CC BY
54
ОБЩЕСТВО
РАБОЧАЯ ИСТОРИЯ УРАЛА НА РУБЕЖЕ XX - XXI ВВ.: ТРАДИЦИИ И ИННОВАЦИИ Камынин В.Д.
В статье раскрываются особенности теоретических подходов к изучению истории уральских рабочих в 1920-1930-е гг. на современном этапе. Характеризуются этапы переосмысления истории рабочего класса, анализируются изменение методологических основ российской исторической науки, появление новых концепций рабочей истории и изменение научной проблематики исследования истории уральских рабочих.
LABOUR HISTORY OF THE URALS ON THE VERGE OF XX - XXI CENTURIES: TRADITIONS AND INNOVATIONS Kamynin V.D.
Peculiarities of theoretic approaches to study of the Urals labour history in 1920s-1930s at the modern age are featured in the article. Stages of reconsideration of the working class history acre characterised, changes of methodological grounds of the Russian historical study, emergence of the new labour history concepts se and changes in the scientific problems investigation of the history of the Urals working class are analyzed.
Урал имеет длительную историографическую традицию в изучении рабочей истории. На протяжении второй половины
XIX - XX столетий уральские историки занимали передовые позиции в изучении истории рабочих и рабочего движения. Достижения уральских исследователей в изучении данной проблемы получили всестороннюю оценку в историографической литературе [1].
На рубеже XX - XXI столетий в изучении истории рабочих Урала произошли качественные изменения, которые особенно отчетливо проявились в теоретических подходах к данной проблематике. По нашему мнению, в переосмыслении истории рабочего класса можно выделить три этапа, каждый из которых заметно отличается по степени радикализации исторической науки по отношению к уровню исследования рабочего класса, достигнутого в предшествующий период, и переосмыслению истории советского рабочего класса. Первый этап пришелся на годы «перестройки» в истори-
ческой науке (вторая половина 1980 - начало 1990-х гг.), второй этап - на первую половину 1990-х гг., третий этап - на вторую половину 1990-х - начало XXI столетия.
Впервые новые подходы к изучению советского рабочего класса прозвучали в мае 1987 г. на «круглом столе», проведенном в Московском государственном историко-архивном институте по инициативе редакции журнала «Вопросы истории» и Проблемной группой по истории советского рабочего класса [2]. В ходе развернувшейся дискуссии были поставлены многие вопросы, которые легли в концепцию по переосмыслению истории советского рабочего класса.
Историки рабочего класса высказали сомнения в том, что в нашей стране в 1930-е гг. сформировался социалистический рабочий класс. А.К. Соколов писал о том, что к концу 1930-х гг. на фоне индустриализации лишь обозначились черты нового социального облика и внутренней структуры рабочего класса, а сложились они окончательно лишь к концу 1950-х гг. [3]. По мне-
нию Л.А. Гордона и Э.В. Клопова, в годы индустриализации появился новый класс общества, существенно отличающийся от пролетариата, совершившего социалистическую революцию и отстоявшего ее завоевания в сражениях гражданской войны. Они писали, что «великим достижением индустриализации явилось стремительное превращение относительно немногочисленного рабочего класса в массовый народный слой, охватывающий десятки миллионов работников во всех отраслях и всех регионов страны». Однако это было достигнуто за счет «внерабочих» пополнений, что привело к размыванию и растворению ядра рабочего класса [4].
На протяжении долгого времени в уральской историографии продолжала звучать традиционная трактовка теоретических вопросов истории советского рабочего класса. В.В. Фельдман в конце 1980-х гг. писал о том, что на Урале сложился «рабочий класс, самый передовой, организованный и до конца последовательный революционный класс». По его словам, «на Урале, одном из важнейших промышленных центров страны, действовали как общие закономерности развития социалистического рабочего класса, так и специфические, характерные для уральского края» [5].
В то же время в годы «перестройки» начались поиски новых подходов к переосмыслению истории рабочего класса Урала. Только что созданный Институт истории и археологии УрО АН СССР вынужден был отказаться от продолжения работы над многотомной «Историей рабочего класса Урала» в силу того, что ее отдельные тома «не отвечали требованиям времени» [6].
