CC BY
88
УДК 94(47+57)(=162.1)« 18/19» ББК 66.3(2)47
ИЗ ИСТОРИИ ПОЛЬСКОГО ВОПРОСА
Колмаков Валерий Борисович,
кандидат философских наук, доцент (г. Воронеж)
Аннотация. В статье анализируется история польского вопроса и позиция русских националистов в 1916 г. Здесь же дан анализ взглядов широко известного русского публициста Д.В. Скрын-ченко в связи с процессом возникновения украинского сепаратизма. В центре внимания автора находится националистический нарратив, который складывался в это время на основе русско-польского соперничества в реализации своих национальных проектов.
Ключевые слова: польский вопрос, украинский национализм, национальный вопрос в России, история Украины, русско-польское соперничество.
FROM HISTORY OF THE POLISH QUESTION
Kolmakov V.B.
(Voronezh)
Abstract. The article deals with the history of the Polish question and the position of Russian nationalists in 1916. The author analyses the views of the well-known Russian publicist D. V. Skrynchenko in connection with the rise of Ukrainian separatism. The author considers nationalistic narrative which took shape this time on the basis of Russian-polish rivalry in the achievement of their national projects.
Key words: polish question, Ukrainian nationalism, national question in Russia, history of Ukraine, Russian-polish rivalry.
Одним из наиболее болезненных и едва ли разрешенных вопросов русской истории является польский вопрос. Два варианта его решения были сформулированы еще в XIX в.: даровать Польше свободу (например, Н.Я. Данилевский полагал, что Россия владеет Польшей «к несчастью» и считал, что Александр I совершил в свое время ошибку, получив Царство Польское вместо Галиции) [1] или удерживать ее бесконеч-
но долго в надежде интегрировать ее в имперский организм [2]. Последняя идея поддерживалась широко распространенным мнением, согласно которому поляки неспособны более жить самостоятельной государственной жизнью, а так как мятежи 1830 и 1863 гг. навсегда погубили Польшу, то все разговоры о ее самостоятельности смысла не имеют. При этом принадлежность России западных окраин, возвращенных в резуль-
тате разделов Польши, сомнению почти не подвергалась [3]. Даже прозападно настроенный П.Я. Чаадаев писал: «Расчленять Россию, отторгая от нее силой оружия западные губернии, оставшиеся русскими по своему национальному чувству, было бы безумием. Сохранение же их составляет для России жизненный вопрос» [4].
Однако если бы польский вопрос сводился лишь к судьбе этнической Польши, его однозначное решение скорее всего было бы найдено. Ситуация осложнялась тем, что на территории Юго-западного (как и Северо-западного) края происходила борьба двух имперских национальных «проектов» - русского и польского. Первый, пользуясь поддержкой государства и церкви, нацеливался на уменьшение польского влияния, а второй, опираясь на культурное влияние шляхты и костела, стремился восстановить утраченный в результате разделов status quo. Оба проекта предполагали наличие образа «идеального Отечества», то есть, каким оно должно быть «по справедливости». Русский вариант предполагал интеграцию западных провинций (а при благоприятных условиях и Галиции) в имперский организм, рассматривая малороссов и белорусов как часть большой русской нации, как попавших под временное влияние поляков и в силу этого обладающих некоторыми местными особенностями. Польское понимание «идеального Отечества» А.И. Миллер определяет следующим образом: «Для поляков «идеальной Родиной» была Речь Посполитая в границах 1772 г. Таким образом, польский образ «идеального Отечества» включал заметную часть территории с преобладанием восточнославянского населения (современная Белоруссия и правобережная Украина), которые в русском националистическом дискурсе считались своими. Взаимное наложение «идеальных Отечеств» и делало польско-русский конфликт непримиримым, а концепция большой русской нации, объединяющей Великую, Малую, Белую и Червонную Русь, была главным идеологическим основанием для русской позиции в этом конфликте» [5].
Парадигму понимания польского вопроса задал в свое время Ю.Ф. Самарин. В программной статье, опубликованной в разгар польского восстания 1863-1864 гг., он писал: «Из всех когда-либо занимавших Европу вопросов польский
едва ли не самый запутанный и сложный. Это оттого, что он слагается из трех вопросов, по существу своему различных, несмотря на их тесную связь. Поляки - как народ, как особенная стихия в группе славянских племен. Польша -как самостоятельное государство. Наконец, Польша или, точнее, полонизм - как просветительное начало, как представительство и вооруженная пропаганда латинства в среде славянского мира. Эти три понятия беспрестанно смешиваются и переходят одно в другое. Вся политика поляков заключается в их отождествлении; наша политика - в их разъединении» [6].
