CC BY
20
РО! 10.34216/1998-0817-2019-25-3-94-100 УДК 821.161.1.09"19"
Лобкова Нина Алексеевна
кандидат филологических наук Костромской государственный университет lobkova.nina.a@yandex.ru
ИЗ ИСТОРИИ ПУБЛИКАЦИЙ ПУШКИНСКИХ РАБОТ П.В. АННЕНКОВА
В «ВЕСТНИКЕ ЕВРОПЫ» (по письмам к М.М. Стасюлевичу)
В статье рассмотрена история публикаций в «Вестнике Европы» пушкинских работ Анненкова по его переписке с редактором журнала («Пушкин в Александровскую эпоху», «Общественные идеалы Пушкина»); изложены основы биографического метода Анненкова, прокомментирована его полемика с оппонентами, уточнена творческая история статьи «Литературная тяжба». Особое внимание уделено толкованию Анненковым пушкинских материалов по истории Петра I и объяснению общественной позиции поэта в 1830-е годы. Анализ рецензии Анненкова на собрание сочинений Пушкина под редакцией П. Ефремова позволил выяснить требования критика к научному изданию и качеству библиографии. Последняя статья Анненкова «Литературные проекты А. С. Пушкина» подчеркнула его важнейший тезис о пушкинском восприятии русской жизни и культуры в контексте европейской.
Ключевые слова: Анненков, «Вестник Европы», Стасюлевич, Пушкин, литературная биография, творческая
история.
«Материалы для биографии А.С. Пушкина» (1855 г.) и другие пушкинские работы Анненкова переизданы, прокомментированы и изучены в наше время. Письма Анненкова к М.М. Стасюлевичу в 1870-1780-е годы по поводу статей о Пушкине, напечатанных в «Вестнике Европы», позволяют уточнить взгляд критика на личность и творчество поэта.
В письме от 1 ноября 1873 г. Анненков благодарит Стасюлевича за высокую оценку его нового опыта биографии Пушкина («Вестник Европы», 1873, № 11-12), хотя признает, что статья его «скорее намек на дело, чем самое дело». Тем не менее, по словам Анненкова, мнение человека, который сам много занимался разработкой источников и исторических документов, «лестно в высшей степени» [5, с. 299]. На предложение Стасюлевича издать брошюрой пушкинскую биографию Анненков в письме от 3 декабря 1873 г. высказал пожелание подождать появления ещё одной его работы -«Пушкин в Александровскую эпоху» («Вестник Европы», 1874, № 1-2), чтобы учесть замечания критиков при подготовке отдельного издания.
Однако литературные рецензии в российской прессе второй половины XIX века были в зависимости от "партийной" ориентации издания. Анненков иронически прокомментировал в письме к Стасю-левичу от 14 марта 1874 г. заметку в «Московских Ведомостях» (1874, № 42) за подписью Б. [Болеслав Маркевич] «о Креолке, будто бы сочиненной «Вестником Европы» (Креолкой называли в свете мать А.С. Пушкина): «Очень нехорошо со стороны Б - и Бог ему не будет судия, ибо, вероятно, постыдится им быть» [5, с. 303]. Непостижимые «желчные и позорные выходки» журналиста «Московских ведомостей» упомянуты в письме Анненкова к Тургеневу (в марте 1874 г.), - «куда заносит человека ненависть и злоба» [1, кн. 1, с. 232-233]. Более серьезным голосом "справа"
о работе Анненкова «Пушкин в Александровскую эпоху» была статья В.Г. Авсеенко «Новое слово старой критики» в «Русском Вестнике» (1874, № 2-3, статья подписана буквой А.). Абсурдные издевательские обвинения рецензента позволяют почувствовать остроту борьбы сторонников консерватизма с любым выступлением либеральной "старой" критики. Вот несколько красноречивых цитат из статьи Авсеенко: Анненков «изобразил Пушкина нравственным чудовищем»; мысль Анненкова «не в состоянии понять фантазию поэта»; личность Пушкина сведена в работе к «маленькому и пошленькому образу»; сомнительные источники привели к искажению байронизма Пушкина, к полному непониманию эпохи; «Пушкин не избежал общей участи великих людей, судимых умственным мещанством»; «... настоящего Пушкина ещё нет, и большая часть того, что сделано г. Анненковым, может служить не к уяснению, а только к затемнению этого образа» [«Русский Вестник», 1874, № 2, с. 817, 829, 830; № 3, с. 463]. С недоумением отозвался Тургенев о рецензии Авсеенко в письме к Стасюлевичу от 15/27 марта 1874 г.: «.что за омерзительная статья в «Русском Вестнике» г. А. (Авсеенко?) об анненковском этюде? Это перебулгарило Булгарина - перекатковило Каткова.» [7, Письма, т. 10, с. 214]. Анненков, прочитав «ругательную статью» на монографию о Пушкине, «был изумлен открытием нового рода умов, собравшихся или имеющих собраться в передней Каткова. Это специмен [образчик - с фр.] любопытный. Не знаешь, что в нем преобладает -тупота или распутство мысли, коварство или мальчишество, злоба или потребность нагадить везде, где нет присмотра» (из письма к А.Н. Пыпину 9/21 марта 1874 г. - 3, с. 544). По оценке Анненкова, в письме к Стасюлевичу от 2 апреля 1874 г. статья Авсеенко «в своем роде тоже сИеМоеиуге. Вот куда забрел поганый консерватизм наш, совер-
94
Вестник КГУ ^ № 3. 2019
© Лобкова Н.А., 2019
шенно однородный с сумасбродным нигилизмом самого последнего сорта. И при том, и при другом нет возможности существовать никакому труду, исследованию, слову науки или правды» [5, с. 303].
