру первого «призыва» один из главных руководителей системы террора 1937—1939 гг. М. Каганович, «мы снимаем людей слоями». Слоями снимали совнаркомовцев, сотрудников наркоматов, офицерского и директорского корпусов, чекистов, которые раньше сами участвовали в репрессиях. Палачи системы становились ее очередными жертвами.
В результате «чисток» управленческий слой все больше деградировал. Вот что писал в 1938 г. в дневнике один из величайших ученых ХХ в. В.И. Вернадский о нравственном и интеллектуальном уровне советских правителей: «Дела идут все хуже, власть глупеет на глазах, при непрерывной смене функционеров уровень каждого следующего призыва все ниже. В партии собираются подонки и воры. Народ живет в неведении, верит всему, власть держится на терроре, делают дело только сознательные специалисты, масса ссыльных интеллигентов. В действительности верхушка — деловая — ниже среднего умственного и морального уровня страны» (цит. по: 2, с. 355).
180
1 Сталин И.В. Сочинения. — Т. 5. — С. 225.
2 На эту тему можно порекомендовать и классическую работу А.А. Авторханова (1).
Психология новой «элиты»
На первом этапе в составе номенклатуры были не только беспринципные карьеристы, но и подвижники (фанатики) коммунистической идеи. Впрочем, даже тогда они составляли явное меньшинство. По мере же укрепления режима удельный вес и значение «идеалистов» и вовсе упали. Ведущие позиции захватили приспособленцы-карьеристы. Создатели политической гильотины в конечном счете сами стали ее жертвами. Причины такого развития событий во многом морально-эстетического свойства. В стае «сталинских соколов» (так их тогда подобострастно называли) торжествовал принцип морального релятивизма. Во-первых, для них отсутствовали какие-либо нравственные самозапреты, «табу». Во-вторых, они безусловно, без рассуждений повиновались сильному, т.е. тому, кто в данный момент обладал реальной властью. В-третьих, расчетливо использовали идеологические клише и политическую демагогию как оружие в борьбе за власть и жизненные блага. К этому можно добавить одномерность восприятия мира, отсутствие потребности в рефлексии и даже не очень массовое, но все же статистически значимое присутствие в этой среде людей с некрофильским психологическим типом личности.
Люди, сумевшие пробиться в новую политическую элиту, в большинстве своем были не деятелями, но дельцами, игравшими в страшную игру с высочайшими ставками и по правилам, близким к правилам преступного мира, мафии. В отличие от первой - ленинской - «команды», они были в основном малокультурны, но зато весьма изворотливы, примитивны и восприимчивы к тем «правилам игры», которые установил Сталин. Представители этой «элиты», отвечавшие общепринятым критериям культурности и образованности, довольно быстро умерли (Чичерин, Красин, Луначарский...), были оттеснены на периферию или уничтожены (Литвинов, Бухарин, Вознесенский.), либо - и это самый страшный вариант -стали «интеллигентными преступниками» (Вышинский), т.е. полностью подчинили свои знания и способности достижению аморальных, преступных целей. Причем это относится и к тем «эквилибристам», которые всегда держались в русле «единственно верной генеральной линии» (распространенное клише советских времен, подразумевавшее способность мгновенно приспосабливаться к любым спущенным с политического «верха» лозунгам и командам), и к членам различных оппозиций - действительных, а чаще мнимых, изобретенных противниками и конкурентами с целью их уничтожения.
Конечно, было бы некорректным ставить под сомнение искренность веры многих живших тогда людей в непогрешимую мудрость руководства страны (очень немногие достигали «вернадского» уровня понимания происходящего), в возможность сделать карьеру честными средствами. Были
181
тогда и такие люди, и такие карьеры. Но не они получали преимущество в игре по заданным сталиниской властью правилам. Режим наибольшего благоприятствования действовал отнюдь не в интересах наиболее способных и достойных. Атмосфера эпохи способствовала процветанию людей иного сорта (подробнее см. 11, с. 339—345).
О привилегиях номенклатуры
О привилегиях номенклатуры написано и сказано — особенно в конце 1980-х — начале 1990-х годов — больше, нежели о каких-либо других чертах ее образа жизни. Это позволяет нам быть в данном вопросе краткими. Номенклатурные привилегии возникли еще в самые первые — голодные — советские годы, когда нормальное питание, тепло в доме, медицинская помощь и т.п. уже были привилегией. Но постепенно их масштабы росли, что сделало номенклатурный быт несопоставимым с уровнем жизни «простых» граждан. Одним из ключевых принципов распределения/раздачи привилегий была их строгая ранжированность. Это стало почти безотказным механизмом воздействия на сознание их обладателей, средством манипулирования номенклатурной бюрократией. Чтобы не потерять возможность жить в уютном «спецмире», надо было «играть по правилам».