В ряде работ уральских авторов, опубликованных в начале 1990-х гг., началось переосмысление отдельных вопросов истории советского рабочего класса. Н.А. Лыс-цов и С.П. Постников, оценивая уровень профессионально-технической подготовки уральских рабочих в 1920-1930-е гг., писали, что «глубокие деформации в развитии
общества, утверждение административнокомандной системы, недооценка социально-культурной сферы, в том числе сферы образования, привели к крупным просчетам и недостаткам в деле обучения и воспитания молодой рабочей смены» [7].
С.П. Постников призывал к серьезному критическому подходу в использовании источников по данной проблеме. Он подчеркивал: «Большинство документов рассматриваемого периода неадекватно отражали действительность. В них нередко завышались достигнутые результаты, замалчивались просчеты в работе партийных организаций, причины же ошибок и недостатков авторы и составители документов относили к слабой работе местных советских и хозяйственных руководителей, а в 30-е гг. - нередко к проискам врагов народа». В целом документы тех лет отражают командно-волюнтаристский стиль руководства, а в конце 20-х гг. - сильное влияние растущего культа личности Сталина» [8]. Он обращал внимание на то, что объективное изучение истории советского рабочего класса возможно лишь с учетом целого ряда положений, высказываемых в работах зарубежных исследователей [9].
А.В. Бакунин, М.Н. Денисевич, А.В. Швецов, изучив индивидуальные хозяйства уральских рабочих в 1930-е гг., выступили с критикой мнения советской историографии о том, что индивидуальное хозяйство рабочих мешало политической сознательности и способствовало сохранению в рабочей среде мелкобуржуазных настроений. М.Н. Денисевич отмечал, что «традиционные связи коренных уральских рабочих с землей сохранили кадровый потенциал от деклассирования в трудный восстановительный период, облегчили проблему продовольственного снабжения быстро растущих промышленных центров» [10].
Вслед за коллегами из центра удмуртский историк К.И. Куликов писал: «Рабочий класс как таковой в удмуртском народе к тому времени создан не был. Усиленные
Камынин В.Д.
мобилизации крестьянской молодежи по нарядам в целях индустриализации встречали открытое и скрытое сопротивление как русского, так и удмуртского населения Удмуртии». И, разумеется, ту категорию людей, которых в основном загнали на завод насильно, считать классом неправомерно. Он плохо закреплялся, длительное время сохранял не только психологию крестьянства, но и экономические и бытовые связи со своими социальными корнями. А если и закреплялся, то, растворяясь в общей массе, никоим образом не мог стать ведущей силой своей нации» [11].
В годы «перестройки» была реабилитирована концепция «нового направления», сторонники которой в советское время отрицали развитие капитализма на Урале, а значит, и капиталистический характер уральских рабочих. А ведь именно из этого исходили большинство сторонников традиционного взгляда на историю советского рабочего класса. Новая концепция стала увязываться с модной в то время теорией «эшелонов» капиталистического развития. И.В. Нарский подчеркивал: «Представляется целесообразным исследовать «оригинальный» строй промышленности Урала в контексте капитализма второго эшелона развития, для которого характерно активное бюрократическое насаждение крупной промышленности «сверху», укрепление феодальных структур с помощью пересадки зрелых ростков европейского капитализма на российскую почву» [12].
В первой половине 1990-х гг. начались активные поиски в области методологии истории, которые проходили под знаменем «методологической революции». По нашему мнению, основным вектором изменений в области методологии истории в первой половине 1990-х гг. стала замена одной монометодологии - марксистско-ленинской, с ее формационным подходом к истории, на другую монометодологию -либеральную, с ее цивилизационным подходом к истории.
В рамках либеральной методологии истории рабочему классу отводилось подчиненное место. Был отброшен тезис советской историографии о ведущей роли рабочего класса в преобразовании общества. А.В. Бакунин писал, что «диктатура пролетариата, установленная в стране, где рабочий класс составлял незначительное и политически ничтожное меньшинство, неизбежно вела к угнетению огромного большинства» [13].