Издавая журнальные очерки отдельной книгой «Пушкин в Александровскую эпоху» в том же 1874 году, Анненков в предисловии ответил публицисту «Русского Вестника», пытаясь разговаривать со своими оппонентами на языке нормальной критики. Он опровергнул мнение, что его трудом «оскорбляется память поэта и понижается его личность» [2, с. 15]. Анненков следовал своему биографическому методу, который позволил ему ещё в «Материалах» предложить историко--литературную концепцию творческого пути поэта [6, с. 5, 7-8]. В предисловии ко второй своей книге о Пушкине он напомнил, что с 1855 года появилось множество разноречивых публикаций о поэте, тенденциозных или, напротив, панегирического тона, которые не прояснили его облика. Вторая книга Анненкова о Пушкине должна была дополнить его «Материалы» «фактами и соображениями, которые тогда не могли войти в состав их». Цель биографии - дать «ключ к пониманию характера поэта и нравственных основ его жизни» [2, с. 14]. Всё дело, разъяснил Анненков, - в осмыслении биографом подхода к теме: повествование о жизни писателя должно быть основано «на истине и неопровержимых фактах»; он горячо протестовал против тенденциозности, против «растлевающего учения», следуя которому можно произвольно создавать «образы замечательных людей русской земли» [2, с. 15-16].
«Анненков-биограф, подобно Пушкину - автору исторических трудов о Пугачеве и Петре, в первую очередь заставляет говорить первоисточники и документы», - так объясняет К. Шилов главное достоинство исследования Анненкова [9, с. 50]. Как известно, при подготовке «Материалов» в распоряжении Анненкова было бесценное сокровище - архив Пушкина, «два сундука его бумаг», присланных Н.Н. Ланской [4, с. 442]. Погружение в мир Пушкина обострило чуткость Анненкова к подлинным чертам гения, сказалось на характере всех его пушкинских работ. И в «Материалах», и во второй своей книге Анненков был осторожен в комментариях к поэтическим пушкинским произведениям, выявляя действительные обстоятельства их создания. В первых главах книги «Пушкин в Александровскую эпоху» дана широкая картина политической, светской, литературной жизни Петербурга и Юга, в повествование включены известнейшие имена современников, близких поэту. Факты позволили Анненкову сделать вывод о юном Пушкине, о его страстной потребности «изведать все стороны и слои общества», «все впечатления и уроки» [2, с. 66]. Молодой Пушкин, пишет Анненков, «семь лет сряду стоял посреди заговора,
омываемый, так сказать, волнами его со всех сторон, и не нашлось ни одной, которая бы унесла его с собой в пропасть, где так много погибло его друзей, товарищей и ровесников» [2, с. 64]. Из «путаницы перекрещивающихся воззрений и учений», от всей этой эпохи горячего дилетантизма и влюбчивости в идеи Пушкин усвоил «лучшее ее достояние - ее пытливость, ее стремление к осмысленному, разумному существованию и ее вражду ко всему злобному, низкому и раболепному» [2, с. 78]. Постоянным источником Анненкова были тетради и записи, в которых Пушкин оставил нам «почти всю историю своей души, почти все фазисы своего развития» [2, с. 102]. Они показывают, «что ночь, облегавшая сознание поэта в кишиневскую эпоху, была действительной ночью» и яркие просветы мысли свидетельствовали только о его нравственной силе [2, с. 127-128]; «чистое творчество, обнаруживая тайну его гения... хранило и берегло лучшую часть его нравственной природы» [2, с. 152-153]. Учтена Анненковым переписка Пушкина, его размышления в письмах о критике, о русской словесности, о «невидимке-романтизме» [2, с. 157-165]. «С "Онегина" начинается нравственное отрезвление Пушкина от хмеля восторженного подражания Байрону. и возвращение его к самому себе, к природе и свойствам своего таланта и своего характера» [2, с. 170].