Как идеологи русского национализма, так и его исследователи почти единодушно признают, что польское влияние всегда представляло фактор, который осложнял, если не препятствовал процессу органичного включения западных губерний в состав империи. После двух неудачных восстаний польское дворянство рассматривалось властями как ненадежное и даже враждебное по отношению к России сословие. Поэтому со времен М.Н. Муравьева политика в отношении польской шляхты выражалась в виде постепенного вытеснения ее из экономической сферы. Поляки (как дворяне, так и крестьяне) были ограничены в покупке и аренде земли в 9 западных губерниях, а с 1865 г. был взят курс на постепенное вытеснение поляков из государственной службы [7]. Одновременно был введен десятипроцентный налог на прибыль с тем, чтобы принудить польских землевладельцев продать своим имения русским. После подавления второго польского восстания правительство прибегло к частичной конфискации земель у мятежных польских помещиков, которые проживали в Юго-западном крае. Но даже в начале XX в., как свидетельствует А. Миллер, «половина земельных угодий оставалась здесь в руках поляков» [8]. На Правобережье шесть тысяч больших польских имений занимали большую площадь, чем наделы трех миллионов крестьян. Число же русских помещиков не превышало там 1 тыс. семей [9]. Невзирая на политически непопулярные и экономически необоснованные меры, позиции поляков в экономике западных губерний, особенно в аграрном секторе, оставались очень прочными. В 1910 г. в руках поляков находилось 73% помещи-
90
чьих земель в Виленской губернии, 53% в Гродненской, 49,7% в Минской, 40,6% в Витебской и 33% в Могилевской [10].
Сложность противостояния полякам заключалась в том, что наиболее важным фактором оставалось их культурно-политическое влияние в Малороссии. В попытках удержать влияние в своих бывших землях поляки весьма эффективно использовали «мягкую силу». По выражению Дж. Ная, последняя есть «способность добиваться того, что требуется, при помощи сотрудничества и привлекательности». При этом первостепенное значение для наращивания «мягкой силы» имеют «ценности, культура, политика и институты» [11]. В силу ряда причин русскому государству противостоять «мягкой силе» поляков было сложно. Польские институты культурного влияния, прежде всего, костел, оказывали глубокое воздействие на население западных губерний. Культурную ситуацию в Малороссии представители украинства характеризовали следующим образом: «Вплоть до 1830-х гг. светское воспитание и образование было почти исключительно в руках поляков, с особенной энергией занимавшихся здесь организацией учебно-воспитательного процесса в национальном польском духе и достигших, действительно, таких успехов, каким не могли похвалиться во времена Речи Посполитой» [12].
Занимая одно из последних мест в имперской иерархии благонадежности, поляки компенсировали свое положение презрительным отношением к непольскому окружению. Многие современники отмечали, что высокомерно-снисходительное отношение к малороссам и великороссам - одна из характерных черт тогдашнего польского менталитета. Лояльность поляков, как и евреев, оценивалась властями со знаком минус. Поэтому поляки на протяжении всего XIX и начала XX вв. в общественном мнении конно-тировались с мятежом и отступничеством. Два польских восстания были для властей достаточным основанием, чтобы записать чуть ли не всех поляков в инсургенты. Кроме того, поляки подчас рассматривались в качестве проводников идейного зла, которое шло с Запада [13].
В русском менталитете поляки были синонимом «непримиримо враждебных государственному порядку элементов» [14]. Образ поляка-като-
лика связывался с ненавистью к русским и православным, с идущим от католицизма фанатизмом и агрессивностью [15]. Поэтому оппозиция: «православная Русь» - «католическая Польша» была поднята до уровня государственной политики на окраинах Империи. Власти дискриминировали поляков, правда, не доходя до крайностей. Дискриминация носила, прежде всего, конфессиональный характер. Католику почти невозможно было сделать карьеру, а межконфессиональные браки становились серьезным препятствием в продвижении по службе. Кроме того, в сознании многих людей, мысливших политическими категориями, поляки и Польша отождествлялись с коварной силой, «паразитирующей на чужих слабостях» [16]. Мотив польской мятежности кристаллизовался в понятии «полонизм». Согласно традиции, идущей от времен подавления второго польского восстания, «полонизированный» означало: находящийся под временным польским влиянием бывший русский, а ныне поляк. «Суть полонизма, - как указывает М.Д. Долбилов, - таким образом понималась как постоянное пребывание в духе антиимперской мятежности» [17]. В органично построенной империи поляки смотрелись инородным элементом, подрывавшим устоявшийся государственный порядок. О высокой степени взаимного недоверия поляков и русских в свое время писал В.В. Розанов: «Нервы, задор, никакой силы, никакого подлинного чувства - вот представление русских о поляках; не иначе, кажется, к нам относятся по ту сторону границы» [18]. Импульсы постоянного сопротивления русским исходили от польской шляхты, обладавшей набором уникальных по-своему ценностей. Русскому национализму противостоял комплекс идей, лежавший в основании польского этнооб-разующего мифа. Последний складывается, начиная с XVI в., когда была принята Радомская Конституция с известным принципом liberum veto и шляхетскими вольностями. Кроме того, как отмечает исследователь, для идеологии польской шляхты всегда был характерен мессианизм в виде защиты веры и отечества [19].
Вместе с тем, политика Петербурга по отношению к полякам не могла быть слишком резкой. Польское дворянство Северо-западного края владело немалой земельной собственностью, имело
91
традиционные связи с Польшей и серьезные позиции в столице империи. Наверно, поэтому жесткие призывы националистов вытеснить поляков из всех сфер общественной и государственной жизни с отчуждением у них земли в столице, да и у местных властей, отклика не находили.