Влияние цивилизационной парадигмы исторического процесса на исследователей первой половины 1990-х гг. привело к изменению научной проблематики исторических исследований. Концепция советского тоталитаризма и культурно-антропологический метод сделали неактуальными изучение социально-экономической проблематики. Для историков советского рабочего класса в первой половине 1990-х гг. наступили непростые времена. Этот факт признают как современные зарубежные, так и отечественные исследователи.
По словам голландского исследователя М. Ван дер Линдена, «сама по себе рабочая история неповинна в наступившем упадке. Эта дисциплина всегда с готовностью воспринимала новые веяния. Истинные причины нужно искать вовне. Во-первых, изменения в мировой политике привели к исчезновению духа 1960-х гг., крушению «социализма» в Советском Союзе и странах Восточной Европы и почти повсеместному кризису многих рабочих партий. Во-вторых, в развитых странах началось длительное изменение социальных норм и ценностей» [14]. А.О. Чу-барьян заметил, что «конец социализма в странах Восточной Европы и глобальные перемены в бывшем Советском Союзе привели к тому, что практически было свернуто почти полностью изучение проблем рабочего движения» [15]. По словам С.В. Журавлева, это время характеризовалось «пренебрежением к чисто социальной тематике» [16].
Уральские исследователи того времени замечали: «Пожалуй, ни в одном вопросе увлечение политической конъюнктурой в ущерб научной добросовестности не сказывается сегодня так сильно, как в вопросе об отношении к рабочему классу. За последние три-четыре года он как-то сразу вдруг был разжалован из самого прогрессивного класса современности в некое вместилище всех человеческих недостатков, пороков и слабостей. Особую пикантность ситуации придает то, что вчерашние творцы розовеньких мифов о рабочем классе и нынешние обличители его порядков, как правило, одни и те же люди» [17].
По словам Л.Н. Бехтеревой, «отказ от партийности и классового подхода ослабил интерес к изучению социальной структуры общества. Некогда приоритетное направление историографии оказалось «на обочине». Рабочий класс, оставаясь основной производительной силой, незаслуженно и необоснованно был исключен из поля зрения историков, социологов, экономистов, психологов» [18].
В стране практически прекратилось изучение истории советского рабочего класса. Статьи на эту тему в основном помещались на страницах общественно-политического и аналитического журнала «Альтернативы» социалистической ориентации, который стал издаваться с 1991 г. В отличие от центра, на Урале в эти годы изучение рабочей истории было продолжено. В регионе были защищены кандидатские диссертации О.М. Петько,
Н.М. Прошиной, М.М. Байретдиновой, в которых в основном с традиционной точки зрения рассматривались различные стороны истории советского рабочего класса.
Во второй половине 1990-х гг. - первом десятилетии XXI в. произошло возвращение интереса исследователей к изучению социальной истории, в том числе истории рабочего класса. По нашему мнению, на оживлении интереса современных исследователей к истории рабочего класса сказалось несколько причин.
Во-первых, проявилось влияние зарубежной историографии. Еще в 1993 г. Международный институт социальной истории в Амстердаме опубликовал на английском языке сборник статей под характерным названием «Конец рабочей истории?». Только в 1996 г. этот сборник был опубликован в нашей стране. А.О. Чубарьян в предисловии к русскому изданию сборника отметил, что «перед нашей исторической наукой стоит задача восстановления этой отрасли знания, но, естественно, на совершенно новой основе. И для этого мы должны, прежде всего, понять и усвоить новые веяния и новый подход к анализу социальной истории в целом» [19].