Была создана развитая система, которая постоянно совершенствовалась, а привилегии расширялись. За счет государства для номенклатуры строилось лучшее жилье, создавались закрытые для прочих больницы и санатории, по заниженным в разы ценам продавались лучшие продукты и товары, предоставлялись государственные дачи, устанавливались специальные персональные пенсии. Даже похороны производились на «спецкладбищах» и по особому разряду. Привилегии рядовых государственных служащих были гораздо скромнее и выражались прежде всего в «пакетах» с продовольствием, облегченном доступе к «дефициту», к получению жилья, путевок в ведомственные санатории и др. Не станем продолжать этот список; просто напомним несколько заголовков из книги М. Восленского «Номенклатура»: «Кому на Руси жить хорошо»; «Невидимая часть зарплаты номенклатуры»; «Номенклатурный бакшиш»; «Социальный апартеид»; «По спецстране номенклатурии»; «За семью заборами». (6, гл. 5).
Антиноменклатурные репрессии
Однако в сталинские времена «пряник» привилегий сочетался с «кнутом». Путь наверх по номенклатурной лестнице был связан с серьезным риском — не просто в одночасье быть выброшенным из системы, но и оказаться среди обитателей «страны ГУЛАГ», а то и в расстрельных подвалах НКВД по обвинениям в шпионаже, вредительстве, заговоре... Эти
182
обвинения можно объяснить людоедской «рациональностью»: на чиновников пытались списать ответственность за провалы и катастрофы, произошедшие по вине политиков. Так, Сталин в письме к В.Молотову писал: «Надо бы все показания вредителей по мясу, рыбе, консервам и овощам опубликовать немедля... а через неделю дать извещение от ОГПУ, что все эти мерзавцы расстреляны. Их всех надо расстрелять»1.
Особенно масштабно репрессии прошлись по чиновникам в годы «большого террора». В 1937—1939 гг. партноменклатура повсеместно обновлялась не менее двух-трех раз (12, с. 418). Но, повторяю, «убирали» тех, кто сам участвовал в репрессиях на предыдущих этапах. Создатели и палачи системы становились ее очередными жертвами. Почти в точности воспроизводилась модель якобинской диктатуры. История в очередной раз зловеще улыбнулась «революционерам». И опять приходит на память мысль В.О. Ключевского: история ничему не учит, но жестоко наказывает за невыученные уроки.
«Золотой век» номенклатуры
Последний раз секира репрессий ударила по номенклатуре в послевоенные годы. После смерти Сталина его изуверская технология власти была «сдана в запасник». Для номенклатуры наступила эпоха безответственного благополучия, достигшая апогея в брежневские времена, когда система пришла в состояние полного гниения. Но сама номенклатура приобрела при этом большую самостоятельность и бесконтрольность. Страх перестал довлеть чиновникам. Корпоративные связи обеспечивали им практическую неуязвимость, несмотря на то что даже минимальная гласность обнажала некомпетентность и вороватость многих их них. Малоподвижная, законсервированная система отторгала все новое, бюрократия раздувалась, подминая под себя все сферы общественной жизни.
Список номенклатурных должностей расширялся. Все пронизала система личного патронажа, достигшая апогея в 1960—1980-е годы. Сформировались устойчивые ведомственные группы, консолидировавшиеся вокруг высокопоставленных патронов. Решение любого вопроса определялось не сутью дела, а борьбой бюрократических групп-кланов и во многом зависело от влиятельности патрона.
Некоторые министры ставили рекорды пребывания в должности (двадцать и более лет). Росла коррупция. Бюрократия приобретала черты мафиозности и наследственности, увеличилась роль кумовства и местничества. К концу жизни Л.Брежнева в составе ЦК КПСС оказались его сын (первый заместитель министра внешней торговли) и зять (первый замести-
1 Цит. по: Коммунист. — М., 1990. — № 11. — С. 104.
183
тель министра внутренних дел). То же происходило и на других этажах управленческой лестницы - родственники и близкие секретарей республиканских ЦК, крайкомов и обкомов получали высокие должности и преимущества при продвижении по службе.