Беспокойство правых по поводу Польши достаточно ясно обозначил М.О. Меньшиков, который в 1913 г. писал: «С Польшей что-нибудь надо делать». И далее: «Польский вопрос необходимо обдумать и решить, иначе он даст несколько независимых от нас решений, одно хуже другого» [20]. Ряд консерваторов рассматривали возможное изменение русской политики в отношении Польши, как проявление слабости, на которую поляки, скорее всего, ответят новым заговором. Эту парадигму Т.Ю. Павельева формулирует следующим образом: «Генетическая память о национально-освободительных восстаниях 1830-1831 и 1863-1864 гг. была настолько сильна во властных структурах, что любое «послабление» полякам становилось в этих условиях невозможным» [21].
Стремление перейти к решению польского вопроса подстегивалось растущей польской активностью в австрийской Галиции. Еще в 1910 г. во Львове вполне легально был создан «Союз польских стрелков», потенциально нацеленный против русских [22]. Это означало, что австрийцы пытаются разыграть «польскую карту», чтобы в военное время ослабить русские тылы, населенные этническими поляками. На польских территориях, входивших в состав Австро-Венгрии, были созданы польские легионы, а 6 августа 1914 г. польские стрелки выступили на стороне Тройственного союза и перешли русскую границу [23]. К 1914 г. отряды, которые возглавлял Ю. Пилсудский, насчитывали около 6500 человек [24]. Польские легионеры состояли из трех бригад, и с осени 1915 г. они противостояли русским войскам на Волыни [25]. В русской прессе писали, что число поляков, воевавших с русскими, доходит до миллиона. На самом деле польские легионы, воевавшие с русскими, насчитывали около 30 тыс. человек [26].
С началом войны польский вопрос обострился. Поляки, подобно евреям, оказались народом, разделенным между воюющими государствами. С целью успокоения живших в Рос-
сии поляков 1 августа 1914 г. было опубликовано «Воззвание» Великого князя Николая Николаевича к народам Австро-Венгрии и полякам. В нем была определенно зафиксирована возможность возрождения Польши, «свободной в своей вере, языке и самоуправлении» [27]. Русские националисты высоко оценили воззвание. Один из видных киевских националистов, известный правый публицист Д.В. Скрынченко (18741947), писал: «Какое польское сердце не дрогнет, прочитав эти слова, скоро имеющие быть запечатленными русской кровью» [28]. В воззвании прямо говорилось о том, что вскоре «сотрутся границы, растерзавшие на части польский народ. Да воссоединится он воедино под скипетром русского царя». Воззвание Великого князя вселило в поляков надежду на государственное возрождение. В то же время некоторые поляки высказывали опасения, что воззвание - лишь уловка, так как подписано оно Великим князем, а не императором. Однако цель воззвания была достигнута - население Польши «сохраняло лояльность по отношению к России вплоть до оккупации немцами Варшавы в 1915 г.» [29].
Вместе с отступающей русской армией в 1915 г. в Россию хлынул поток польских беженцев, не желавших оставаться в занятой немцами Польше и Белоруссии. К этому времени некоторые русские консерваторы вспомнили известную идею В.О. Ключевского, который считал ошибкой разделы Польши и полагал, что Польшу следовало бы «ввести» в свои этнографические границы и сохранить ее государственность, предусмотрев невозможность ее претензий на Западный край. Д.В. Скрынченко занимал примерно такую же позицию: «мы желаем если не всяческих, то, во всяком случае, больших свобод этнографической Польше», - писал он [30]. Но при этом все ограничения относительно поляков в западных губерниях должны остаться без изменений, считал он. Дать некоторые свободы Польше - возможно, но никак нельзя уравнять поляков Западного края с его коренным населением. Эти мысли он повторял неоднократно и в связи с тем, что в 1915 году русские армии откатились с территории Польши, и в связи с тем, что внимание к польскому вопросу привлекли польские депутаты Думы, которые пред-
ложили отменить законы, ограничивающие права поляков в Империи. 2 сентября 1915 г. ими было внесено законодательное предложение, целью которого было улучшение прав польского населения 9 западных губерний, на что правительство в лице министра юстиции A.A. Хво-стова дало отрицательный отзыв. В позиции польских депутатов был свой расчет. Они считали, что Россия в войне потерпит поражение и неизбежно пойдет на соглашение с Германией и Австрией за счет Польши. Поэтому степень недоверия друг к другу русских и польских политических элит во время войны выросла. Посол Франции в России дал в дневнике точную характеристику польской политической элиты: «не доверяя России, они считают себя ничем не обязанными по отношению к ней...» [31].
Понимая необходимость решения польского вопроса, русские правящие круги стремились отложить решение его до конца войны, но в 1916 г. война эту позицию изменила. В условиях, когда русская армия оставила этническую Польшу, активизировалось польское лобби в Петрограде, которое откровенно поддерживали Англия и Франция. Союзники рекомендовали России объявить Польшу независимой, а поляков уравнять в правах с остальными подданными Империи. К тому же русская либеральная, или, как ее называли консерваторы, «освободительная» пресса, поддерживала поляков, рассматривая их как угнетенных.