Голландский исследователь М. Ван дер Линден считает, что пика мировой популярности изучение рабочей истории достигло в 1960-1970-е гг. Он указывает на отличие «старой рабочей истории» с ее институционным подходом от социальной истории рабочих. По его словам, «это новое течение, рассматривавшее рабочую историю как в высшей степени специфическую исследовательскую область, попыталось вписать ее в общий контекст социальных отношений»
[20]. Английский историк Т. Зелдин так выразил основное направление развитие новой социальной истории: «Кульминацией социальной истории должна стать история всеобъемлющая, охватывающая личность, умонастроения и общество одновременно»
[21]. По словам М. Ван дер Линдена, «не пренебрегая ролью профсоюзов и других рабочих организаций, ряд новых подходов преуспел в установлении связей с такими субдисциплинами, как история женского вопроса, история культуры и ментальности, история городов и применил методы социологии и антропологии» [22].
С.П. Постников и М.А. Фельдман так характеризуют отличие между «старой» и «новой» социальной историей: «Старая» социальная история изучала обычно только классовое и имущественное расслоение в обществе. «Новая» социальная история акцен-
Камынин В.Д.
тирует внимание на выяснении подлинной картины существующих в обществе социальных групп, уточнении конкретных связей между этими группами, фиксирующими общественное положение, права и обязанности, статус и престиж индивидов и социальных организаций. При этом культура рассматривается в качестве неотъемлемой характеристики человека как социального существа и неразрывно связана с социальным поведением индивидов, составляющих определенную социальную группу» [23].
Во-вторых, к изучению истории рабочего класса активно подключилась российская социалистическая общественность. Фонд «Альтернативы» в начале XXI в. стал проводить регулярные научные конференции, посвященные истории рабочего класса, по итогам которых были опубликованы многочисленные специальные сборники статей, на страницах которых по-новому освещаются некоторые вопросы истории советских рабочих, ставятся новые исследовательские проблемы, однако не отрицается роль рабочего класса в строительстве нового общества.
Все это привело к тому, что на рубеже XX - XXI вв. уральские исследователи стали более плодотворно работать в области изучения истории рабочего класса Урала. По этой проблеме защищены кандидатские диссертации Л.Н. Бехтеревой и О.В. Палецко-го, докторская диссертация М.А. Фельдмана. Этим автором в соавторстве с С.П. Постниковым опубликован ряд крупных обобщающих трудов по различным аспектам истории уральских рабочих.
Основным отличием современного этапа от предыдущего является внедрение в практику исследовательского труда методологического плюрализма. По нашему мнению, основными методологическими парадигмами, с позиций которых объясняют отечественную историю большинство современных авторов, следует считать неомарксистскую, либеральную и модернизационную.
Представители различных методологических подходов по-разному определяют место рабочего класса в жизни советской страны. Для неомарксистской парадигмы характерен традиционный (советский) подход к изучению истории рабочего класса. По мнению Д.В. Гаврилова, советский рабочий класс Урала формировался на основе капиталистического рабочего класса дореволюционной эпохи. Он пишет, что «горнозаводские рабочие в своей основной массе (70 - 90%) не занимались обработкой земли, порвали с земледелием, процесс пролетаризации среди них зашел довольно далеко» [24]. По словам Л.Н. Бехтеревой, «в сложной цепочке различных тенденций действительности после 1917 г. выделяются антикапиталистические настроения в рабочем классе, стремление в условиях разрухи и военных лишений к социальному равенству и справедливости на уравнительных началах, ускоренные традиции коллективизма» [25].
Сторонники либеральной парадигмы отрицают реальное влияние рабочего класса на жизнь советской страны в данный период и привлекают внимание к негативным чертам его состава и социального облика. По словам журналистки Т. Кураше-вой, к концу XX в. «вдруг выяснилось, что слухи о смерти капитализма весьма преувеличены, отпевать его еще рано, а социалистические завоевания развалились в одночасье. И гегемон не стал господствовать. Не по Сеньке оказалась шапка? Или, выполнив историческую миссию, он может уйти?» [26].
