CC BY
84
Елена Анатольевна Цыпина
Кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и политологии Уральского государственного экономического университета
История Урала 1920-х годов как объект научного исследования
Проблематика научных исследований по истории Урала 1920-х годов складывалась по горячим следам. Уже в 1920-е годы на страницах периодических изданий и научно-популярных брошюр получили освещение некоторые проблемы социально-экономической и политической истории края. Особенности публикаций тех лет состояли в том, что они, во-первых, носили пропагандистский характер, во-вторых, в них история Урала 1920-х годов была представлена как развивающийся процесс, а не как некий целостный, законченный этап советской истории.
В советской историографии 1930-х - первой половины 1980-х годов отношение к этому этапу определялось официальной концепцией истории советского общества. Ее характерными чертами были, во-первых, недооценка значения новой экономической политики, во-вторых, распределение 1920-х годов между двумя периодами в развитии советской истории: восстановительным (1921-1925/1926 гг.) и реконструктивным (1926-1937 гг.).
Только со второй половины 1980-х годов наступил резкий перелом, своеобразный исследовательский «бум» в изучении такого сложного и противоречивого этапа советской истории, каким были 1920-е годы. Проводимые в стране в годы «перестройки» экономические и политические преобразования породили интерес к теории и практике новой экономической политики, а также к сосуществованию в стране в период нэпа различных политических сил.
С одной стороны, это имело, несомненно, положительное значение: вырос профессиональный интерес к изучению событий того времени. С другой стороны, отдельные, подчас не самые существенные сюжеты политической и экономической ситуации тех лет, искусственно вырванные из контекста своего времени, из специфических конкретно-исторических условий и задач, стали преувеличиваться, превращаться в способ агитации, формирования и утверждения политических доктрин.
Особенностью этого этапа изучения истории 1920-х годов явилось то, что изменение представлений о прошлом происходило не на основе достижения историографией качественно нового уровня, а под влиянием политических изменений в стране. Первыми начали обсуждать острые проблемы со-
ветской истории этого десятилетия не профессиональные историки, а публицисты и писатели. Их суждения об истории 1920-х годов зачастую были весьма поверхностными, а выводы - слабо обоснованными.
В то же время следует констатировать, что именно в годы «перестройки» впервые за долгие десятилетия 1920-е годы стали рассматриваться как самостоятельный период отечественной истории, который характеризовался целым рядом особенностей развития по сравнению с предыдущими и последующими этапами советской истории. Эти особенности стали предметом рассмотрения целого ряда «круглых столов» и дискуссий.
Уральские историки в годы «перестройки» проделали значительную эволюцию в освещении теоретических проблем этого периода и шли в одном направлении со своими коллегами из центра, только с определенным отставанием. Во второй половине 1980-х годов, в период повышенного внимания к истории 1920-х годов, их идеализации в центральной исторической литературе на Урале продолжали выходить работы, содержащие старые подходы. В обобщающей работе по истории экономики Урала ее развитие в 1920-е годы по-прежнему делилось на восстановительный период и период социалистической реконструкции народного хозяйства [1. С. 57]. В работе В.В. Фельдмана, специально посвященной истории восстановительного периода, выделялась в качестве самостоятельной глава о переходе к нэпу на Урале. Однако смысл нэпа и в этом исследовании рассматривался традиционно, как политика ускоренного восстановления народного хозяйства [2. С. 135].
В самом начале 1990-х годов уральские исследователи включились в теоретическое осмысление проблем новой экономической политики. Толчком к этому послужило обсуждение ленинского теоретического наследия в связи со 110-й годовщиной со дня рождения В.И. Ленина. Можно утверждать, что именно в 1990-е годы политическая и экономическая история 1920-х годов была восстановлена в правах как объект самостоятельного исследования в уральской историографии. Уральские историки все чаще стали рассматривать нэп как экономическую политику всех 1920-х годов.
В работе В.И. Бакулина прозвучали новые оценки конечной грани нэпа и его значения. Автор писал: «Свертывание нэпа, рыночных отношений на рубеже 1920-х и 1930-х годов привело к утрате не только важного регулятора общественного производства, ключевого критерия целесообразности развития индустрии, как в масштабах всей страны, так и на региональном уровне, но и определенного типа хозяйственного мышления» [3. С. 62-63].
О необходимости выделения нэпа в рамках 1921-1928 гг. выступил
А.В. Бакунин. По его мнению, вся советская история вплоть до середины 1980-х годов, по сути, являлась переходным периодом от капитализма к социализму [4. С. 20]. Он критиковал тех историков, которые делили 1920-е годы на «восстановительный» и «реконструктивный» периоды и писал, что эти «авторы не учитывали, что хозяйство страны в 1920-е годы развивалось в условиях НЭПа, который был свернут не в 1925 г., а в 1928 г.». Сам автор в начале 1990-х годов считал, что существовала реальная альтернатива советскому обществу, построенному в 1930-е годы. Это была ленинская модель строительства социализма на основе нэпа. Она предполагала планомерное, пропорциональное развитие всех отраслей народного хозяйства. Такая мо-
дель в переходный период, писал историк, должна была базироваться на товарном хозяйстве, где конкурируют между собой предприятия разного вида -государственные, кооперативные, частные [4. С. 5, 17].