Одним из инициаторов перемен стал министр иностранных дел С.Д. Сазонов, который считал, что для России Польша - «чужой государственный организм», а само присоединение ее он считал ошибкой [32]. Ведомство С.Д. Сазонова пришло к выводу, что этнической Польше следует предоставить самоуправление при сохранении основных прав имперских властей в управлении краем [33]. Учитывая ситуацию на фронтах, летом 1916 г. С.Д. Сазонов подготовил записку, в которой предложил дать Польше автономию. Проект соответствующего закона поручили разработать специалисту по международному праву кадету барону Ю.Э. Нольде, а затем передали бумаги государственному секретарю С.Е. Крыжа-новскому для согласования с имперскими законами [34]. Следует учитывать, что импульс дать Польше автономию, а на самом деле хотя бы объя-
вить об этом (поскольку Польша была оккупирована немцами), исходил не столько от самого Д.С. Сазонова, сколько от французской правительственной делегации во главе с министром юстиции Р. Вивиани, который прибыл в Петроград в мае 1916 г. [35]. 29 июня 1916 г. в Могилеве ведомством Д.С. Сазонова императору был представлен проект будущего «конституционного устройства Польши». Но 7 июля Д.С. Сазонов был отправлен в отставку, и Совет министров после обсуждения проекта манифеста пришел к выводу о его несвоевременности [36]. Таким образом, историческая инициатива в возможном разрешении польского вопроса Россией была упущена -осенью 1916 г. Германия провозгласила образование Польского государства, а Австро-Венгрия дала автономию Галиции. Скорее всего причина неуступчивости русских властей крылась в том, что стремление изменить порядки в пределах польских этнических земель неизбежно привело к противоречию - принцип автономии нарушал принцип неделимости империи, хотя сам ход войны уже в 1914 г. этот принцип нарушил.
Русские националисты, объединенные в Киевском клубе националистов, летом 1916 г. сформулировали свое видение возможного решения польского вопроса, которое должно было наступить по окончании войны. Свет на их позиции проливают материалы, которые Д.В. Скрынченко послал одному из видных представителей русских правых академику А.И. Соболевскому [37].
«Ваше Превосходительство,
Глубокоуважаемый Алексей Иванович!
Редакция «Киева» передала мне Вашу открытку, в которой Вы просите прислать Вам постановление киевской монархической организации по польскому вопросу. Так как мне сейчас трудно найти экземпляр просимого, то посылаю свой, а себе при случае, конечно, достану. Постановление является результатом моего доклада; все тезисы доклада приняты целиком; доклад сделан по просьбе председателя Киевского отдела Союза Р[усского] Нар[ода] проф. М. Алабовского.
С совершенным почтением и полной преданностью к Вам Д. Скрынченко.
1916 4авг., Киев, Костельная, 6, кв. 37» [38].
Исходная позиция киевских националистов опиралась на идею, согласно которой предпола-
93
гаемое объявление автономии Польши преждевременно, так как «последние два года войны не дали сколько-нибудь существенных данных, свидетельствующих о коренной перемене в отношении к России поляков» [39]. Так как победа в войне связывалась с включением в состав России Галиции, Буковины и Угорской Руси, то для интеграции этих территорий в имперский организм властям надлежит прежде всего «очистить эти края от преобладающего в смысле влияния и значения польского элемента и сделать их действительно русскими» [40]. Меры в отношении остающихся в западных губерниях поляков предлагались жесткие, если не сказать жестокие, но стоит задать вопрос: были ли они реализуемы, если предположить, что Россия выиграла бы войну? Учитывая последующий опыт XX в., можно полагать, что меры были реализуемы. Но они привели бы к массовому изгнанию сотен тысяч людей и подняли бы еще выше градус ненависти поляков к русским. Поэтому государство они устроить никак не могли.
Д.В. Скрынченко утверждал, что никакой речи о равноправии или о расширении польских прав быть не может. Он считал, что в силу ненадежности они представляют прямую угрозу для России и призывал подумать об очищении русских государственных учреждений от поляков [41]. При этом он писал, что поляки всегда «выступали только врагами России, ни одного светлого момента не дает нам история русско-польских отношений» [42]. Стремление устранить существующие ограничения для поляков в западно-русских губерниях он считал «данью тому историческому сентиментализму, который причинил России и русскому народу так много вреда» [43]. Вопрос этот, как полагал Д.В. Скрын-ченко, искусственно поддерживался «прогрессивной» интеллигенцией, которая дозволяла полякам «расправляться с темным народом, потому что не обладала элементарным государственным инстинктом» [44]. В одной из публикаций он писал, что ограничения в Северо-западном и Юго-западном краях, введенные после последнего польского восстания, должны быть постоянными, так они сохраняют за Белоруссией и Малороссией русский характер [45]. В тезисах он выдвинул обнародованное им еще в Минске предло-
жение, согласно которому вся администрация -«от губернатора до урядника» - должна состоять из русских. Здесь же он повторил важную с его точки зрения мысль о русской школе, как единственной для всего населения, с обязательным преподаванием на русском языке. Кроме того, русский язык должен стать обязательным в костеле. Это предложение было частью общегосударственной политики, которая была направлена на резкое ограничение употребления польского языка. Польский язык рассматривался властями как основа и проявление культурного сепаратизма, от которого, как считали власти, одни шаг до сепаратизма политического [46]. Наконец, предводителей дворянства (этот институт оставался неизменным!) он предлагал не избирать, а назначать только из русских.