Либеральные исследователи предпочитают освещать историю советского рабочего класса через призму использования принудительного труда. По словам А.Б. Суслова, деятельность рабочего класса в 19201930-е гг. можно охарактеризовать термином «рабство», который является фундаментом тоталитарной системы. Он пишет: «Сужая семантический смысл слова «рабство», рабским можно назвать труд подав-
ляющего большинства советских людей. Многие из них до сих пор ностальгически вспоминают сталинские времена и ни за что не соглашаются считать себя «угнетенными», «зависимыми», «рабами». Раб, радующийся своей доле, благославляющий своего хозяина, не замечающий унижения человеческого достоинства, - не редкость для мировой истории. Только зашоренность мышления может помешать увидеть, что подавляющее большинство населения Советского Союза оказалось в той или иной степени зависимо от государства». Данный автор считает, что применительно к советской истории невозможно разделить термины «вольнонаемный» и «принудительный» труд. По его мнению, нельзя назвать вольнонаемным «труд рабочих, фактически прикрепленных к своим предприятиям под угрозой лишения свободы» [27].
Своеобразную трактовку истории уральских рабочих дают сторонники мо-дернизационной парадигмы. По словам М.А. Фельдмана, модернизационный подход «не ограничивает диапазон причинноследственных факторов развития и существования рабочих промышленности областью индустриального производства, но включает в него и состояние правовых, социальных и культурных институтов» [28]. Он полагает, что социальный облик советского рабочего лучше объясняет теория социальной стратификации, чем классовая теория. По его словам, понятие «рабочий класс» применительно к первой половине
XX в. «правомерно рассматривать как статистическую, но не как реальную социальную сущность» [29].
Историк пишет: «В советском (этакрати-ческом) обществе само понятие «рабочий класс» нуждается в уточнении. Поскольку собственность в СССР была национализирована, постольку исчезла и сама база для деления на классы. На первый план в этак-ратическом обществе выходит этакратичес-кий тип стратификации. Согласно данному делению общества, дифференциация меж-
ду социальными группами проходит прежде всего в соответствии с их положением во властно-государственной иерархии». Выделив в составе советских рабочих в 1920-1930-е гг. различные социальные слои, М.А. Фельдман пришел к выводу, что «определенную часть рабочего класса России увлек социалистический проект переустройства общества. Данную часть объективно можно рассматривать как один из носителей модернизации. Без поддержки этого слоя рабочих были бы невозможны те итоги индустриализации, которые можно отнести к позитивным» [30].
Выводы автора об «этакратическом типе стратификации» и о рабочем классе Урала как всего лишь «статистической общности» вызывают критику как со стороны неомарксистских [31], так и либеральных [32] историков.
Мы полагаем, что М.А. Фельдман прав в том, что использование модернизаци-онного подхода к изучению истории рабочего класса позволяет исследовать процессы, происходившие в рабочем классе «вне деления на досоветский и советский периоды» [33].
Применение новых методологических подходов к изучению истории советского рабочего класса привело к тому, что современные исследователи в целом опровергают тезис советской историографии о формировании к концу 1930-х гг. социалистического рабочего класса.
М.А. Фельдман делает вывод о том, что «на Урале, как думается, и в целом по СССР, возник не тот рабочий класс, на который рассчитывали лидеры СССР. В своей массе рабочие крупной промышленности Урала оказались вне принадлежности к Коммунистической партии. Вне атеизма, по сути, ставшего государственной идеологией. Вне самого понятия «социалистический рабочий», т.к. упорно держались за личную собственность в городских поселениях либо сохраняя связь с имуществом родни в деревне» [34].
Камынин В.Д.
Следует заметить, что это мнение является достаточно расхожим в зарубежной историографии. Английский историк Д.Ж. Барбер считает, что в основе слов И.В. Сталина о формировании в СССР к середине 1930-х гг. социалистического рабочего класса «лежали два недиалектических допущения. Во-первых, быстрый экономический рост повлек за собой столь же быстрые социальные изменения. Считалось, что создание социалистической экономической системы непременно влекло за собой возникновение нового рабочего класса, качественно превосходящего своего предшественника. И, во-вторых, что это изменение было исключительно однолинейным. Прогрессивным было не только общее направление развития рабочего класса; каждый аспект его надо было изображать как положительный». Автор справедливо отмечает, что «влияние этого упрощенного стереотипа оказалось затянувшимся. Оно сказалось на тенденции рассматривать лучшее как типичное для целого, игнорировать негативные явления, которые не подходили под модель непрерывного прогресса, и говорить, что процесс формирования рабочего класса, который по своей природе протекал на протяжении многих лет, завершился будто бы в основных его чертах всего за десятилетие».