Количество публикаций по нэпу, выполненных на региональном материале, постоянно возрастало, и в 1991 г. на республиканской научной конференции в Тюмени «История Советской России: новые идеи, суждения» была выделена специальная секция, на которой обсуждались доклады по истории Урала и Зауралья 1920-х годов.
Анализ материалов данной конференции показывает, что у местных авторов в осмыслении теоретических проблем истории Урала 1920-х годов появились новые черты. Во-первых, большинство авторов датировало нэп 1921/1922-1928/1929 гг., хотя и сохранялось традиционное деление 1920-х годов на «восстановительный» и «реконструктивный» периоды [5. С. 104-106]. Во-вторых, на конференции произошла настоящая дискуссия между «оптимистами» и «пессимистами» в оценке нэпа.
«Оптимистическая» оценка нэпа звучала в работах В.Д. Камынина, С.П. Мохначевой и др. В.Д. Камынин, проанализировав темпы развития промышленности Урала в 1920-е годы, пришел к выводу, что «сравнение того, как развивалось народное хозяйство в годы новой экономической политики с темпами его развития в период индустриализации убедительно показывает преимущество использования экономических методов хозяйствования над административно-командными». В подтверждение своего вывода автор привел следующие данные: в 1921-1926 гг. среднегодовые темпы развития уральской промышленности составляли 33%, а в годы первой пятилетки снизились до 29%. И хотя В.Д. Камынин писал, что «статистика в эти годы сильно завышала реальные показатели» [6. С. 121-122], идеализация нэпа в его работе была очевидной. С.П. Мохначева писала о том, что нэп был свернут в конце 1920-х годов потому, что он противоречил сформировавшейся еще в годы Гражданской войны политической системе, которая была создана для того, чтобы на практике осуществить марксистско-ленинскую концепцию развития общества, «построить» социализм административными методами. Логика нэпа, утверждал автор, состояла в принципиально ином подходе -развитии экономики на основе многообразия форм собственности, включая частную (речь идет именно о логике новой экономической политики, содержащихся в ней принципиальных возможностях, а не о конкретных проявлениях нэпа) [7. С. 94].
В выступлениях К.И. Зубкова, Н.Н. Метельского, Н.В. Метельской, Л.Е. Файна и других исследователей содержалась «пессимистическая» оценка нэпа. По мнению Н.Н. Метельского и Н.В. Метельской, «нэп 1922-1929 гг. не является чистой моделью регулируемого рынка. В нем много военнокоммунистических пережитков: натуральный продналог; частичное огосударствление кооперации; план-директива и тарифно-окладная система в госсекторе; монополизм в политической сфере». Исследователи пришли к выводу: «Эти пережитки позволяют смотреть на нэп как маневр Коммунистической партии в стране с преобладанием крестьянского населения при задержке мировой революции» [8. С. 91]. Л.Е. Файн утверждал, что «крутого перелома в положении кооперации с переходом к нэпу так и не произошло. Были лишь расширены ее
права в сфере хозяйственной деятельности (свободы она так и не получила), которые уже с середины 1920-х годов стали вновь круто сужаться. Кооперация в течение всего периода нэпа оставалась “инородным телом” в продолжавшей разрастаться и укрепляться административно-командной системе, которая определяла, в каких пределах кооперативное движение должно развиваться, кто может быть допущен к участию в нем и руководству им, чему оно должно служить и во что должна “преобразоваться” та или иная его форма» [9. С. 89].
На конференции был поставлен интересный вопрос об оценке реальных возможностей нэпа с точки зрения применения новых нетрадиционных для марксизма методов исторического исследования. В выступлениях В.Л. Дьяч-кова и К.И. Зубкова советская история 1920-х годов оценивалась с точки зрения геополитики. При этом авторы обратили внимание на разные стороны действия внешнего фактора на экономическую политику Советского государства.
В.Л. Дьячков пришел к выводу, что «угроза внешнеполитической инфекции в условиях нэпа была блокирована государством защитой монополии внешней торговли, недопущением сколько-нибудь значительной деятельности концессионеров, существом советской подготовки и, соответственно, срывом конференций в Генуе и Канне, арестами и содержанием иностранцев в качестве заложников и т.п.» [10. С. 100]. По мнению К.И. Зубкова, «расчеты на социалистическую революцию в Европе рождали в период нэпа представления о необходимости “односторонне” - сельскохозяйственного развития российской экономики. В соответствии со своей традиционной ролью поставщика сырья и продовольствия в страны Запада Россия должна была интегрироваться в будущую социалистическую Европу в качестве крупного аграрного придатка. Это предполагало развитие прежде всего импортных отраслей хозяйства, сосредоточенных в Европейской России» [11. С. 102].