Главное условие для биографа, убежден Анненков, - видеть цельный образ своего героя, его живой облик. Читая «Материалы» и вторую книгу Анненкова о поэте, мы слышим голос Пушкина, ощущаем его присутствие. По словам К. Шилова, весь текст «Материалов» «поистине "осердечен" -любовью к Пушкину» [9, с. 46]. Чувство времени, неизменная любовь к поэту позволили Анненкову и во второй книге о нем воссоздать мир Пушкина, передать все тревоги его духовного опыта.
Осуждение критикой работы Анненкова «Пушкин в Александровскую эпоху» не совпало с читательским отношением к ней. Получив в октябре 1874 г. сообщение от Стасюлевича, что «книжка о Пушкине идет довольно шибко», Анненков удивился, эта новость противоречила его «представлению о состоянии русских нравственных потребностей и русских умов вообще» [5, с. 309].
В «Вестнике Европы» (1878, № 1 и № 3) были опубликованы письма Пушкина к жене, подготовленные к печати Тургеневым, по просьбе дочери поэта гр. Н.А. Меренберг. В предисловии к публикации Тургенев писал, что эти семейные документы «бросают яркий свет на самый характер Пушкина», ясно рисуют его нравственный облик. Немногочисленные необходимые исключения из текстов писем Тургенев объяснил «излишней "энергией"» фразы Пушкина: «как истый русский человек, да и к тому же в письмах, носивших строго частный характер», он «не любил стесняться» [7, Соч., т. 15,
с. 114-115]. Анненков, знакомый с письмами поэта к жене ещё в пору подготовки «Материалов», одобрил тургеневскую редакцию писем Пушкина, но Стасюлевич, издатель писем, при печатании восстановил почти все пропуски в текстах: «... всё это упало в воду», - жаловался Тургенев Анненкову в январе 1878 г. - «Стасюлевич не совсем хорошо поступил со мною» [7, Письма, т. 12, с. 261]. По этому поводу редактор журнала упрекнул Анненкова в излишнем пуританизме. Возражая на упрек, Анненков писал Стасюлевичу 26 декабря 1877 г.: «Вы называете меня Катоном, но это не вполне верно. Я считаю, что в литературе всё абсолютно дозволено и запрещенного для нее вовсе нет, только всё должно быть объяснено и всему приискана генеалогия, raison d'etre, причина явления.» [5, с. 352]. И в февральском письме 1878 г. Анненков ещё точнее высказался по этой теме: «Письма Пушкина чаруют меня по-прежнему, несмотря на выпуски и на пустяки, которыми занимаются, - семейная мина Пушкина так же хороша, как поэтическая и жизненная вообще его мина: я имею слабость любоваться ею и, конечно, хотел бы, чтобы при сем удобном случае кто-нибудь из знающих поговорил о ней серьезно и умно. Но чего не случилось, того нечего и затрагивать» [5, с. 352-353]._
В письме от 2 сентября 1879 г. Анненков упомянул о «главе из Пушкина», которую Стасюлевич прослушал у него в Бадене [5, с. 371]. В ней шла речь о политических и литературных взглядах Пушкина до 1830 г. Стасюлевич предлагал напечатать ее отдельно, но Анненков посчитал более целесообразным сопоставить эту статью с другой - о труде Пушкина над Петром I, которая тоже «почти готова». Соединение двух пушкинских исторических заметок было необходимо, с точки зрения Анненкова, «для ясного представления всего его созерцания». «Ужасно сожалею, что не вздумал поподчивать Вас и ею в Бадене». Обе, по мнению Анненкова, «немыслимы в печати» [5, с. 372]. Эти опасения объясняются его опытом, воспоминаниями о сложностях при издании сочинений Пушкина в 1855 г. Уже в то время Анненков был в курсе посмертной судьбы пушкинской рукописи по истории Петра, искаженной цензурой и всё-таки не изданной (см. об этом: [8, с. 12-17]). И хотя при подготовке сочинений 1855 г. Анненкову был доступен весь архив Пушкина, в том числе и «История Петра I», он включил в «Материалы» только два отрывка из нее и несколько упоминаний из пушкинских писем о работе в архивах. Тогда же Анненков оказал русской литературе, по словам И.Л. Фейнберга, «важную услугу, поручив писцу переписать из «Истории Петра» запрещенные строки, перечеркнутые в цензурной рукописи красными чернилами» [8, с. 16-17]. Но и четверть века спустя Анненков сомневался в возможности публикации «крамольных» пушкинских заметок:
«Если цензура придет в сомнение от первой статьи с абрисом аристократической Пушкинской теории, то уже монархическая теория его, о чем трактует #2, пардона у ней, конечно, не найдет. Боюсь, ох, боюсь, что даром тратим мы бумагу и свечи, а жалко!» (из письма Стасюлевичу от 8 мая 1880 г.) [5, с. 385]. Кроме того, Анненков сознавал, как изменилась Россия с пушкинских времен, как по-иному воспринимает общество политические и исторические проблемы: «Подумайте только, -заметил он в письме от 2 сентября 1879 г., - всего 50 лет, как думалось описанным у меня образом, а для необычайно быстрого русского развития -что это за время! - надо бы по крайней мере тыс-ченку лет, чтоб мысли такого рода не приводили никого в ужас» [5, с. 372].