Д.Ж. Барбер полагает, что до конца 1930х гг. существовал ряд факторов, наличие которых не позволяет говорить о формировании в СССР нового рабочего класса. Это «сохраняющаяся безграмотность или малограмотность большого числа рабочих, сокращение времени на самовоспитание среднего рабочего, сохранение традиционных патриархальных ценностей в семьях рабочих, проблема алкоголизма рабочих, распространение неформальной сети блата для обеспечения жильем, дефицитными товарами и услугами».
По мнению историка, причин этого яв-
ления было несколько. К ним он относит, в первую очередь, внезапный наплыв в промышленность миллионов бывших крестьян. По поводу их влияния на рабочий класс автор пишет, что «если учитывать трудности адаптации к новой среде, время, необходимое для приобретения навыков и привыкания к дисциплине заводской жизни, плохие условия, в которых жили и работали многие новые рабочие, и чувство отчужденности от советской власти или враждебное отношение к ней, которые многие бывшие крестьяне должны были вынести из перипетий насильственной коллективизации, то чрезвычайно сомнительно, чтобы к 1936 г. стало существовать нечто, напоминающее «совершенно новый рабочий класс».
При этом Д.Ж. Барбер подчеркивает, что перечисленные факторы нельзя «объяснять исключительно притоком миллионов бывших крестьян в ряды рабочего класса». Вторую группу причин он видит именно в социальной политике Советского государства в отношении рабочего класса. Исследователь считает, что необходимо помнить об условиях, «в которых приходилось ассимилироваться новым рабочим: скорость и масштаб перемещения населения из деревни в город, выход из рядов промышленного рабочего класса многих самых активных и опытных рабочих, постоянное давление на рабочую силу для достижения максимального валового продукта, приоритетное значение, придаваемое правительством экономическим целям за счет социальных» [35].
По мнению французского историка А. Бе-зансона, лишенные всякой действительной силы организации, взаимопомощи, прав на достойные заработки, рабочие в СССР вряд ли представляли собой класс в том смысле, в котором понимала его социология в
XIX в. Вместо него существовала профессиональная категория фабрично-заводских рабочих. Взамен советская власть через си-
стему образования, книги, фильмы давала иллюзию причастности к великим преобразованиям и воспитывала человека, умеющего находить удовольствие в советской жизни [36].
Таким образом, можно констатировать, что на рубеже XX - XXI столетий уральские
историки продолжают вносить большой вклад в изучение рабочей истории. Анализ историографических источников по этой проблеме, появившихся в последние десятилетия, показывает, что в них причудливо сочетаются традиции и инновации в изучении истории уральских рабочих.
ЛИТЕРАТУРА
1. См.: Камынин В.Д., Грунь В.Д., Берсенев В.Л. История рабочих Урала в 20-30-е гг.
XX в. в отечественной историографии. М. Екатеринбург, 2008.
2. См.: Актуальные проблемы изучения советского рабочего класса // Вопросы истории. 1988. №1.
3. См.: Там же. С. 15.
4. Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30 - 40-е годы. М., 1989. С. 133.
5. Фельдман В.В. Восстановление промышленности на Урале (1921-1926 гг.). Свердловск, 1989. С. 108.
6. Алексеев В.В. Становление академической исторической науки на Урале // Институт истории и археологии: Первое десятилетие. Екатеринбург, 1998. С. 12.
7. Лысцов Н.А., Постников С.П. Создание системы государственных трудовых резервов на Урале (октябрь 1940 - июнь 1941 г.). Опыт, уроки, проблемы. Свердловск, 1991. С. 4.
8. Постников С.П. Партийное руководство подготовкой рабочих кадров на Урале (19201930-е гг.). Свердловск, 1990. С. 8.