Геополитический подход к оценке возможностей нэпа был реализован в монографии В.П. Тимошенко. Автор показал положительное воздействие нэпа на оживление внешнеэкономических связей Советского государства и вовлечение в них местных рынков, в том числе уральского. Он проанализировал дискуссию, которая велась в партийных кругах в начале 1920-х годов по вопросу о введении монополии внешней торговли. По словам автора, «расширение рыночных начал в период НЭПа повлекло за собой изменение характера регулирования внешней торговли. Появились предложения ослабить централизованное управление, предоставить больше прав местным органам, кооперации и частным предпринимателям». В.П. Тимошенко пришел к выводу, что при выработке внешнеэкономической стратегии, «если исходить из реальной послереволюционной эпохи - образования пропасти между двумя мирами, идеологические мотивы к изоляции не могли уступить соображениям экономической целесообразности. В этом смысле курс на автаркию, утвердившийся к середине 1920-х годов, может восприниматься как логическое следствие обобществления производства в отсталой стране» [12. С. 35, 121].
На 1990-е годы - первые годы ХХ! века приходится качественно новый период в изучении советской истории 1920-х годов. Его особенностью является то, что в последние годы политические и экономические проблемы истории 1920-х годов стали объектом многоконцептуального рассмотрения. Это
означает, что на каждую проблему существует несколько точек зрения, выбор которых зависит от идейно-политических пристрастий авторов. Несомненным завоеванием исторической науки последнего времени является то, что каждое из направлений в исторической науке имеет реальную возможность развиваться (появляются учебники, монографии, сборники статей, проводятся научные конференции, отражающие различные точки зрения).
В 1990-е годы - начале XXI века теоретические аспекты советской истории 1920-х годов получили свое отражение в работах уральских историков Ю.В. Абдурахимова, В.Н. Азарова, А.В. Бакунина, С.И. Быковой, А.Р. Загиду-лина, К.И. Зубкова, В.Д. Камынина, И.И. Коваля, Л.И. Пересторониной, И.Е. Плотникова, Е.В. Рожкова, В.П. Тимошенко и др. В этой литературе, как и в общероссийской, нашли определенное отражение неомарксистское, либеральное и модернизационное направления в изучении отечественной истории.
Приверженцы традиционных воззрений полагают, что нэп был временной политикой, результатом социально-политического и хозяйственного кризиса, вызванного Гражданской войной. По их мнению, «новая экономическая политика исходила из концепции допущения капиталистических элементов в экономику страны. Вместе с тем, это предполагало состязание, борьбу на рынке и, в конечном счете, постепенное вытеснение остатков эксплуататорских классов. С самого начала просматривалась теоретическая незавершенность разработки плана нэпа. В частности, не ясно было, какие социальноэкономические отношения установятся после “временного отступления” и даже после длительного (“всерьез и надолго”) нэповского периода. Можно считать, что ответ содержался в одном из последних выводов Ленина: будущее социализма - в строе цивилизованных кооператоров».
Эта группа историков признает, что «новая экономическая политика как ближайшая и более длительная стратегическая перспектива могла решить и решила многие социально-экономические проблемы подъема производства, улучшения материального благосостояния и социального положения трудящихся, повышения культуры народа, укрепления союза рабочего класса и крестьянства». Говоря о причинах свертывания нэпа, эти историки указывают на наличие серьезных диспропорций в развитии нэповской экономики и противоречия между смешанной экономикой и однопартийной политической системой. По их убеждению, «государственная система все более обюрокрачивалась, отрывалась от интересов большинства народа, что и послужило субъективной основой балансирования по отношению к нэпу и, в конечном итоге, отмены его. Наиболее ярко проявились эти тенденции в трех кризисах нэпа» [13. С. 68-70].
Сторонники либеральной концепции причины введения нэпа видят в глубоком политическом и социально-экономическом кризисе, вызванном внедрением тоталитарных форм властвования в политике и экономике, а также технико-экономической отсталостью и разрухой. Все это, считал А.В. Бакунин, заставило большевистское руководство отложить на время «военнокоммунистическую» модель перехода страны к социализму, заменить ее нэпом [14. С. 209].
По мнению либеральных историков, Ленин не собирался отступать от большевистской доктрины и задумал нэп как маневр, тактический ход, рас-
считанный на временный допуск частного капитала с целью восстановления народного хозяйства, укрепления экономических позиций социализма и окончательной ликвидации буржуазии. В отличие от сторонников традиционной точки зрения, которые признавали эволюцию взглядов Ленина на нэп, А.В. Бакунин писал, что «большевистские лидеры рассматривали нэп как временное отступление, вынужденную уступку капитализму. И хотя имели место высказывания В.И. Ленина о том, что это “всерьез и надолго”, что концессии - “на несколько десятков лет”, а кооперативная политика - “на неопределенный срок”, главная его установка по нэпу была провозглашена в 1922 г. на XI съезде РКП(б). Здесь В.И. Ленин от имени всей партии уже как обязательную выдал директиву: «Мы уже год отступали. Мы должны теперь сказать от имени партии: достаточно! Та цель, которая отступлением преследовалась, достигнута. Этот период кончается или кончился. Теперь цель выдвигается другая -перегруппировка сил» [15. С. 33-34].