Основным вопросом, лежавшим в основании польской проблемы, был вопрос о земле. В принятых тезисах указывалось, что «земли ни в каком случае не могут переходить в руки лиц нерусского происхождения, причем существенным и единственным признаком, определяющим русскую национальность, должно считать лишь принадлежность того или иного лица к православной вере» [47]. Для решения вопроса киевские националисты предлагали создать государственный фонд для скупки польских имений. Последняя идея была предложена Д.В. Скрынченко, который полагал, что «необходимо создать государственный фонд для скупки польско-панских экономий в Белоруссии и Малороссии и тем разрушить эти цитадели полонизма» [48].
Наконец, в тезисах Д.В. Скрынченко предлагал сохранить преобладание русских над поляками в земствах и городских самоуправлениях. Кроме того, в тезисах содержалось предложение резко уменьшить число служащих-поляков на русских железных дорогах, так как если все же польское государство возникнет, «оно будет иметь прекрасный кадр лучших агентов для себя на наших же железных дорогах» [49].
Обсуждая судьбу западных губерний, Д.В. Скрынченко задавал естественный вопрос: «что же будет с Белоруссией, Волынью и Литвой?» [50]. Поляки, как считал он, молчаливо подразумевают, что Россия вернет Польше земли в соответствии с границами 1772 г. Ведь поляки, актив-
но требовавшие свобод, «нигде не говорили и не желают заявлять, что они отказываются от Белоруссии, Литвы и правобережной Малороссии...» [51]. Вопрос этот был не случайным, потому что 23 октября в Австро-Венгрии и Германии был провозглашен акт двух императоров о создании Королевства Польского, правда, без определенных границ. В ответ в декабре 1916 г. предпоследний председатель Совета министров А.Ф. Трепов объявил о провозглашении свободной Польши в унии с Россией [52]. Сравнивая скорость принятия решений немецкого и русского правительства, можно сделать вывод, что немцы действовали быстрее, стремясь перетянуть поляков на свою сторону. Заняв «русскую» Польшу, они разрешили использовать польский язык в административной переписке и сразу же открыли в Варшаве университет и политехнический институт [53].
Одна из идей, которая была широко распространена в Польше и которую поляки стремились внедрить в сознание публики, сводилась к тому, что русские ничего не дали западным территориям, присоединенным к империи. В противовес этой позиции Д.В. Скрынченко считал, что Россия «закладывала тут здоровые зерна того, что зовется русской культурой» [54]. Это высказывание скорее относится к западным губерниям России, но вряд ли оно применимо по отношению собственно к Польше. Именно поэтому Д.В. Скрынченко считал невозможным дать полякам равноправие на окраинах Империи: «это значит отказаться от своих вековых исторических задач и еще хуже того - это значит помогать полякам устремлять свои взоры в сторону востока.» [55]. Чтобы закрепить территорию западных губерний за Россией, или, как тогда выражались, располячить их, Д.В. Скрынченко предлагал открыть в Малороссии и Белоруссии православные духовные академии, общеобразовательную часть в которых следует приравнять к университетам [56]. Опыт открытия университетов (например, в Вильне) дал негативный результат - «университет стал цитаделью польского политиканства», которое дало толчок восстаниям [57]. Другое дело - духовная академия. «Однородный православный состав слушателей, - писал Д.В. Скрынченко, - будет служить гарантией того, что академии, во вся-
ком случае, не сделаются очагами полонизма, а постоянное пребывание молодых коренных русских в местах, где творится безудержный натиск на Русь польской культуры, будет гарантией того, что эта наша молодежь самой жизнью будет воспитываться на основах национализма, овеянного лучами Православия» [58]. Рассматривая эт-нополитическую ситуацию в рамках соперничества польского и русского национальных проектов, Д.В. Скрынченко справедливо писал, что с ослаблением или даже уходом Православия из западных губерний исчезнет и русскость, присущая малороссам и белорусам. «Помните, - заключал он, - что в тот момент, как уйдет из Белоруссии и Волыни Православная церковь, отомрут от русского народа и те его ветви, которые хотя и значительно покрыты польским лаком, все же являются и сознают себя русскими» [59]. Поэтому, как он считал, «приспело время вырвать у поляков здесь то, что присвоено ими захватным порядком: приспело время определенно и без ложной кофузливости заявить, что здесь была, должна быть и будет Русь» [60].