9. Постников С.П. Подготовка рабочих кадров на Урале (1921-1941 гг.): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Екатеринбург, 1991. С. 18.
10. Денисевич М.Н. Индивидуальные хозяйства на Урале (1930 - 1985 гг.). Екатеринбург, 1991. С. 38
11. Куликов К.И. Борьба за самоопределение удмуртского народа в 1917-1937 гг. // Национально-государственное строительство в Удмуртии в 1917-1937 гг. Ижевск, 1991. С. 33-34.
12. Нарский И.В. Кадеты на Урале (1905-1907 гг.). Свердловск, 1991. С. 4.
13. Бакунин А.В. Генезис советского тоталитаризма // Уралальский исторический вестник. Екатеринбург, 1994. Вып. I: К 380-летию восстановления российской государственности (1613 - 1993). С. 102-103.
14. Ван дер Линден М. От редакции // Конец рабочей истории? М., 1996. С. 11.
15. Чубарьян А.О. Предисловие к русскому изданию // Конец рабочей истории? С. 7.
16. Журавлев С.В. «Маленькие люди» и «большая история»: иностранцы Московского электрозавода в советском обществе 1920-1930-х гг. М., 2000. С. 6.
17. Дискуссия: Рабочий класс в современном мире // Вестник Челяб. ун-та. 1992. Сер.
1. История. № 2 (4). С. 49.
18. Бехтерева Л.Н. Рабочие оборонной промышленности Удмуртии в 1920-е гг. (количественные и качественные характеристики). Ижевск, 1998. С. 3.
19. Чубарьян А.О. Предисловие к русскому изданию. С. 7.
Камынин В.Д.
20. Ван дер Линден М. От редакции. С. 11.
21. Зелдин Т. Социальная история как история всеобъемлющая // THESIS. М., 1993. Т. I. Вып. I. С. 161.
22. Ван дер Линден М. От редакции. С. 11.
23. Постников С.П., Фельдман М.А. Социокультурный облик промышленных рабочих Урала (1900 - 1941 гг.). Екатеринбург, 2006. С. 7.
24. Гаврилов Д.В. «Новое направление» в исторической науке и его поклонники. Екатеринбург, 2005. С. 67.
25. Бехтерева Л.Н. Рабочие оборонной промышленности Удмуртии в 1920-е гг. С. 5.
26. Миссия выполнена. Гегемон должен уйти? // Уральский рабочий. 1999. 11 марта.
27. См.: Суслов А.Б. Спецконтингент в Пермском крае в конце 20-х - начале 50-х гг. XX
в.: Автореф. дис... д-ра ист. наук. Екатеринбург, 2004 . С. 3.
28. Фельдман М.А. Рабочие крупной промышленности Урала в 1914-1941 гг.: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. Екатеринбург, 2001. С. 7.
29. Фельдман М.А. Социокультурный облик рабочих уральской промышленности в 1900-1917 гг.: историографические проблемы // Историк в меняющемся пространстве российской культуры. Челябинск, 2006. С. 298.
30. Фельдман М.А. Рабочий класс Урала в контексте модернизации в 1990-1940 гг. // Уральский исторический вестник. Екатеринбург, 2000. № 5-6: Модернизация: факторы, модели развития, последствия изменений. С. 357.
31. См.: Гаврилов Д.В. «Новое направление» в исторической науке и его поклонники. С. 68.
32. Гуськова Т.К. Востребовано временем // Социально-экономическое и политическое развитие Урала в X1X - XX вв. Екатеринбург, 2004. С. 41-42.
33. Фельдман М.А. Социокультурный облик рабочих уральской промышленности в 1900-1917 гг. С. 298.
34. Фельдман М.А. Рабочие крупной промышленности Урала в 1914-1941 гг. Екатеринбург, 2001. С. 338.
35. Барбер Д.Ж. Рабочий класс в период индустриализации // История и историки. М., 1995. С. 380-381.
36. См.: Безансон А. Советское настоящее и русское прошлое. М., 1998. С. 9, 129.