Судьба статьи «Общественные идеалы Пушкина», получившейся из объединения двух работ, беспокоила автора. Анненков в предисловии к своему труду подчеркивает, что кроме участия главных деятелей времени «в общем хоре» политических идей многие из них имели «свои правила морали... свою критическую оценку окружающего мира». Никогда и ни в какие эпохи «не прекращалась у нас внутренняя деятельность общественного сознания». «Пушкин точно так же имел свою домашнюю, секретную теорию разумного гражданского существования, как и учители его - Карамзин и Жуковский» [2, с. 232]. Эта собственная пушкинская теория осталась в «разбросанном, почти бессвязном виде», ибо, как считал Анненков, суждение о политических воззрениях Пушкина по его художественным произведениям не является абсолютно достоверным (учитывая случайности поэтического настроения или фантазии сюжета). «Подлинная мысль человека обретается преимущественно в его беседах с самим собою, наедине со своей совестью», является результатом «всего своего умственного достояния» [2, с. 233].
Эту подлинную мысль Пушкина, по мнению Анненкова, сохранили черновые планы его полемических заметок для «Литературной газеты» Дельвига 1830 г. (материал первой части статьи) и комментарии, вопросы поэта при перечислении указов Петра I, за историю которого он принялся в 1832 году (тема второй части). Анненков в письме к Стасюлевичу от 26/14 апреля 1880 г. упоминал «о волнениях Пушкина при начале его работы над Петром I» [5, с. 384], которое словно "передалось" ему, Анненкову, автору статьи, - о чем говорит его рукопись, «черновая, неразборчивая и страшно перемаранная (иначе писать не умею)». Дело усложнялось и «от Пушкинского текста, тоже отрывистого, не очень связного, и все вместе оно весьма удобно может перейти в хаос». «Но Вы хотели, господин, - ну и расхлебывайте эту кашу, которая только и под силу такому доке журнального дела, как Вы. <.> Мы ещё спишемся о времени свида-
ния. Кажется, ранее конца мая мне не придется видеть Петербурга.» [5, с. 385].
Глава о работе Пушкина над историей Петра потребовала больших усилий Анненкова, о чем он упоминает в письме к Стасюлевичу от 8 мая 1880 г.: «Давно уже я столько не работал, столько не писал, как в эту неделю, приготовляя #2. Нелегким делом оказалось превратить в статью разбросанные заметки и сделать из них нечто органическое» [5, с. 385]. Отправив рукопись редактору, Анненков в письме от 15/3 мая 1880 г. сообщил о своей растерянности: статья «в урагане работы, какой Вы всегда умеете возбуждать у своих сотрудников, и мне самому сделалась неясна - что она такое? Присмотрите за ней, как добрый пестун, и скажите свое мнение» [5, с. 386].