С.И. Быкова также пишет о кратковременном характере проводимых мероприятий. По ее словам, «введение продовольственного налога - определенного объема зерна для каждого крестьянского хозяйства как обязательного и четко зафиксированного в документах - было вынужденной уступкой большевиков сопротивляющемуся крестьянству. Ни лидер коммунистов В.И. Ленин, ни местные активисты не рассматривали продналог как долговременное явление. Однако ситуация сложилась таким образом, что им пришлось согласиться на свободу торговли и открытие рынков, а потом разрешить аренду земли и использование наемной рабочей силы» [16. С. 66].
А.В. Бакунин критиковал нэп за непоследовательный, хаотичный характер его проведения, ограниченность действия его принципов, сужение масштабов использования капиталистического производства, различных форм собственности. Главной и наиболее серьезной причиной «провала нэпа» являлись, по мнению А.В. Бакунина, последствия Гражданской войны, сохранение установленной тоталитарной модели управления обществом [14. С. 209-217].
Л.И. Пересторонина определяет нэп как «комплекс экономических и политических реформ, направленных на восстановление народного хозяйства, создание современной “смычки” государственного сектора с иными формами хозяйства с целью укрепления власти правящей партии большевиков». Она признает, что «в результате проведенных преобразований удалось обеспечить умиротворение общества, ожесточенного войнами, революцией, военно-коммунистической политикой, и достичь в 1925 г. почти довоенного уровня экономики», но в то же время отмечает, что «экономические и политические реформы сопровождались ужесточением борьбы со всеми проявлениями оппозиции, усилением идеологического давления, а в самой партии укреплением механизма централизации и контроля» [17. С. 370-371].
С.И. Быкова отмечает: «В 1920-е годы естественный процесс развития экономики края нарушался административным вмешательством различных органов власти, имеющей право контролировать размер налогов и цены. В итоге значительная часть производителей вынуждена была создавать нелегальные предприятия. Постепенно свободный обмен товарами, в организации которого большую роль играли товарные биржи, стал заменяться централизованной системой государственного снабжения» [16. С. 73-74].
Обращает на себя внимание тот факт, что взгляды многих исследователей в течение 1990-х годов заметно эволюционировали. Еще в начале 1990-х годов А.В. Бакунин критиковал советских историков, обвинял их в «конъюнктурщине» и «комментаторстве» за то, что они «брали за основу авторитарное заявление того или иного государственного и партийного деятеля, надуманную схему или необоснованную закономерность и под них подгоняли исторические факты. Так обосновывались, например, сталинский “догоняющий социализм”, брежневский “развитой социализм”, хрущевский “коммунизм” и т.д.» [18. С. 8].
Сам А.В. Бакунин в это время был уверен, что в СССР был построен социализм и четко разделял ленинскую и сталинскую модель социализма. Автор был сторонником наличия альтернатив строительства социализма в СССР. Он писал, что «существовало несколько вариантов, концепций, планов индустриализации и в целом строительства социализма в переходный период. Во-первых, вариант развития советского общества Бухарина, Рыкова и др., которые, отталкиваясь от указаний Ленина, предлагали индустриализировать страну, строить социализм на основе НЭПа, использования рынка, всех форм собственности с учетом сбалансированности всех отраслей народного хозяйства. Во-вторых, оптимальный вариант, разработанный в первом пятилетнем плане в соответствии с директивами XV съезда, с учетом пропорционального развития промышленности, транспорта и сельского хозяйства, с преимущественным ростом индустрии, близкий к концепции Бухарина-Рыкова. В-третьих, сталинский вариант, который отбрасывал НЭП и строился на основе подстегивания страны с гипертрофированным развитием тяжелой индустрии, насильственной коллективизацией сельского хозяйства, нарушением диспропорций в экономике». По мнению автора, «в 1930-е годы в нашей стране было построено общество, которое можно определить как административно-государственный, казарменный социализм, не имеющий ничего общего с ленинской моделью социализма» [18. С. 5, 7].
В своих последних работах А.В. Бакунин стал ярким представителем либерального направления, оценивающего историю советского общества с позиций концепции советского тоталитаризма. Критикуя мнение о демократизации страны в 1920-е годы, он писал, что «исторические факты, ставшие достоянием исследователей в последние годы, говорят о другом. Вынужденное признать необходимость многообразия хозяйственных форм в экономике, большевистское руководство не допускало разнообразия в социально-политическом и духовном состоянии общества» [14. С. 142].
Не все современные уральские авторы согласны с оценкой советской истории 1920-х годов как тоталитарного общества. В.М. Кружинов определяет политический режим 1920-х годов как «режим фракционной диктатуры». По его мнению, особенность политической ситуации в 1920-е годы состояла в том, что «поворот к новой экономической политике, начавшийся после X съезда РКП(б), был осуществлен под жестким давлением всеобщего недовольства, а не в результате пересмотра политико-идеологических основ правящей партии» [19. С. 130].