Отношение к полякам, как к «неблагодарным» со стороны русских националистов, дополнялось идеей польской интриги против России, которую поляки проводили то открыто, то латентно, но никогда от тайных действий не отказывались [61]. Хорошо известно, что польское политическое влияние, особенно в столице, было всегда значительным. Националисты сознательно его преувеличивали, «прогрессисты» стремились преуменьшить. Поэтому любое действие властей всегда оценивалось с двух крайних позиций. В качестве примера успешной польской интриги Д.В. Скрынченко привел перемещение минского епископа Митрофана (Краснопольского) в Астрахань. Православные епископы, писал Д.В. Скрынченко, стали такими же чиновниками, которых можно легко перевести из одной епархии в другую, хотя исполнение обязанностей епископа требует долговременного пребывания в епархии. А перемещение епископа из Западного края, да к тому же пробывшего в Минске всего 4 года, Д.В. Скрынчен-ко расценивал не просто как бюрократическую глупость, но видел в этом польскую интригу. Он полагал, что «поляки добиваются не только ав-
тономии этнографической Польши, но и господ-ственного положения в Белоруссии и правобережной Малороссии» [62]. А для этого они способствовали перемещению активного епископа из Западного края «куда подальше». Д.В. Скрынченко справедливо считал, что от такого рода перемещений не выигрывает ни паства, ни сами епископы, а лишь поляки, укрепляющие свое влияние на бывших своих землях.
Быть может, современного читателя, осваивающего принцип мультикультурности, удивит та настойчивость, с которой русские националисты все время говорили о польской угрозе. Эти разговоры имели под собой определенные основания, хотя в рядах русской бюрократии исправно и преданно несли службу тысячи поляков [63]. На самом деле опасность, исходившая от поляков, была несоизмерима с теми вызовами, с которыми империя столкнулась к концу 1916 г. И здесь уместно задать вопрос. Насколько адекватно понимали политическую ситуацию в 1916 г. киевские, а в их лице русские националисты? Разве они не видели, не чувствовали глубинных тенденций, которые выявились перед грозным 1917 г.? Ответ на этот вопрос очевиден. С точки зрения интересов нации русские националисты оценивали ситуацию вполне адекватно. Они видели и чувствовали грозные симптомы несчастий, от которых отмахивалась (за редким исключением вроде П.Н. Дурново) вестернизированная элита. Трагедия их заключалась в том, что, будучи националистами, они не могли выйти за пределы националистического дискурса, что автоматически противопоставляло их принципу империи и даже ставило их в один ряд с революционерами.
Как известно, польский вопрос нашел свое решение в конце Первой мировой войны, когда возникло независимое польское государство. Но традиционную неприязнь к Польше Д.В. Скрынченко сохранил надолго. Будучи в эмиграции в июле 1920 г. в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев и узнав о разгроме польских войск красными, он записал в дневник: «В Новом Саду прочитал, что поляки разбиты большевиками. Хотя и тяжело, что это устраняет мне возможность видеть семью, но я рад, что зазнавшаяся шляхетская Польша разбита» [64].
Несмотря на почти вековую отдаленность от нашего времени, коллизии вокруг польского вопроса, историческая ситуация, в которой он проявился, заставляет взглянуть на некоторые явления иначе, чем принято. В конце XX в., получив независимость от распавшегося СССР и стремясь интегрироваться в европейские экономические и политические структуры, польская политическая элита поддерживает напряженность в русско-польских отношениях, красноречивым примером чего являются демарши и заявления, сделанные польским руководством после гибели под Смоленском президента Л. Качиньского в апреле 2010 г. Имперский синдром и зафиксированный историей факт проигрыша Польшей исторического соревнования с Россией в XVII-XX вв. бередит сознание польских политиков, не желающих смириться с реальностью. Наверное, поэтому польская политическая элита за последние 20 лет не сделала ни одного заявления, в котором бы признала незыблемость западных границ современной Украины и Белоруссии.
Примечания:
1. См.: Данилевский, Н.Я. Россия и Европа / Н.Я. Данилевский. - М., 1991. - С. 35.
2. Подробнее см.: Сергеев, С. «Польский вопрос» в русской националистической мысли XIX - нач. XX в.: попытки «позитивного» решения / С. Сергеев // http://www.apn.ru/publications/article22377.htm
3. Исключение составляет, кажется, один А.И. Герцен.
4. Чаадаев, П.Я. Несколько слов о польском вопросе / П.Я. Чаадаев // Полное собрание сочинений и избранные письма. - Т.1. - М., 1991. - С. 514.
5. Миллер, А.И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в.) / А.И. Миллер. - СПб., 2000. - С. 41.
6. Самарин, Ю.Ф. Современный объем Польского вопроса // Самарин Ю.Ф. Соч. - Т. 1. - М., 1887. - С. 325.
7. Подробнее см.: Дякин, В.С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX в.) /
B.С. Дякин // Вопросы истории. - 1995. - №5. -
C. 130-142.
8. Миллер, А. Русификации: классифицировать и понять / А. Миллер // Ab Imperio. - 2002. - № 2. -С. 138.
9. См.: Бовуа, Д. «Борьба за землю на правобережной Украине с 1863 по 1914 год»: новая книга об
украинско-польско-русских отношениях / Д. Бовуа // Россия - Украина: история взаимоотношений. - М., 1997. - С. 173.
10. См.: Алексюн, Н., Бовуа, Д., Дюкрё, М.-Э., Клочовский, Е., Самсонович, Г., Вандич, П. История Центрально-Восточной Европы. - СПб., 2009. - С. 346.