Статья «Общественные идеалы А.С. Пушкина. Из последних лет жизни поэта» была напечатана в июньской книжке журнала («Вестник Европы», 1880, № 6), как раз к знаменитому Пушкинскому празднику по случаю открытия памятника поэту в Москве. В статье Анненкова выводы о пушкинском восприятии Петра I были четкими: «Пушкин видел или думал, что видит, двойное лицо - гениального созидателя государства и старый восточный тип, "бича божия"» [2, с. 267]. Пушкин не выдержал «восторженного настроения своих стихотворений, посвященных имени Петра, когда ближе подошел к жизненным подробностям его царствования и услышал, так сказать, вопли жертв и шум развалин, падавших под ударами преобразователя, расчищавшего дорогу новому порядку дел и новым идеям. Художническая натура Пушкина мешала ему сделаться трезвым историком» [2, с. 269]. «Большинство публики и весь официальный мир ждали от поэта просто лучезарного лика Петра I», их возмутил бы малейший «ввод теней в образ монарха» [2, с. 270]. Ввиду невозможности «найти выход из раздвоенного психического состояния», в каком находился Пушкин по отношению к личности Петра [2, с. 272], труд его остановился. Завершая свой «опыт передачи, по неизданным документам, политических и общественных идеалов Пушкина», Анненков предположил возможные суждения читателей об их утопическом характере. Возражая им, он подчеркнул: Пушкин «сохранил живое гражданское чувство»; «всею душою постоянно желал для своей родины умножения прав и свобод, в пределах законности и политического быта, утвержденного всем прошлым и настоящим России.» [2, с. 272].
На Пушкинском празднике Анненкова чествовали как первого пушкиниста и издателя первого научного собрания сочинений поэта. Московский университет почтил Тургенева и Анненкова избранием в свои почетные члены. Праздник был омрачен для Анненкова оскорбительными замечаниями в его адрес в новом издании сочинений Пушкина
под редакцией П.А. Ефремова. Возмущение и жалобы звучат в письме Анненкова к Стасюлевичу из Симбирска от 14 июня 1880 г.: он требует до отъезда Стасюлевича за границу написать ему «самое ласковое письмо», к какому только он способен; это нужно как утешение из-за полемических замашек и упреков г. Ефремова, «которые он рассыпал в примечаниях к стихотворениям поэта». «Удивительное дело! Издают сочинения гениального человека и не забывают своей мелкой злобы, которую проводят, пользуясь его именем» [5, с. 387-388]. Анненков соглашается, что второе издание и должно быть всегда полнее и лучше первого. Но, забывая о различии эпох, об особенных условиях, в которых работал предшественник, о разнице в обилии материалов, «новый редактор зубоскалит, гаерствует, ломается, точно пишет фельетон для Нового времени. И всё это под знаменем Пушкина и в виду юношества, для которого назначается книга» [5, с. 388].
Оставив в Петербурге Пыпину исправленные корректуры статей для 3-го тома «Воспоминаний и очерков», Анненков «вылил» в его душу «горькие жалобы на позорные рекламы Ефремова в форме ругательных эпитетов на издание Пушкина 1855 года» [5, с. 388]. «Никто меня так не волновал, как оный П. Ефремов», - пишет он Стасюле-вичу в июле 1880 г. [5, с. 389]. И только в августе Анненков сообщил, что «совсем отрезвился от непристойностей, встреченных в литературных переулках, куда порядочные люди заходить не должны» [5, с. 389].
Позднее Анненков по совету Пыпина сделал работу об истории выхода в свет сочинений Пушкина 1855 г. с описанием «балета, который тогда протанцевала С-Петербургская цензура» [5, с. 391]: «Любопытная тяжба» была напечатана в «Вестнике Европы», 1881, № 1. Письмо Стасюлевичу по поводу этой работы в октябре 1880 г. переполнено горькими и раздраженными чувствами: «. это поганейшая история и стоила мне такого труда, как ни одна из статей. Вы это увидите сами по бессвязности рукописи и яростным помаркам», «. разбирать такое мазанье можно только по дружбе»; «. какая гадость исписывать целые страницы только о самом себе и о пакостях, которые с Вами творились»; «Делайте из вещи какое Вам угодно употребление, бросайте ее в запас, ломайте, крошите, усекайте, а наконец и сожигайте.»; «.треклятая статья!», «Ломать голову, чтобы умненько и прилично рассказать глупое и частию постыдное дело». Анненков просит «непременно сообщить статейку А.Н. Пыпину; он подучил меня написать ее, он и должен вытерпеть за то надлежащее наказание. Это по-божески будет» [5, с. 391].