Наибольшее распространение в уральской историографии в последнее десятилетие получил модернизационный подход к отечественной истории.
Сторонники этого подхода наряду с традиционными вопросами, ставят новые исследовательские проблемы. Историки сосредоточили свое внимание на рассмотрении многих вопросов, связанных с причинами введения новой экономической политики; ее сутью, содержанием; причинами «свертывания» нэпа в конце 1920-х годов. Из новых проблем они рассматривают проблемы собственности в годы нэпа, место геополитического фактора в советском экономическом развитии 1920-х годов, законы функционирования «смешанной экономики», значение опыта нэпа для поиска современных путей развития российской экономики и др. К изучению данных проблем истории Урала 1920-х годов они применяют новейшие методы исследования.
Новые подходы к изучению данного периода советской истории были озвучены на второй республиканской конференции в Тюмени, которая состоялась в 1993 г. В ее ходе в числе прочего обсуждался вопрос о хронологических рамках новой экономической политики. Из выступлений участников конференции четко было видно, что в уральской историографии прочно утвердился взгляд на нэп как на единый период в истории страны, ограниченный рамками 1920-х годов.
Большая часть историков, определяя начальную грань нэпа, говорит о 1921 или 1922 г. Дискуссии идут о конечной грани нэпа. Большинство авторов выбирает какой-то один показатель для определения этой грани. И.Е. Плотников пишет о хлебозаготовительном кризисе 1927-1929 гг., который привел к принятию чрезвычайных мер по выходу из него и тем самым подтолкнул крестьян к сплошной коллективизации. По его словам, «таким образом, с нэпом было покончено. Началась сталинская “революция сверху”, которая привела к утверждению в деревне казарменного социализма» [20. С. 30]. Л.И. Пересторонина пишет, что «применение реквизиций и арестов непокорных крестьян во время хлебозаготовительной кампании получило название “урало-сибирского метода” и означало решительный отказ от продолжения новой экономической политики» [17. С. 371]. По мнению К.И. Зубкова, «первая пятилетка прочертила незримый водораздел между нэповским хозяйственным градуализмом и форсированной “сталинской” модернизацией, между планами сбалансированного, всестороннего развития уральского хозяйства и амбициозными стратегическими замыслами сталинского руководства» [21. С. 178].
Ю.В. Абдурахимов и В.П. Тимошенко совершенно оправданно полагают, что нельзя об окончании нэпа судить только по изменению аграрной или промышленной политики Советского государства. По их представлениям, к окончанию нэпа нужно подходить как к длительному процессу, который затянулся на несколько лет. Авторы пишут: «По мере того, как расширялась сфера действия административных методов регулирования экономики, ликвидировались связи между разными социально-экономическими укладами. В 1928 г. из 70 товарных бирж было ликвидировано 56, а вскоре прекратили деятельность и остальные. С конца 1928 г. запрещено плановое снабжение товарами частных предпринимателей и предоставление им ссуд. Синдикаты с 1929 г. стали включаться в отраслевые производственные объединения, т.е. из самостоятельных хозрасчетных образований в оптовой торговле превратились в под-
разделения промышленности. В 1930 г. закрылись общества взаимного кредита» [22. С. 19].
Сторонники модернизационного подхода считают, что достаточно продуктивным для изучения политической и экономической истории Урала 1920-х годов является метод альтернатив. В уральской историографии высказывается мысль о том, что существовало несколько альтернатив политического и экономического развития страны в 1920-е годы. Е.В. Рожков считает, что Троцкий и нэп - это не взаимоисключающие понятия, что «в глазах Троцкого нэп был оправдан уже той очевидной для него истиной, что без свободного рынка крестьянин не может найти своего места в экономике, теряет стимул к улучшению и расширению производства. Понимание того, что личный материальный интерес и выгода есть один из главных мотивов экономического поведения крестьянства, было для Троцкого основной исходной предпосылкой при рассмотрении любых вопросов аграрной политики в 1920-е годы [23. С. 5].
В.Д. Камынин обратил внимание на методологический аспект использования метода альтернативности в изучении отечественной истории. По его мнению, практическое применение данного метода затрудняется тем, что историки различных идейно-политических направлений вкладывают в понятийный аппарат различный смысл и содержание, «зачастую диаметрально расходящиеся друг с другом», и поэтому они не могут договориться ни о количестве альтернатив в отечественной истории, ни о тех силах или лицах, которые стоят за ними, и т.д. [24. С. 7].
По словам А.В. Придорожного, в современной литературе под альтернативой «понимается все что угодно: и развилка на пути исторического процесса, и способность мышления к оценке вариантов, действительных и воображаемых, и потенциальная возможность выбора, и некая противостоящая победившей сила. В то же время, практически, мало внимания в современных работах уделяется методологическому аспекту, слабо учитывается роль и место альтернативных ситуаций в общественном развитии, что, в свою очередь, приводит к отрицанию некоторыми историками правомерности применения данной категории к историческим исследованиям». По мнению автора, «историческая альтернатива является научной категорией, и было бы неверно непосредственно отождествлять ее с умозрительной конструкцией по принципу “что было бы, если бы”. Речь в данном случае идет не о фантазировании, а о вскрытии на материале конкретной истории реальных путей развития, стоявших перед обществом в тот или иной период времени» [25. С. 71].