11. Nye, J. Soft Power: The Means to Success in World Politics. N.Y. 2004. P. 3.
12. Украинский народ в его прошлом и настоящем. -Пг, 1916. т. 1. С. 317.
13. См.: Горизонтов, Л.Е. Поляки и нигилизм в России. Споры о национальной природе «разрушительных сил» / Л.Е. Горизонтов // Автопортрет славянина. - М., 1999. - С. 162.
14. Горизонтов, Л.Е. Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше / Л.Е. Горизонтов. - М., 1999. - С. 100.
15. См.: Фалъкович, С.М. Представление русских о религиозности поляков и его роль в создании национального польского стереотипа / С.М. Фаль-кович // Россия - Польша. Образы и стереотипы в литературе и культуре. - М., 2002. - С. 103.
16. Долбилов, М.Д. Конструирование образов мятежа: политика М.Н. Муравьева в Литовско-Белорусском крае в 1863-1865 гг. как объект истори-ко-антропологического анализа / М.Д. Долбилов // Actio Nova. - М., 2000. - С. 354.
17. Там же. - С.375. Во времена М.Н. Муравьева полонизм трактовали как отречение от исконной русскости. - Там же. - С. 396.
18. Розанов, В.В. Белоруссия, Литва и Польша в окраинном вопросе России // Розанов, В.В. Старая и молодая Россия. Статьи и очерки 1909 г. М. - СПб, 2004. - С. 297. Чуть выше он писал: «К Польше существует наибольшая степень недоверия по сравнению с другими окраинами, и основанием для этого служит исключительно польский характер, далекий от того, чтобы его можно было назвать счастливым». - Там же. -С.295.
19. См.: Лескинен, М.В. Мифы и образы сарматиз-ма. Истоки национальной идеологии Речи Поспо-литой /М.В. Лескинен. - М., 2002. - С. 59.
20. Менъшиков, М.О. Письма к ближним / М.О. Меньшиков // Нация и империя в русской мысли начала XX века. - М., 2004. - С. 77.
21. Павелъева, Т.Ю. Польская фракция в Государственной думе России 1906-1914 годов / Т.Ю. Павельева // Вопросы истории. - 2000. - № 3. -С.119.
22. См.: Наленч, Т. и Д. Юзеф Пилсудский. Легенды и факты / Т. и Д. Наленч. - М., 1990. - С. 59.
23. Там же. - С. 61-62.
24. См.: Парасаданоеа, B.C. Юзеф Пилсудский /
B.С. Парасаданова // Вопросы истории. - 1996. -№ 1. - С. 59. Судя по всему, Ю.Пилсудский был завербован австрийской разведкой. Известно, что в 1906 г. он встретился с представителями австрийских военных. Австрийцы обещали поддержать антирусское движение в Галиции, а взамен предлагали поставлять разведывательную информацию. - Наленч, Д. и Т. Юзеф Пилсудский. Легенды и факты. - С. 46.
25. См.: Тымоеский, М. История Польши / М. Ты-мовский, Я. Каневич, Е. Хольцер. - М., 2004. -
C. 386, 388.
26. См.: Парасаданоеа, B.C. Указ. соч. - С. 62.
27. Бахтурина, А.Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы первой мировой войны (19141917 гг.) / А.Ю. Бахтурина. - М., 2004. - С. 24.
28. Скрынченко, Д. Обращение к «душе» польской // Киев, 1914, - № 207. - С. 2. Подробнее о нем см.: Колмакое, В.Б. Д.В. Скрынченко (18741947) - деятель церкви, историк и педагог // Из истории Воронежского края. Вып. 11, Воронеж, 2003; его же. Об одном националистическом нарративе начала XX века // Вестник ВГУ. Сер. философия. - 2010, № 1(3). - С. 48-61; Скрынченко, Д.В. Мои воспоминания. Публ. и предисл. В.Б. Колмакова и А.Н. Акиньшина // Из истории Воронежского края. Сб. статей. Вып. 13. Воронеж, 2004. - С. 165-172; Скрынченко, Д.В. Воспоминания Д.В. Скрынченко о Казанской Духовной Академии. Публ., предисл. и прим. В.Б. Кол-макова // Православный собеседник (Казань). -2010. № 2 (20) - С. 159-170; Скрынченко, Д.В. Мои воспоминания. Публ., предисл. и прим. В.Б. Колмакова // Имперское возрождение, 2010. № 1(27). - С. 56-80; № 2(28). - С. 46-63; Скрынченко Д.В. Эмигрантский дневник. Вступ. слово В.Б. Колмакова (Воронеж), комментарии А.Б. Арсеньева (Нови-Сад), В.Б. Колмакова, В.А. Скрынченко (Киев) // Славянский альманах 2008. -М., 2009. - С. 355-371; Скрынченко, Д.В. Минувшее и настоящее. Избранная публицистика. Предисловие, составление, подготовка текста и примечания В.Б. Колмакова. - Воронеж, 2009. - Ч. 1-2; Скрынченко, Д.В. Ценность жизни по современно-философскому и христианскому учению. - Изд. 2, доп. - М., УРСС. - 2010. - 192 с. Предисл. и коммент. В.Б. Колмакова.