«Поразительно красноречивый документ эпохи кануна» [9, с. 21] - выдержки из официальной записки, поданной издателем «Сочинений Пушки-
на» 1855-1857 годов главному правлению цензуры в 1854 году, - раскрывает терпеливое и осторожное единоборство Анненкова с «агентами тогдашней литературной полиции» [2, с. 282]. Анненков подчеркивает, что дозволение на эту записку издатель получил «в виде исключения из общих правил цензурной практики» [2, с. 282], что стало возможным благодаря поддержке министра просвещения А.С. Норова. В записке процитированы 19 фрагментов из сочинений Пушкина, приговоренных цензором к исключению, параллельно к ним во втором столбце той же страницы даны объяснения издателем смысла текстов и внизу - резюме результатов рассмотрения объяснений. Среди обреченных на исключение были и новые, неизвестные стихи, письма, критические заметки, найденные издателем в бумагах Пушкина, и произведения, уже напечатанные в журналах при жизни поэта. Тактика защиты текстов Пушкина, искусство Анненкова в осторожном приближении к цели, напоминаю -щем, по словам К. Шилова, «продвижение по заминированному полю» [9, с. 21], дали прекрасный результат. «За исключением двух-трех мест, - пишет Анненков, - тексты Пушкина прорвались сквозь волшебное цензурное кольцо... Успех этот никак нельзя отнести к убедительности или неотразимости доводов, отысканных "запиской". Что значили доводы и доказательства там, где судьба процесса всецело зависела от личных настроений присутствующих, от их воззрений, имевших свою аргументацию и свою логику, которые уже никакому обсуждению не подлежали?» [2, с. 308]. Поучительная сторона документа, по словам Анненкова, не в обличении преувеличенных подозрений цензора, «а в тоне, в приемах речи и в доводах, какие понадобились издателю для того, чтобы заставить себя выслушать». «Вся "записка" получила характер и оттенок адвокатской речи, произнесенной в защиту беспомощного клиента, нуждающегося в снисхождении своих судей, и странное впечатление производит теперь вся ее аргументация, когда вспомнишь, что клиентом тут был не кто иной, как Пушкин» [2, с. 283-284].
Статья «Любопытная тяжба» напомнила читателям о старой системе цензуры, изжившей «самое себя до безобразия» непостижимыми запрещениями [2, с. 309]. «Издание Пушкина 1855 года в полном его составе висело на волоске вплоть до своего появления» [2, с. 309]. Даже в этих чрезвычайных условиях Анненков подготовил первое научное собрание сочинений Пушкина в 7 томах, получившее высокую оценку в критике [см.: 4, с. 438-439, 467479; 9, с. 27-32]. По словам К. Шилова, «обращая в трудную для себя пору взор назад - сквозь время - Анненков (и это характерно для него) вовсе не подумает выставить свои былые тяготы и обиды или погордиться тем, какую стойкость и ловкость пришлось ему некогда проявить. Биограф Пуш-
кина смотрит взглядом историка литературы» [9, с. 19]. Борьба за Пушкина была лишь одним эпизодом литературной жизни в тот трудный промежуток времени, утверждал Анненков, - «по всему пространству интеллигентного мира публицистов, литераторов, ученых» царствовала «глухая война», «и она-то именно и спасла все зародыши развития мысли», подготовила расцвет нравственных и умственных сил общества, когда были сняты «путы, мешавшие их движению» [2, с. 286].
«Любопытная тяжба» отчасти ответила на бесцеремонное унижение Ефремовым редакторского труда Анненкова. Однако был и прямой ответ ему в статье «Новое издание сочинений Пушкина г. Исакова под редакцией П. Ефремова (18801881 годов)», опубликованной в «Вестнике Европы» (1881, № 2; за подписью N. N.). Написать эту статью посоветовал Анненкову Стасюлевич в ноябре 1880 г. Этот совет Анненков сначала решительно отверг, ещё не остывший от пережитых впечатлений при составлении «Любопытной тяжбы», из-за которой, он уверен, и Пыпин, и редактор «Вестника Европы» получат «репутацию собирателей старья и заношенных рубашек». Нагрузить себя ещё раз постыдным разбирательством с господином, который наградил его эпитетом "безграмотного", невозможно, не хватит должного хладнокровия: «тут пришлось бы противопоставлять мое дело с мальчишеским и более рекламным, чем литературным делом г. Ефремова, а меня тошнит от одной этой мысли» [5, с. 392].