С позиций модернизационного подхода Е.Г. Анимица, А.Т. Тертышный и Е.М. Кочкина видят причины введения нэпа в том, что «сложившаяся экономическая обстановка требовала выбора такой политики, которая была бы способна остановить падение страны в пропасть. Объективные экономические потребности выживания вынудили власть возродить курс на рыночные реформы. Сам НЭП в этой ситуации можно рассматривать как попытку воспроизвести в новой редакции очередную волну реформ в условиях радикальной смены политического строя» [26. С. 74-75].
По мнению авторов пособия «История России: Социально-экономический и внутриполитический аспекты», причины введения нэпа носили как
внутренний характер (экономическая катастрофа, усиленная неурожаем и социально-политическим кризисом весны 1921 г.), так и внешний (запаздывание мировой революции, что вело к необходимости сосуществования с враждебно настроенными странами, а значит движения по пути реформ, демонтажа «военного коммунизма»). Нэп в данном случае это «доделывание исторической работы капитализма в России, попытка в рамках рыночной экономики, но при сохранении господства большевистской партии в политико-идеологической сфере, довести до конца начавшуюся с XIX века индустриализацию страны» [27. С. 235]. Содержанием нэпа в политико-идеологической сфере авторы пособия считают жесткий однопартийный режим, в экономике - административно-рыночную систему, в промышленности - хозрасчет в ограниченном виде с централизованным перераспределением прибыли, в сельском хозяйстве -торможение роста индивидуального крупного крестьянского хозяйства, а также неэквивалентный (в пользу города) обмен на основе продналога.
По словам К.И. Зубкова, «НЭП стал непродолжительным, почти эфемерным, хотя и выразительным, периодом в истории России и Урала - своеобразной “интерлюдией”, прервавшей фатально заданный 1914 г. катастрофический ход событий и на короткое время вернувшей обескровленному войнами и революциями обществу перспективу гражданского мира и ненасильственного, органического развития многоукладной национальной экономики. НЭП, безусловно, не был идиллическим периодом; каждый шаг в деле хозяйственного и социально-культурного возрождения Урала таил напряжение недолговечного, вынужденного компромисса между доктриной и жизнью, между ее радикальными “преобразователями” и старыми культурными силами, представлявшими эту жизнь во всем многообразии ее сильных и слабых сторон» [21. С. 162].
Нэп, по мнению авторов, разделяющих модернизационную концепцию, являлся системой мер, последовательно осуществлявшихся в различных отраслях народного хозяйства, направленных на создание многоукладной экономики, ведущими секторами которой были государственный, кооперативный и частный [28. С. 73].
Ю.В. Абдурахимов, А.Р. Загидулин, В.П. Тимошенко подробно анализируют единственный в истории страны опыт функционирования «смешанной экономики» в 1920-е годы. Ю.В. Абдурахимов и В.П. Тимошенко пишут: «Новая экономическая политика представляла собой целостную систему хозяйствования. Длительный и сложный экономический маневр государства, начавшийся под давлением угрозы надвинувшейся катастрофы режима, допускавший развитие товарно-денежных отношений, разных типов собственности и социальной организации производства. Связи осуществлялись через рынок, где в качестве самостоятельных контрагентов были госпредприятия, частные предприниматели, концессионеры, кооператоры и многочисленные мелкие производители города и деревни». По мнению авторов, «смешанная экономика времен НЭПа поддерживалась государством из идеологических соображений. Целью режима была перекачка ресурсов из многоукладного хозяйства на нужды социалистического строительства. Цели субъектов хозяйствования, разумеется, были иными. Но наличие у государства решающих возможностей однозначно определяло исход соревнования: частное предпри-
нимательство как бы создавало необходимые материальные условия для последующего форсированного обобществления» [22. С. 15].
А.Р. Загидулин считает, что на макроуровне под «смешанной экономикой» следует понимать систему капиталистического хозяйства, где сочетаются рыночное и плановое начала в управлении экономикой, сосуществуют и сотрудничают различные формы хозяйствования - частные, государственные, кооперативные предприятия и учреждения. Они могут преследовать разные цели и составлять предпринимательский и некоммерческий секторы. Задачей «смешанной экономики», по мнению историка, является обеспечение стабильности социально-экономических отношений, устойчивости капиталистического хозяйства к конъюнктурным колебаниям, поддержание его эффективности.