29. Бахтурина, А.Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная по-
97
литика в годы первой мировой войны (19141917 гг.). - С. 34; ее же. Воззвание к полякам 1 августа 1914 г. и его авторы // Вопросы истории. - 1998. - № 8. - С. 132-136.
30. Скрынченко, Д. Национализм поляков / Д. Скрынченко // Киев, 1915. - № 683. - С. 2.
31. Палеолог, М. Дневник посла. - М., 2003. - С. 560.
32. Сазонов, С.Д. Воспоминания. - М., 1991. -С. 369. Столетие между Венским конгрессом и Первой мировой войной для России и Польши он назвал «тревожным», полным «непрекращающихся между нею и поляками недоразумений». -Там же. - С. 272.
33. Там же. - С. 373.
34. См.: Бахтурина, А.Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы первой мировой войны (1914-1917 гг.). - С. 69; Палеолог, М. Дневник посла. - С. 543-544.
35. См.: Уткин, А.Н. Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне. Смоленск, 2000. - С. 230; его же. Первая мировая война. - М., 2001. - С. 270.
36. См.: Бахтурина, А.Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы первой мировой войны (1914-1917 гг.). - С. 69.
37. Соболевский Алексей Иванович (1857-1929), филолог, академик (с 1900 г.), тайный советник, член Государственного Совета, проф. Киевского и Петербургского университетов, руководитель Славянского общества, член Главного совета Союза Русского Народа.
38. Российский государственный архив литературы и искусства (далее - РГАЛИ), ф. 449. оп. 1. ед.хр. 341. л. 2. Следует заметить, что интерес к записке правых киевских организаций проявили поляки. Известно, что ее разыскивал депутат Государственной Думы поляк И.С. Гарусевич. -Скрынченко, Д. Довольно «благочестивых разговоров» // Киев. - 1916. - № 996. - С. 1.
39. РГАЛИ, ф. 449. оп. 1. ед.хр. 341. л. 3.
40. Там же.
41. См.: Скрынченко, Д. По стопам Болгарии // Киев. 1916. - № 990. - С. 2.
42. Там же. - С. 1.
43. РГАЛИ, ф.449. оп.1. ед.хр. 341. л.3.
44. Скрынченко, Д. По стопам Болгарии. - С. 2.
45. См.: Скрынченко, Д. «Весьма скромный законопроект» // Киев, 1916. - № 806. - С. 2.
46. См.: Rodkiewicz, W. Russian National Policy in the Western Provinces of Empire (1863-1905). Lublin, 1998. P.42, 127.
47. РГАЛИ, ф.449. оп.1. ед.хр. 341. л.3.
48. Скрынченко, Д. Гг. Туру и Честмиру // Киев, 1916. №762. - С. 2.
49. РГАЛИ, ф.449. оп.1. ед.хр. 341. л.3. Наличие большого числа поляков среди железнодорожных служащих объясняется тем, что в Юго-западном крае обреталось немало бедных польских шляхтичей, которые имели право учиться и, таким образом, поставляли техническую интеллигенцию. Все вместе они, как сообщает Д. Бовуа, составляли весомую группу около шестидесяти тысяч человек. -Бовуа, Д. «Борьба за землю на правобережной Украине с 1863 по 1914 год»: новая книга об украинско-польско-русских отношениях // Россия - Украина: история взаимоотношений. - С. 174.
50. Скрынченко, Д. К польскому вопросу // Киев, 1916. - № 965. - С. 1.
51. Там же.
52. См.: Тымовский, М., Каневич, Я., Хольцер, Е. Указ. соч. - С. 390.
53. Там же. - С. 388.
54. Скрынченко, Д. Западная Русь и русская культура // Киев, 1916. - № 845. - С. 1.
55. Там же.
56.См.: Скрынченко, Д. Какие высшие учебные заведения нужны России? // Киев. - 1916. -№ 963. - С. 2.
57. Скрынченко, Д. Какие учебные заведения нужны России? - С. 1.
58. Там же. - С. 2
59. Там же.
60. Там же.
61. Подробнее см.: Липатов, А.В. Россия и Польша: «домашний спор славян» или противостояние менталитетов? // Поляки и русские: взаимопонимание и взаимонепонимание. - М., 2000. - С. 19.
62. Скрынченко, Д. По поводу епископских перемещений // Киев. - 1916. - № 919. - С. 2.
63. Откровенная антипольская агитация со стороны правых государством не приветствовалась. Так, в 1911 г. под влиянием антипольской риторики со стороны Союза Русского Народа в Киевской губернии крестьяне стали «отказываться от производства работ на землях помещиков-поляков, в результате чего последним, равно как и казне, угрожают убытки». Поэтому полиция распорядилась агитацию правых пресечь. - Директор Департамента полиции МВД - министру внутренних дел. - Переписка и другие документы правых (1911 год) // Вопросы истории. - 1998. -№ 11-12. - С. 143.
64. Скрынченко, Д. Обрывки из моего дневника (рукопись в архиве автора). - С. 44.
98