Однако в декабре Анненков всё-таки пишет рецензию: «.из перечета злостных ошибок Ефремова выходит обзор его неблагопристойного издания, именно то, чего я боялся. Но делать нечего - надо доканчивать взрезанную грушу, иначе загниет» [5, с. 394]. В письме Стасюлевичу в январе 1881 г. Анненков передает просьбу Пыпину снять резкий колорит статьи, «от которого удержаться не мог», и сообщить ей более приличный вид [5, с. 395]. В статье Анненкова дана характеристика недопустимому водевильному тону заметок Ефремова, творца «нового рода увеселительной библиографии» [2, с. 312]. Полемические выходки г. Ефремова превращают его комментарии в «бойкую литературную рекламу», цель которой - «заставить забыть досадное старое издание, изгладить о нем память» [2, с. 310]. Автор статьи убежден: «Роли редактора произведений великого отечественного деятеля г. Ефремов совсем не понимает. Он перенес в строгую область библиографических и филологических исследований говор приятелей, личные свои предрасположения», словно «обрадовался возможности показать себя в качестве публициста»; он принял «позу спасителя пушкинской мысли», посчитав литературным преступлением простые типографские недосмотры; «ревность о чистоте текста служит тут предлогом для
тщеславной потехи» [2, с. 313]. Анненков в этой статье, по словам Л. Модзалевского, дал «горькую, но справедливую отповедь» ожесточенным полемическим нападкам П. А. Ефремова [4, с. 477].
Высказался Анненков и об общей системе нового издания Пушкина. Серьезную критику вызвал принятый Ефремовым исключительно хронологический принцип расположения пушкинских текстов. Прозу он выделил в особый раздел, но «нагромождение стихотворных пьес, различных по форме», под одной датой разрушало эстетическое впечатление. Происходило «смешение важного с неважным, высокохудожественного создания с шуткой и безделкой» [2, с. 318]. «.Дурно понятый принцип хронологического порядка» и другой, «тоже дурно понятый принцип достижения наивозможно большей полноты» сообщил изданию «вид какого-то огромного складочного магазина» [2, с. 319]. Крупной ошибкой редактора, «заблуждением страстного библиографа, но не делом эстетического вкуса и понимания» названо в статье пополнение издания случайными текстами Пушкина, - «полнота полноте рознь», считает Анненков [2, с. 319]. Не следует выдавать эти случайные тексты, застольные импровизации как документы жизни, «не освещая их мыслью и оценкой обстоятельств и среды, из которых они выросли» [2, с. 320]. Они «не имеют корней во внутреннем мире» поэта, это эхо «говора и шума толпы» [2, с. 320]. Редактор вплел их «в один венок с самыми роскошными, чистыми, благоуханными цветами» пушкинской поэзии [2, с. 322]. Новое издание, по заключению Анненкова, демонстрирует сущность того направления в истории литературы, последователи которого признают только достоверность голого факта, «освободив себя от труда мышления» [2, с. 326-327]. Подход к литературе, убежден Анненков, должен быть основан на истине неопровержимых фактов и документов, но эстетически осмысленных.
Оказалась неосуществимой идея Анненкова (август 1880 г.) сделать работу по переписке Пушкина с III Отделением, - без неё «невозможно докончить его биографию». Анненков был готов написать М.Т. Лорис-Меликову, министру внутренних дел, чтобы добыть все материалы, связанные с Пушкиным [5, с. 389]. Стасюлевич одобрил идею, воодушевленный Анненков предвидел успех: если бы материалы «попали к нам в руки, скажу без хвастовства, могла бы выйти статейка с дорожками во все стороны по прелестному парку российской культуры» [5, с. 390]. Но в доступе к архиву, вероятно, было отказано. М.К. Лемке, редактор переписки Стасюлевича, сделал примечание к этому письму Анненкова - «Ничего не вышло» [5, с. 390]. Отказ мог быть связан с упразднением III Отделения. Анненков так писал об этом событии Тургеневу 22 августа/3 сентября 1880 г.:
«Журналы наши опомниться не могут от упразднения III Отделения и собираются праздновать 6 августа как день взятия Бастилии. Хороший будет национальный праздник в воспоминание события, в котором никто не участвовал, кроме Лориса, да и то с помощью нигилистов, стреляющих из-за угла. Да и не упразднено вовсе поганое Отделение, а присоединено к Министерству внутренних дел в полном его составе, даже и с жандармерией. Завтра же оно может явиться под настоящим своим именем и целый век ещё процветать скрытно, под чужим» [1, кн. 2, с. 121].
Последняя пушкинская работа Анненкова в «Вестнике Европы» «Литературные проекты А.С. Пушкина. Планы социального романа и фантастической драмы» («Вестник Европы», 1881, № 7) позволила ещё раз обратиться к «задушевной мысли» поэта, понять печать его таланта даже в отрывках и набросках программы современного романа из Александровской эпохи («Русский Пелам»). Давний замысел Пушкина обрёл зримые очертания в 1830-е годы после завершения «Евгения Онегина» - поэт утратил в любимом романе «постоянного собеседника», лишился возможности «делиться с публикой внутренним своим миром, заметками, вынесенными из жизненного опыта, мыслями. воспоминаниями» [2, с. 330]. Очертания задуманного социального романа в прозе, полученные из сопоставления четырех его программ, позволили Анненкову говорить о его содержании. Сюда вошли бы картины светской и помещичьей русской жизни, приключения молодых персонажей, искания избранных в «обществе умных» - всё это должно было дать «изображение нравственной физиономии русского общества» последних лет Александровской эпохи [2, с. 344].