А.Р. Загидулин останавливается на принципах функционирования данного вида экономики и роли составляющих ее субъектов. По мнению исследователя, государственный сектор незаменим в осуществлении социальной политики. Частный сектор сохраняет рыночные отношения, дающие простор максимальному проявлению инициативы. Кооперативы создают рабочие места и уменьшают негативные социальные последствия безработицы. Такую идеальную модель «смешанной экономики», считает автор, в реальности могут искажать социальные, политические и идеологические факторы, что и произошло в нашей стране в годы нэпа. При этом, по мнению автора, значение изучения нэпа заключается в нескольких важных моментах. Во-первых, это уникальный в нашей истории опыт работы целостной системы отношений и мер по созданию способного к саморегулированию хозяйства (при наличии крупного сектора обобществленных средств производства). Во-вторых, в периоде нэпа отчасти можно обнаружить корни трудностей, переживаемых сегодня Россией [29. С. 36-38].
Причины отказа от нэпа авторы, придерживающиеся модернизацион-ной интерпретации истории, делят на объективные и субъективные. А.Э. Бе-дель, С.В. Воробьев и С.П. Постников считают, что объективные факторы, повлиявшие на переход к формированию централизованной экономической системы, в свою очередь делятся на внешние и внутренние. Авторы полагают, что «факторы внешнего “раздражения” сыграли доминирующую роль. Внешнеэкономический фактор - более высокий уровень развития капиталистических стран Европы и США. Советский Союз находился в положении догоняющего, отстающего (аутсайдера). В этой “гонке за лидером” нельзя было, по мнению партийного руководства, допускать ошибок, необходимо было действовать наверняка. Кризис, разразившийся на Западе в 1929 г., укрепил уверенность политической элиты СССР в том, что рыночная экономическая модель непредсказуема, поэтому нужен другой подход к экономическому развитию страны.
Внешнеполитический фактор - противостояние двух диаметрально противоположных политических и идеологических систем, которые относились друг к другу с недоверием. Для СССР это противостояние выражалось в тезисе: социалистическая страна - “осажденная крепость” в окружении капиталистического мира. Его реализация на практике требовала создания силь-
ной экономической базы. Необходимо было создать мощную промышленность, в первую очередь тяжелую, связанную с производством вооружения».
Историки не отрицают и действие внутренних факторов на свертывание нэпа. Они считают, что «внутренние факторы характеризовались тем, что к концу 1920-х годов политическая ситуация в стране постепенно стабилизировалась. По мере возрастания влияния сталинской группировки внутри политической элиты большевиков стали выкристаллизовываться и приобретать ясные очертания цели, задачи и методы модернизации» [30. С. 162].
По мнению ряда авторов, среди внутренних факторов свертывания нэпа нужно выделить то, что «рыночная идеология, которую в те годы клеймили как мелкобуржуазную, создавала предпосылки к пересмотру итогов революции 1917 г. Или, как тогда утверждали, к контрреволюции» [31. С. 93].
Причины «свертывания» нэпа авторы пособия «История России: Социально-экономический и внутриполитический аспекты» видят в невозможности при его сохранении накопления необходимых средств для дальнейшего развития экономики страны. По их мнению, мировой опыт доказывает, что эффективное накопление неизбежно связано с насильственными внеэкономическими методами и со снижением уровня жизни населения. Они считают, что старт «великому перелому» был дан извне (кризис на Западе был расценен как пролог мировой пролетарской революции, для поддержки которой нашей стране был необходим мощный экономический потенциал) [27. С. 240].
Подобную точку зрения разделяет и К.И. Зубков, который в 1990-е годы продолжил применять геополитический метод к истории Урала. Он считает, что именно действие геополитического фактора объясняет многие коллизии развития нашей страны в период нэпа, когда в острых дискуссиях осуществлялся выбор путей общественного развития, вырабатывалась модель долговременного существования страны во внешнеполитическом окружении. Надежда на социалистическую революцию в Европе рождала в годы новой экономической политики представление о международном разделении труда, необходимости одностороннего - сельскохозяйственного развития российской экономики. В соответствии с традиционной ролью поставщика сырья и продовольствия в страны Запада наша страна должна была интегрироваться в будущую социалистическую Европу в качестве крупного аграрного придатка. К.И. Зубков считает, что поражения революционных выступлений в Европе и на Востоке (китайская революция 1924-1927 гг.) привели к окончательному утверждению в 1927 г. концепции «социализма в одной стране», произошла переориентация сознания большевиков с международных аспектов борьбы за социализм на внутреннюю политику. Вектор региональной экономической политики был однозначно направлен на ускоренный рост глубинных, внутренних районов страны, неуязвимых для вражеского нападения с запада и востока (Урал) [32. С. 87-88].
По нашему мнению, суть истории 1920-х годов заключалась в том, что политический плюрализм сочетался с возможностью экономической либерализации [33. С. 287]. Это мнение разделяется целым рядом уральских исследователей [34. С. 83].
Таким образом, именно в современной историографии история Урала 1920-х годов стала объектом самостоятельного научного исследования. С конца
1980-х годов уральские исследователи накопили большой опыт в изучении данного периода в целом и отдельных проблем экономической и политической истории. В их арсенале присутствуют новейшие методы исторического исследования. Отношение к этому периоду советской истории определяется существованием в современной исторической науке различных методологических парадигм.
Литература
1. История народного хозяйства Урала: в 2 ч. Свердловск, 1988. Ч. 1 (1917-1945).