Но при этом номенклатурные привилегии парадоксальным образом сочетались с полным юридическим бесправием чиновников. С точки зрения трудового права они оказались более незащищенными, чем остальные категории населения. Если рядовые работники могли обжаловать в суде увольнение с работы и во многих случаях добивались восстановления, то чиновники такой возможности были лишены. Существовал так называемый «список 1» - своего рода приложение к Кодексу законов о труде, в который попали практически все управленческие должности. Лица, их занимавшие, в случае трудовых конфликтов не имели права обращаться в суд. Отсутствие даже теоретической возможности судебной защиты делало их целиком зависимыми от администрации и партийных органов. Последствия такого бесправия очевидны.
В советской системе псевдоальтернативой административным судам и иным механизмам правовой защиты от чиновничьих злоупотреблений, обычным для демократических стран, были все те же партийные органы. Здесь напрашиваются аналогии с опытом германских фашистов. Придя к власти, они сразу упразднили административную юстицию, довольно откровенно (надо отдать им должное) аргументировав это тем, что административные суды защищают не государство, а человека. Взамен предложили обращаться с жалобами в гестапо.
Виноваты не люди, а система
После всех критических стрел, выпущенных в адрес номенклатуры, следует сказать, что рядовая советская бюрократия в массе своей была не так уж катастрофически плоха - во всяком случае лучше своей общественной репутации. Немало чиновников, в основном среднего уровня, были людьми достаточно квалифицированными, особыми привилегиями не обладавшими и работавшими, как говорится, «не за страх, а за совесть». Благодаря этим «рабочим лошадкам» система во многом и держалась. Иногда им даже удавалось смягчать, как-то купировать негативные последствия решений, принимавшихся бонзами на высших - партийных - уровнях власти. Другое дело, что их возможности были ограничены: не они «заказывали музыку». Аппарат госуправления по преимуществу был лишь исполнительным органом партийного аппарата.
Дело было не в людях, а в системе. В корне порочная номенклатурная система стала одним из значимых факторов банкротства и краха советского режима. В условиях же современного динамичного мира она
184
просто контрпродуктивна. Поэтому любые попытки «регенерации» номенклатурных принципов формирования управленческих кадров (а они сейчас более чем заметны) представляются абсолютно неприемлемыми. Это не отвечает объективным общественным потребностям и потому попросту опасно.
Да и без серьезной персональной чистки госаппарата не обойтись. Необходимо избавить его от хлестаковых и переодетых в гражданское жандармов, которые сейчас все больше задают в нем тон. Технологии такого превращения - не тема этой статьи, да и одними статьями тут, разумеется, ничего не сделать.
Однако ясно: необходимо «пересмотреть» вековечную российскую традицию доминирования государства над обществом, отказаться от традиции фетишизации чинов. Россия нуждается в создании подлинно ГРАЖДАНСКОЙ службы, ответственной не перед партией, не перед «хозяином», пусть даже демократически избранным, а перед оплачивающим ее обществом. Следует решительно противостоять тенденции возрождения духа и атрибутов традиционной российской «государевой службы», которая сейчас приняла форму полицейско-бюрократического государства с псевдодемократическим фасадом.
Список литературы
1. Авторханов А.А. Технология власти. - М.: СП «Слово»: Центр «Новый мир», 1992. -640 с.
2. Аксенов Г.П. Последний деятель свободы: (Вернадский В.И. Дневники, 1935-1941) // Отечественные записки. - М., 2007. - Т. 3. - С. 353-356.
3. Александр II. Воспоминания. Дневники. - СПб.: Пушкинский фонд, 1995. - 448 с.
4. Вернадский В.И. Дневники. 1926-1934 / Сост. В.П. Волков. - М.: Наука, 2001. - 456 с.
5. Витте С.Ю. Воспоминания: В 3 т. - М.: Госиздат, 1960.
6. Восленский М.С. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. - М.: Советская Россия, 1991. - 624 с.
7. Декреты советской власти. - М.: Госполитиздат, 1957. - Т. 1. - 627 с.
8. Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. - М.: Мысль, 1978. - 288 с.
9. Ирошников М.П. Председатель Совнаркома Владимир Ульянов (Ленин): Очерки государственной деятельности в 1917-1918 гг. - Л.: Наука, 1974. - 448 с.
10. Ключевский В.О. Сочинения: В 8 т. - М.: Госполитиздат, 1956-1959. - Т. 6: Специальные курсы: Соцэкгиз, 1959. - 516 с.
11. Оболонский А.В. Человек и власть: Перекрестки российской истории. - М.: Академкнига, 2002. - 415 с.
12. Советское общество: Возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. - М.: РГГУ, 1997.
13. Шепелев Л.Е. Титулы, мундиры, ордена. - Л.: Наука, 1991. - 927 с.
185