План фантастической драмы на материале странной европейской легенды о папессе Иоанне Анненков связал с другими уже известными драматическими опытами Пушкина, по сюжетам из западноевропейской истории, полагая, что вместе они заключают «богатый материал для какого-то капитального произведения». В нём «сквозь сетку недописанных фраз мерцает. легендарный и бытовой средневековый мир, символические и реальные элементы сказания в удивительном, как бы натуральном соединении» [2, с. 357]. Вспоминает Анненков и пушкинский перечень заглавий пьес, осужденных, к сожалению, навсегда сохранять «вид молчаливых сфинксов, не отвечающих ни на какие расспросы» [2, с. 357-358]. Этот список Анненков дополняет двумя названиями («Иисус» и «Павел I»), закрывая тему литературных проектов Пушкина.
Последняя пушкинская статья Анненкова подтвердила главное направление художественной мысли поэта - его восприятие русской жизни и культуры в контексте европейской.
Библиографический список
1. Анненков П.В. Письма к И.С. Тургеневу. Кн. 1-2. - СПб.: Наука, 2005.
2. Анненков П.В. Пушкин в Александровскую эпоху. - Минск: Лимариус, 1998. - 359 с.
3. Литературное Наследство. - M.: АН СССР, 1959. - Т. 67. - С. 539-554.
4. Модзалевский Б.Л. Работы П.В. Анненкова о Пушкине // Модзалевский Б.Л. Пушкин и его современники. - СПб.: Искусство, 1999. - С. 436-506.
5. М.М. Стасюлевич и его современники в их переписке / под ред. М.К. Лемке: в 5 т. - СПб.: Тип. М. Стасюлевича, 1912. - Т. 3. - 789 с.
6. Тихомиров В.В. Своеобразие биографического метода П.В. Анненкова - исследователя жизни и творчества Пушкина // Материалы Международной Пушкинской конференции. - Псков, 1996. - С. 5-10.
7. Тургенев И.С. Полное собр. соч. и писем: в 28 т. Соч.: в 15 т. Письма: в 13 т. - М.; Л.: Наука, 1960-1968.
8. Фейнберг И.Л. История Петра I // Фейн-берг И.Л. Незавершенные работы Пушкина. - М.: Современник, 1975. - С. 11-196.
9. Шилов К.В. Павел Васильевич Анненков и его «Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина» // Комментарий к Материалам для биографии А.С. Пушкина. - М.: Книга, 1985. - С. 5-60.
References
1. Annenkov P.V. Pis'ma k I.S. Turgenevu. Kn. 1-2. - SPb.: Nauka, 2005.
2. Annenkov P.V. Pushkin v Aleksandrovskuyu epohu. - Minsk: Limarius, 1998. - 359 s.
3. Literaturnoe Nasledstvo. - M.: AN SSSR, 1959. - T. 67. - S. 539-554.
4. Modzalevskij B.L. Raboty P.V Annenkova o Pushkine // Modzalevskij B.L. Pushkin i ego sovremenniki. - SPb.: Iskusstvo, 1999. - S. 436-506.
5. M.M. Stasyulevich i ego sovremenniki v ih perepiske / pod red. M.K. Lemke: v 5 t. - SPb.: Tip. M. Stasyulevicha, 1912. - T. 3. - 789 s.
6. Tihomirov VV Svoeobrazie biograficheskogo metoda P.V. Annenkova - issledovatelya zhizni i tvorchestva Pushkina // Materialy Mezhdunarodnoj Pushkinskoj konferencii. - Pskov, 1996. - S. 5-10.
7. Turgenev I.S. Polnoe sobr. soch. i pisem: v 28 t. Soch.: v 15 t. Pis'ma: v 13 t. - M.; L.: Nauka, 19601968.
8. Fejnberg I.L. Istoriya Petra I // Fejnberg I.L. Nezavershennye raboty Pushkina. - M.: Sovremennik, 1975. - S. 11-196.
9. SHilov K.V. Pavel Vasil'evich Annenkov i ego «Materialy dlya biografii Aleksandra Sergeevicha Pushkina» // Kommentarij k Materialam dlya biografii A.S. Pushkina. - M.: Kniga, 1985. - S. 5-60.
Вестник КГУ № 3. 2019
100