2. Фельдман В.В. Восстановление промышленности на Урале (19211926 гг.). Свердловск, 1989.
3. Бакулин В.И. Проблема регионального развития промышленности в политике партии большевиков (1917-й - конец 20-х гг.) // Методология, историография и источники изучения исторического опыта регионального развития. Свердловск, 1990. Вып. 1. Методология и историография.
4. Бакунин А.В. Концепция и основные этапы социалистического строительства // Современные концепции проблем истории советского Урала. Свердловск, 1991.
5. Гараев Г.Г. Организация и упорядочение финансирования и кредитования промышленных предприятий в первые годы реконструктивного периода // История Советской России: новые идеи, суждения: в 2 ч. Тюмень, 1991. Ч. 1.
6. Камынин В.Д. О темпах развития уральской промышленности в годы нэпа // История Советской России: новые идеи, суждения. Ч. 1.
7. Мохначева С.П. Логика нэпа и характер революции 1917 года // История Советской России: новые идеи, суждения. Ч. 1.
8. Метельский Н.Н., Метельская Н.В. Военный коммунизм и нэп: новое осмысление // История Советской России: новые идеи, суждения. Ч. 1.
9. Файн Л.Е. Кооперация в системах военного коммунизма и нэпа: новые подходы к исследованию проблемы // История Советской России: новые идеи, суждения. Ч. 1.
10. Дьячков В.Л. Государство и общество в первый год нэпа: К вопросу о послеоктябрьских альтернативах и о перспективах нэпа // История Советской России: новые идеи, суждения. Ч. 1.
11. Зубков К.И. Геополитический фактор в советском экономическом развитии 1920-х годов // История Советской России: новые идеи, суждения. Ч. 1.
12. Тимошенко В.П. Урал в мирохозяйственных связях 1917-1941 гг. Свердловск, 1991.
13. История России: учеб. пособие. Екатеринбург, 1995.
14. Бакунин А.В. История советского тоталитаризма: в 2 кн. Екатеринбург, 1996. Кн. 1.
15. Бакунин А.В., Бедель А.Э. Уральский промышленный комплекс. Екатеринбург, 1994.
16. Урал: век двадцатый. Екатеринбург, 2000.
17. Пересторонина Л.И. Новая экономическая политика // Урал. ист. энциклопедия. 2-е изд. Екатеринбург, 2000.
18. Бакунин А.В. Актуальные вопросы перестройки исторической науки // Проблемы истории регионального развития: население, экономика, культура Урала и сопредельных территорий в советский период. Свердловск, 1992.
19. Кружинов В.М. Политические конфликты в первое десятилетие Советской власти (на материалах Урала). Тюмень, 2000.
20. Плотников И.Е. Хлебозаготовительный кризис в 1927-1929 гг. и «чрезвычайщина» (на материалах Урала) // Тез докл. II респ. науч. конф. «История советской России: новые идеи, суждения»: в 3 ч. Тюмень, 1993. Ч. II.
21. Урал в панораме ХХ века. Екатеринбург, 2000.
22. Абдурахимов Ю.В., Тимошенко В.П. Развитие предпринимательства на Урале: Опыт государственного регулирования. Екатеринбург, 1996.
23. Рожков Е.В. Л.Д. Троцкий о крестьянстве, нэпе и «смычке» // Тез. докл. второй респ. науч. конф. «История советской России: новые идеи, суждения». Ч. II.
24. Камынин В.Д. Альтернативы гражданской войны в отечественной историографии // Урал в событиях 1917-1921 гг.: актуальные проблемы изучения. Челябинск, 1999.
25. Придорожный А.В. О некоторых аспектах проблемы альтернативности исторического развития в отечественной историографии // Тюмен. ист. сб. 1999. Вып. III.
26. Анимица Е.Г., Тертышный А.Т., Кочкина Е.М. Цикличность модернизации российской экономики. Екатеринбург, 1999.
27. История России: Социально-экономический и внутриполитический аспекты. Екатеринбург, 1992.
28. История Урала: ХХ век / Под ред. Б.В. Личмана и В.Д. Камынина. Екатеринбург, 1998.
29. Загидулин А.Р. Развитие предпринимательства на Урале: Исторический опыт НЭПа. Екатеринбург, 1992.
30. Опыт российских модернизаций. ХУШ-ХХ века. М., 2000.
31. Предпринимательство на Урале: История и современность. Екатеринбург, 1995.
32. Зубков К.И. Россия и Урал на переломе геополитических эпох (1890-е - 1920-е гг.) // Урал. ист. вестник. Екатеринбург. 1994. № 1.
33. Камынин В.Д., Цыпина Е.А. Проблемы политической и экономической истории Урала в 20-е гг. ХХ в. в отечественной историографии. Екатеринбург, 2004.
34. Коноплева Л.А. Некоторые вопросы историографии экономического и политического развития Урала в 1920-е гг. // Проблемы экономики и политики Урала. Екатеринбург, 2006.
■к -к -к -к -к
